Текст книги "Легендарный Корнилов. «Не человек, а стихия»"

Валентин Рунов
Легендарный Корнилов. «Не человек, а стихия»

© Рунов В. А., 2014

© ООО «Издательство «Яуза», 2014

© ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Вступление

В литературе, посвященной началу Гражданской войны в России, личности генерала Лавра Георгиевича Корнилова уделяется особое внимание. И это неспроста. В августе 1917 года Временным правительством он был объявлен мятежником, в декабре того же года он возглавил Добровольческую армию, ставшую первым ополотом белогвардейщины в борьбе с советской властью. В начале Гражданской войны корниловцами называли всех противников большевиков и беспощадно расправлялись с ними.

Сами события Гражданской войны, особенно ее начала, в советской литературе трактовались исключительно односторонне, под углом побед советской власти. В конце 80-х годов и в постсоветский период с невиданной силой начали перекраивать историю, воспевая белое движение. В качестве национальных героев начали называть имена А. И. Деникина, А. В. Колчака, А. М. Каледина, М. В. Алексеева и, конечно же, Л. Г. Корнилова. В то же время фундаментальных исследований деятельности этих военачальников в отечественной литературе не было. И предприимчивые издатели начали просто публиковать книги, вышедшие в различное время за рубежом. Однако эти книги писали, как правило, эмигранты, проигравшие борьбу с большевиками в годы Гражданской войны. Каждый из них, прежде всего, искал оправдание себе. Поэтому, как и от советских писателей, объективных оценок от них добиться было очень трудно.

За книгу о Л. Г. Корнилове я взялся по нескольким причинам.

В 1982 году, поступив на учебу в Военную академию имени М. В. Фрунзе и имея склонность к военной истории, я был зачислен в особую группу, занимавшуюся углубленным изучением истории военного искусства. В те годы ежегодно на учебу в академию принимали около 400 человек, а в группу военных историков – 15 человек. В этой группе мы учились три года, слушая лекции лучших в то время военных историков, периодически выезжая на места сражений, работая в архивах и военном отделе библиотеки им. В. И. Ленина. Кроме того, в самой Военной академии им. М. В. Фрунзе находилась огромная библиотека, в фонды которой были включены издания бывшей Николаевкой академии Генерального штаба, часть библиотек императорского Главного штаба и Генерального штаба.

Я окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе в 1985 году и для дальнейшего прохождения службы был направлен в город Свердловск (ныне Екатеринбург). Знатокам отечественной истории известно, что в 1918 году именно в этот город была переведена с Петрограда бывшая Николаевская академия Генерального штаба, а затем и привезена семья Николая II. Поэтому вполне естественно, что, оказавшись в Свердловске, я использовал все местные ресурсы для пополнения своих исторических знаний. В частности, мне удалось познакомиться с В. П. Орловым, отец которого в 1918 году проживал в Новочеркасске и, будучи по профессии телеграфистом, неоднократно встречался с Л. Г. Корниловым, М. В. Алексеевым, А. И. Деникиным, А. М. Калединым и другими лидерами белого движения. В 1919 году семья Орловых с Дона уехала на Урал и таким образом избежала уничтожения.

В 1987 году я вернулся на кафедру истории военного искусства Военной академии имени М. В. Фрунзе, но уже в качестве преподавателя. Работая на этой кафедре, я близко познакомился и даже сдружился с другим ее преподавателем, Ю. Н. Гордеевым. Это было на рубеже 80–90-х годов. В то время Юрий Николаевич вел раздел дисциплины, связанный с военной историей России до 1917 года и работал над книгой о А. И. Деникине. Во время работы над этой книгой он познакомился со многими людьми, в том числе и с детьми русских эмигрантов. Один из них подарил Гордееву «Вестник первопроходника» – самиздатовский сборник Калифорнийского общества участников 1-го Кубанского генерала Корнилова похода, выпущенный в 1968 году по случаю 50-летия гибели Л. Г. Корнилова. В этот отпечатанный на пишущей машинке сборник вошли воспоминания о Л. Г. Корнилове многих людей, лично знавших генерала, а также другие материалы по данной тематике. Я, плотно занимаясь военной историей более 30 лет, этого сборника в других местах (библиотеки, архивы) не видел.

