Электронная библиотека » Вадим Юрятин » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "Дети Эльцинда"


  • Текст добавлен: 22 апреля 2016, 20:00


Автор книги: Вадим Юрятин


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Второй сон Вадима. Москва. Середина Того Самого Дня

Красный юрятинский трамвай пролетел мимо Амфитеатра и, гремя тормозными колодками, на полной скорости пересёк главный перекресток города, где Проспект Ленина и Комсомольский бульвар сходятся в смертельной битве за звание самой-самой юрятинской улицы. На стороне Проспекта были огни Главного Универмага, а Бульвар пытался взять скамеечками в тени лип.

Вадим, далёкий от этой войны, закрыл глаза и снова надел наушники, чтобы погрузиться в полудрему, в то время как за два часовых пояса от него члены Совета Мудрейших тоже собирались после некоторого перерыва, чтобы продолжить свою работу. Пока прислуга заменяла семисвечники, в которых выгорели свечи, присутствующие в ожидании господина Хавронского разбились на группы и вели светские беседы. Лишь Великий Эльцинд тихонько почивал на троне с золотыми ручками, свесив голову на плечо.

Одна группа состояла из Якова Соломоновича Бердичевского, банкира, и Матвея Израилевича Птицинского, владельца «пятой кнопки» телевидения. Разговор двух членов Совета Мудрейших состоял из разбора некоторых талмудических терминов, недавно вычитанных Матвеем Израилевичем.

– А вот когда десять наших собираются вместе, то это означает, Яков Соломонович, миньян.

– Как, Матвей Израилевич?

– Миньян! Это не то, что ты подумал, потому что на конце того, что ты подумал, немного другие буквы, а то, что я тебе говорю, – это именно «миньян», понял?

– А что это? Ну то есть я понял, что можно вдесятером собраться, но зачем?

– Чтобы Богу молиться, Яшенька.

– Эх, Матвеюшка, – неожиданно грустно отозвался Яков Соломонович и после небольшой паузы добавил, – поздно это всё.

– Что «всё»?

– Вот это вот «всё», – рука Якова Соломоновича прочертила круг, указывая Матвею Израилевичу на окружающий их интерьер, – я ведь всю жизнь учил подрастающее поколение, что бога нет, а есть только единственно верное и правильное учение, я ведь, знаешь ты, чуть было диссертацию не защитил, да вот не успел. Знаешь, какая тема была? «О преимуществах социалистического типа производства в мясной и молочной промышленности». А знаешь, где защищаться должен был? В Институте марксизма-ленинизма. Да, все уже готово было: автореферат распечатал, разослал, оппоненты речи написали, третьи лица, все чин-чинарем, комиссию созвали, знаешь, на когда? На 22 августа 1991 года.

Яков Соломонович умолк, пристально вглядываясь в себя. Матвей Израилевич для приличия тоже подождал минутку и продолжил:

– Еще я тебе сегодня хотел рассказать про значение кашрута.

– Слушай, а откуда ты все это знаешь, Матвейка? – спросил Яков Соломонович.

– Ну как… книги есть, разные люди знающие…

– Книги… Я вот раньше одну-единственную книгу читал по этому вопросу, называлась «Осторожно: сионисты!», автор, по-моему, какой-то Николай Петров, издательство «Молодой коммунист», Москва, 1971 год.

– Да нет, ну что ты, Яшка! Ну что ты все плохое вспоминаешь. Забудь, слушай меня. Так вот, значение кашрута состоит в том…

Тут к говорящим неожиданно присоединился Дубовский. Резким движением он словно занырнул внутрь пространства между Матвеем Израилевичем и Яковом Соломоновичем и сразу же вклинился в разговор.

– Так, вы кончайте эту вашу жвачку ни о чём. Дело есть, Матвейка!

– Какое же, Абрам Борисович?

– Да вот про тельавидение твое, то есть наше. Про кнопку твою, пятую. Передачу надо тиснуть одну, сюжетец показать.

– Так у тебя ж, Абрамушка, своя кнопка есть. Моя-то тебе зачем?

