Текст книги "Несбывшаяся мечта, или…"

Дед Прокопий про этот амбар нашим мужикам рассказывал целые сказки.

Амбар, говорил он, был построен сразу после японской войны, это где-то в 1906–1907 году. Амбар построил купец Крашенинников. Этот купец торговал, якобы, с хантами и остяками. Закупал у них пушнину, осетров, чёрную икру, да говорил дед, что знал этот купец и где есть россыпи золота. У него, говорил дед, были тыщи собственных оленей, которых пасли ненцы. Были у него и лошади. Этот амбар был как бы промежуточный склад, как теперь наша фактория. Зимой он с всякими своими запасами отправлял обозы даже в Тюмень. По зиме вниз по реке и вверх гонял почтовые тройки. Часто бывал и в Сургуте, городе, что на Оби. Жадный и злой был человек этот купец, говорил дед Прокопий. А потом, когда пришли красные, купец куда-то сбежал и амбар бросил. Куда сбежал купец, дед не знал. Наш дед Прокопий даже два года был в работниках у этого купца. Когда наш дед выпьет, бывало, бражки, что делали наши бабы, то начинает говорить, что этого купца потом, якобы, нашли в тайге зимой застреленным. Вроде бы его красные партизаны подстрелили. Вот и верь нашему деду. То купец сбежал, то его подстрелили. Старый уже, каждый раз рассказывает про одно и то же по-разному. Когда трезвый дед, рассказывает одно, когда выпьет, про то же самое рассказывает уже по-другому.

Как только купец сбежал, уже красные, говорил дед, организовали в этом амбаре факторию. Фактория работала хорошо, место известное, да и торговать с местными стали без обмана. Закрылась фактория, когда началась война. Все мужики ушли на фронт, некому было заниматься охотой. Из амбара всё вывезли и закрыли все двери на замки. Фактория переехала ближе к городу Ханты-Мансийску. И вот, сколько лет я живу в этой деревне, амбар был всегда закрыт. Что там осталось в амбаре, да и есть ли что, я не знал, да, по-моему, никто из наших жителей тоже не знал. Только жил в нашей деревне уполномоченный, дядька Фёдор от фактории, так вот у него были ключи от замков. Наши жители тоже сдавали на эту факторию кедровые орехи, ягоды, грибы.

Вот возле этого амбара все приезжие и остановились.

Первым слез с лошади тот милиционер, у которого на ремне была пряжка со звездой. Оказалось, что он совсем не большой, да ещё и весь черный. Он снял с головы фуражку, а чёрные волосы так и выскочили из фуражки, как иголки у ёжика. Милиционер был похож на татарина, да ещё немножко косой. Он слез со своей лошади, подошёл к лошади второго милиционера, взял её за уздечку и стал держать, похлопывая лошадь по шее.

Слез со своей лошади и другой милиционер. Этот был совсем другой обличьем. Высокий, стройный, голова вся в волосах и волосы были белые-белые. Как потом говорили наши бабы, волосы белые, потому что он был совсем седой. Ещё не очень старый, а уже был весь седой. Бабы говорили, наверное, это от войны. Откуда бабы знали, что он был на войне, может, он родился уже таким белым. Да ладно, пусть они говорят, что хотят. Я вот узнаю у этого милиционера сам, был он на войне или нет. Вот возьму, да и спрошу, да и про карабин спрошу. С каких лет мальчишкам в милиции дают такие карабины.

Этот седой милиционер, как только слез с коня, скомандовал возницам телег разгружаться, а сам, как будто он всегда здесь жил, точно пошёл к дому нашего уполномоченного по фактории, дядьке Фёдору. Дядька Фёдор в нашей деревне был главный начальник от государства, как говорил дед Прокопий. Обратно от дома дядьки Фёдора они вернулись вместе. Милиционер что-то говорил дядьке Фёдору, а потом вытащил из кожаной сумки какой-то большой лист бумаги, который уполномоченный по фактории так долго читал, что этот милиционер стал даже злиться.

– Ну что тут непонятно, – громко сказал он, обращаясь к дядьке Фёдору. – Здесь написано, что такая-то семья молдаван в количестве 10 человек определяется на место жительства в этой, вашей, деревне. Вы как представитель власти в этой деревне (государства, говорили наши мужики) принимаете их и подтверждаете, вот здесь надо расписаться, что я их доставил сюда и сдал их вам.

