Текст книги "Эха – на!"

Прозрение? Если нечто похожее и явилось в конце концов, то как же долго оно приходило, ох, как долго, исподволь, опасливо таясь в закоулках сознания, подолгу фокусируясь, обретая и вновь теряя отчетливость, меняясь со временем. Что мы знали о жизни и о своей стране? Общие фразы и хрестоматийные примеры истории, оказавшиеся на поверку сомнительными, в лучшем случае, версиями произошедших и происходящих событий, Или вовсе абсолютно лживыми выдумками для дураков, коими мы и должны были обернуться в процессе систематического впитывания полезных и нужных сведений подобного рода. А мы спорили друг с другом. Как мы спорили! Ночи напролет. До хрипоты. Тогда, в середине восьмидесятых, питерские газеты повадилась регулярно публиковать статьи о партийцах и военных, убитых или загнанных в лагеря в период большого террора. Они были представлены читателям, и нам в том числе, истинными жертвами злодеев – сталинистов, рыцарями революции, «без страха и укропа». Это много позже нам стало известно, что перспективный красный маршал, до сих пор то и дело воспеваемый некоторыми шарлатанами от истории, – кровавый палач Кронштадта и Тамбовщины, применявший химическое оружие против восставших крестьян, практиковавший расстрелы заложников, ничем, кроме бездарности и трусости, не проявивший себя на полях боев, державший у себя на даче под Ленинградом прислугу вплоть до псарей, что когорта пламенных большевиков: иркутский экс – фонарщик, его прямой и непорсредственный, очередной при жизн, не в пример герою известного стихотворения, пароход и человек, иже с ними вождь иностранных революционных легионов, в числе прочих – виновники страшного голода начала тридцатых годов, бушевавшего по всей стране, а знаменитый вождь центробалта, муж жрицы свободной любви – палач, трус и подлец, один из инициаторов массовых убийств флотских офицеров, адмиралов, их жен и детей, накокаиненными матросами в семнадцатом году, что однофамилец знаменитого ныне философа и мыслителя, вождь коминтерна и хозяин северной столицы в начале двадцатых, сознательно обрек тогда Петрогад на голод, и вполне допускал уничтожение миллионов граждан, ибо они неисправимо инакомыслящие, что дьявольский крымский ревком, возглавляемый инородцем, после взятия Крыма, соизволением самого лучшего красного главкома гражданской войны, устроил там настоящую резню, уничтожив сто пятьдесят тысяч человек, а известная несгибаемая революционерка, будущая зампредсовнаркома и главный советский контролер за всем, за чем свыше укажут, лично поливала по толпе из пулемета, и впадала то и дело в истерику ибо патроны в лентах слишком быстро заканчивались, что ниспровергатель культа личности, освободитель и реформатор – настоящий иуда, верный и всеядный хозяйский пес, лживый интриган, а не прогрессивный творец пресловутой оттепели, свершенной с одной целью – обелить себя и партийную свою камарилью, всю по макушки в крови народной, а наилучший детский писатель, юный герой, командир отряда особого назначения, сдуру и сослепу зверствовал, обеспечивая светлое будущее одному степному сибирскому народу, да так, что его имя проклинают в тех местах до сих пор, а красного будду – главного первоконника и нынче не забыли «благодарные» узбеки. Еще один замечательный парень, латышский революционер, в честь которого был назван один известнейший советский поэт, также осчастливил сибирские и уральские просторы своим присутствием, организуя раскулачивание, по сути – геноцид, и сгоняя людей в колхозы, также санкционируя массовые уничтожения недовольных этим крестьян, чем печально и прославился, а в тридцать самом печально известном году, когда его самого ухайдакали ежовские приспешники, никто и не пожалел об этом, ибо собаке собачья смерть… И еще… и вот эти… и те… которые… Все, все, абсолютно все, кодла бандитская целиком, без исключений и лакун, от любимцев партии и комсомольских вожачков до садистов энкавэдэшников и прочих чекистов. Одни судили и убивали других, назавтра их убивали и ссылали третьи, а тех в свою очередь уничтожали четвертые, и никто не отказался от игрищ дьявольских, никто не захотел остановиться, пусть даже ценой жизни собственной, все надеялись выиграть и уцелеть. Чекисты, партаппаратчики, комса, красные командиры… Имя им, как всегда, легион! У нас, точнее – у них, иначе не пристало. Все они принимали условия игры в которую однажды ввязались, игры безо всяких правил. Все они были готовы убить народ великой страны ради мировой революции, читай: ради собственной жажды власти, наживы и безнаказанности, и убили бы, если бы их не уничтожили раньше соратники, коллеги, такие же кровавые преступники, соглядатаи, стукачи, палачи, истязатели и вертухаи. А в наших ночных прениях Нечи обычно выступал на стороне отца и друга всех народов, оправдывая его «чистки» в рядах несгибаемых борцов – революционеров, а мы, остальные, пытались с Нечи хоть как – то совладать, толкуя ему о недопустимости подобных жертвоприношений, о лишении армии талантливых (ох – о – хо!) полководцев и прочая и прочая. Глупые слепые щенки. Нам предстояло слишком о многом еще узнать, слишком многое осмыслить и попытаться понять, принять или не принять, а ведь уже наваливались на нас события текущего времени, неслись они, ускоряясь, набирая мощь, и надо было разбираться в них на ходу, не откладывая в долгий ящик. Иначе совсем с катушек соскочишь. Спасало нас то, что мы были молоды, неприлично и откровенно молоды, поскольку самое ценное свойство молодости – очень быстрая регенерация в состояние равновесия после самых сильных потрясений и очень жестоких испытаний. Господь, в истинном милосердии своем, хранит молодых, а то и жить будет некому.