– Моя уже задействована, не переживай. Мне большая аудитория нужна, поэтому понадобятся все ресурсы.

– А о чем сюжетец?

– Да про этого, – Абрам Борисович кивнул на спящего Эльцинда, – валить его думаю, будем давать честную, объективную картину, объяснять народу, что пора бы уже его на покой.

– Да ты что, Абраша! С ума сошел, зачем тебе это?! Ведь хорошо же все, спокойно. Чем он тебе мешает? Пьет и пьет. Спит и спит!

– Ну, во-первых, происхождение у него какое-то смутное. Вроде бы и из наших, опять же жена Иосифовна, а вроде и нет, может, он из гоев?

– Изгой! Какой он изгой? Он же наш, Абраша, наш благодетель и заступник, надежда и опора…

– Ладно-ладно, не части. Привыкли вы всё восхвалять! Это у тебя с секретарских времен, а? Сидел, поди, в райкоме-то комсомола, чаек попивал? Ха-ха. «В райкомовском рае попивая чаёк! Всё в порядке! Все нормалёк!». Помнишь, песню такую? Вряд ли, ты, кроме «Ленин всегда молодой», не слыхал ничего, наверно. Да ладно, не красней, Матвейка.

– У меня, между прочим, дома коллекция пластинок, джазовых. Я всего Маклохлина собрал…

– Ладно-ладно, говорю, не гунди. Надо серьезные вещи еще обсудить, как сегодня отмечать будем.

– Что отмечать, Абрамушка?

– Семидесятилетие комсомола! – дразнивым тоном отозвался Дубовский. Наши праздники мы отмечаем, наши! Зарубите себе на носу. А то надели ермолки, корчат тут из себя, а по ночам, поди, Маркса читают по старой памяти!

– Маркс тоже из наших, вроде, – робко возразил Бердичевский.

– Из наших! – опять искривился Абрам Борисович. – В общем, имейте в виду, сегодня Наш Новый Год! По-нашему Рош Ха-Шана. Так что гуляем, пОцики! Сегодня после этого все к Ромаше в баню. Девочки, музыка – все как положено.

– Поцики!.. Девочки!.. – раздался слегка раздраженный голос входящего в зал человека.

Пройдя в конец зала, человек этот резким жестом ткнул выключатель. В течение пары секунд, пока свет распространялся по залу, человек подошел к круглому столу и остановился, хмуро оглядывая присутствующих. Внешний вид вошедшего разительно отличался от представителей Семи Мудрейших: ни талита с цицитами, ни ермолки с пейсами на нем не было, вообще одет он был достаточно прозаично: синий деловой костюм, красно-сине-белый галстук в полоску и белая сорочка. Внезапно средневековье встретилось с концом двадцатого века. Средневековье при этом морщилось от яркого света, конец двадцатого как будто готовился к схватке, приближался уверенно, но в то же время, не торопясь, вглядываясь в лицо главного своего соперника.

– Звал? – коротко начал вновь прибывший.

– С новым годом тебя, Хавроша! – отозвался Птицинский.

– С каким еще новым годом?! Ты меня звал? И прекратите уже эти ваши местечковые… клички использовать. Меня зовут Никита Семенович Хавронский, если забыли.

– Мы ничего не забыли, Никита Семенович, – начал Абрам Борисович, но внезапно был прерван проснувшимся Великим Эльциндом.

– Бааа! Никита! Ну, этааа, хорошо, выбрался наконец! Нашел, значит, время. А то все возишься там со своими нефтяниками, совсем дедушку забыл.

– Ну что Вы, как можно, я Вас не забывал. Просто дел много.

– У всех дел много, а мы вот не забываем друг о друге, собираемся, вот, обсуждаем. У нас вот вопросы есть к тебе, панимашшшь!

– Готов ответить, спрашивайте.

– Разрешите я, – поднялся со своего места Липшиц, – у меня есть вопрос. Можно, Абрам Борисович?

Абрам Борисович махнул рукой, дескать, «валяй, задавай».