Пока они вместе читали бумагу, пока милиционер толковал дядьке Федору, что написано в бумаге, возле амбара собралось уже много наших жителей.

– Ну что здесь непонятно, – говорил он громко, обращаясь к дядьке Фёдору, – что вам непонятно, – спрашивал он. – Распишитесь вот здесь, нам ещё надо успеть до темноты вернуться назад. Не хочется ночевать в тайге у костра.

Дядька Фёдор почесал голову, посмотрел на милиционера и сказал:

– У меня нет ручки, не буду же я расписываться пальцем.

Ему явно не хотелось подписывать бумагу. Наши мужики боятся всяких там государственных бумаг. Подпишешь ихою бумагу, говорили они, а потом эта бумага так вывернется, что ты же и будешь виноват.

Оба милиционера после слов дядьки Фёдора переглянулись и громко рассмеялись. Потом этот старший милиционер уже спокойно и тихо сказал дядьке Фёдору.

– Так идите и принесите чернила и ручку.

Было сказано это тихо, но таким голосом, что наш дядька Фёдор сразу пошёл за чернилами и ручкой.

Вернулся он с ручкой и чернилами, подписал бумагу, отдал её милиционеру и спросил его:

– А что мне с ними делать?

– Ничего не надо делать, – ответил милиционер. – Они будут жить здесь у вас, и пусть живут в этом амбаре. Мешать им не надо. Скоро зима. Может, деревня чем-нибудь им поможет. Ваш здешний милиционер всё узнает от нас. Сейчас он в отъезде, а как вернётся, получит все инструкции, и он будет работать с ними, – закончил он.

Вот тебе и на, подумал я, так этот милиционер оказался главным, это он командовал, что делать дядьке Фёдору, а не тот милиционер, у которого звезда на пряжке ремня.

Теперь уже этот главный милиционер что-то крикнул второму, тот подвёл коня. Оба аккуратно, неспеша сели в сёдла и шагом стали выезжать из нашей деревни. Проезжая мимо столпившихся наших жителей, старший милиционер остановил коня и, обращаясь к ним, сказал:

– Расходитесь, давайте расходитесь. Что, не видели людей, что здесь интересного? Дайте людям спокойно устроиться, – сказал он и тронул коня.

Конь почему-то фыркнул, рванул в сторону толпы людей. Милиционер резко подобрал повод и окрикнул на коня:

– Ну, Буран, не балуй. Не балуй, – повторил он, – здесь все свои, хорошие люди.

Этот Буран, его конь, мотнул головой и с места двинулся мелкой рысью. Скоро оба всадника скрылись в лесу. Одна из женщин, что были в толпе, вдруг, глядя милиционерам в след, сказала:

– Смотри, какой добрый. Не мешайте людям спокойно устроится, – передразнила она милиционера. – Где устроиться, в амбаре? Зачем же ты их привёз сюда, если такой добрый?

Все молчали.

Только дядька Фёдор вдруг резко и громко сказал:

– Помалкивала бы ты, тётка Агафья, а то и ты как бы не поехала куда-нибудь в такой же, а может, и похуже, амбар.

Народ стал расходиться.

Эта наша тётка Агафья в нашей деревне главная задира. От неё всем всегда достаётся. Всё-то она знает, на всё у неё готовый ответ. Её даже мужики побаиваются. Как ляпнет что-нибудь, так смотришь, это что-нибудь и привяжется к тому человеку, против которого она сказала. Никто с ней не вступает в спор. В общем, как старая ворчунья. Хотя моя мама всегда говорила, что она очень добрая. Знахарка она была. Все травы знала. Собирала эти травы для неё вся деревня. Кто бы ни шёл в тайгу, даже мальчишки, она всегда поручала всем принести те травы, которые она скажет. Потом она их сушила. И делала из них всякие мази и настойки от всяких болезней. И вся деревня, как кто-то чем-нибудь заболеет, бегут за советом к тётке Агафье. Она всегда всем помогала. Её все любили, но и боялись. Никогда не спорили с ней, боялись её, ещё какой-либо наговор сотворит. Потом не отмолишь, говорили наши бабы. Но лечила всех, никому не отказывала, даже и перевязки сама всем делала. Для перевязок нужны были бинты, а где их возьмёшь в деревне. Так она сама придумала, где брать или делать бинты. Наши бабы покупали в Самарово ситец, потом она учила их, на какие кусочки, ленточки его рвать, чтобы по ширине они были похожи на бинты, а потом эти ленточки кипятила в какой-то траве, потом сушила в русской печи. А потом перевязывала этими бинтами у всех раны.