После 1991 года, когда рухнул Советский Союз и развалились Вооруженные силы СССР, система военного издательства также оказалась на грани развала. Книга, подготовленная Ю. Н. Гордеевым, оказалась никому не нужной. Мне с большим трудом удалось найти для ее издания средства у одного новоявленного бизнесмена, и книга «Генерал Деникин» увидела свет. В знак благодарности Юрий Николаевич подарил мне «Вестник первопроходника», и я получил доступ к многим уникальным материалам, связанным с жизнью и деятельностью Л. Г. Корнилова.

В 90-е годы, продолжая преподавательскую деятельность на кафедре истории военного искусства военной академии имени М. В. Фрунзе (с 1998 года – Общевойсковая академия), я защитил диссертацию и начал активно работать над книгами по военно-исторической тематике. На сегодняшний день их издано более 40, в том числе 8 книг по истории Первой мировой и Гражданской войн.

Немаловажную роль сыграл и тот факт, что в последние годы по разным причинам удалось трижды побывать в Новочеркасске. Мне показали все достопримечательности этого города – столицы войска Донского. Затем я проехал по маршруту Новочеркасск, Старочеркасск, Аксай, Ростов-на-Дону, Ставрополь, Краснодар, имея в виду путь, пройденный частями Добровольческой армии под руководством Л. Г. Корнилова.

И вот теперь, работая над книгой о Л. Г. Корнилове, я решил объединить в ней всю ранее собранную мной информацию и включить материалы с «Вестника первопроходника». При этом я решил пойти несколько дальше. Обладая определенными знаниями в области оперативного искусства и тактики, я рискнул дать оценку действиям Л. Г. Корнилова как командира дивизии, командующего армией, фронтом, Верховного главнокомандующего. Безусловно, кто-то, владеющий дополнительным материалом, может не согласиться с этими моими оценками. Понимая это, я всегда буду рад выслушать любые аргументированные доводы и мнения.

Глава первая
Начало пути

Корни

Лавр Георгиевич Корнилов, родился 18 (30) августа 1870 года в Усть-Каменогорске Семипалатинской губернии, но детство провел в станице Каркалинской. По сведениям краеведа Юрия Попова, эта станица, расположенная на расстоянии 330 верст от Павлодара, 720 верст до Омска, была основана небольшой группой сибирских казаков в 1827 году. Среди ее первых жителей был и Николай Герасимович Корнилов, который из-за знаний казахского языка выступал в качестве переводчика. В Каркалинскую он пришел с молодой женой, они построили дом, родили десять детей. Известно, что с 1849 по 1853 год Николай Корнилов состоял толмачом при султане Каркалинского округа Кунабае Ускенбаеве, за что был пожалован несколькими скаковыми лошадьми и стадом баранов.

Четыре сына Николая Герасимовича пошли по стопам отца. Но больше других преуспел старший – Егор (Григорий, Георгий). Начав свою карьеру писарем и переводчиком с казахского языка, он затем прошел обучение в классе восточных языков при Омском батальоне и был направлен волостным писарем в родную станицу. Вскоре после этого он женился на Прасковье Ильинишне Хлыковской – казачке Кокпектинской станицы, в венах которой текла не только калмыцкая, но и польская кровь. Ее предки были высланы в Сибирь после польского восстания 1831 года и, обжившись здесь, со временем превратились в казаков.

Вскоре Егор Николаевич получил чин коллежского регистратора. Произошло это не без влияния идей ученого-этнографа Г. Н. Потанина, убежденного сторонника сибирского «областничества», противника самодержавия. В 1869 году он получил должность письмоводителя при городской полиции в Усть-Каменогорске и купил небольшой домик на берегу Иртыша, где и родился Лавр.

По другой версии Лари (первоначальное имя) родился в станице Семикаракорской (по-калмыцки Семинкеерк) Всевеликого войска Донского. При этом якобы его настоящим отцом был крещеный калмык, погонщик Гильджир Дельдинов, который то ли умер, то ли был убит казаками в молодые годы. После этого мать Лари уехала на жительство к своему брату Георгию Корнилову в город Верный Семипалатинской губернии. Здесь оформили новые документы, и ребенок стал Лавром. Но у данной версии слишком много неясностей, поэтому остановимся на первой, которая была признана официальной.