– Очень хорошо, спасибо, товарищи, то есть господа. У меня к Вам, Никитушка, то есть Никита Семенович, есть вопросы по поводу подготовленного, как я понимаю, Вами плана. Итак, я смотрю Ваш план, Никита Семенович, и что же я там вижу? Таки ничего хорошего я там не вижу, хочу я Вам сказать. Может быть, Вы спросите меня, почему? А я Вам с удовольствием отвечу, без всяких обиняков и украдок. Собственно, вот что: все мы исходим из того, что деятельность наша должна быть направлена на достижение Великой Цели. Цель эта, как известно, изложена в Великом Плане…, а План этот…

– надо осуществить в течение Великой Пятилетки! – перебил Абрам Борисович, – Лёнька, давай скорее, а то мы уже ВСЕ сейчас заснем.

– Да-да, конечно, в общем-то Вы все, конечно, знаете, что Великий План был изложен около ста лет тому назад в одной книге, которая, к сожалению, была каким-то непостижимым и даже, я бы сказал, мистическим образом похищена и в дальнейшем распространена среди… посреди… ну, в общем, гоев, которые, как бы это сказать, теперь, конечно, немного в курсе происходящего. Но я уверен! Что Центральный комитет наших братьев, заседающих, насколько мне известно, в Вашингтоне, постоянно работает над усовершенствованием и доработкой Великого Плана с тем, чтобы, во-первых, исключить возможность нового внезапного вторжения гоев в наши секреты, а во-вторых, для своевременной корректировки Великого Курса в связи с постоянно меняющейся обстановкой. Возможность проникновения в наши планы особенно усилилась благодаря современным технологиям, интернету, мобильной связи и прочему. Во многом поэтому-то мы и проводим наши заседания, так сказать, по старинке, не внося ничего в компьютеры, а записывая наши протоколы, равно как и иные документы, на древних папирусных свитках.

Лицо Хавронского на протяжении всей речи Липшица не выражало ничего. Взгляд его глаз был направлен из-под очков не на говорящего, а на Дубовского, который в то же время внимательно изучал роспись потолков зала, служившего резиденцией для заседаний Совета Семи Мудрейших.

– Так вот, я продолжаю, любезнейшие мои, – невозмутимо тараторил Липшиц, – мало того, что документы подготовлены Вами не по форме, не в свитках, а на печатных листах юрятинской бумажной фабрики «Снегурка», так и что же там за содержание? Это же идет в полном противоречии с планом, я имею – с Великим Планом!

– Абрам Борисович, можно Вас на пару слов? – тихо спросил Хавронский, не спуская с Дубовского глаз.

– Ничего, повторяю, ничего совершенно не говорится о нашей гей-программе, – продолжал тем временем Липшиц. – Я, конечно, понимаю, дело деликатное, даже и говорить-то не хочется «НАША» гей-программа, но все-таки… Мы все с Вами прекрасно понимаем, что если говорить о потенциальном сокращении количества населения подведомственной нам страны, то распространение гей-движения – это один из самых интересных путей для достижения цели. В самом деле, тут, по-моему, и спорить нечего, геи-то не размножаются! Так, вот про это ни слова. Хотя мы уже обсуждали, говорили и, как мне казалось, договорились о том, что на телевидении, или, как тут некоторые шутят, на тельявидении, надо побольше рассказывать о жизни геев, вообще всяких там транссексуалов и прочих лесбиянок, проводить с ними ток-шоу, как-то так ненавязчиво, но в то же время настойчиво проводить в жизнь мысль о том, что неплохо бы стать тебе, «Ваня», геем!

– Абрам Борисович! – немного повысил голос Хавронский.

