Текст книги "Прокол (сборник)"

– …обещаю! Вы были мне первым. И останетесь единственным.

Он молча надевает шляпу и выходит в дождь.

Деньги помяты.

Вдруг раздается звонок.

– Мам, ты будешь дома вечером?

– И?

– А ты не можешь не быть?

Киара выдерживает паузу.

– Maм! Лэмберг ведь тебя всегда ждет! Мы тут все приберем, обещаю…

* * *

Если упала, немедленно забирайся обратно! Байк, лыжи, конь – все равно: упав, встань, встань сразу – и езжай снова, только не падай!

Киара переоделась. Разрез длинной юбки не скрывает ни стринги, ни подвязку. Чулки в сетку ничего не скрывают. Блузка не скрывает, что у нее есть, что скрывать.

Шоссе сегодня вечером полно и солнце – в глаза. Киара опаздывает. Но до педалей не дотрагивается.

«Терминал безопасен», Айвар утверждает, «чтоб произошла катастрофа, в системе должно возникнуть два сбоя одновременно. Одну неполадку система компенсирует.»

Киара – система надежная. Только человеческий фактор: посторонний у пульта управления…

Вольво тупо катится круизом – девяносто девять. Звучит Шопен. Киара рулит одним пальцем, панель излучает пастель, мотора нет, ветра нет… Вольво усыпляет…

Стоп! – Киара встряхивается. Правильная скорость убивает. А двойную неполадку нельзя. Усугубить уже имеющуюся – это можно…

Она останавливается у бара и заказывает кофе с символичным коньячком.

* * *

Опять вольво.[6]6
  Volvo: качусь (lat.)


[Закрыть] Но обретенный эффект скоро угаснет. Впереди – непривычно долгая привычная дорога. Нужен раздражитель похлеще.

На обочине протягивает руку стройный мóлодец со спортивной сумкой… Ха, одежда у нее впопад. И настроение… Остановиться, подобрать, поболтать, увлечься, рука под юбку, пальцы меж чулков, губы на груди, поворот в лес, страсть и хмель…

«Фу!» Не только из-за Айвара. Идеальный попутчик молчит и не воняет. Но для страсти этого мало.

Один однажды покушался. Опрометчиво. При ста шестидесяти в извилистом одиночестве ночного леса. На шибкую ногу. Что его тяжко настигла – коленом прямо в похотливо наклоненную рожу. Потом Киара, вплоть до залитой светом заправки не меняя скорость, впервые в жизни отчаянно ждала появления синих мигалок навстречу, в кустах или в зеркале. Такая, которой в данный момент очень надо, – значит зря.

Ах, да, сегодня же еще один. Ну, пусть: он откупился. Киара сегодня шлюха! А в сумке – наряд на завтра. Когда будет не выглядеть, не чувствовать – и не быть.

Она врубает обогрев сидений на полную катушку и выжидает пару минут. Потом изящным движением откидывает юбку, спускает кружевной лоскуток, сцепляет его со шпилек – и щеками и губами прилинает к горячей коже обнаженного сидения. Внизу живота поселяется тоска, сфинктеры ослабевают. И отпечаток нежеланной ладони на бедре тоже душу не поддался: до Айвара надо отполировать. Она отстегивает правый чулок…

Киара рулит одним пальцем. Вся остальная она принадлежит ей.

Вольво возбуждает…

Последний Прокол Протокола

, и цунами сомкнулось жгутом над новым дном Атлантики, выбросив в стратосферу миллионы тонн слезосоленой воды, после чего избранный бадарский народ, так никогда и не узнав о святой деве, жертва которой окропила их в люди, за краткий срок создал Египет с его доселе неразгаданными, ибо человеческому уму непостижимыми, загадками, прежде чем кионы нашли параллельный мир еще первозданнее, прекраснее и намного разумнее, оставив неблагодарных варваров на произвол нашей судьбы.

* * *

Ее звали Мерита – по накладной. Одно из редких имен египтянок, приятно звучащее для атлантских ушей. «Благо, не Хаквикахь, Мукарама или Рамла», я подумал и тут же ухмыльнулся нелепости этой мысли. Печальной ухмылкой.