В 1872 году Егор Корнилов с семьей вернулся в Каркалинскую станицу, а их дом в Усть-Каменогорске был передан женской гимназии. К то время Каркалинская станица была уже достаточно крупным административным центром. В ней имелись церковь, двухклассное городское приходское училище, почтовая станция, три кузницы, кожевенный завод, водяная мукомольная мельница. Численность населения достигала 860 человек.

Кроме пяти братьев, у Лавра было две сестры, Вера и Анна. Лавр нежно любил сестру Веру; «он был на последнем курсе в училище, когда эта труженица умерла, – вспоминала Анна. – Смерть ее тяжело отозвалась на Лавре. Сестра служила в нашей семье связующим звеном нового поколения со старым».

Лавр Корнилов – кадет Сибирского кадетского корпуса (1888 г.).

Первоначальное образование Лавр получил в местной приходской школе. Семья была большая, и ему приходилось помогать много и дома, и в поле.

Он находил время однако и учиться. По словам сестры, на Лавра «с детства смотрели как на особенного ребенка, возлагали на него большие надежды».

В 1882 году, когда Лавр окончил начальное училище, семья перебралась в пограничный город Зайсан, где отец определился на службу переводчиком. По воспоминаниям сестры, в Зайсане «детские игры были окончательно заброшены, и все интересы сосредоточились около военных. Эта обстановка усилила у брата любовь к военной службе, походам и маневрам».

Лавр начал готовиться к поступлению в Сибирский кадетский корпус, причем сразу во 2-й класс. Учителей не было, лишь один молодой поручик провел с ним несколько уроков по математике, в основном же пришлось готовиться самостоятельно. Он много читал, приставал к различным людям с вопросами и вскоре в округе начал слыть «грамотеем».

Выбор профессии

Летом 1883 года Лавр сдал экзамены в кадетский корпус по всем предметам успешно, кроме французского языка (в киргизской степи негде было взять хороших репетиторов). Но, уже оказавшись в корпусе, Лавр и в этом деле проявил завидную настойчивость и через год добился того, что и по французскому ему была поставлена отличная оценка.

Однако за поведение Лавр Георгиевич получал сравнительно низкие баллы, вследствие неприятной истории, произошедшей между ним и одним из офицеров училища, который позволил себе обидную бестактность в адрес Корнилова и неожиданно получил от гордого юнкера отпор. «Офицер был взбешен и уже сделал резкое движение, но невозмутимый юноша, сохраняя внешне ледяное спокойствие, опустил руку на эфес шпаги, давая понять, что за свою честь намерен стоять до конца. Увидевший это начальник училища генерал Чернявский немедленно отозвал офицера». Учитывая таланты и всеобщее уважение, которым пользовался Корнилов, этот проступок был ему прощен.

Кадетские годы Лавру запомнились редкими поездками домой, ограниченностью в средствах. Сестра отмечала, что «подростком он был очень застенчив, туго сходился с людьми и выглядел даже угрюмым. Уйдут его товарищи и братишка на детский вечер, а Лавр усаживается за задачи или читает про какое-нибудь путешествие и получает не меньшее удовольствие». Перелом наступил только в старшем классе, когда вокруг Лавра и Анны сложился небольшой кружок ровесников, гимназисток и кадет. «Брат перестал дичиться, полюбил общество, танцы, стал таким веселым, остроумным собеседником».

Помня свои неудачи с иностранным языком, он усиленно занимался и в 7-м классе сделал полный перевод французского романа «Поль и Виргиния». Одновременно начал изучать восточные языки, быстро в этом деле раскрыв свои способности. К киргизскому, с детства знакомому, добавился монгольский, на который для практики Лавр перевел учебник по физике. Корнилов продолжал изучать языки и в последующем. К тридцати годам он овладел английским, французским, немецким, татарским и персидским языками.