– У него и про алкоголь там ничего нет! – вклинился в разговор до этого молчавший Мурмулис. – Ни-че-го-шень-ки! А ведь это же важная часть «Великой стратегии Порабощения», об этом вообще никогда забывать нельзя. Где бы мы с Вами все были, если бы тогда, в смутное время девяносто второго, водка стоила, как при Горбачеве, ну, в сопоставимых ценах? Где, я Вас спрашиваю?! Вот, правильно Матвей Израилевич сейчас тихонько выразился, вот там бы и были. А так что ж, вышел Ваня с завода, получил с грехом пополам ползарплаты после пары месяцев задержки, смотрит: на мясо не хватает, на молоко с хлебом не хватает, зато на водку – в самый раз! И вместо того, чтобы штурмовать Кремль, пьет Ваня горькую, смотрит сюжетец в телевизоре про гей-парад и радуется, что живет в такой демократической стране. Но вот что я хочу Вам сказать, товарищи, то есть господа. Не все еще у нас хорошо, ой, не все! Более того, все еще может перемениться, а чтобы этого не случилось, как раз и нужно продолжить процесс, который я частенько про себя называю «дешевая водка в обмен на демократию». А демократия – это мы с вами!

– Абрам, поговори со мной, пожалуйста, – не унимался Хавронский.

– Тут вот правильно говорят некоторые ученые про влияние пива на человеческий, я бы сказал, гоевский, организм, – продолжал Мурмулис. – Существуют исследования, согласно которым в пиве содержится непропорционально большое количество женского гормона, который при постоянном и многократном употреблении пива приводит к ухудшению половой функции у мужчин. Не знаю, можно ли связать эту тему с ранее обсуждавшейся – о геях и всем таком, не уверен, что упившийся женскими гормонами гой станет в итоге геем, но потенциально это интересно.

– Это только на гоев действует или на наших тоже? – тревожно обратился к Мурмулису Матвей Израилевич.

– Слышу-слышу в голосе твоем легкое беспокойство по данному вопросу, – усмехнулся Мурмулис, – одно тебе скажу точно: наше пиво лучше не пей, почти на всех заводах уже тайно установлены аппараты по обогащению пива концентратом женских гормонов. Так что если чего, бери лучше чешское.

– Уже установлены?! Ты бы хоть предупреждал заранее! – воскликнул в сердцах Матвей Израилевич.

– Да ладно, Израилевич, куда тебе в твои-то годы, нашел о чем беспокоиться, – хохотнул Яков Соломонович.

– Таки я продолжу, – возобновил изложение своих претензий Липшиц. – Абсолютно никак не отражено положение о физиологическом превосходстве наших людей перед гоями. Как мы уже отмечали ранее, посмотрите протокол номер пять, тут ясно обозначено, к чему мы должны прийти: осознание серой гойской быдломассой своего ничтожного состояния не только в сфере интеллектуальной, но и в эстетической. Для этого победителями различных конкурсов красоты как среди женщин, так и среди мужчин должны быть только представители Избранного Народа; не менее 70 процентов всех телеведущих должны также представлять Наших. Поскольку телевизионная картинка формирует постепенно у гоев представление о том, что есть красота, а что уродство, то присутствие в кадре гоев должно быть, по возможности, сопряжено с некоей отрицательной деятельностью, которая (для смягчения ситуации) должна подаваться как неотъемлемая часть культурного кода, например: алкоголизм, наркомания, беспорядочная половая жизнь, проституция и т. д. Тут у нас еще есть некоторые цифры, обозначенные нами в одном из первых протоколов: плановые показатели соотношения Избранного Народа и гоев в различных отраслях народного хозяйства, помимо уже упомянутых телеведущих, вот, к примеру: режиссёры – 80 на 20, писатели – 70 на 30, актёры – 60 на 40, губернаторы – 50 на 50, ну, как понимаете, это определенная уступка…

– Абрам, удели мне сейчас же пару минут! – уже достаточно твердо попросил Хавронский.

Абрам Борисович повернулся к нему, выждал несколько секунд и уже собирался было что-то сказать, как в залу ворвался кто-то из обслуживающего персонала и громко сообщил:

– Абрам Борисович! Он рвется сюда, требует, чтобы его пустили, никак не могли задержать. Настаивает, чтобы Вы с ним встретились.

Из приемной раздались звуки высокого с надрывом голоса:

– Я требую, чтобы меня пропустили! Я все-таки бывший премьер-министр. Это я писал, а не Хавронский! Что он вам тут наговорил? Я требую, чтобы меня выслушали! Впустите меня немедленно!

– Хорошо, хорошо, Володя, пропусти его, киндер-сюрприза нашего.

