Текст книги "Мельница Морквина"

Принцесса на мгновение задумалась. Служанка тихо заплакала о своем. Понимая, что сейчас окончательно разобьет ее сердце, Тимофей сказал, даже не подозревая, что снова говорит правду:

– Ваш жених, милая Тенил (имя служанки он запомнил из разговора с главным поваром), вовсе не оставил вас, не попрощавшись. Но он что-то заподозрил, и вампир убил его.

Служанка молча сползла на пол.

Прекрасное лицо принцессы чуть заметно дрогнуло.

– Как я могу доверять вашим словам?

Видно было, что свойственное ее сану спокойствие дается ей из последних сил.

– Отмените свадьбу, Ваше высочество! Хоть отложите, помощь придет! Поверьте, я здесь, чтобы спасти вас…– Тимофей загорячился, хотел еще что-то сказать, как-то убедить принцессу в своей правоте, но осекся.

Краем уха он уловил сначала еле слышный, но через секунду-другую, совершенно отчетливый шум. Ошибиться нельзя было и при всем его жгучем желании. Он не успеет покинуть мышеловку, в которую совсем ненадолго, как клятвенно заверял его Морквин, ему пришлось заглянуть.

Он различил гулкий топот множества ног, обутых в грубые кожаные сапоги, лязганье металла о камень. Вверх по винтовой лестнице спешила стража.

Он еще раз учтиво поклонился, тихо, но внятно проговорил, не в силах оторваться от серых глаз принцессы.

– Чтобы вы мне поверили – вам будет знак. Если я говорю правду, эта кремовая голубка улетит. Вы только окно откройте…

За спиной у Тимофея раздался грохот.

– Не выходите за вампира!!– успел еще выкрикнуть он, и двери с шумом распахнулись.

Комната заполнилась вооруженными людьми, сразу став тесной. Командовал стражей высокий стройный красавец в черном кожаном камзоле со стоячим кружевным воротником и черных, облегающих ноги сапогах.

Очень бледное, почти белое лицо его обрамляли смоляные волосы до плеч. Глаза были малоподвижны и так черны, что и зрачков не различить. И странные впечатление производили на таком почти бескровном лице длинные, ярко-красные губы.

– Ну, что вы? Какие вампиры, милейший? Принцесса выходит за меня!– голос принца, а именно он привел стражу, оказался неожиданно мягким, даже приятным. Принц сам пожелал задержать негодяя, оставив начальника замковой стражи за дверью.– Хватайте его!!– приказал он, но прежде, чем солдаты набросились на Тимофея, изображавшая до последнего белую голубку Стела расправила крылья и, выдираясь из застывшего крема, вспорхнула под потолок.

Стража оцепенела. Принцесса чуть приоткрыла узкое витражное оконце и, сделав прощальный пируэт под сводом комнаты, птица покинула замок.

Ожив, солдаты мигом скрутили Тимофея. Принц подошел, жестко взял его за подбородок, посмотрел страшно.

– Кстати, Ваше Высочество, как он здесь оказался? Стража на воротах его не впускала, повар на кухне не видел. Не тот ли это вампир, о котором все говорят? И слова его для того только, чтобы поближе к вам подобраться. А птица ожившая? Да он чародей!

Принцесса и очнувшаяся служанка в замешательстве смотрели на Тимофея. Солдаты так заломили ему руки, что, казалось, плечи вот-вот выскочат из суставов. Но он все же улыбнулся.

– Вы принцу зеркало под нос суньте. Все и увидите…

– Довольно, негодяй!– закричал «принц».– Увести его!

И Тимофея волоком потащили из комнаты.

«Принц» же галантно поклонился, пропел медовым голосом:

– Ничего не бойтесь, любовь моя! Ни один вампир вам не повредит. Я о вас позабочусь…

Он еще раз откланялся и, пятясь, оставил девушек, аккуратно притворив за собой дверь.

глава восьмая

Морквин

Позапрошлой ночью Морквину был сон. Снился ему Шамас, древний колдун, которого уже лет сорок, а то и больше, никто не видел. Дед Морквина знался с ним накоротке, частенько бывал у него в Северном лесу, да и Шамас не раз гостил на водяной мельнице.