Чтение литературы раскрывало юноше разные стороны реальной жизни. Роман «Что делать?» Чернышевского к Лавру Корнилову не попал, но зато он «глубоко перепахал» малоизвестный роман А. А. Потехина «Крушинский». По сюжету, мещанин Крушинский получил высшее медицинское образование, полюбил девушку из дворянской семьи, однако ему отказали из-за «низшего происхождения». «Судьба Крушинского подсказывала Лавру, что и ему со временем придется много бороться с сильными мира сего, чтобы добиться положения без связей, без протекции, только своим умом и энергией», – вспоминала сестра.

Лавр рано понял: если хочешь чего-то добиться в жизни, то надо быть лучшим. В 1889 году кадетский корпус был окончен с отличными аттестациями, следовало думать о продолжении учебы. Он хотел поступать в Михайловское артиллерийское училище, но отец не одобрял его намерение, и настаивал на Николаевском инженерном.

К этому времени доходы отца сократились, он не мог оплачивать Анне выпускной класс гимназии и помогать Лавру. В последний год пребывания в кадетском корпусе Лавр, чтобы продолжить обучение и помочь сестре, даже давал уроки математики отстающим товарищам. Это было его первым заработком. Небольшой доход приносили и гонорары за статьи в журнале «Природа и охота», которые он писал под вымышленным именем.

В августе 1889 года Корнилов стал юнкером Михайловского артиллерийского училища. С поступлением в училище для Корнилова началась самостоятельная жизнь. Нужно было не только зарабатывать на существование, но и помогать родителям. Интерес к военной науке и твердое сознание того, что только собственными усилиями можно добиться успехов, формировали характер юнкера; он отлично учился и в марте 1890 года стал унтер-офицером, а на последнем курсе, в ноябре 1891 года, получил звание портупей-юнкера.

Е. Семенова в своей работе «Фаталист» об этом периоде жизни Е. Г. Корнилова пишет: «…В тринадцать лет Корнилов отправляется в Омск и поступает в Сибирский кадетский корпус, являвшийся шестым из 30 существовавших в то время и первым провинциальным. По итогам первого года обучения Корнилов выходит в число лучших учеников. Его оценки по всем предметам колеблются от 10 до 12 баллов из 12 максимально возможных. Директор корпуса генерал Пороховщиков указывал в аттестации на юного кадета: «Развит, способности хорошие, в классе внимателен и заботлив, очень прилежен… Скромен, правдив, послушен, очень бережлив, в манерах угловат. К старшим почтителен, товарищами очень любим, с прислугою обходителен». В заключительной аттестации по прошествии пяти лет можно будет прочесть также: «Скромен, откровенен, правдив. Трудолюбив и постоянно с охотою помогает товарищам в занятиях. Серьёзен. Послушен и строго исполнителен. (…) К родным относится с любовью и часто пишет им письма. Со старшими почтителен и приветлив. Товарищами очень любим и оказывает на них доброе влияние…»

Выпускная аттестация гласила: «Тих, скромен, добр, трудолюбив, послушен, исполнителен, приветлив, но вследствие недостаточной воспитанности кажется грубоватым… Будучи очень самолюбивым, любознательным, серьезно относится к наукам и военному делу, он обещает быть хорошим офицером. Дисциплинарных взысканий не было».

4 августа 1892 года Лавр Корнилов надел офицерские погоны. Несмотря на открывавшуюся перед ним перспективную, но и весьма дорогую, службу в гвардии, молодой подпоручик отправился в Туркестанский военный округ. В сентябре того же года началась его служба в Ташкенте, в 5-й батарее Туркестанской артиллерийской бригады. Как и для всех молодых офицеров, проходила она с обычными строевыми занятиями, дежурствами и смотрами. В свободное время Лавр практиковал «пробу пера» – сочинял эпическую поэму о предводителе киргизского восстания Кенисаре-батыре, которая так и осталась незавершенной.

Он выдержал все тяготы службы, получил чин поручика и через два года подал документы для поступления в Николаевскую академию Генерального штаба.

Академия Генерального штаба

Николаевская академия Генерального штаба в то время была основным высшим военно-учебным заведением. Она была создана по личному указу императора Николая I в 1832 году для подготовки штабных работников высшего тактического звена управления (дивизия, корпус). В числе ее преподавателей были такие известные военные специалисты, как А. И. Макшеев, Н. Н. Обручев, Н. П. Глиноецкий, В. М. Аничков, Г. А. Леер, Д. Ф. Масловский.