Мама моя говорила, что такая она строгая и резкая, потому что горе у неё огромное. Муж и два сына ушли на войну, и никто не вернулся. Три похоронки пришло, как это выдержать. Но вся деревня её уважала. Я в своих путешествиях жил у разных народов в России. Это ханты, ненцы, манси, эвенки, нганасане, и был знаком с их шаманами. И в одном из путешествий, а именно по Подкаменной Тунгуске, меня их шаманка спасла от медведя. Об этом можно прочитать в моей книге под названием «Описание некоторых моих путешествий по России». Так вот тётка Агафья у нас в деревне была русской шаманкой. Наши бабы её звали ведуньей.

Наша семья, моя мама, да и мы все дружили с тёткой Агафьей. Может, потому ещё, что и наш отец погиб. Да и её муж и два сына погибли. И женщины остались одни.

У нас не было собственной бани. И когда мы приехали и стали здесь жить, то к нам, к моей маме первой из всех жителей этой деревни пришла тётка Агафья. Она первая предложила нам свою помощь и пригласила мыться в её бане. Вот с тех пор мы каждую неделю топили её баню. Мылись там по очереди. Сначала мы с братом, потом мама с моей сестрой Галькой. Дрова и воду я предварительно заготавливал сам. А потом под контролем тётки Агафьи топил баню, ох, и баня была. Особенно зимой. Натопишь её, тепло, всё горячее кругом. Нас с братом мама даже была вынуждена выгонять из бани, чтобы мыться ей с Галькой. После того, когда все вымоются, мама и Галька каждою неделю стирали там нашу одежду.

К этому времени телеги были разгружены, вещи приезжих в мешках лежали на траве возле амбара. Как только телеги были разгружены, возницы развернули лошадей и уехали вслед за конными милиционерами.

Дядька Фёдор подошёл к приезжим, сказал им, чтобы они устраивались жить в амбаре. Он сказал, что так приказал тот седой милиционер. Потом дядька Фёдор отомкнул все замки и отдал старику ключи от замков. Замки открывались с трудом. Сколько здесь живу, ещё никто не входил в этот амбар.

Мне было всех ближе от амбара идти домой, и я ушёл из толпы последним. Мне ещё дядька Фёдор погрозил пальцем.

Пока все расходились, я рассматривал приезжих. Был здесь старик, старик, но ещё крепкий, как и все дядьки, он тоже таскал вещи с телег. Были трое молодых мужиков, разного возраста. Самому молодому было, наверное, как сыну нашего соседа, лет 25. Старшему мужику было лет 35.

Были четыре женщины. Одна пожилая (почти старуха), наверное, жена старика и три молодые бабы. Я сначала подумал, что это сёстры молодых мужиков, но потом понял, что эти бабы были жёны этих мужиков.

Ещё были дети, мальчик и девочка. Мальчик был одного роста со мной, и как потом узнал, он был младше меня на один год. Он мне показался тогда таким большим, потому что был «толстый», ну не толстый, а как бы упитанный, вот как наш поросёнок Борька. Таких отъевшихся мальчишек и девчонок в нашей деревне не было. Я подумал тогда, что он, наверное, ест с утра и до вечера. Значит, богатый, потому и толстый.

Девочка была ещё маленькая, лет пяти-шести. Они оба стояли возле бабушки и как-то, по-моему, испуганно смотрели на толпу наших жителей.

Все приезжие стояли возле амбара, но никто почему-то не входил в его двери. Стало уже темнеть, да и оводы не давили никакой жизни. Я ушёл домой, я ушёл от амбара последним.