Отца своего и матушку Морквин помнил плохо. Он рано осиротел, потеряв родителей совсем в нежном возрасте, во время бури 1314 года, заставшей их на берегу, но, говорят, Шамас уже задолго до того перестал выходить к людям.

Понятно, что Морквин слышал о Шамасе только из рассказов своего дорогого дедушки, воспитавшего его на приходившей в упадок водяной мельнице.

Дедушка происходил из старинного колдовского рода, но дела житейские, хозяйство, а главное, родившийся довольно слабым Морквин, не позволяли ему отдавать слишком много времени семейному занятию. А колдовство, как никакое другое дело, требует от Мастера всей его жизни.

Кое-чему он все же научил внука. Основам, так сказать, ремесла. А поскольку Морквин оставался последним представителем своего рода, и с ним могла угаснуть древняя колдовская ветвь, дедушка отдал его в обучение Мастеру Тромму.

У старины Тромма, недалеко от Черного озера, была своя школа, где Морквин провел долгих двенадцать лет.

Он быстро преуспел во всем, чему учил его суровый старик. Ведь – по словам самого Тромма – отпрыску такого древнего рода не надо ничему учиться, а следует всего лишь вспомнить то, что он и так несет себе, подобно хорошей собаке, получившей по наследству почти все свои достоинства.

Лишь несколько недель в году Морквин бывал дома, на мельнице, когда осенью Мастер распускал учеников на короткие каникулы.

В эти недолгие дни дедушка откармливал юного Морквина до размеров, подобающих мужским представителям их рода, а заодно и пичкал его бесчисленными старинными легендами, где непременно действовал кто-нибудь из его предков.

Морквин отъедался, одновременно постигая секреты приготовления любимого им грибного супа, пирогов с ягодами, рыбы, медовых лепешек, варенья из ежевики и восхитительного пышного белого хлеба.

Дедушка же передал ему семейный рецепт пивоварения, которое, повзрослев, Морквин поставил на широкую ногу.

Потом началась война. Сначала Оркмахи решил вытеснить Тромма с Черного озера. Некоторое время Морквин провел в плену у болотного оборотня, едва не погиб, но вырвавшись, тут же угодил в самый котел штурма войсками Одела лесной крепости Тромма.

Тогда исчезло все. Озеро поглотило дом со всеми его обитателями. Тромм погиб, большинство его учеников тоже. Одновременно король напал на болото и разорил гнездо оборотней.

Чудом спасшемуся в наводнение, Морквину удалось бежать и, раненый, прячась по лесам от рыщущих солдат, он все же добрался до своей мельницы.

Но и там его ждало потрясение. Он никого не застал. Дедушка умер, так и не дождавшись его.

Кое-как залечив раны, Морквин засеял поле пшеницей и хмелем, и принялся за дело, к которому всегда по настоящему лежал его сердце.

Он стал печь хлеб и варить свое темное имбирное пиво. А колдовство – что ж, если кто и заглядывал к нему с подобной нуждой, Морквин никогда не отказывал и платы за ворожбу не просил, строго следуя дедушкиному наказу: сколько положат, на том и спасибо.

Постепенно о нем узнали. И даже знатные господа из Доглена – тайно, конечно – наведывались на мельницу, чтобы молодой колдун взглянул на линии у них на ладонях, составил натальную карту, пользуясь старинными таблицами эфемерид, а то и просто снял порчу или вправил ногу любимому жеребцу.

Но главное– пиво! Уж на что в Доглене понимают в нем толк, но для темного имбирного мельника из Оделена нашлось место и в лучших столичных трактирах, и на столах самых уважаемых семейств.

А его пышный белый хлеб с чудесной глянцевой корочкой, не черствевший и через неделю? Хлеб, за которым приезжали специально с той стороны Худого Холма, что стоит по правую сторону от дороги, если вы идете в Бэнтри.

Так прошло несколько лет. Жизнь, в общем, наладилась. Только вечерами бывало скучно.

Морквину пора было жениться, но только кто ж за него в этакую глушь пойдет? Разве, что дочь знахарки из Бохалин, пышка Ова?