В академию принимали офицеров, окончивших военные училища, получивших определенный опыт строевой службы и успешно сдавших вступительные экзамены. После двух лет учебы основная часть слушателей, показавших только хорошие знания по основным предметам обучения, направлялась в войска. И лишь немногим, получившим отличные оценки, было предоставлено право обучаться еще год, получая специальные знания и навыки, в том числе и в области организации и ведения агентурной разведки.

Поступить в эту академию в то время было очень не просто. При поступлении офицеры должны были сдавать воинские уставы.

Знак выпускника Николаевской академии Генерального штаба.

В основе сдачи воинских уставов лежали уставы как Строевые, так и общие. Строевой устав пехотной и кавалерийской службы рассматривал подготовку одиночного солдата, взвода, роты (эскадрона), батальона. В Уставе артиллерийской службы были изложены основы подготовки орудийных расчетов, артиллерийских батарей и дивизионов. При сдаче общих уставов нужно было показать глубокие знания о порядке внутренней, гарнизонной служб. Для определения уровня тактической подготовки абитуриенты проверялись по знаниям тактики и наставления для действий войск в бою из всех видов оружия. Также сдавались экзамены по материальной части артиллерии, фортификации, математике, военной администрации, политической истории (всеобщей и российской), географии, русскому, немецкому и французскому языкам. В качестве дополнительных зачетов проверялись навыки по топографическому черчению и верховой езде. Безусловно, сдать все эти экзамены было очень не просто.

Лавр Корнилов для поступления в академию готовился основательно, не только уделяя этому делу личное время, но и приспосабливая служебное время для закрепления теоретических знаний. Он обратился к командиру полка за разрешением присутствовать на занятиях в подразделениях кавалерии, артиллерии и саперов. Затем, по согласованию с начальником штаба полка, Лавр Георгиевич помогал офицерам штаба готовить графические документы для проведения полковых маневров. Для закрепления теоретических знаний Корнилов объединился с другим офицером, также готовившимся для поступления в академию. Вечерами они, предварительно изучив определенный раздел того или другого предмета, докладывали друг другу, проверяя таким образом полученные знания.

Мытарства поступающих в академию штаба начинались с проверочных экзаменов при окружных штабах. Просеивание этих контингентов выражалось такими приблизительно цифрами: держало экзамен при округах 1500 офицеров, к экзаменам в академию допускалось 400–500, а поступало 140–150 человек.

Тем не менее вступительные экзамены в академию Л. Г. Корнилов сдал успешно. Правда, поступление в академию еще вовсе не означало ее успешного окончания. В процессе учебы из-за неуспеваемости и по другим причинам примерно каждый десятый офицер покидал это учебное заведение. Трудности в учебе создавались и по другим причинам.

Военная политика, проводимая при Александре III, отличалась своей косностью. Она сделала невозможной дальнейшую плодотворную деятельность военного министра Д. А. Милютина, который в знак протеста против реакционного курса правительства подал в отставку. На его место был назначен генерал П. С. Ванновский, человек ординарного ума и скромного образования (кадетский корпус), да к тому же весьма грубый, который возглавлял военное ведомство 17 лет.

Об этом времени профессор Николаевской академии Генерального штаба А. Ф. Редигер писал: «…все это время в военном ведомстве царил страшный застой… последствия этого застоя были ужасны. Людей, неспособных и дряхлых, не увольняли, назначения шли по старшинству, способные люди не выдвигались, а когда добирались до высших должностей, они уже мало отличались от окружающей массы посредственностей. Этой ужасной системой объясняется и ужасный состав начальствующих лиц как к концу царствования Александра III, так и впоследствии…».

Вполне понятно, что при таком высшем руководстве Академия нормально развиваться не могла. Правда, немалые усилия для спасения ее научных и учебных традиций предпринимал начальник Генерального штаба генерал Н. Н. Обручев, который по мере возможности стремился продолжить реформы, начатые Д. А. Милютиным и М. И. Драгомировым. Но ему это не всегда удавалось, так как со второй половины 80-х годов все преобразовательные идеи М. И. Драгомирова воспринимались в верхах с большим недоверием и, как правило, блокировались.