Было жаль, что я не смог расспросить седого милиционера о войне, да и жаль, что не потрогал его карабин. Стало уже темнеть. Надо было идти встречать нашу корову и забирать ее из деревенского стада. Дядька Матвей, наш пастух, уже трубил в свою дудочку. Он так извещает нашу деревню, что привёл стадо домой, пора, де, вам забирать своих коров. Оводы в это вечер как взбесились, никому от них нет покоя. За стадом коров этих оводов летает целая туча. Собаки и те даже повизгивали, когда их кусали эти твари.

Моя мама не ходила к амбару. Она не могла, как она сказала, смотреть на эти мученья людей. Она сама перенесла эти мученья из-за отца. Мы тоже здесь были вроде бы как ссыльные. Да и у неё разболелась голова. На прошлом дне её укусил овод за ухом, ухо распухло, голова разболелась. Разболелись руки и колено.

Я пошёл за коровой, а мама пошла к тётке Агафье. Тётка Агафья у нас в деревне была как знахарка. Это как таёжная ведьма. У них в роду все знали хорошо травы. Вот и тётка Агафья тоже была, как говорила моя мама, травница. Она приготавливала из трав разные мази и настойки от всяких болезней. Хоть её все и побаивались за её нрав, но все шли к ней всегда, если вдруг что-нибудь заболит у человека.

Одно время, когда я зимой упал на лыжах при спуске с дикого обрыва и сильно растянул суставы ног, то после больницы, когда я долечивался дома, я мазал ноги мазью, что приготовила мне тётка Агафья (об этой истории с моим падением я написал рассказ «Две банки сгущёнки». Смотри эту книгу).

Вот и моя мама пошла к ней, к тётке Агафье, чтобы взять всяких мазей от укуса овода, от боли в руках и колене. Ревматизм стал моим лучшим другом, не раз говорила мама, когда у неё сильно болело колено и руки. Вот тётка Агафья и помогает спасаться от болей. Даёт разные мази и становится немного легче, говорила мама.

Когда я вернулся домой с коровой, то возле нашего дома увидел маму и этого приезжего старика и его старшего сына. Они набирали из нашей поленницы в мешки дрова, и мама передавала старику нашу пилу и топор. Я подумал, что они отнимают у неё дрова, пилу, топор, и схватил лежащий тут еловый кол (такая толстая палка), но мама это увидела и сказала:

– Успокойся, они берут всё это на несколько дней, всё вернут.

Я опустил кол.

Старик заулыбался и сказал:

– Хороший у вас сын, хозяин, охранник, – и спросил, как меня звать.

– Вовка, – сказал я.

– Владимир, значит, хорошее имя, владеть миром будешь, люди будут уважать тебя. Сколько тебе лет?

– Четырнадцать, – сказал я.

– Приходи к нам в гости. У меня есть внук, такой, как ты, вот его сын, – сказал он и показал на молодого мужика. – Познакомитесь, может, и подружитесь. Приходи, будем ждать.

– Завтра утром Володя, как отправит корову в стадо, это где-то часов в восемь утра, так и придёт к вам. Он покажет в тайге, где можно брать дрова, да ещё что-нибудь.

– Спасибо вам, Мария Кузьминична, если какая нужна помощь, приходите, обращайтесь. – И они ушли.

Я сказал маме:

– А вдруг не отдадут нашу пилу и топор?

Она заулыбалась и сказала:

– Они отдадут. Видишь, сами в беде, а помощь предлагают. Ты подружись с ними. Если надо будет, покажи им тайгу. Расскажи, что и где можно брать. Что нельзя в нашей тайге делать, а что можно. Особенно сейчас им нужны дрова. Вот и покажи им, где ты берёшь сучья, как корчуешь пни. У них там трое молодых мужиков. Они быстро встанут на ноги. Сейчас мужики везде нужны, их совсем стало мало, война мужиков повыбила.

– Мама, а почему они пришли за дровами к нам, да и за пилой и топором? Откуда они узнали, что у нас есть всё это? Там, где они поселились, другие жители деревни ближе к ним, почему же они пришли к нам?