Но всему свое время – Морквин особо не напрягался. Он завел Болотня, ворону со змеей и одноглазого Онгхуса, которого выучил играть в кости и жил себе, как жил…. И вдруг,– сон!

Спит он – снилось ему – на громоздком дедовском сундуке, под самой крышей мельницы, и вдруг открывает глаза.

На краю его постели сидит старик, больше похожий на камень-валун, поросший длинным седым мхом. И такой же тяжелый, даже крышка столетнего сундука прогибается. Старик молчит, смотрит из глубины седых зарослей, и Морквин понимает, что это Шамас, понимает, хотя прежде никогда его не видел. И Шамас начинает говорить:

– Оркмахи уже в замке. В теле короля Одела. Скоро он будет в Доглене, а потом переправится за море. Если его не остановить, уже твои дети родятся в мире, где правят оборотни…

Морквин о детях пока не думал. Он хотел проснуться, но не мог, как ни старался. А старик продолжал:

– Спилгрим женится на принцессе, и в королевских жилах потечет кровь оборотней. Теперь твой черед. Ты должен сделать то, что должен. Я уже мертв, но пока не родился…

Потом он еще говорил, но Морквин понял не все, хотя запомнил все до последнего слова.

Утром он пошел к омуту, где мельничное колесо мерно обрушивало каскады воды, не в силах, впрочем, произвести и малейшую рябь на застывшей неподвижно глади.

Он долго смотрел в черное, гасящее даже солнечный свет бездонное окно. Потом отправился в кладовку, куда при жизни дедушки вход ему был настрого запрещен, и до поздней ночи что-то мастерил.

В полночь, когда полная луна вышла из-за облаков, он открыл вечно запертую дверцу на крошечную веранду, висящую прямо над омутом.

В центре ее он установил тяжелый хрустальный цилиндр, почти до краев заполненный черной водой из омута. Потом, с помощью семи старинных зеркал в тяжелых серебряных оправах и на крутящихся подставках, «поймал» лунный зайчик и, сквозь черную воду в хрустальном цилиндре, направил его точно в центр омута. Тут поднялся ветер, и, набежавшие ночные облака скрыли луну.

Не досадуя, Морквин поднял к небу обе ладони. Через несколько минут небо очистилось, облаков как не бывало, и Морквин всыпал в хрустальный цилиндр содержимое маленького кожаного мешочка.

Вода вспенилась, Морквин раскрутил ее деревянной лопаточкой по часовой стрелке и, когда в цилиндре образовалась глубокая, почти до дна воронка, с горячей мольбой обратился к тем Силам, которым вот уже тысячу лет служили его предки.

Он просил их помочь ему в том, о чем во сне говорил Шамас. Он просил спасти Землю и людей, населяющих ее, спасти птиц и зверей от наступающего болота, освободить мир от набравших силу оборотней.

Морквин никогда не обращался за помощью для себя, никогда не рисковал произносить эти древние заклинания, чтобы помочь себе даже в самые лихие времена.

– Сам с усам,– говорил он обычно. Но теперь – случай особый…

Морквину не было страшно. Свое он отбоялся еще на войне и в плену у оборотня.

– Ты воин,– только и слышал он с детства.– И придет время, когда тебя призовут.

И время пришло, когда он уже и думать забыл, кто он и зачем ходит по этой Земле.

– Кто не знает – не отвечает за свою жизнь так, как тот, кто знает хотя бы часть,– говорил его дорогой дедушка.– А маг– человек Знания. И если обычный человек волен иногда делать, что хочет – маг делает то, что должен.

И третьего дня Морквин отправился за человеком по имени Тимофей, на которого во сне указал Шамас.

Омут на мельнице был одним из входов в коридоры Силы, от одного такого места к другому. Эти пути, подобно прочным канатам опоясывают Землю, не давая ей разлететься на миллиарды осколков от скопившегося на ней Зла.

И лишь немногим дано мгновенно перемещаться по ним из одного места в другое, из прошлого в будущее и обратно.

Морквин вовсе не был Посвященным. Сказать по совести, не слишком к этому и стремился, куда больше склоняясь к хлебопекарному или пивоваренному ремеслу.