Начальник академии генерал-лейтенант Г. А. Леер, несмотря на то что долгое время трудился в этом военно-учебном заведении на преподавательских должностях, не имел практического командного или штабного опыта в войсках. Зато он исключительно хорошо ориентировался в настроениях императорского двора и официально поддерживаемых военно-научных кругов, имел обширные знакомства среди столичного генералитета. Это позволяло ему вести в академии внутреннюю политику, угодную правительству. Он пересмотрел свое отношение к обучению слушателей в угоду академизму. Больше внимания стали уделять математике и астрономии в ущерб стратегии и тактике. Бытовали протекционизм и интриганство.

О данном периоде жизни Николаевской академии Генерального штаба ее воспитанник (в последующем генерал-майор) А. А. Самойло, который учился в этом военно-учебном заведении в период с 1895 по 1898 год, в своих воспоминаниях писал: «Академия находилась как бы под боком у гвардии, великих князей, военной и всякой иной аристократии. Обширная сеть из протекций, родственных связей, дружеских отношений, знакомств, интриг и прямой подлости была связана с поступлением в академию и обучением в ней. Здесь расцветали и разносились по всей армии чувства, не имевшие ничего общего с крепкой товарищеской спайкой, доверием и уважением к Генеральному штабу как «мозгу» армии».

Другой слушатель академии того периода, А. И. Деникин, в своей книге «Путь русского офицера» писал: «Академия в мое время, то есть в конце девяностых годов, переживала кризис… Мы изучали военную историю с древнейших времен, но у нас не было курса по последней русско-турецкой войне 1877–1878 годов… Трижды менялись взгляды на Академию – то как на специальную школу комплектования Генерального штаба, то, одновременно, и как на военный университет… Из «военного университета», однако, ничего не вышло».

Командование академии грубо вмешивалось в личную жизнь слушателей. Так, например, разрешение на вступление в брак слушателю давал начальник Академии под тем предлогом, что он несет личную ответственность за то, чтобы невеста была «пристойной». Это нередко приводило к душевным драмам, под влиянием которых даже происходили самоубийства офицеров.

В целом же период командования академией Г. А. Леером оценивается современниками, как время застоя. Высшие военачальники – в основном участники русско-турецкой войны, пропагандировали только ее парадные стороны, умалчивая о недостатках, избегая анализа неудачных боев.

Приход к власти в 1894 году Николая II мало изменил обстановку. Новый император чтил своего покойного отца и его соратников. Высший генералитет служил пожизненно, всячески препятствуя продвижению всего нового. Академия должна была подстраиваться под эти условия.

Жизнь слушателей академии была сложной также и по причине безденежья (81 рубль в месяц), которое они постоянно ощущали, живя в Петербурге.

Слушатели академии считались кандидатами в представители высшей военной элиты Российской империи. На этом основании они имели возможность неоднократно видеть императора Николая II и его семью в самой различной обстановке.

Учась в академии, Лавр Георгиевич впервые увидел императора при открытии офицерского Собрания гвардии, армии и флота, заложенного еще повелением императора Александра III. В тот день, по случаю присутствия императора Николай II, великих князей и представителей высшего генералитета, громадный зал был переполнен.

С речью выступил профессор академии Генерального штаба полковник Золотарев. Он воздал хвалу основателю Собрания, а затем заговорил о внутренней политике Александра III. Собравшиеся офицеры, далеко не все довольные консервативной политикой императора, слушали эту речь в напряженном молчании.

Но вот лектор перешел к внешней политике. Очертив в резкой форме «унизительную для русского достоинства, крайне вредную и убыточную для интересов России пронемецкую политику предшественников Александра III», Золотарев поставил в большую заслугу последнему установление лозунга – «Россия для русских», отказ от всех обязательств в отношении германского императора и возвращение себе свободы действий по отношению к другим западным державам». Услышав это, первые ряды зашевелились. Послышался глухой шепот неодобрения, задвигались демонстративно стулья, на лицах собравшихся появились саркастические улыбки, и вообще, высшие сановники всеми способами проявляли свое негодование по адресу докладчика. Корнилов был удивлен таким ярким германофильством среди сановной знати, а также тем, как она держала себя в присутствии государя. Но когда Золотарев закончил свою речь, государь подошел к нему и в теплых выражениях поблагодарил за «беспристрастную и правдивую характеристику» назревшего момента…

В Зимнем дворце давались периодически балы в тесном кругу высшей родовой и служебной знати, на которые также приглашали и слушателей Николаевской академии Генерального штаба. Особенно это практиковалось при проведении первого бала, который означал открытие бального сезона. Накануне бала Гофмаршальская служба императора рассылала приглашения для офицеров петербургского гарнизона и в военные академии. В частности, Академия Генерального штаба получала порядка 20–25 приглашений.