Считайте меня кем угодно, но я с детства не хотел, чтобы герой знаменитого фильма известных братьев – режиссеров, выплыл. При всем уважении к обаянию и потрясающему мастерству действительно выдающегося артиста, сыгравшего этого, с позволения сказать, товарища. К тому же я всегда сочувствовал каппелевцам, которых Анка поливала из пулемета. Правда шли они в атаку в форме марковского офицерского полка, но это не столь уж важно. Кстати, Боб, как выяснилось однажды в процессе нашей с ним беседы на означенную тему, был вполне со мной солидарен. И не думайте, что мы являли собой борцов с режимом. Нет. Просто нельзя было интуитивно с младых ногтей не чувствовать лицемерия и вранья, царивших вокруг. Это не сложно, когда говорят одно, а делают другое. Помню я спросил отца, а почему так жестоко поступили с государем императором и его семьей? Ведь дети – то, в конце концов, были ни в чем не виноваты? Как же так?! Папа ответил, конечно же, мол, шла война, войска верховного правителя, адмирала, наступали, была угроза освобождения царя, что означало воскрешение для врагов диктатуры пролетариата символа свергнутой власти и т. д. и т. п. Выхода, значит, иного не сыскалось. Я выслушал все, кивнул, дескать, понял. А на самом деле испытал некоторую досаду, оттого, что ответ меня не убедил. Я очень верил отцу, он, по – моему глубокому тогда убеждению, все знал и обо всем читал, я не мог и предположить, что на какой-либо вопрос папка не ответит убедительно. Огорчение и досада охватили меня именно в виду необъяснимости причин убийства царской семьи. Со временем огорчение ушло, но досада обернулась глухой, дремлющей глубоко в душе и сердце, ненавистью, пока еще не вполне нашедшей своих адресатов. Это был непростой, извилистый и долгий путь. Первый раз неприятие исторического официоза прорвалось наружу лет в девятнадцать. Я приехал домой на каникулы, и в разговоре с родителями (а мы обсуждали статью в Литературной газете, что – то как раз о Гражданской войне, и довольно еще робко и схематично о белом движении, в частности) вдруг рявкнул:

– Да лучше бы дроздовцы тогда всех поубивали. Может и не было бы того, что сейчас творится. Уж по крайней мере врали бы меньше, и воровали бы не так! Никогда не забуду как вдруг побледнела мама, спросив растерянно: – Сынок, что же ты говоришь? Как же можно? И это был второй раз в жизни, когда мама была так растеряна. А впервые мамино лицо стало куда белее её ослепительного медицинского халата после декламации мною народных стишков о Садко – богатом госте и еще о том как «Жил был у бабушки, чтоб мне хромать, серенький козлик, дай обнимать!». В пятилетнем возрасте угораздило меня попасть в детское отделение городской нашей больницы. Почки простудил и залетел на месяц в палату, где лежали ребята лет на пять, а то и на восемь меня постарше. Ну, они и научили уму – разуму. Хорошей памятью я отличался уже тогда и, сколько себя помню, всегда читал стихи на детских утренниках, а потом на пионерских праздниках. Вот я маме и выдал перлы, не понимая конечно истинного их содержания. Ну, это к слову, а что касается красных – белых, я счастлив, что в конце концов наставил меня Господь на путь истинный и привел к осознанию величия идеи монархического правления, как единственно бывшего необходимым для нормальной жизни родной страны. Я приверженец монархизма еще и потому, что он в наше время уже совершенно невозможен и утопичен. И теперь я во многом одинаково, с ненавистью и омерзением, отношусь и к большевистской уголовной камарилье и к противостоявшим этой дьявольской когорте либералам и генералам. Не знаю, за что считали они себя элитой российского общества, но бесспорен только факт их предательства по отношению к Николаю Александровичу и его семье. А измена государю означала и означает по сей день только одно – измена Богу и Отечеству своему. Это они, высшие военные и думские деятели отдали страну на поругание псам из своры, спонсируемой финансистами с Уолл – стрит и германским Генштабом. Это они причастны и совиновны в чудовищном преступлении, свершившемся в Ипатьевском доме. Надо же было им сначала все это устроить, а потом носиться с идеей спасения Святой Руси, в итоге потерпеть поражение и бежать на чужбину, и перестать на самом деле быть русскими, кто и что бы там не говорил. И самое страшное – кровь невинных жертв, мучеников и страстотепрцев, и сам тягчайший грех зверского убийства до сих пор лежит на всех нас. А мы отчего – то не спешим с покаянием. Мы отчего – то вновь возвеличиваем красную псевдо героику и не желаем знать правду. Мы её боимся наверное. А как вам такая аналогия: кровавая сволочь, полицаи ровеньковские и краснодонские, ублюдки и фашистские прихвостни сбросили запытанных до полусмерти героических, мужественных, прекрасных ребят – молодогвардейцев в шурф донбасской шахты, а за четверть века до этого, в шахту под Алапаевском большевистские выродки пошвыряли великих княгинь и князей, а заодно и близких, верных им людей. По взятии Алапаевска колчаковскими частями, в процессе начатого белогвардейцами следствия по делу об убийстве семьи государя – императора и членов имеператорской фамилии, останки зверски убиенных были подняты на поверхность, и тогда выяснилась одна знаменательная деталь. Великая княгиня Елизавета Федоровна, когда её столкнули в шахту, упала на дощатый, выступающий в шурф помост. Кто – то, она наверное уже не могла знать, кто именно, рухнул рядом. Умирая в нечеловеческих муках, Елизавета Федоровна сумела перевязать разбитую голову лежащего подле неё человека, разорвав свою монашескую накидку. Вот о чем нужно знать и помнить. Вот, что нужно чтить. И кто же они были такие, рыцари революции, готовые лить народную кровь до тех пор, пока она не иссякнет совсем, ради декларируемых на всех углах, якобы высоких, целях. А на деле – ради удовлетворения собственных бесовских амбиций и достижения того чудовищного уровня власти, когда можно по желанию безнаказанного убивать кого угодно и не держать ни перед кем ответа за совершенные злодеяния.