Но Шамас умер, других Мастеров в этой части Света не наблюдалось, и Морквину предстояло сделать то, к чему он совсем не был готов. А ведь еще в школе старика Тромма он хорошо усвоил, что подобные путешествия не безопасны не только для простого человека, но и для рядового мага.

Кто-то мог навсегда застрять в лабиринтах времени, но большинство возвращались – ведь коридоры эти подобны тоннелю, вырубленному в скале – если дошел до одного его конца, на обратном пути уже не заблудишься.

Штука в том, в каком виде возвращались те, кто по своей прихоти или случайно оказывались в урочный час у открытого входа.

Иные оказывались постаревшими лет на тридцать-сорок, а иных и вовсе время выплевывало назад истлевшими мумиями, хотя для тех, кто знал пропавших, проходило всего несколько часов или дней. Кому, как не Морквину было это знать?

Он поглубже натянул на голову капюшон, влез на низкие перила. Черное зеркало омута внизу начало раскручиваться, все быстрее и быстрей, вокруг точки лунного света, лучом пропущенного сквозь хрустальный цилиндр.

Когда в омуте образовалась воронка, свет спиралью ушел в глубину, сужаясь книзу и, вместе с гудящей водой, описывая сходящиеся круги.

Морквин выпрямился, произнес на древнем языке последние слова заклинания: – Что в малом, то и в большом. Что внутри, то и снаружи. Что близко, то и далеко,– набрал в грудь побольше воздуха, зажмурился и… ласточкой махнул вниз.

Глава девятая

Назад в подземелье

Болело все. Все тело – сплошная, ни на миг не отступающая боль. От боли разрывалась каждая клеточка. Каждый миллиметр кожи пылал неугасимым огнем, в котором, если бы могло, извивалось и корчилось все его тело. Но даже малейшее движение было невозможно.

Кто-то неведомый раздробил молотком все кости и косточки, все большие и малые суставы, разорвал и раздернул сухожилия и связки.

Что касается головы – то ее размозжили отдельно, большим кузнечным молотом – поэтому ни одна набегающая вроде бы мысль, не способна была зацепиться даже на мгновение и тут же вытекала наружу, соскальзывая по чему-то липкому и разбегаясь на мелкие, совсем уже неуловимые ручейки.

О том, чтобы открыть глаза, нечего было и думать – словно тысячи острых деревянных шипов загнали ему под веки. Возможно, и сами глаза давно вытекли или их выклевали летучие мыши…

Что-то знакомое, даже не успев оформиться, еще больше разожгло пламя боли. Что это?

– Одним словом не ответишь,– кто-то длинно, с присвистом вздохнул, и голос скорбно засверлил, одно за другим отверстия в его разбитой голове.– Надо хотя бы двумя. Хорошим и плохим. Хорошее – ты еще жив. А плохое – это уже агония.

Тимофей еле слышно застонал. Боль тотчас отозвалась новым взрывом. Он вспомнил…

После того, как его скрутили на глазах у принцессы, вампир, занимающий теперь тело принца, открыл по хозяйски потайную дверь в стене. Узкими темными переходами, где волоком, а где и вовсе пронося над каменными плитами, Тимофея доставили в маленькую темную комнату с высоченным, почти невидимым в свете двух черных свечей потолком.

Что-то вроде каменного гроба, до поры поставленного стоймя. В углу гроба, за простым дубовым столом с шахматной доской, его ожидал король, к которому тут же подскочил Спилгрим.

Стражники вытолкнули Тимофея на середину комнаты и, оставив его, связанного по рукам и ногам, молча удалились.

«Убьют прямо сейчас,– подумал он,– или сперва мучить станут?»

Король-оборотень окинул его мутно зелеными, словно подернутыми ряской глазами. Зрачков под ней было не разглядеть. Потом взгляд его сделался неожиданно ласков, голос зазвучал вкрадчиво:

– Кто ты, юноша?– спросил он просто, и Тимофею показалось, что добрая сотня изголодавшихся пиявок разом потянула из него кровь.

Он чуть не упал на колени, но, удержавшись, ответил вежливо:

– Я, Ваше Величество, всего лишь жалкий кондитер, не достойный чести даже говорить в присутствии своего короля.