Ее стан был хрупок как папирусный стебелек. Гладкая, смуглая, глянцевая кожа блистала слюдяными жемчужинками в разломе гранита. Шелковистый висок, верхнюю губу и предплечья покрывали едва заметные черные волоски, не выцветающие ни под каким солнцем – в отличие от рыжеватого пуха атланток. Черные волосы ложились на плечи плавными волнами, не кудрями как у большинства египтянок. Ее грудь, повседневно обнаженная, как подобает египтянке, была огрублена ветром, со следами давних царапин, не нежна и береженна, как белые, не тронутые солнцем и ветром, утаенные от атлантских глаз вожделенные округлости атланток с алыми сосками. Дикая, и тем более вожделенная. Страшаще красивая, еще не зрелая, в бутоне, ввысь упругая словно термитные гнезда, впадину между которыми покрывал черный пушок. А у затемненного подножья кончиков груди прорастали отдельные волосинки подлиннее, что меня чем отталкивало, тем вдвойне притягивало…

По атлантической традиции Мерита не была бы еще взрослой. Хотя нашу традицию тут криво примерять: мы египтян и другие темные средиземноморские племена людьми не считаем. Тем более за последние три поколения – с завета с Кионой.

Но Мериту я воспринимал человеком. Как бы ни противился. И, будь она, вопреки моей кионски-атлантической традиции, человеком, то, видимо, уже женщиной – по своей традиции. Хотя в то же время я не смог ее не воспринять и по-своему: девочкой…

Что может быть опаснее этакого двойного чуда – на тонкой грани между ребенком и женщиной! Я не мог оторвать свой взор, свои мысли, свое… Ничто не мог оторвать.

Я так не хотел. Так сложилось само собой. Я был не в силах повлиять на это.

* * *

Я не живу в Атлантиде. Уже седьмой год. Сейчас понимаю, что это было чрезмерным испытанием – жить так долго одному среди кионов. Хотя они и утверждают, что мы люди наравне с ними, я все-таки оказался животным. Или наоборот: нелюдьми оказались они. Кои сами постоянно вступают в противоречия. А атлантам остается лишь молчать. Не говоря уж о нас, дипломатах. И отчего же моему народу негодовать: пока кионы не выбрали нас людьми, не так уж и резко мы отличались от средиземноморских варваров…

Я живу на Кионе. Уже восемьдесят пор.

Киона не на Земле. И не вне Земли. С земной точки зрения Кионы нет нигде. И она везде. Ибо Киона в пространстве точно совпадает с Землей. Только в другой фазе. Земля и Киона пульсируют поочередно, мы занимаем ту же часть общего пространства точно в единый такт, только каждый в своем махе, каждый в своей вселенной. Таких миров якобы бесконечное множество. Мы не пересекаемся, не сталкиваемся, не сливаемся. Мы друг для друга не существуем.

Они нас называют параллельной вселенной. Теперь мы их тоже.

Только я уже путаюсь, кто мы, кто они, какая вселенная моя, какая – параллельная.

Я – посол Атлантиды. Полностью одинок среди кионов. Пятую часть своей жизни.

Они такие же, как мы, только… иные.

Киона такая же, как Земля. Только совсем иная. Величиной с Землю, составом тоже, в точно такой же солнечной системе, все совпадает. Только в другом времени – что нас еще ждет, спустя тысячелетия. Здесь свое солнце, свое небо, своя растительность, свой воздух, запахи, звуки… Все есть – только иное. Но привыкнуть можно.

Лишь животных нет.

И притяжение – тяжелее всего мне приходилось с ним. На Кионе все вдвое легче, чем на Земле. Если точно: пи, деленное на квадратный корень из двух. Это соотношение гравитационных постоянных в нашей и их вселенных.

Физически кионы хилы. На Земле. Здесь они справляются. Только пропорции тела другие: чуть ли не трехаршинные шесты двухпудового веса. На Земле. На Кионе кион не весит и пуда. И поэтому прекрасно справляется со своим телом.

Я киона мог бы за шиворот поднять раз этак с дюжину. Но никогда так не делал бы. Я боюсь. Нам, атлантам, особенно дипломатам, здесь, на Кионе, постоянно следует бдить за тонкой гранью… вернее, за сносом любых границ. Животная сила земных варваров – да, она на Кионе легендарна, мало видана, много слыхана. Но я же человек!