– Я же ходила к тётке Агафье за мазями, ну вот когда я возвращалась домой, то мне же пришлось идти мимо того амбара, где их поселили. Я ещё издали увидела, что у входа в амбар стоят старик со старухой и этот старший их сын. Когда я проходила мимо их, они все поздоровались и попросили сказать, у кого можно попросить пилу, топор и немного дров, которые завтра вернём. Я подумала, к кому я их буду отправлять, и сказала, что идёмте со мной, я вам всё это одолжу. Они и пошли, ну а что было дальше, ты сам видел. Иди завтра с утра к ним и своди их в тайгу, покажи, где можно взять дрова.

Мама ушла доить корову, а я и моя собака Алтай пошли в дом собираться, чтобы завтра пораньше уйти в тайгу. Алтай жил у нас уже два года, его щенком мне подарил мой дядя Гоша (Георгий), это муж старшей маминой сестры тёти Нюры, которые жили в Ханты-Мансийске. А когда мне в этом году исполнилось четырнадцать лет, дядя Гоша и тётя Нюра были у нас в гостях. Весь вечер они расспрашивали меня, как я учусь, много ли двоек, что говорят учителя. Двоек у меня нет, сказал я, и никогда не было. Это дураки только двойки получают или малявки, которые ещё в первых классах, сказал я.

– А ты что же, не малявка? – спросил дядя Гоша.

– Нет, уже не малявка, – возразил я.

– Почему это не уже, а не ещё малявка, – поддразнивал меня дядя Гоша.

– А вот потому, – отвечал я. – Наш директор школы, Филиппович (как его звали, сейчас, к сожалению, не помню), говорит, что малявки – это те, которые учатся в 1–4 классах. Они как рядовые солдаты в армии, ещё новички. А те, кто учится в 5–7 классах, это в школе как младшие офицеры в армии. Уже есть опыт, умение, старание. А вот те, кто учится в 8-10 классах, это как старшие офицеры в армии, может, даже генералы. Вот я через месяц буду уже младшим офицером.

– Смотри, Марья, он уже в генералы метит, молодец. Ну, раз ты уже младший офицер, так сделаю я тебе подарок, как настоящему офицеру. Только ты уж не подводи в учёбе меня и своего командира, директора школы.

Тогда поговорили, посмеялись, и они уехали. Я уже про этот разговор и забыл, посмеялись взрослые и посмеялись. Как вдруг он, дядя Гоша, и тётя Нюра приезжают к нам на первое мая. Они ехали куда-то в скиты, зачем, не знаю. В тот день я и мама, да брат и сестра, мы все были дома. Гости приехали на огромном колёсном тарантасе. Останавливаться надолго у нас не стали, только дядя Гоша попросил нас собраться у этого тарантаса, подошёл и я.

Он уже стоял возле тарантаса и держал какую-то вещь, завёрнутую в холстину. Когда он её развернул, я увидел, что это была винтовка. Я подумал, что он хочет показать, что вот, мол, купили себе новую винтовку. Но он вдруг подошёл близко мне и как закричит:

– Младший офицер Владимир Фролов, стать по стойке смирно!

Я подумал, что он, наверное, выпивши, вот и чудит.

А он опять:

– Стать, говорю, по стойке смирно. Вам сейчас будет вручение оружия.

Я, честно говоря, совсем очумел от этих криков, а он подаёт мне ту винтовку, что была у него в руках и говорит:

– Владей для пользы, только осторожно с оружием. А вот ещё и все припасы к ней. Нужда будет в припасах, скажешь. По деревне с оружием не бегай, да особенно не хвастай перед мальчишками. Порох и капсюли храни отдельно друг от друга в железных банках. Пулями не заряжай, заряжай патроны только дробью. Ваш милиционер знает, что я тебе подарил ружьё, смотри не балуй, не подведи меня. Он иногда, как будет здесь у вас, в деревне, проверит, как ты хранишь оружие. Ружьё храни, чтобы этот малый, – он показал рукой на Петьку, – не смог его достать, да и не знал, где ты его хранишь.

– Ага, – сказал Петька. – Я в нашем доме всё знаю, где что лежит. Захочу, найду Вовкино ружьё. Вот так.

– Ну, смотри, Вовка, с оружием осторожно, – сказал дядя Гоша.