– Я, я все скажу!– вампир подскочил к Тимофею и, ухватив его за шею, с такой силой сжал пальцы, что позвонки жалобно затрещали.– Лазутчик он, чародей, отравитель лесной! Проник к принцессе, птицу кремовую оживил, меня, жениха оболгал!..

– Не горячись,– остановил его «король».– Юноша хорошо воспитан, не глуп и собой пригож. Да вот одна беда– это не Морквин. Ты кого мне привел?!

Смущенный вампир закрутился по комнате.

– Сам вижу, совсем не Морквин. Но, что выловили, то, извиняйте, перед вами.– Спилгрим покрутил, будто продавая, Тимофея.– А что? Этот тоже ничего. Если вам, Ваше Величество, не гож, отдайте его мне. Изголодался я без кровицы, отощал, еле ноги ношу. Если не все высосу, так хоть отопью малость. Силушки больше нету терпеть, изнемог я…

Оборотень помрачнел, принялся укорять «принца».

– Хоть перед гостем бы постыдился! Ты же мне как сын родной. Оглянись, вспомни – откуда мы и где теперь? Посмотри – я король! Из горбатого карлика с разоренного болота в славного короля в неприступном замке! А ты?! Красавец, кавалер…. Из мыши летучей, тьфу!.. Ну, зачем тебе кровь пить? На столе лучшие вина, яства каждый день, какие душе угодно. Живи и радуйся! Надо работать над собой, усилия совершать, подвиги. Ты же рыцарь теперь!

Принц потупился.

– А мне-то как стыдно! Только сердцу ведь не прикажешь. Тянет, подлое, на кровь…

Король даже пристукнул по столу, заставив подпрыгнуть тяжелые, инкрустированные золотом и камнями шахматные фигуры.

– Ну, так я сам, своими руками и вырву твое сердце. Лучше одному на троне, чем вампира подле себя держать.

– Я вам не мешаю?– спросил Тимофей.– Может, мне позже зайти…

– Не обращай внимания, дело семейное.– «Король» немного успокоился, огладил ухоженную седоватую бородку.– В каждой избушке, так ага, так ага, свои погремушки. Ты сам-то, чей будешь? Да ты не бычься, я и так вижу – хитрый мельник тебя вместо себя подослал. Верно? Знать, скоро и сам пожалует. Совсем страх потерял этот боров. Так и кружит у замка. Принцесса ему покоя не дает, любит он ее. Да видел ли он себя в зеркале, деревенщина?! Но хитер – первым не пошел – тебя, доверчивого, подставил. Вот и верь колдунам…

Оборотень еще что-то говорил, мерзко хихикая, спрашивал, но Тимофей уже не слушал.

Он силился понять, жива ли затаившаяся у него на груди змея?

Словно угадав его мысли, Спилгрим рывком разодрал на нем одежду, с отвращением отдернул руки, отскочил, как ужаленный в сторону.

– Какая гадость!!

С груди Тимофея на него смотрела, не отрываясь, холеная зеленоглазая гадюка. Пасть у змеи была угрожающе раззявлена, раздвоенный язык быстро сновал взад-вперед. На изогнутых клыках зрели полупрозрачные капельки яда.

– Что за люди?! Идут в замок, к принцессе, а что за пазухой? Змея! Точно колдун и видно, презлой.– Вампир обернулся к «королю».– Пытать его и на костер!

– Оно бы и так,– король мечтательно улыбался.– Но жизнь в роскоши размягчает. Нет у меня былого задора ни к пыткам, ни к казням. Подобрел я тут. Живу с королевой в любви и согласии. Вот принцессу за тебя отдам, внуки пойдут…. Ведь главное в жизни что? Семья…. И потом: начни его тут пытать, он кричать станет, кровь кругом, грязь. Что люди скажут о своем добром короле? Думай, Спилгрим, о хорошем!

Оборотень вконец расчувствовался, по– отечески приобнял будущего зятя.

– Мы здесь все свои, лицемерить нам ни к чему. Ты, юноша умный,– сказал он, обращаясь к Тимофею,– по всему видно, тоже из колдунов будешь. В другое время я бы подумал над твоей судьбой. Но сейчас не до тебя. Свадьба дочери на носу, хлопоты, сам понимаешь. Так, что не обессудь и, как говорится, в добрый час. А о Морквине не тревожься, мы о нем позаботимся.

И с этими словами он повернул фигурку короля на шахматной доске.

Каменная плита под ногами Тимофея провалилась и, хватив ртом воздух, он рухнул в преисподнюю…

… А Морквину так и передам:

– Сделали, мол, что могли, но не судьба. Вампир больно шустрый оказался, уйти не успели. Ты, Тима, свое отмучился, спи себе спокойно. Не зря соломку таскал, все помягче тебе будет…

Тимофей разлепил потрескавшиеся губы. Или – после страшного падения – у него началось раздвоение личности и он разговаривает сам с собой, или этот благостный, с шепелявинкой голос принадлежит все же уцелевшей змее, и он его понимает.

Так или иначе, но эти добрые слова возымели обратное действие. Вместо того чтобы тихо отойти в лучший мир, Тимофей ощутил небывалый прилив злости.

– Жалостливый ты,– еле слышно выдохнул он, обращаясь к шевелящейся на его груди змее.– Может, ужалишь? Чтоб не мучился…

Тут к замутненному болью сознанию Тимофея пробились мерные звуки. Кто-то приближался, уверенно шагая по щебенке, весело высвистывал:

– Спил-грим, спил-грим…

– Только не это,– прошипела змея или голос в разбитой голове Тимофея.

– О, да ты живой!– подошедший «принц» грубо растолкал ногой то, что еще вчера было Тимофеем. Почти сутки после падения пролежал он без сознания на куче гнилой соломы, так предусмотрительно собранной им накануне. И стоило ему очнуться, как, словно чуявший жизнь Спилгрим решил наведаться в подземелье.

Вообще-то вампир собирался снять с мертвого Тимофея одежду и пригласить летучих мышей. Позднее подтянутся замковые крысы и, через несколько часов, трудно будет отличить свежеобглоданный скелет от тех, что лежат тут не одну сотню лет.

Та же участь была приуготовлена и жениху Тенил, служанки принцессы. Тело его уже три дня лежало в подземелье, но у занятого приготовлениями к свадьбе вампира все никак руки не доходили. А тут он решил разом избавиться от следов – не позднее, чем завтра в замке ожидали господина Дуффа с отрядом, да и гости вот-вот начнут съезжаться.

– Живой, это хорошо,– заворковал «принц», взвалил Тимофея на плечи и бегом перенес к стене, поближе к лестнице, туда, где прислоненный к ступеням, сидел мертвый стражник.

Глотая от возбуждения буквы, заговорил, закружил вокруг.

– Я ведь, веришь, люблю людей и знаю уже многих. И все же всякий человек для меня тайна. Это как бутылка без этикетки. Вот и гадай – что там, внутри? Вино, а может дрянь какая, уксус ядовитый? Так и человек – что у него за кровь? Кровь – она только с виду у всех одинаковая – красная. Ан нет! Люди разные и кровь у них разная. Я тебе даже так скажу – какая кровь, такой и человек! Бывает кровь людей грубых – охотников или солдат. Всосешь такой, и будто зверь в тебе просыпается. Это не по мне. Это для сосунков. Грубый вкус, грубые чувства. А я вампир тонкий, чуткий. Мне ведь не напиться надо – я ведь не пью, а пробую. Возьми слуг – у них кровь кислая, как молодое вино. В общем, на любителя. У людей благородных и кровь легкая, вроде белого заморского. Есть и другие. Вот ты, к примеру. Какая у тебя кровь? Нет – нет, молчи. Попробую сам угадать.

Вампир пальцем коснулся разбитой головы Тимофея, легко провел по своим растянувшимся красным губам.

– О!– восторженно заверещал он.– Легкая, чистая. Откуда ты, мил человек? В здешних местах такой кровицы точно не сыщешь. Эх, кабы не хозяин. Веришь, я бы тебе жизнь сохранил, чтобы дети у тебя были. Живи в подвальчике, размножайся. Такого «винного погреба» ни у кого нет. Все бы вампиры от зависти умерли. Из самой столицы приезжали бы…. Жаль, мой король против. Не вампир он, а колдуны кровь не пьют, не понять им, в чем истина…. Ну, да ладно, что это я разговорился? Отопью малость, пока живой ты, и за дело. Я ведь не как некоторые. Я у мертвецов кровь не сосу. Ну, подставляй-ка шейку, милок…

Не дожидаясь помощи от снова впавшего в беспамятство Тимофея, «принц» оскалил клыки и медленно потянулся к его сонной артерии.

Вот он уже примерился, сладострастно раскрыл рот и вдруг…

– Ай!! Что это?!– отпрянув, вампир зажал собственную шею.– Какая боль!

На шее у него кровоточили две глубокие ранки.

В тот миг, когда он уже почти впился в Тимофея – гадюка, высунувшись из-за пазухи – молнией ужалила его прямо под подбородком, чуть выше кружевного воротника и тут же исчезла.

– Да ты вампир!!– от яда Спилгрима быстро замутило. Пошатнувшись, он ухватился за вбитое в стену ржавое кольцо.– Мне плохо…

В это время наверху лязгнула дверь. В подземелье вошли четверо прикормленных оборотнем стражников из числа северных наемников, плохо говорящих на языке Зеленого острова, но слишком хорошо понимающих язык золота.

Захватив замок, Оркмахи не стал сразу избавляться от очень подозрительного и вечно сующего свой нос, куда не следует начальника стражи – Ансгара. Только он способен был превратить свору вооруженных буянов в подобие дисциплинированного войска.

Все, что колдун сделал – это ограничил, как только мог, его полномочия и подкупил десяток самых отъявленных негодяев из охраны.

Спилгриму, по-своему хорошо разбиравшемуся в людях, не стоило большого труда определить тех, для кого звон монет куда как дороже королевской присяги.

И теперь четверо, слегка запыхавшихся, вооруженных алебардами, верных ему солдат, стояли перед ним…

– Король зовет!– сказал один.

– Отряд инквизитора у ворот,– коверкая слова, сказал второй.

Двое других ничего не сказали, светя факелами и без любопытства разглядывая покалеченного Тимофея и мертвого жениха служанки, чье знакомое им лицо Спилгрим прикрыл окровавленной тряпкой.

– Лазутчики,– кивнул он.– Одного убил, второго допрашиваю.

Он развязал кошелек и, борясь с тошнотой и головокружением, дал всем четверым по золотому.– Отправляйтесь к северной стене подземелья, погасите факелы и ждите. Скоро появится третий, самый опасный. Схватить, приковать рядом с этим и ко мне!

глава десятая

Инквизитор

Путешествие из Доглена в Оделен сильно утомило господина Дуффа. Тряская – даром, что новая – карета, левая рессора у которой лопнула еще на мосту через реку Лупп, бездорожье, а тут еще знаменитая местная непогода.

При его стойкой нелюбви к провинции и обычаю никогда не выезжать за пределы столицы, он ни за что бы не пустился в столь утомительное путешествие, к тому же еще и поздней осенью, в самое предзимье.

Но Догленский король был так любезен, принимал посланника Святой инквизиции столь радушно, а главное – он был щедр….

Что ж, отец Дуфф – всего лишь скромный слуга Господа. Раз монарх обратился именно к нему – самому известному по обе стороны Пролива гонителю ведьм и колдунов – значит, такова воля Провидения.

Отряд, сопровождавший святого отца в его странствиях по материку, состоял, кроме его собственной, еще из одной, довольно скромной черной кареты с палачом, господином Алвиком и трех десятков хорошо вооруженных конных воинов, весьма ценивших свою службу.

За такое непыльное занятие, как охрана никому особо не нужного инквизитора, от которого всякий, кто не в ссоре с собственным рассудком, сам старается держаться подальше – почет и завидное жалованье. Это вам не война, где, как известно, и убить могут.

А здесь, самое опасное, что может приключиться – скоротечная схватка с придорожными разбойниками, промышляющими грабежом торговых караванов. Но где сравниться трусливому сброду с опытными и хорошо обученными солдатами, вооруженными, кроме длинных обоюдоострых мечей еще и тяжелыми копьями, облаченными в тонкие, но прочные латы, на тяжелых, рослых, черных, как на подбор конях – единственно к кому отец Дуфф питал хоть какую-то слабость.

В основном же работа отряда состояла в организации оцепления во время казни какой-нибудь бедной женщины, сознавшейся в умелых руках господина Алвика в колдовстве, да в выталкивании застрявшей в грязи кареты с инквизитором.

Но эта дорога и, особенно ночная метель, заставшая кавалькаду всадников на границе графства Долуэр, где и укрыться негде от дующих сразу со всех сторон ветров, вконец измотала всех.

Лишь к исходу третьего дня, изнуренный и еще более бледный, чем обычно, господин Дуфф оказался у ворот замка короля Одела.

Он вез ему послание Догленского короля, в котором была настоятельная просьба проверить появившиеся слухи о том, что в его замке не все чисто.

А оборотни и вампиры,– это как раз по части господина Дуффа…

Одел встретил гостей с истинно Оделенским гостеприимством. После приема и роскошного ужина, охрану и молчаливого грустного палача с двумя зверообразными подручными, разместили в нижнем этаже Восточной башни, по соседству с комнатами, где жила замковая стража.

Сам же Одел, вместе со своим гостем, слегка осовевшим после затянувшегося за полночь застолья, во время которого он, однако, съел только специально по его просьбе сваренную овсянку и едва ли произнес больше трех фраз, уединились в библиотеке.

– Что ж,– сказал король, как только слуга затворил за ними резные двери.– Не будем ходить кругами. Нам известна истинная причина вашего визита. Вы, святой отец, слишком заметная фигура в этом мире, чтобы могло быть по иному. Признаюсь – я рад вам, как мало кто из добрых прихожан радовался бы визиту самого Понтифика.

Король прошелся по библиотеке, взял с полки тяжелый старинный фолиант в кожаном, с золотым тиснением переплете, помусолил страницы, повернул книгу так, чтобы гость мог прочитать название.

«Молот ведьм»,– знаменитое сочинение великого Торквемады.

– Душевная книга,– Одел улыбнулся в аккуратную бородку. Разве можно теперь узнать в нем – этом достойнейшем представителе старинного королевского рода – мерзкого горбатого колдуна? И разве не забавно будет уговорить инквизитора обвенчать принцессу с вампиром? Скольких этот святоша понапрасну отправил на костер. Почему бы ему, с его славой, для разнообразия не благословить вампира?

Одел снова посуровел.

– В здешних местах всегда было полно оборотней. И всегда Оделы сражались с ними, не щадя живота своего. Но с тех пор, как мы осушили болото и разорили их осиное гнездо, стало тише.– Король коротко глянул на инквизитора. Тот, казалось, дремал, утонув в огромном мягком кресле.

– Вот только мельник…. Последний из Морквинов, лесных колдунов воду мутит. От него все зло. Говорят, этот чародей и вампиром сделался.– Одел выдержал паузу, следя за бесстрастным, гладким, как у скопца лицом инквизитора, закончил приподнято:– Но, благодарение Господу, третьего дня мы схватили колдуна! И где?! У меня под сердцем, в спальне принцессы, моей дочери! Злодей обернулся поваром, околдовал стражу. Успели в последний момент, спасибо принцу. Он мне теперь как сын.– Король только что не всхлипнул от умиления.

– Где он?– тихо спросил инквизитор, совсем не разжимая тонких бесцветных губ. Глаза его оставались полуприкрыты тяжелыми морщинистыми веками.– Где мельник?

– К сожалению, это лишь его посланник. Он теперь в цепях, в подземелье. Но с часу на час и Самого ждем. Его имя Морквин и сети уже расставлены. Что касается пленника, то он к Вашим услугам. Надеюсь, он Вас не разочарует.

– Об этом не следует беспокоиться,– господин Дуфф чуть приподнял веки, вперил в Одела черные горячечные глаза. – У моего палача и король оборотнем назовется.– Он изобразил подобие улыбки, закончил мягко.– Но чуть позже… Мои люди устали, вернемся к делам нашим скорбным с утра пораньше. Одна просьба, Ваше Величество,– инквизитор склонил блеснувшую лысину,– я не выношу сырости. Ревматизм, знаете ли. Пусть для допроса приготовят комнату где-нибудь наверху. Возможно, мне придется провести там не один день…