В Атлантиде мне сшили восемь нарядов, невидимо протканных медной проволокой – на все случаи жизни. Весом от одного до шести пудов. Они на мне сидят родной кожей. Все это время я их надеваю – и повседневно, и при физических упражнениях: то гири, то кросс… Именно из-за этого я к концу уже второго срока физически здоров. В отличие от большинства послов, которым приходилось досрочно возвращаться в Атлантиду по физическому состоянию – и на родине их дряхлые плоти крушились выброшенными на берег медузами.

Я уважаю кионов. Как цивилизация, они настолько сильнее нас, что я боюсь – именно так, боюсь – этим хилякам даже показать, насколько я жутко силен.

Они прожили намного дольше нас. На Кионе они единственные живые существа. В смысле, позвоночные. Но когда-то было не так. Давным-давно.

Они нас не искали. Нечаянно нашли. По крайней мере сами так утверждают. А может быть, все-таки искали… Кионы, которые в своей вселенной посреди никого другого были настолько же одиноки, как сейчас среди кионов я. Мериты не искавший. Нечаянно нашедший. Так я сам утверждаю. Однако, может быть, все-таки искал. Хотя, если бы мог жизнь повернуть вспять – даже нашедши не нашел бы. Клянусь!

Только – ничего воротить нельзя…

* * *

Варварские поставки я видел редко. Хотя информационная почта с нулевой массой оборачивалась постоянно и Атлантида была на моем 4Д-экране при первом желании, межвселенский перенос вещества являлся твердым орешком даже для кионов: в конце концов, коммерческая нужда в такой технологии появилась только после открытия Земли. Большие поставки с параллельной вселенной прибывали лишь раз в пору. Иногда они касались и меня, так что повидал я и привезенных варваров, но они меня не касались. Я кион, самый что ни на есть настоящий, без притворства. Не скрою, я лучший посол когда-либо, чуть ли не полностью идентифицировавшийся с нашей межвселенской человекостью, и у меня великое будущее.

Мои вещественные посылки в основном просто продовольствие: свежие земные фрукты и овощи, мороженая туша буйвола, свежая печенка бородавочника, замаринованная на немедленное приготовление утка, жареные крысы в томатно-чесночном соусе… Кионы с пониманием относятся к моим странностям в продовольственном вопросе, и я – взаимно: дипломатия без понимания обречена.

И кионы гурманы. У них всякие блюда, ритуалы, пиршества. И у них, как у нас, разные способы приготовления мяса и, естественно, и разновидности самого мяса, но…

Оно выращивается в бидонах на специальных плантациях. Кионы в своем мире единственные. Они умеют всё, могут изготовить всё. Кроме одного – живого существа. Зато мясо без существа – в неограниченном объеме.

С эволюционной точки зрения их плотоядность вторична. Истребив животных, они так никогда и не опустились до каннибализма, как варвары. Это общество являлось вегетарианским тысячи пор. Пока не создало технологию мясопроизводства.

Кионы сдают свои ткани мясодельням. Это не больно, не опасно, за это хорошо платят, и это дополнительный доход кионам с гастрономически благородными генами. На упаковке мяса обычно улыбчивое изображение донора, подтверждающее качество. Мясо – не привычное нам: макаки, кабана, бобра, куропатки, змеи… У них – мясо женщины, мужчины, ребенка… И разные субпродукты из них. И никто не обижен.

С микроскопического образчика мышечной или жировой, кожной или печеночной ткани наращивают тоннами плоть на самые разные кулинарные потребности. Кион может заказать даже собственное мясо: пожалуйста, сколько и когда?