Я посмотрел на маму, на тётю Нюру и, ещё не веря, что это отдают винтовку мне, взял её у дяди Гоши и отскочил с ней от него на несколько шагов. Боялся, что это он шутит и сейчас опять её отнимет. Когда он сел в тарантас, чтобы ехать дальше, а винтовка всё ещё была у меня в руках, только тогда я поверил, что он её подарил мне. И теперь она моя, моя, самая настоящая винтовка. Правда, дуло у этой винтовки было какое-то короткое, не как у винтовок, какие были у наших мужиков.

Потом, когда у меня увидел эту винтовку дед Прокопий, что жил в нашей деревне, он сказал, что эта винтовка – берданка с укороченным стволом.

Мне-то всё равно, как она называлась. Всё равно я не знал и что такое берданка. Главное, у меня была винтовка, из которой я мог стрелять и ходить с ней на охоту.

В нашей деревне у таких мальчишек как я нет ни у кого своей личной винтовки.

Гости уехали, а мы все стояли и смотрели на эту винтовку.

Только теперь я стал кричать и скакать вокруг мамы.

Моя, моя личная винтовка. Я теперь настоящий военный, офицер. До винтовки у меня был настоящий охотничий нож. Его ещё сделал мой отец. Отец был потомственный кузнец. Нож сковал из двух штыков от боевых винтовок. Этот нож не боялся ничего. Рубил деревья, ветки, даже когда рубили на нём гвозди, то они на ноже почти не оставляли зазубрин.

Теперь у меня был настоящий набор охотника. Винтовка с припасом к ней, отличный нож и собака.

Вечером я даже спать лёг с винтовкой.

Дядя подарил мне берданку, десять латунных гильз, пачку дымного пороха и коробку капсюлей. Он также приложил к берданке мерки для пороха и дроби, чтобы удобнее было снаряжать патроны. Приспособления, разные штучки для выбивания из гильзы использованного капсюля. Мерки были сделаны из латунных гильз, которые использовались для этой берданки. Это были как маленькие стаканчики. В одну мерку я насыпал порох, в другую дробь, а когда не было дроби, то нарубленные мелко гвозди. Дроби не было, и я её делал, насекая кусочками гвозди. И уже этой весной на перелётах я часто добывал уток и даже добыл два огромных гуся. Моя мама даже хвалила меня, а мальчишки в деревне приходили к нам смотреть моё ружьё. Ещё не у всех мальчишек были собственные ружья. Ружья были там, у кого были в доме отцы.

Тогда это слово – берданка – я повторял за взрослыми. Не знал и кто её сделал, то есть кто это ружьё придумал. Сейчас, когда я пишу эти строки, с тех пор прошло 62 года, сейчас я всё, ну почти всё знаю о моём ружье берданке.

Винтовка Бердана (также известна как берданка) – состояла на вооружении в царской России. Однозарядная винтовка калибром в 4,2 линии (10,67 мм). Линия – одна десятая часть дюйма (2,54 мм). Существовало две независимые модели винтовки Бердана – № 1 (1868 года) с откидным затвором и № 2 (1870 года) с продольно-скользящим. Считается, что винтовка была разработана американским полковником Хайремом (англ. Hiram Berdan) Берданом и усовершенствована русскими полковником А. П. Горловым и поручиком К. И. Гуниусом. Винтовка первоначальной модели имела откидной затвор. Принята на вооружение русской армии в 1868 году. Этой винтовкой были вооружены только некоторые стрелковые части. Другая берданка – называемая также Винтовка Бердана № 2 образца 1870 года («Скорострельная малокалиберная винтовка Бердана № 2) – имела скользящий затвор и улучшенный прицел, что обеспечивало стрельбу на 200 – 1500 шагов.

Имеется четыре образца Винтовки Бердана № 2, а именно: а) пехотная для вооружения пехоты, б) драгунская для вооружения регулярной кавалерии, в) казачья для вооружения казачьих войск и г) карабин для вооружения артиллеристов.

Перечисленные образцы имеют каналы ствола (за исключением его длины) и части запирающего механизма одинаковые и отличаются только в некоторых деталях устройства.