Еще раз повторяю, никогда я не был борцом с режимом. И никаких иллюзий насчет диссиденства не питал и не питаю. Классик современности не зря молвил в одном из чудесных своих романов, что глупо художнику бороться с правительством, но еще глкпее – лизать ему зад. И. кстати, очень и очень разные у нас были и есть правозащитники, как выяснилось. И титулование сие звучит уж больно самоуверенно, что ли. Слишком многие не по праву им пользуются. Но я вполне искренне сочувствовал действительно узникам совести, узнав, постфактум естественно, о судебных расправах с литераторами, об обмене одного нашего бунтаря на главу чилийской компартии, о гибели диссидентов в лагерях, вплоть до перестроечного времени и даже во время оно. Мальчишкой еще, ни черта не мог понять, когда академика, отца водордной бомбы, сослали в Нижний Новгород. И по – настоящему проникся брезгливым неприятием к продвинутому генсеку новой генерации, после его открытого хамства в адрес знаменитого на весь мир академика на съезде народных депутатов уже, в перестройку. Вот еще тоже термин придумали. Постройка вот – вот рухнет, а мы перестраивать её хотим. Короче, человек на ладан дышит, а вместо реанимации полупокойнику губы красят, дабы выглядел презентабельно. Зато хождений в народ было не приведи Господи сколько. Последний партийный бонза очень любил побазарить с народом на улицах. Выглядел он при это довольно комично, если не откровенно жалко. Местечковое «гэканье» плюс безграмотная речь не сделала его «своим в доску парнем», как был недоучкой, так и остался. Впрочем, для рекламы пиццы, как выяснилось много позже, эрудиция не требуется. И опять аналогия: один довольно известный казачий генерал, лихой налетчик – партизан, организатор печально известной «волчьей сотни», ветеран Добровольческой армии, в эмиграции, чтобы с голодухи не околеть, служил в цирке наездником – вольтижировщиком, и выжил, очевидно для возвращения на Родину профашистским изменником и позорной казни на виселице, а первый и последний президент союза республик свободных, находясь в глубокой отставке, рекламировал пиццу на Западе. Видать, хотел о себе напомнить. Интересно, на какие шиши и за какие заслуги, ему в островной империи, в знаменитом холле, торжества на юбилей закатили? Ладно, ясно за какие. И поделом ему и государству, где он вроде бы как главенствовал. Аз же грешный однажды, учась классе в пятом, если и боролся за свои права, так только со школьной пионервожатой Галиной Павловной. Дело обстояло следующим образом: мои общественные способности чтеца – декламатора на школьных и пионерских праздниках вышли мне боком, поскольку с определенного времени мешали занятиям в спортшколе. Ездил на тренировки я за тридевять земель, сначала на электричке полчаса, затем еще минут двадцать на автобусе. И задерживаться в школе, для репетиций очередных выступлений, после уроков уже не мог. И тогда я решил покончить с моим пионерским отрочеством, о чем и сообщил вожатой. Галина Павловна, услышав мой рапорт, мгновенно утратила ту минимальную внешнюю привлекательность, коей все – таки обладала. Как в песне: «Пьяная, помятая, пионервожатая, С кем гуляешь ты теперь, выдра конопатая?». Не знаю с кем она гуляла, но фурией в единый миг стала нешуточной: брызгала слюной, срывалась на крик, обзывала меня закоренелым индивидуалистом, коему теперь одна дорога – пополнить ряды уличной шпаны. А там и до тюрьмы недалеко, ибо пионерский галстук придется завтра же с позором снять, а сие скорее всего чревато расставанием со школой. О комсомоле же впоследствии и мечтать не придется. Однако меня она ни в чем не убедила, хоть я, признаюсь, и «очканул» про себя немного по – поводу пионерского галстука, снимать его и публично позориться, мне совсем не улыбалось, воспитание, знаете ли, хорошо оболванивало, крепко. Но все – таки я уже был знаком с песней Высоцкого, где звучало рефреном: «Уж если я чего решил, я выпью обязательно», трактуя строчку именно в направлении «гни свою линию». В отместку Галина спрятала мой портфель, он лежал на парте, а она схватила его и выбежала из класса. Но и тут ей не повезло. Портфель с помощью доброй и понимающей технички тети Саши я нашел в, конечно же, в пионерской комнате, и отбыл вместе с ним восвояси. В последствии меня несколько раз пробовали привлечь к выступлениям, но безрезультатно. И мои антрепренеры от пионерии отстали. Нашлись у них другие добровольцы. Исполать им.