Лавр Георгиевич в числе других стал гостем такого бала. Всего на нем было около полторы тысячи гостей. В начале бала придворные чины, быстро скользя по паркету, привычными жестами очистили в середине грандиозного зала обширный круг, раздвинулись портьеры, и из соседней гостиной под звуки полонеза вышли попарно государь, государыня и члены царской семьи, обходя живую стену круга и приветливо кивая гостям. Затем государь с государыней уселись в соседней открытой гостиной, наблюдая за танцами и беседуя с приглашенными в гостиную лицами. Танцы шли внутри круга. При этом, по придворному этикету, все остальные гости стояли, так как стулья в зале отсутствовали.

Корнилов и несколько его товарищей из провинциальных офицеров, впервые оказавшиеся в Зимнем дворце, в смятении держались вместе. На них обстановка бала производила впечатление своей невиданной феерией, грандиозностью и импозантностью залы, блеском мундиров военных и гражданских чинов, роскошью дамских костюмов.

Офицеров не особенно интересовали танцы. Пододвинувшись к гостиной, они с нескрываемым любопытством наблюдали за тем, что там происходит. А в промежутке между своими наблюдениями они отдавали посильную дань царскому шампанскому, переходя от одного «прохладительного буфета» к другому.

После окончания танцев все приглашенные поднялись на верхний этаж, где в ряде зал был сервирован ужин. За царским столом и в соседней зале рассаживались по особому списку, за всеми прочими – свободно, без чинов. Ужин был сытный, но без излишеств. Спиртное также пили мало, всего несколько традиционных тостов за отечество, во славу русского оружия и за членов царственного дома Романовых.

Перед окончанием ужина, во время кофе, государь, также по традиции, ходил по проходам, специально оставленным в зале. При этом он останавливался перед некоторыми столиками и беседовал с кем-либо из присутствующих.

Корнилова удивила доступность Зимнего дворца. При входе во дворец охрана пропустила офицеров, даже не проверив их удостоверений личности. Еще более доступен бывал Зимний дворец ежегодно 26 ноября, в день праздника святого Георгия и основания Николаевской академии Генерального штаба. Тогда приглашались на молебен и к царскому завтраку все находившиеся в Петербурге кавалеры ордена, а также большая группа преподавателей и слушателей академии. Во дворце проводили «Высочайший выход».

Корнилов несколько раз бывал на этих «выходах». Среди рядов офицеров из внутренних покоев в дворцовую церковь проходила процессия из ветеранов Крымской, русско-турецкой войн, кавказских и туркестанских походов – живая история России в лиц ах. В конце процессии шел государь и обе государыни.

На эти «высочайшие выходы» имели доступ офицеры Николаевской и других военных академий. И не было случая, чтобы во время церемоний произошли какие-либо непредвиденные обстоятельства, несмотря на то что в то время различными революционерами была буквально наполнена Россия.

Во время учебы Лавра Георгиевича в академии ее слушатели, так же как и офицеры армии, интереса к политике не проявляли. Так, А. И. Деникин, также учившийся в то время, в своих мемуарах писал: «Мне никогда не приходилось слышать о существовании в Академии политических кружков или об участии слушателей ее в конспиративных организациях. Задолго до нашего выпуска… тогдашний начальник Академии генерал Драгомиров, беседуя по этому поводу с академистами, сказал им:

– Я с вами говорю, как с людьми, обязанными иметь свои собственные убеждения. Вы можете поступать в какие угодно политические партии. Но прежде чем поступить, снимите мундир. Нельзя одновременно служить своему царю и его врагам. Этой традиции, без сомнения, придерживались и позднейшие поколения академистов».