Вошедший вырвался из рук Володи, поправил галстук и очки, одернул пиджак и молча подошел к столу.

– Это безобразие! Вы меня не пускаете, а у моей мамы, между прочим, девичья фамилия Зильберштейн!

– Слышь, Абрам Борисович, а ведь у нас тут, похоже, теперь вместе с Киндером, Хаврошей и Володей полноценный миньян, – заметил в глубокой тишине Матвей Израилевич Птицинский.

Большой вспоминает о первом визите в еврейскую школу. Юрятин. За два месяца до Того Самого Дня

В то время как Вадим осмысливал судьбоносное знакомство с Михал Михалычем и его последствия, Большой пытался вспомнить день, когда он впервые пришёл в частную еврейскую школу имени Бен-Гуриона в городе Юрятине, чтобы устроиться работать в ней охранником. Как же так, воскликнешь ты, о читатель?! Что-то тут не вяжется – Большой и еврейская школа! Да, он и сам не до конца понимал, как же это произошло: простой русский парень, фанат «ШихСила» и вообще… «за Русь!» – вот так вот взять и пойти работать к евреям.

Возможно, что так же, как и в жизни Вадима, свою роль сыграл случай. Возможно, тот случай был вовсе не случай. Возможно, вообще вся наша жизнь – это цепочка случайностей, которые выстраиваются в закономерность. Большой, в отличие от Вадима, не склонен был философствовать по этому поводу, ему неинтересны были рассуждения о том, красна ли роза за его спиной и мертв ли кот Шредингера. За спиной Большого были не роза и не кот, а беременная жена и пьяный отец, на плечах висела невесть откуда свалившаяся ответственность за них и будущего ребенка. В общем, после очередного увольнения, на этот раз из канадской экспортно-импортной компании, Большой был озабочен поиском работы.

Газета бесплатных объявлений, составлявшая девяносто процентов почты семьи Большаковых, на трех разворотах предлагала различные вакансии, правда, в основном в области торговли, в том числе женским телом, и распространения косметики. Вадима же заинтересовало предложение некоей школы, набирающей охранников. Заинтересовало, во-первых, графиком «сутки через трое», во-вторых – размером заработной платы. Недолго думая, Иван отправился на собеседование, которое проходило в здании рекрутингового агентства в одном из офисов, недалеко от городской достопримечательности – Амфитеатра. Ивану было предложено заполнить анкету, состоявшую из трех листов разнообразных вопросов, а затем оставить свой контактный телефон. Поскольку у Ивана не было не только какого-нибудь контактного, но и хоть сколько-то бесконтактного телефона, девушка, принявшая у него анкету, предложила ему самому позвонить через пару дней в агентство, чтобы узнать результат. Иван, не особо надеясь на положительный исход, все же позвонил, как ему было указано, и с удивлением узнал, что «по результатам первичного тестирования» его кандидатура одобрена для дальнейшего собеседования, которое должно состояться уже непосредственно в школе.

Направляясь на беседу в школу, Иван решил одеться «как-то посолидней», для чего надел единственный свой костюм черного цвета и белую сорочку. Галстука у Ивана не было, поэтому повязывать на шею ему было нечего. Оправив пиджак, Ваня посмотрел своим прямым и честным взором вглубь комнаты. Зеркало отразило картинку, содержащую изображение вполне достойного молодого человека крепкого телосложения, очевидно заслуживающего работы в сфере образования.

После получасового путешествия на красном юрятинском трамвае и непродолжительной пешей прогулки Иван нашел нужный адрес и принялся искать вывеску со словом «школа». «Нужный адрес» представлял собой расположенный на окраине исторической части Юрятина одно-двухэтажный особнячок с высокими окнами без каких-либо опознавательных знаков, покрытый полуоблезшей зеленой краской. Обнаружив, наконец, дверь, надо сказать, весьма массивную, Иван смело толкнул ее и оказался внутри. Прямо перед ним за столом сидел охранник, молодой парень, при появлении Ивана сразу же вставший на ноги. На столе перед охранником была подставка для двух флагов, один из которых был российским, а второй, как успел заметить Иван, был белого цвета с синими полосками, в конце коридора виднелась дверь с надписью над ней «Кошерные продукты» и какими-то явно «ненашими» буквами, справа на стене висело что-то, напоминающее почтовый ящик с загадочной надписью «Цдака».