Винтовка Бердана стреляет металлическим унитарным патроном и снабжена скользящим затвором, который для открывания и запирания ствола двигается в особой коробке по его оси. Перемещение затвора производится посредством особой рукояти, к нему прикреплённой, и для окончательного запирания канала затвор поворачивается слева направо до упора гребня затвора в правую стенку (плечо) коробки. При открывании затвора особое приспособление (экстрактор), помещенное в его гребне, извлекает из патронника стреляную гильзу. При запирании затвор вводит в патронник и в то же время взводится ударник, служащий для воспламенения капсюля патрона при выстреле.

Стальной ствол имеет шесть винтообразных нарезов прямоугольного сечения, идущих слева направо (если смотреть от казны, то есть от затвора, к дулу). Патрон имеет цельнотянутую латунную гильзу бутылочной формы. Вообще эта винтовка предназначена для стрельбы пулями, но мне не нужны были пока пули, я ещё маленький ходить на зверя, для которого нужны пули. Вот дядя Гоша так и сказал, стреляй пока дробью, этой винтовке всё равно. Мама мне сказала, что эта винтовка у него осталось ещё с тех пор, когда он был красным партизаном и воевал с белыми офицерами, а сейчас у него много разного оружия, даже есть ружьё какого-то немца Зауэра.

Вот у меня была казачья винтовка. Казачья винтовка штыка не имеет, длина её 48 дюймов, в вес 8 ¼ фунта. Уменьшение веса достигнуто укорочением ствола драгунской винтовки на ½ дюйма и отсутствием некоторых металлических частей (нет спусковой скобы), а также заменою некоторых таких частей роговыми.

Для стрельбы из драгунской и казачьей винтовок употребляется тот же самый патрон, как и для пехотного ружья, но с несколько уменьшенным зарядом.

(Дюйм – (англ.) – большой палец – 1 дольная единица длины в системе англ. мер.

1 дюйм = 1/12 фута = 0,254 метра = 10 линий = 2,54 см).

Вот моя винтовка имела в длину 121,92 сантиметра, как раз для такого мальчишки, как я, в 14 лет.

(Фунт – (лат. pondus – вес, гиря) – единица измерения веса. 1 фунт = 0,4539267 кг. 1 кг = 2, 2046 фунта). Вот моя винтовка весила = 3,74555 кг, не очень тяжёлая для меня, тем более, что я с каждым годом становился сильнее.

Вечером этого дня я проверил и вычистил свою винтовку и снарядил все патроны в своём патронташе. Их у меня всего было десять штук. Собака Алтай весь вечер не отходил на меня и всё, что я делал с оружием, внимательно обнюхивал и даже повизгивал от удовольствия. Он уже понимал, что мы готовимся идти в тайгу. Мама вернулась с вечерней дойки и помогла мне собрать еду в дорогу и все накомарники, что были у нас. Она также дала куски сетки и бутылочку дёгтя.

– Смотри, – сказала она, – передай это всё мужикам. Да покажи им, как всем этим пользоваться. А то ещё в первый день съедят их комары. С непривычки как бы не распухли лица и глаза. Да вот ещё что. Я там положила еды побольше. Так, когда сядете есть, выложи всё на общий стол, пусть и они что-то поедят. Они ещё, наверное, ничего ещё не успели приготовить, только вчера приехали.

Я даже рассердился на маму и сказал:

– Зачем мне это говорить, я что, здесь первый день живу, сам всё знаю.

Она улыбнулась и погладила меня по голове.

– Ну, иди, «сам всё знаю». Осторожно в тайге, ты же их ведёшь, значит, отвечаешь за них.

Утром следующего дня я отвёл корову в наше деревенское стадо и, как договорились, в восемь часов утра был уже у амбара. У амбара меня уже ждали. Вышла вся семья, кроме маленьких детей. Когда я подходил, все заулыбались, стали наперебой здороваться со мной, как будто я их начальник. Это со мной-то они, взрослые, а мне всего 14 лет. Здесь, у ворот амбара, уже лежали верёвки для дров, наша пила и топор. Я раздал мужикам накомарники, куски рыболовных сетей, показал, как их пропитать дёгтем и как их надевать на себя. Велел им смазать руки и шею дёгтем. Пока я это проделывал с мужиками, старик, старуха и их жёны с интересом наблюдали за нами. Винтовка, когда я наклонялся, съезжала с моего плеча и ствол колотил мне по голове. Они все с удивлением смотрели на мою винтовку. Что, подумал я, вы, наверное, думали, что я в тайгу пойду с ножиком. Нет, нако, выкуси, у меня настоящая винтовка, хоть я ещё и пацан. Первым не выдержал старик.