* * *

По прадедовской линии я был архитектором, что к моменту прибытия кионов являлось наивысшим общественным положением в Атлантиде – наряду с литейщиком, ниже только жреца, нынче давно упраздненного кионами. Поэтому много знаю о первых контактах с ними. Еще мой дед в детстве лично пережил появление кионов. Прежде чем они заскочили к нам из параллельной вселенной, наши ученые умели точно предсказывать, чтó завтра произойдет с небесными телами, не зная, что те собой представляют, умели по ним определять судьбу человека, зная, что это игра, умели проектировать каменные сооружения, изготовлять тонкие медные изделия итд… Кионы тем временем умудрились уже уничтожить и более-менее спасти обратно свой мир, умели перемещаться между вселенными и… умели также ценить наш мир – еще не истребленный. Кионы доказали, что жизнь возможна только в водно-белковой форме, что в каждой вселенной возможно возникновение только одного разума, и что этот разум возможен только в человекообразном виде. На основе этой теории они отказались от поиска себеподобных в своей вселенной и пришли к нам – и не ошиблись, так что нам остается лишь верить.

Кажется, открытие Атлантиды для них являлось революцией не меньшей, чем для нас. Мы тогда были готовы к существованию богов – и кионы пришли с пламенами и чудесами, как во всех наших примитивных мифах, и мы и поклонялись бы им, и подчинялись бы. Но кионы опустились до нас, убедили, что мы люди – как они. В отличие от диких средиземноморских племен в Египте, Двуречье, Греции…

* * *

Мне следовало думать о своем новом сроке. Сейчас понимаю, что должен был отказаться, ибо я не выдержал уже текущего. Но это было бы нонсенсом: после трех посольских сроков атлант мог бы вернуться в Атлантиду кионом, жить там в кионском посольстве (с гравиглушителем – как на батуте!), испытывая все кионовы жизненные преимущества, а заодно пользуясь всем, что пожелает в своей родной Атлантиде, начиная с климата и неба, продолжая свежими фруктами и мясом, и кончая женщинами.

Во имя моей головокружительной карьеры мне следовало думать о презентации.

Но я думал о Мерите…

Эта поставка варваров являлась особой. Она была не мимо меня. Впервые привоз варваров был – прямо мне. Я никогда не задумывался над этим моментом – что у меня будут сотни гостей кионов, кто может себе позволить все, что душа пожелает. Я был первым послом Атлантиды в Киону, после восьмидесятой поры назначенный на следующие.

Аиэоу меня организаторикой не загружал: он по моему указанию по его указанию устраивал масштабное пиршество. Но я все знал, все. Хотя со стороны. И вдруг – я был шокирован?!

Непрофессионализм? Простите, мягко сказано…

У Мериты был высокий, темный, гладкий лоб под угольными волосами, раскрывающими его плавными волнами, не кудрями, как у большинства египтянок. У нее был прямой, острый, тонкий нос с чуть расширенными ноздрями. Узкие, сомкнутые губы с таким четким контуром, что он определенно был бы начертан краской, будь Мерита атланткой. Или кионкой. Но Мерита была – животным.

Высокие, но не широкие скулы и плоские щеки, смыкающиеся в острый подбородок. Острые углы челюстей под ушами – малюсенькими, светлее остальной кожи, перламутрово-прозрачными.

Я думал о Мерите. Думал день. И ночь. Но это еще полбеды. Я понял, что должен ее видеть. Навестить. Об… Нет… Да, обратиться по имени!

Я понял, что схожу с ума. Но все шел дальше. Понимание не спасает от схождения.

* * *

Mы были не просто научным открытием. Мы были людьми. Мы полностью соответствовали теории кионов о единственном разуме в другой вселенной – кионообразном. Они соскучились по нам. Даже трудно представить, насколько им нас не хватало. Единственным живот… людям в своей вселенной.

Кионам не потребовалось много времени, чтобы разделить не знакомый им живой мир на люд и нелюд. Вернее, времени не требовалось вообще: они сразу познакомились с нами, в немалой степени уже разделившими. И мы не причисляли темные народы к расе окропленных богами. Варвары! Kогда нужно – люди, когда нет – предметы, животные. Удобно.

Сейчас, беспричастно оглядываясь – в чем же я могу кионов упрекнуть? Что они неправильно провели черту между собой, нами и варварами? Может быть. Может, и нет.

Но если даже?! Kто от этого проиграл?!

Атлантида без кионов никогда бы Атлантидой не стала. Мы только выиграли.

А варвары потеряли? Трезво рассуждая – ничуть.

Сами кионы выиграли? Да. И по какому праву мне их упрекать? Они свою жизнь заслужили.