– Что Вам, молодой человек? – обратился к Ивану охранник.

– Я на работу пришел устраиваться, – ответил Иван. Ответил чуть раньше, чем его мозг смог полностью переработать информацию относительно интерьера помещения, в котором он очутился. А мозг тем временем начал посылать весьма определенные сигналы.

«Куда я попал? Это же это? Это же Они?! Может, ну его, эту работу?!»

– Проходите, пожалуйста. Вам сюда, – отчеканил охранник.

Голос охранника оказался, по-видимому, сильнее внутреннего голоса. Ваня, медленно шагая, немного втянув в голову плечи, стараясь не смотреть по сторонам, повернул вслед за охранником в комнату, которую тот ему указал.

Вадим едет в командировку. Юрятин-Акда. Тот Самый День. Утро

За пару дней до Того Самого Дня в офисе «РосСельГаза» состоялась короткая оперативка, в ходе которой Михал Михалыч, рисуя стрелочки, кружочки и забавные картинки своим желтым советским грифельным карандашом, поставил перед сотрудниками ряд задач:

– Так, Вадим, ты, я, Андрей и Павел едем с Вами в Акду на завод. Значит, твоя, Вадим, задача – разобраться там с директором, Вагизом, посмотреть, что к чему, помочь ему, понять, вникнуть. Баланс там, то, сё. У нас там сейчас валовка 10 тонн в день, надо выйти к концу года на 50 тонн. Мы с Андреем встречаемся с главой администрации местной, будем ломать его по поводу аренды земли под один перспективный проект. Потом все едем на базу отдыха. Там у меня разговор очень серьезный с Спасским по поводу приватизации одного объекта, ну и еще кое с кем. Ясно все?

Откровенно говоря, Вадим особо ничего не понял. Вообще, он не всегда ясно понимал задачи, которые ставил ему его новый руководитель. Но тон Михал Михалыча, каким он задал свой последний вопрос, не допускал никаких возражений и дополнительных уточнений.

– Так, и еще, самое главное, мы тут с Вами все, присутствующие и не присутствующие, долго ломали голову, писали записку о реформировании топливно-энергетического комплекса, как Сергей говорит, взгляд из глубинки, так вот: не зря мы тут мучились, не зря! Записку нашу посмотрели большие люди в Правительстве, о-о-очень большие, там у этих людей президент с премьер-министром мальчиками на побегушках работают, ну и в общем и целом им записка понравилась, скоро поеду в Москву на обсуждение.

Михал Михалыч торжествующе осмотрел окружающих, покачал головой, швырнул желтый советский грифельный карандаш на стол и закончил своим постоянным:

– Ну что, всё ясно? Вопросы есть?

Присутствующие промычали «угу», «нет» и начали приготовление к командировке.

Вадим ехал в новенькой вазовской «десятке», за рулем которой находился Андрей Капелюшкин, заместитель генерального директора по молоку, рядом с ним на переднем сидении расположился Павел Серых, заместитель генерального директора по производству. Андрей и Павел были совершенно разными внешне, но было в них что-то общее внутренне, какая-то озорнинка в глазах, уверенность в жестах и богатство цитат из классиков в речи. Особенно сыпал цитатами Андрей, в основном из Ильфа и Петрова. При этом оба казались одновременно еще и какими-то персонажами из ходивших тогда по стране анекдотов про новых русских, как будто они сами себя ассоциировали с героями этих анекдотов и пытались на них зачем-то походить. Время, в которое мы живем, накладывает отпечаток на наше поведение; так что в 1920-е годы века Андрей и Павел, наверное, походили бы на нэпманов (хотя, кто его знает, как они выглядели, эти забытые герои прошлого), в 1950-е – на улыбающихся бесшабашных покорителей целины, в 1970-е – на мужественных бородатых геологов, осваивающих бескрайние просторы Сибири, ну а в Том Самом Году им пришлось стать новыми русскими. А Вы-то сами, дорогие читатели, кем были в Том Самом Году?