Совхозная эпопея тем временем продолжилась очередной нештатной ситуацией. У нас, как и в любом подобном сельхозотряде, положено было быть медработнику. Понятно почему. И за нашим здоровьем в ту осень следил субординатор, сиречь студент шестого курса, из первого мединститута. Звали его Коля, был вполне понимающим обстановку парнем, не трусливым, коммуникабельным, и весьма добросовестно, и квалифицированно выполнял, если приходилось, свою работу. Каждые выходные к нему приезжала девушка Виолетта, совершенно милое и вежливое создание, они с Колькой очень трогательно общались, и как ни странно мы, для многих ерники и нахалы, практически не позволяли себе даже безобидных шуток в адрес влюбленной пары. Поэтому, когда дождливым субботним вечером Виолетта, или как её все звали – Вета, ворвалась к нам в комнату с криком, что на входе в лагерь пьяная местная гопота лупит Николу, мы без разговоров сорвались с места в карьер, надеясь учинить над напавшими расправу скорую и жестокую. «Наших бьют!» – святой клич, никого не оставляющий равнодушным, по крайней мере в те годы. Однако, на месте происшествия мы, к великому сожалению, обнаружили только порядком помятого нашего доктора. Гопники уже растворились в сумеречном сельском ландшафте, и поиск виновных по горячим следам ничего бы не дал. Но мы, руководствуясь принципом неотвратимости наказания, пораскинув мозгами, нашли – таки способ восстановить справедливость. Замысел наш был прост и гениален. На следующий день в поселке, на немногочисленных автобусных остановках и весьма многочисленных столбах появились рукописные объявления, извещавшие местное население о предстоящей субботней дискотеке в лагере сельхозотряда. Дискотека, естественно, проводилась абсолютно бесплатно, поэтому – милости просим на танцы плюс буфет, напитки и всякая всячина. У нас пальцы отвалились ночь напролет выпускать рукописный этот тираж, но, как вскоре выяснилось, не зря старались писаря. К слову сказать, умники из комсомольского актива поддержали нашу идею о дискотеке, мол, закис народец, неплохо бы кости размять, будет веселее морковь за косы дергать. Они же, самостоятельно, выдав инициативу за свою, согласовали мероприялово с руководством отряда. Разумеется никто, кроме нас, истинной подоплеки ни рефрена не знал, о буфете в объяве было упомянуто, как раз для привлечения разномастных любителей опрокинуть стопарь на шару, а в официально представленном активистам экземпляре этой, с позволения сказать, афиши, ни о каких буфетах не упоминалось.

Все были довольны. Нам заявили даже, что подобного от нас не ожидали и тем более приятно удивлены, и мы, как ни крути, молодцы, еще и потому, что взяли на себя обеспечение порядка на дискотеке. Правда товарищ Осадчий тут же, без паузы, высказал подозрение о нашей причастности к исчезновению из сушилки его резиновых сапог. Но необоснованное обвинение, озвученное не к месту и не ко времени, было тут же замято для ясности, а одна пламенная комсомолка, проходившая в наших разговорах под кодовым именем Лебеда, заявила о возможности поручения нам и более ответственных дел, при условии предоставления в комитет ВЛКСМ подробной автобиографии. Гениально! И как меня ни переубеждайте, останусь при своем мнении. Да, согласен, в комсомоле состояли и работали миллионы отличных парней и девчат. И как работали! Вспомните целину, БАМ, многочисленные ГЭС и не только! Но в том – то и беда, что масса приспособленцев и рвачей сводила на нет все впечатление от честного труда остальных. Говорят, что если бы убрать из комсомола эту элиту, то получился бы просто идеальный молодежный фронт. Но в то – то и беда, что не убрать! Не убираются хорошие наши и не убирались, напротив, захватывая сплошь командные высоты. И все, дегтя столько, что мед навсегда испоганен, да что там, испоганен – исчез! Настолько же бессмысленна реплика главного «чайфиста» о возможной аналогии «Первомая» и бразильского карнавала, только идеологию из праздника Весны и Труда советского времени убрать необходимо. Как её убрать – то? Ведь не глупый же, казалось бы, чувак, а такое несет, хоть стой, хоть падай! К тому же в подоплеке веселого отношения народных масс к осеннее – весенним демонстрациям верности делу «марксизма – ленинизма и пролетарского интернационализма» лежало послабление в продаже всевозможного алкоголя, особенно пива, и не хитрой снеди на закусь. А буфеты на избирательных участках, работавшие с шести утра в полный рост и без ограничений?! И засуньте свою школьную балалайку поглубже в чехол. В свой. Запомните все, кто захочет мне оппонировать, повторяю – с вами спорить не стану. И вообще ни с кем. В спорах рождается, что угодно, только не истина. А правда, она у всех разная, и меня с вами особенно. Я знаю, о чем толкую. Пошли вы к лучшему… Вы мне и без того полжизни испоганили, идеологи, горлопаны, главари. Камарилья – одно слово.

Ладно, проехали. А у нас, тем временем, настал судный день. Ох, не зря большинство личного состава команды мстителей явились на свет и выросли в маленьких заштатных городках, бывших заводских слободках, где главным развлечением являлись танцы по субботам. А на танцах таких главное дело – драки улица на улицу, двор на двор. И не стоит харю кривить. Не нами подобное придумано. Занятие сие – власти очень выгодно было: стравит народец пар и вновь на трудовой подвиг с чистой душой и похмельной башкой. Дрались мы от души, нечего сказать. Жестоко. Кто знает, тот меня поймет. А кто не знает, тому и рассказывать нечего, не догонит. В конце баталий ПМГ забирала оставшихся лежать на поле брани, определяя кого в обезьянник, кого в вытрезвитель, кого в больничку. Или того хуже. Всякое бывало.

Итак, пропуск местных на территорию лагеря начался в 18:00. Периметр танцевального зала и два входа – выхода из него контролировала группа Нечи. Внутри этого кольца находились собственно бойцы, составившие два ударных кулака в противоположных концах помещения. Все произошло примерно через час после начала плясок. К тому времени группа желающих найти буфет местных, стала выражать свое фе – обещали же! – и апеллировать к студентам, в массе не имевшим ни о чем понятия. Тогда Боб, изображавший некое подобие танца с партнершей, приблизившись к этой кучке собравшихся вроде митинговать, оторвался от подруги и очень сильно толкнул стоявшего к нему спиной поселкового. Парень не упал, его приняли в свои объятья его же товарищи, стоявшие почти в плотную. Далее последовал диалог:

Боб: – Что ж ты, чалдон, мою девчонку толкаешь?

Парень: – Ну… извини?

Боб: – Ты кого на кукуй посылаешь?

После этой фразы и отвешенной Бобом оппоненту конкретной плюхи, мы повели атаку на ничего не понимающих местных с двух сторон, двигаясь к центру, группа навстречу другой группе. На танцах нашего отрочества и юности такой маневр назывался «делать вещи». Все было кончено в несколько минут. Местные, в основе своей, оказались в плотном кольце. Причем девчонок из поселка на нашем с позволения сказать празднике практически не было. А все – таки пришедших мы и не трогали конечно же. Зачем их полохать? Девчонки лишними не будут. Собственно никто ничего не успел толком разглядеть. Пленным был учинен допрос, краткий и жестокий, с целью выявления обидчиков лагерного Эскулапа. Результата конкретного он не дал, оно и понятно, кто же в такой обстановке признается. Никола или Ветка наверное опознали бы обидчиков, да в Питере оба находились в тот момент. В общем, порядком помятых и перепуганных организованным нашим натиском, местных вышибли за ворота, предупредив о возможном повторении пройденного, и дискотека продолжилась. Милиция? Да, помилуйте, какая милиция. Убитых и слишком тяжко раненых нет, носы и «фингалы», руки вывихнутые, ребра и почки отбитые – ерунда на постном масле, да и из этих вот местных наверняка каждый для ментов – пожива, а не потерпевший. По внешности было видно. И, к слову, более ни одного инцидента с аборигенами не происходило. Уж такой колхоз – совхоз, господа мои.

Вот нынче все твердят – главная сила в информации, информация – ключ к власти над миром, к победе над врагами. Бесспорно. Согласен. Но я, собственно, о другом. Просто начал что-то издалека. Одним из инструментов информационных являются средства связи, в частности – телефон. Сейчас – конечно же мобильный. Актуальность мобильника непререкаема. Но вот ведь какое дело: я утверждаю, что по– настоящему актуален и практически бесценен был телефон – автомат на пункте междугородней связи в дни моей молодости. Вот он, питающийся пятиалтынными, инструмент, помогавший, порой, решить вопросы жизни и смерти! Боже, сколько времени я провел на подобных пунктах. Как я ждал момента, когда с пригоршней мелочи наберу заветный номер и услышу, наконец– то, твой голос, любимая… единственная в жизни… Это вам почище, чем «Ноль семь» Высоцкого. Владимир Семенович, не в обиду будет сказано, из квартиры Париж набирал. А в наших халупах и намека на телефоны не было. Шутка конечно. Точнее – прямая аналогия.

Вы считаете, что я корчу всегда и во всем правого знатока и мудреца? Бросьте, никого я не корчу. Откорчился. Постыло. Я, возможно, только сейчас в самого себя и превратился. Хорош я или плох? Темен или светел. В обоих случаях скорее второе. Это не кокетство. Это правда. Как я могу быть светлым и хорошим в наши дни? Вот мы недавно с приятелем, два поэта, сидим значит и под рюмку чая вспоминаем светлые страницы жизни. Как ни странно, мой визави только о службе в армии трепался. И как излагал, с юмором, с ностальгией! А по – трезвяни послушаешь его на ту же тему – сплошь проклятия и маты. Серьезно. И он отнюдь не один такой. «Армия – лучшие годы моей жизни!» – вот девиз многих из моего поколения, от Калининграда до Камчатки. Оно вроде бы понятно – ностальгия по времени ушедшему, по молодости. Не по месту присутствия. Но, прах побери, о каком благополучии можно рассуждать, если у людей, на рубеже полувека жизни, именно этой самой жизни, кроме пары – тройки молодых бездумных и безумных лет, не было и нет! Впрочем, и «лучшие годы» хороши прежде всего тем, что уцелел и на нары не попал. Ибо сказано – не зарекайся, никогда не говори никогда. И, да будут насилие и вранье. Да будет угодничество за право получить вознагражденье и жлобский, по данному поводу, кайф. Красота. Не она ли спасет мир. Может, уже спасла? Что? Повторяюсь, говорите? Правильно, повторяюсь. И намеренно. «Понеже, есть на свете каста, иному Богу, не тельцу, творящих жертвоприношенье…». И очень даже хорошо, что в любой правильной и благополучной семье не обходится без подобных уродов. Иначе всему кранты – колёса нарисовались бы.

Два старателя от науки – Чушка и Проня всю ночь «передирали» через стеклограф мой чертеж – фронтальный разрез двухступенчатого планетарного редуктора, благо схема у наших вариантов была одинакова. И сколько я не пытался им втолковать, что схема схемой, а техническое задание на проектирование у каждого свое, они упрямо клянчили «дай срисовать». Да нате, рисуйте. А настроить стеклограф – пара минут. Две табуретки, между ними на полу настольная лампа без абажюра, а на самих табуретках утверждена снятая с петель комнатная оконная рама. Оригинал – на стекло, сверху —

чистый лист ватмана для копии, включаем лампу, устранив все остальные источники света, чертежные инструменты наперевес, и… в общем – правое плечо вперед! И подобным образом можно, даже будучи дубом дубов, решить массу проблем в ходе процесса обучения. Главное – найти на потоке или на курсе подобный, а возможно и абсолютно идентичный твоему, вариант задания на курсовой проект, расчетно – графическую работу, да просто сборку и деталировку по машчерчению. Я знавал уникумов, пользовавшихся этим методом мастерски, успешно и самозабвенно. Однако были и такие, как мои друзья – приятели.. Они трудились до зари, перемежая шорох карандашей с кряхтеньем и возгласами вроде: – Тля, не туда заехал! А ты и туда никогда не заезжал нормально… Это чё за колесико у нас? А сателлит, как у фашистов по истории. Щука такая… Но старания тандема, увы, успехом не увенчались. Копия отличалась от оригинала небольшим, но весьма существенным изъяном. Верьте, не верьте, но в редукторе системы Чушки – Прони была нарушена соосность ступеней. Просто один из мастеров принялся стеклить чертеж не от ведущего колеса, а от водила… Эх, водила грешный! Как они выкручивались, не знаю, но удалялись братья по разуму, стеная велегласно и матерно и наделяя друг друга щедрыми и нелицеприятными сущностными определениями.

Прав, абсолютно прав был доцент Пинигин, заявивший одной студентке – вечернице, сквозь рыдания в три ручья утверждавшей, что не понимает она аналитическую геометрию: – Милая девушка, вы мне даже импонируете своей наивностью. И я вам нисколько не сочувствую Ибо, чтобы закончить любой, я повторяю любой, в том числе и славный наш, вуз нужно иметь только одно качество – крепкую, упорную, настырную, пардон – тес, задницу! И никакой головы! Весьма жизненно. И всеобъемлюще. Вся последующая жизнь лишь укрепляла во мне уверенность в правоте математика.

Даже в такой исключительно маститой, элитарной конторе, как альма – матэр, уникумов хватало. Например лично наблюдал в исполнении одного кекса такой вот шедевр – sinus 2a/2 = sinus a. Слышал, как универсальную газовую постоянную в путают с радиусом земли, благо обе величины обозначены как R. А период колебаний определяют не по формуле Герца, но по формуле Героя, списав название с подружкиной шпоры, не особо разобравшись с чужим почерком и вслух произнеся эту галиматью. В законе смещения Вина доцент Андреев искренне советовал некоторым ставить в конспекте ударение на первый слог. Большой знаток наук из параллельной группы с пеной у рта доказывал всем и каждому, что гипоидной зубчатой передачи в технике нет и быть не может на том основании, что он служил в автобате и знает только гипоидную смазку. А одна симпатичная и кокетливая особа, женского, женского пола, могла мило осведомиться, указав на значок интеграла на доске: – Что – то не помню, как этот крючочек называли? Её подружка вообще обосновала свое присутствие в вузе возможностью ездить из дома до места учебы по одной линии метро без пересадки. Удобно, понимаешь. И точка.