Атланты кионов могли бы упрекнуть только в Секретном протоколе. Но людьми, не зверьми, нас по сути сделали только кионы! И не собственноручно же они поставляли себе варваров – мы охотно услужали. И не сама же Мерита ко мне пришла: мои ее прислали. И Секретный протокол, если таковой и впрямь существует, сами заслужили. И только меня, меня одного атланты могли бы в чем-либо упрекнуть. Вернее, во всем…

Я знаю лишь одного во всей этой цепи, кто безупречен. Кто делал одно лишь добро себе, другим, всему, даже своему чужевселенскому другу. Нет, я не в силах произнести имя своей жертвы. Имя, состоящее из всех гласных на моем языке…

* * *

Aиэоу мой администратор. Я его начальник. Он делает, что мною велено. Я посол другой вселенной, а он – всего лишь высокий чиновник: руководитель протокола. Наши отношения из формальных давно переросли в дружеские. Я часто к нему в шутку обращаюсь «Протокол».

Ибо он действительно безупречен. И таким он делает все, что ему положено, и поэтому указывает мне указывать ему делать все, что ему положено. Ибо он кион – а я всего лишь высокий атлант.

В правительственный варварарий я иду без Аиэоуова ведома. Не по протоколу. Позволено ли мне посещать варварарий по протоколу? Вдруг меня осеняет, что, вероятно, да. Отчего нет?! Быть может – даже без Аиэоуа. Только – поставив в известность. И, вернее всего, ответив – зачем… Стало быть, именно этого я избегал.

Послу Атлантиды посетить свой варварарий, оценить поставку перед своей презентацией – куда еще нормальнее! Ведь варваров кионам поставляют именно атланты. Кто же еще, если не мы!

Вызываю трансдукта, и в мгновение ока оказываюсь у двери варварария. Прикладываю глаз к сканеру – почему бы и нет! У меня класс допуска «Э» – а вдруг проходит и в варварарий?

Нет, не проходит.

И тогда я…

Это не совсем честно, я знаю, у меня к Аиэоуу, быть может, слишком личное отношение, то есть, у Аиэоуа ко мне, видимо… Но я его доверием никогда не злоупотреблял. И сейчас не обижаю его. Мне всего лишь Мериту навестить! Хрупкую как папирусный стебелек, блистающую слюдяными жемчужинками в разломе гранита, с плавными волнами черных волос, ободранной ветром, исцарапанной, ввысь упругой словно термитные гнезда, еще не зрелой, вожделенно цветущей грудью. Едва взрослая – на тонкой грани между ребенком и женщиной. С высоким, темным, гладким лбом, острым, прямым, тонким носом с чуть расширенными ноздрями, сомкнутыми губами за четким контуром. Отталкивающе притягательна.

Прости, дружище! Я не злоупотребляю тобой. Мне только лишний раз убедиться, что ошибаюсь. Что Мерита не атлантка. Или кионка. Что Мерита лишь животное. Я должен это видеть. Чтоб опять быть в порядке…

И я прикладываю к сканеру виртуальную радужку Протокола. У меня такая имеется: одно из нарушений протокола почти безупречным Аиэоуом – ибо мы друзья уже долгие поры. Дверь открывается, и ко мне обращается любезный голос кионки: «Добро пожаловать внутрь, господин Аиэоу!»

Я вздрагиваю от неприязни. Не только из-за того, что по ответу понимаю: у Аиэоуа класс доступа «Ч» – я ниже своего слуги-администратора, друга своего. Нет, на этот раз из-за другого. В общем…

Кажется, в уголке своего свихнувшегося подсознания я ожидал… голос Мериты! Нет, я никогда не слышал Мериту… но кионковский тембр вызывает во мне агрессивное отвращение. Оказывается, у меня уже имеется представление о меритовом голосе! Людском, не кионовом. Женском…