Вадим, любивший давать людям разные прозвища, почти сразу же после знакомства с Андреем и Павлом назвал их «Бобчинским и Добчинским», разумеется, употребляя сии имена сугубо про себя.

Сидя на заднем сидении автомобиля, Вадим периодически подпрыгивал на кочках, то и дело тестируя головой качество обшивки «десятки». Определенный дискомфорт Вадим также испытывал, поглядывая периодически на спидометр автомобиля и соотнося эту цифру с качеством дорожного полотна. Меж тем «Добчинский и Бобчинский», не обращая внимания на ямы и кочки, обсуждали вполголоса последние события из жизни РосСельГаз-холдинга. Ловя обрывки фраз из их разговора вроде «Сергей накосячил опять чуток, контракт забыл подготовить», «по психам зачет надо провести, отгрузить им немного гречки», Вадим понимал, что чувствует к этим людям странную смесь легкого презрения и симпатии. Впрочем, преобладала, безусловно, симпатия, но такая симпатия мелкого разорившегося дворянина к народу, после того как дворянин ушел в этот самый народ учить селян русскому языку по учебнику графа Толстого. С их же стороны Вадим ощущал что-то вроде отеческой заботы старого, пожившего уже на этом свете, немного, может быть, подранного кобеля по отношению к мелкому, глупому, но породистому щенку.

Вадим был рад перемене рода деятельности. Ему нравился коллектив, в который он так стремительно влился, что казалось, будто работал здесь всегда. Ему нравилась эта немного грубоватая манера общения окружавших его «заместителей гендира», их желание работать по 24 часа в сутки. Ему самому нравился этот новый темп, при котором всё делается на лету, решения принимаются мгновенно, и все друг другу готовы прийти на помощь. Но, главное, Вадиму очень понравилось работать с Сотниковым. Михал Михалыч один стоил того, чтобы перейти с «тёплого» места из банка в этот бурлящий «хо-о-олдинг», собирающийся при полном отсутствии средств и возможностей, на одной «динамике» «поглотить «Газпром».

Дорога до поселка Акда занимала около двух часов в южном направлении. Примерно на середине пути наши путешественники остановились, чтобы перекусить знаменитыми пирожками на Верхнем перевале. Вадим, радовавшийся хотя бы временному прекращению этой гонки, взял себе пирожок с яйцом и рисом, Андрей с Вадимом взяли по беляшу, несмотря на свои же многочисленные шуточки про отсутствие собак на перевале и намеки на то, что отсутствующие собаки как раз и пошли на приготовление беляшей.

– Ты чего грустишь? – слегка хлопнув по плечу, обратился к Вадиму Павел.

Вадим, откровенно говоря, не любил таких вопросов. «Чего грустишь? Почему такой убитый? Что скис?» и тому подобные слова вгоняли его в ещё большую задумчивость. Он не знал, что ему отвечать. Начинать убеждать всех, что на самом деле он вовсе не грустит, совсем он не убитый и не кислый, выглядело бы по-дурацки, даже как-то унизительно, как и всякая попытка оправдаться за проступки, которых не совершал.

Особой радостностью Вадим действительно не отличался. Не то чтобы он был угрюм, нет, но, скорее, задумчив. Неужели выражение задумчивости было столь неприятно, что многие встречные считали своим долгом зачем-то развеселить его, привести лицо в состояние смайлика? Вадим не понимал этого, на его взгляд, вечно улыбающиеся люди выглядели идиотами. Хотя общим правилом среди его друзей стало как раз повсеместное «улыбание», что, возможно, было вызвано усталостью от нескольких поколений предшествовавшей повсеместной советской тоски.

– Чего такой убитый, говорю? Не грусти, Вадим, ты ведь не абы кто, а Зам Ген дирЕктора пО эконОмике и финАнсам! – четко определяя каждый ударный слог, продекламировал Павел.