– Давай, – обратился он ко мне, – я подержу винтовку, очень посмотреть хочется твоё оружие.

Я отдал ему винтовку.

– Не бойтесь, она не заряжена, все патроны у меня здесь, десять штук, – сказал я и показал ему на патронташ, который висел у меня на поясе.

Все с удивлением рассматривали винтовку. Но по тому, как они её смотрели, брали в руки, я понял, что они понимают в оружии. Может, раньше и у них было оружие. Когда все мужики посмотрели мою берданку, старик вернул её мне.

Я спросил их, взяли ли они с собой еду и спички.

Потом при всех сказал:

– Вот что, хоть я ещё и не взрослый, но вы идёте со мной первый раз в тайгу. В этой тайге вы никогда не были. И я отвечаю за вас, мне так сказала мама. Поэтому вы мне должны пообещать, что будете слушаться меня, иначе я не пойду с вами.

Я увидел, как старик со старухой переглянулись. Я сказал, что вернёмся мы к вечеру, мне надо забирать корову из стада. А пока мы будем в тайге, я покажу вам всё, что вы хотите узнать, да ещё скажу, где нельзя ходить вам и что нельзя делать вам. Собаки не бойтесь, она серьёзная, но добрая. Меня зовут Вовка, так меня зовут наши мальчишки, мама меня зовёт Володя. Вы зовите меня, как хотите, мне не в обиду.

Старик, обращаясь к сыновьям, сказал:

– Всё поняли, и смотрите, не дай вам бог, чтобы он пожаловался на вас.

– А как я буду звать вас? – спросил я.

Старик, показывая на своих сыновей, назвал их имена. Старшего мужика звали Богдан, среднего Димитр (по-русски значит Дмитрий, сказал он), младшего звали Михай (Михаил, значит, сказал я). – Правильно, – сказал Михай.

– Ну, с богом, – сказал старик и перекрестил всех. И мы ушли.

Что думают люди, когда в первый раз идут в настоящую тайгу? Вот было бы интересно узнать у этих мужиков.

Мы договорились, что каждый может идти как хочет. Или друг за другом, или рядом, или за мной. Главное, чтобы все друг у друга были на виду. Это для первого раза, чтобы не потеряться. Здесь, пока мы рядом с деревней, зверя не должно быть, ну а если он появится, моя собака нас предупредит. Алтай настоящий таёжник и не трус. Всё сделает как надо, он выучен у настоящих охотников. Пока мы шли, я осматривал мужиков. Одеты они были добротно. На ногах были кожаные полусапожки, это как наши сапоги, только с коротким голенищем. На всех были плотные брюки из незнакомой мне материи. Кожаные куртки домашнего пошива, тонкая кожа, хорошо выделана. Под куртками были рубахи.

Я подумал, жарко оделись, но ничего не сказал. Сами скоро поймут. Вот как только вспотеют и снимут куртки, тогда узнают, как наши комары любят людей, кто первый раз в этой тайге. Шли они весело, плотно, здоровые мужики, особенно старший брат. Ничего, посмотрим, что будет к вечеру. Начинал донимать комар. По ходу они наломали берёзовых веников и отмахивались ими от комаров. Но было видно, что с такой массой комаров да оводами в придачу они встретились в первый раз.

Наша деревня стоит среди сопок, которые, как волны, уходят на восток. Если идти всё время на запад, то дней через 15–20 выйдешь к реке Оби. Я так далеко никогда ещё не ходил. Если идти на юг, то там, кажется, и селений даже нет. Сразу тайга, где-то переходит в степи. Если идти на северо-запад, выйдешь к устью реки Иртыш, который впадает в реку Обь. Примерно за километр от деревни сопки начинают опускаться к реке. Это вообще-то не река, это старица Иртыша. Когда-то здесь было его русло. А сейчас это огромная протока, которая отделяется от Иртыша выше по течению километрах в 20–25. Между этой протокой и Иртышем образовались огромные заливные луга.