У нее высокие, но не широкие, скулы и плоские щеки, смыкающиеся в острый подбородок. У нее острые углы челюстей под ушами – малюсенькими, светлее остальной кожи, перламутрово-прозрачными. Обветренные, еще не раскрывшиеся бутоны груди я уже видел днями и ночами. Под ними сквозь смуглую, поблескивающую кожу чуть видны пружинки межреберных мышц, потом чуть впалый столь же пружинисто мускулистый живот с малюсеньким, с ноготок, бездонно глубоким пупком. С него вниз стекает едва заметный ручеек пушинок, впадающий в кудрявую долину черноволосья между острыми тазовыми хребтами, дающими начало темным, женственно мускулистым, детски изящным бедрам с еще угловатой коленной чашечкой, через прочное сухожилие переходящей в берцовую кость над выраженной икрой, смыкающейся в хрустальную щиколотку с широкой стопой в конце. Грубая, расцарапанная подошва, потрескавшиеся ногти: уж не дрогнет эта ступня, наступив на шишку… Но – этого одного мало!

Мерита подвела меня. Она не похожа на животное. Ничуть.

Судя по тонким чертам, Мерита из верхненильских бадаров – тех, кого кионы якобы выбрали бы людьми, не будь атлантов. Что мне не положено знать. Я знаю о кионах множество неположенного.

Неположенного, ибо, если такая альтернатива и впрямь существовала бы, то ведь… варваром мог оказаться я! А Мерита – человеком…

Бред это сплошной, естественно: каждый тот, кто он есть, если даже кионы ошиблись бы. И внешность не решает: дельфин не рыба. Но я не в силах отвести взгляд от обманчиво красивого зверя. Помочь не могу.

Я не могу Мерите помочь. Никто уже не может.

Но хотя бы сейчас никто не мешает мне созерцать ее. Долго-долго. Сколько заблагорассудится. Именно то, о чем я грезил с первого раза, когда увидел ее в почте. Когда украл первые рваные мгновения.

* * *

Когда Киона нас открыла, жизнь там радикально изменилась. Хотя естественные растения у них еще водились, поставки с несравненно более богатой Земли полностью перевернули кионскую скудную вегетарианскую кухню.

Иначе было с мясом. Совсем одиноки в своей Кионе уже тысячи пор, о животных хоть и по истории зная, но не представляя, они не смогли принять мысль, что можно есть лохматую, вонючую и тупую тварь – либо огромную и страшную, либо мелкую и гадкую. На потешных зрелищах, где люди соревнуются, всякое вытворяют, – там да. Кионские храбрецы с искаженными лицами заставляли себя отведать земных чудовищ – и говяжий стейк, и тушеную баранью грудинку… Но и речи не могло быть о ширпотребе: общество никогда не сочтет такое достойным своего меню. Одно лишь все еще остается тайной для меня: кто же и как обнаружил, что выращенные в бидонах людские ткани, естественно, и рядом не стояли с живым продуктом.

Мы, атланты, оказались людьми, единственной возможной формой разумной жизни в параллельной вселенной. После короткой и острой дискуссии в кионском обществе, в ходе которой была заглушена горсточка популистов, навязывающих в качестве разумных и нильских, и двуреченских и других средиземноморских варваров, шимпанзе и горилл, употребление в пищу этих существ было узаконено. Нет, не лохматых, те были кионам настолько же неприемлемы, как рептилии, жабы и все остальное новопознанное разнообразие. Съедобная плоть скрывалась только лишь под голой, мягкой и теплой кожей, как у привычных кионам доноров. И только обретенная гуманным и экологичным путем.

В основном, конечно, земное мясо достается лишь достойным людям – оно очень дорого. Средний кион настоящим мясом плотной откормки египтихи или молочного шумеренка наслаждается, в лучшем случае, раз в пору. С другой стороны, крутой кионский парень гламурную леди никак не пригласит на культивированный в бидоне ужин: только на изысканную трапезу из даров земной природы.

* * *

Мерита не пошевелилась с нашей первой встречи.

Не пошевелена.

Она выглядит живой. Только красивее: фарфорово бледна под своей смуглой кожей. Я избегаю прикосновения к ней.

Мои пальцы скользят по гладкой, бархатной, теплой коже, я легонько пускаю их кончики в корни волнистых волос над высоким лбом, осторожно соскальзываю по прямому носу, выласкиваю широкие ноздри и высокие скулы и блуждаю все ниже и ниже по вожделенному стану… Но только в воображении, разумеется. На самом деле лакомая протоплазма в ее по-кионски идеально охлажденном теле держится на пороге замерзания – около минус полуградуса.

В течение этих лет я многократно посещал родину. Но краткосрочно. Мое общественное положение не позволяло там вступать в какие-либо контакты с атлантками. Кроме серьезных, официальных. Будь таковые. Но в моей жизненной ситуации таковых не найти. Прикосновение к атлантке вспоминаю скорее сном. Зато, откровенно говоря, не брезгал контактами здесь, на Кионе – где, наоборот, с моим общественным положением всякое найдешь. Кионок, естественно. Женщин, не самок вроде этой…

Мои руки мысленно скользят по Мерите. Она животное. Перед глазами встают кионки, которыми я годами тешил свое знатное одиночество. Их лица, их груди, их ребра и тощие бедра, хилая плоть…

Вдруг меня охватывает страх. Паника.

Мерита не животное!

А ну сгинь! Пока кто-нибудь не пришел.

Только…

Стараясь не чувствовать прохлады мертвой меритовой плоти, я беру ее лодыжку и отодвигаю в сторону. Нет, это не связано с похотью. Чистейшей воды любознательность. Любопытство…

Я должен видеть, ребенок она еще или уже женщина. Вопрос, болезненно сверливший с первого мгновения.

Даже не знаю, где что искать. Меня охватывает апокалиптическое ощущение, будто я единственный земной человек, которому не кажется повседневным, знакомым и само собой понятным взглянуть, является ли еще девушка таковой или уже нет.

Мерита непреклонно красива до конца. Густая кочка черных кудрей обрывается как срезанная вдоль краев темной лодки, слегка сморщенная смуглая розетка между ними…

Совсем иначе, чем у кионки! Чем у человека. У нее все… Намного более похоже на атлантку!

Моя низменная плоть к женщинам… к кионкам весьма инертна: погоняема, уговариваема, уламываема – как человек. А к этому зверьку… Она ведет себя животным!

Словно вор, я раскрываю смуглые лепестки, и те разгораются ярко-алым цветком.

У Мериты до меня никого не было.

Я никогда такого не видел. Что не было.

Не припомню, право, и изучавшим, что было…

Но на этот раз – определенно нет!

Меня бьет озноб. Я здесь неуместен! Однако продолжаю, застыв, пялиться в Мериту. У которой никого не было. Пялюсь именно туда. Где не было.

Тогда поправляю Мериту обратно. Нетронутой, как прежде. С нее веет легким, влажным, бодрым духом. Я наклоняюсь поближе и вдыхаю. Отовсюду. С головы до ног. И обратно.

Именно этот свежий, вожделенный запах от верхушек волос по основание ног сводит меня с последней крупинки ума. Будь хоть что-нибудь неприятное, я бы отвернулся от Мериты. Но она повсюду пахнет, как… Человеком! Нет, не кионом: настоящим, земным…

И я совершаю безумие. Как мне в тот момент кажется – наибезумнейшее за всю свою не только прожитую, но и оставшуюся жизнь. Что после окажется заблуждением, увы…

Хватаю худощавое колено, снова отодвигаю изящное бедро в сторону, протягиваю руку – и забираю Мериту себе. Первым. Единственным. Навеки.

Она сжимает меня прохладно и свежо, как зимнее утро. Я остаюсь в ней долго, долго, как…

Как слабоумный, какие тут еще эпитеты?!

На пальцах не остается ни капли крови.

В Мерите крови нет. Ни капли.

* * *

Неубивание, непричинение страданий – нет, до кионов атланты о подобную чушь головы не ломали. Варвары не ломают доселе. Зато пользуются плодами кионовой заботы.

Атлантам немало приходится стараться во имя кионового гуманизма. Например, как нам угадать, когда где какие варвары враг врага режут. А кионы знают. И трансдуцируют нас туда, и снабжают всем техническим снаряжением. Атлантовая группа поставщиков тогда собирает раненых после бойни. Нет, не павших – кионы не падальщики. Но тем, чьи муки еще не кончились, везет.

Сперва жертве встреливают наркоз. Один миг – и настоящее варвара уже вытеснено сладким бредом. Сном о смерти, о потустороннем мире, о тотемах – в любом случае, об уходе, но непременно прекрасном, со входом в вечное блаженство и присоединением к предкам. Или перерождением – в красивый цветок или насекомого. До следующего чел… варварского вселения.

От реальности полностью отключенного, убаюканного варвара мы подключаем к кионовскому кровососу. Тот за считанные минуты выкачивает из мечтателя всю кровь – вместе с наркозом. Продукт засыпает счастливым, красивым и вкусным. Привкус страха и страданий гадок: негуманно добытое мясо кионы не потребляют.

Само собой, бои являются простейшей частью урожая, массовая продукция. Благородное же мясо поставляется по индивидуальному заказу. И Мерита определенно исчезла будним днем с отчего двора. И по ней кто-то плакал. Только не она сама: она заснула счастливой. И не ее дети: нет у нее таких. Кионы придирчиво следят, дабы не отнять у молодняка мать.

Я в детстве размышлял над этим: в проигрыше ли, или в выигрыше варвар, усыпляемый нами на кионову кухню. И остался при мысли, что это лучшее, что варвару может достаться. Лишь не родиться ему было бы еще лучше…

Пока, полвека прожив, увидел Мериту, у которой выбора уже не было – ни не родиться, ни не умереть…

* * *

Кионов собралось человек сто шестьдесят. На моем пиршестве не было ни единого чел… атланта. Ожидались, но вышла неувязка с межвселенским переносом. Перевоз живого представляет собой рисковую операцию, безвредная для предметов ундуляция времяпространства при которой может оказаться летальной. Поэтому межвселенский диспетчер является высшей инстанцией: он может сказать президенту Кионы, что перенос сейчас невозможен, куда уж там мне.

Пир бил ключом. Меня почитали. Я надел двухпудовый фрак, чтоб не забыться, но это оказалось явным недовесом: в разгаре танца я уже подбрасывал в воздух и ловил двух кионок сразу. Пьяные кионовы власть имущие в восторге орали, их дамы просили повторять трюк с ними, и я в смущении сразу воспроизводил обязательный текст о сверхчеловечески сильных варварах и человечно приземленных атлантах, которым разок может и удаться, но на этом силы исчерпаны…

И тогда вынесли Мериту. На огромном подносе. Пареную. Она даже цвет не потеряла. Никогда не виданные мною глаза Мериты погрузились глубже под впалые веки. И грудь чуть сдулась. Но они даже не обезволосили ее голову! Кто-то громко заявил: «Эта рука моя», сорвал ее, и вместе с белой, голой головкой плечевого сустава я впервые увидел кудри в разорванной подмышке.

Это послужило сигналом для кионов наброситься на лакомо-душистую Мериту. Я сдержанно вел беседу с двумя вегетарианками и старался не смотреть. Вдруг раздался визгливый кионовский голос: «Эта варварка невинна, я у нее первый!» Он отодвинул в сторону ногу Мериты и ткнул рукой. Словно животное! Толпа кионов скотски ревела.

И я сорвался. Отломал его кощунствующую руку, как прежде другой отломал руку у тушеной Мериты. Я бил и пинал, топтал и расшвыривал. Кионы с криком и визгом разлетались во все стороны. Я сорвал фрак, в прыжке еще ушиб голову о потолок, и раскованно-бешеным бросился в толпу вялотелого нелюда. Мясорубкой. Вдруг не понимая, как это за весь наш общий отрезок истории атланты убили всего-навсего семь тварей Кионы…

Мигом позже, не находя уже в зале неразорванного тела киона, я ногой выбил дверь и издал над всей Кионой брачный рев победившего примата. И пошел дальше – истребить всю эту планету.

«Милый, уймись!» Нежные руки взяли меня за локоть, и душистая зимним утром глыба волнистых волос прижалась к моему плечу. «Брось, милый!» На меня уставились глаза Мериты. Темно-каштановые, затуманенные слезами, полные бездонной любви. И вдруг меня осенило, что вся Киона, весь мой третий срок – это все говно перед глубиной этих человеческих глаз. Ни на миг не останусь здесь дольше! Я УЖЕ заслужил всю оставшуюся жизнь в безделии на берегу океана! Но, если моя божественная возлюбленная пожелает водить ее возле мутного Нила среди вонючих варваров – Киона мне оплатит и это.