– Думаешь о том, как бы снискать нашему холдингу денег на хлеб насущный? Правильно, надо мыслить, нас ведь кормят идеи! Все будет отлично, Вадим! – подошедший Андрей счел своим долгом также подбодрить Вадима и хлопнуть его на всякий случай по плечу. – Щаз приедем на заводик, хлебнем молочка, все решим. Да, господа присяжные заседатели?!

– Да, – вымучил из себя Вадим, глядя в улыбающиеся глаза Андрея.

Конечно, все будет отлично! Как еще может быть, когда тебе двадцать четыре года, ты ешь пирожок с яйцом и рисом на автобусной остановке Верхнего перевала на трассе Юрятин – Башкултай, светит яркое осеннее солнце, теплый осенний ветер обдувает тебя, рядом с тобой люди, готовые «все решить», «десятка» ждет пассажиров, бабушка-продавщица бормочет «может, еще пирожок, сыночек?».

В первой половине поездки Вадим и его коллеги слушали в основном «Русское радио», где ведущий утреннего шоу из кожи вон лез, чтобы «сделать вам смешно», как сказали бы, наверное, в Одессе. Андрей с Павлом периодически скалились в ответ на попытки их рассмешить, Вадим смотрел в окно на разросшиеся плантации борщевика.

– Здравствуйте! – раздался в динамиках звонкий голос дозвонившегося слушателя.

– Привет, девочка. Тебя как зовут? – отвечал ведущий.

– Я не девочка, я мальчик!

– Мальчик, девочка, какая, в жопу, разница, – резюмировал ведущий.

Окончания этого диалога наши друзья не расслышали, т. к. автомобиль переехал на другую сторону «перевала», радио зашипело и замолкло.

Андрей привычным движением воткнул в пасть автомобильного проигрывателя кассету, заполнив пустоту внутри машины звуками песни, из текста которой Вадим мог разобрать только «вечерина из цветного пластилина».

– Мужики, ну что вы слушаете? Что это за хрень?

– Это? – переспросил Андрей, – это группа такая, «Отпетые мошенники».

– Ага, «отбитые мошонки», – поддакнул и усмехнулся Павел.

– Может, у тебя своя какая-то музыка есть, а то мы эту кассету уже раз пять туда-сюда переслушали, надоело до жути, – обратился к Вадиму Андрей.

– У меня есть вообще-то, но вам, может быть, не понравится, – неуверенно заметил Вадим.

– Давай-давай, мы чего только не слушали: и Высоцкого, и Нирвану. Так что не переживай, вставляй свою кассету. Что у тебя там?

– Там сборка, – сказал Вадим, протягивая кассету Андрею, – по совету друзей записал разных исполнителей.

– Ясно, «по совету друзей я приобрел автомобиль «Москвич», – блеснул воспоминанием классики кино Андрей и воткнул кассету Вадима в магнитолу.

Динамики направили в салон веселую динамичную музыку с женским вокалом на каком-то восточном языке.

– Это что, по-китайски? – спросил Павел.

– Это по-японски, – ответил Вадим, глядя в окно.

Несколько минут ехали в тишине.

– Интересную музыку слушаешь, – наконец отозвался Андрей, – а ты, Вадим, чем вообще в жизни интересуешься?

От скуки дорожной возник этот вопрос, или действительно Андрей захотел узнать получше, чем живет его коллега по работе, неизвестно. Вадим в любом случае задумался и ответил не сразу. Андрей для верности, что Вадим услышал его вопрос, быстро, на мгновение, как позволяет дорога, повернул голову в его сторону и убедился, что собеседник не спит.

– Я много чем интересуюсь, – осторожно начал отвечать Вадим, заметив движение водителя, – музыкой, книгами…

– О-о-о! – заметил Павел.

Вадим, довольный тем, что от него отстали коллеги, прикрыл глаза и вытянул ноги, насколько «десятка» позволяла это сделать.

– Знаешь, Вадим, – внезапно снова заговорил Андрей, – ты там будешь общаться с Вагизом, посмотри внимательно его документы, надо порыться у них в бухгалтерии, что-то они мутят…

– Посмотрю, конечно, вроде за этим туда и едем.

– Едем, – задумчиво сказал Андрей, – потому что Михалыч сказал.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации