Текст книги "Легендарный Корнилов. «Не человек, а стихия»"

На полях Маньчжурии

Важным этапом военной биографии Л. Г. Корнилова стала русско-японская война. 27 января 1904 года все офицеры Петербургского гарнизона собрались в залах Зимнего дворца к высочайшему выходу на молебствие о даровании победы русскому оружию. Настроение у большинства было приподнятое. И лишь немногие понимали, в какую трудную войну ввязалась Россия.

Командующим войсками, предназначенными для действий в Маньчжурии, был назначен военный министр А. Н. Куропаткин – человек, безусловно, грамотный, имевший боевой опыт, но не имевший практики командования столь крупными объединениями во время войны. Когда он появился в зале Зимнего дворца, его встретили аплодисментами, и, как пишет военный корреспондент капитан Берг, «имя Куропаткина было у всех на устах». В то же время он отмечал, что сам военный министр был не радостен. «Он шел своей обычной тяжелой походкой, пасмурный, с опущенной вниз головой. В толпе говорили, что сегодня утром, когда стали известны в Петербурге события роковой порт-артурской ночи, он представил государю список лиц, которым могло быть вверено главное начальствование нашими военными силами в войне с Японией. Говорили, что в этом списке свое имя он поставил последним». Но Николай II выбрал именно его.

Полковник Л. Г. Корнилов во время русско-японской войны 1904–1905 гг.

Дело в том, что боевая репутация Куропаткина стояла очень высоко, гораздо выше репутации военного министра и военного администратора. «В той порывистости, с которой, будучи на этом посту, он переходил от одного вопроса к другому, в той массе работы, которую он задавал главным управлениям военного министерства, требуя от них обширных справок то по одному вопросу, то по другому, видели не только большое трудолюбие и энергию, но и порыв к живому ратному делу… Говорили, что он тяготился канцелярским делом, неоднократно просил уволить его с поста военного министра и дать ему разработать план войны, которая угрожала России не далее как через пять лет. И все верили, что он сделает это превосходно…»

Авторитет Куропаткина повысили большие Курские маневры 1902 года, в которых он действовал в качестве командующего Южной армией. Он нанес поражение армии Московской, что укрепило мнение о военном таланте Куропаткина. Один из военных корреспондентов писал:

«Пишущему эти строки пришлось быть на Курских маневрах в той же роли официального военного корреспондента, в какой он отбыл русско-японскую войну, и вместе с Московской армией испытать все неудачи последней. Вместе с большинством офицеров этой армии восхищался он планами Куропаткина, энергией, с которою велся им маневр, и той верностью глаза, с которою он соображал и наносил нам удары в наиболее чувствительные места. Помню, как энергично, как быстро велась им атака в сражении под Костровной, закончившим маневр. Как быстро мы, штаб Московской армии, должны были рассыпаться с пригорка, с которого наблюдали за ходом боя и который оказался неожиданно для нас центром стремления атакующего. А когда по окончании маневра мы стали обмениваться впечатлениями, мы наслушались немало рассказов о той простоте, с которою жил Куропаткин на маневрах, о том неустанном труде, который он нес, подавая пример всему штабу…»

8 февраля 1904 года последовало официальное назначение А. Н. Куропаткина командующим Маньчжурской армией, а 4 октября того же года Алексей Николаевич назначается главнокомандующим вооруженными силами Дальнего Востока. К этому времени японские войска овладели стратегической инициативой. Проиграно было сражение у реки Ялу, при Цзинь-чжоу, Ляоюане. Обе стороны, понеся тяжелые потери во встречном сражении у Шахэ, вынуждены были перейти к обороне. Впервые в мировой военной практике образовался сплошной фронт обороны протяженностью свыше 60 км. Борьба приняла позиционный характер.

Обстановка для русских особенно осложнилась после сдачи генералами А. М. Стесселем и А. В. Фоком Порт-Артура 20 декабря 1904 года (2 января 1905 года по н. с.). Последующая попытка генерала Куропаткина выиграть сражение под Сандепу до подхода 3-й японской армии не увенчалась успехом из-за просчетов в применении сил и средств. Отступила русская армия и после поражения под Мукденом. Все грехи в русско-японской войне, похоже, списали на генерала Куропаткина, и он был снят с поста главнокомандующего. А сама война закончилась позорным для России Портсмутским мирным договором.

Крест за оборону Порт-Артура.

С началом русско-японской войны Корнилов был вызван в Петербург. Но вместо направления в действующую армию он получил назначение на должность штабного столоначальника. Но штабное «счастье» его не прельщало, и он начал добиваться отправки в Маньчжурию. Согласно аттестации подполковника Корнилова на 1904 год, у него «здоровье – хорошее, умственные способности – выдающиеся, нравственные качества – очень хорошие… воли твердой, трудолюбив и при большом честолюбии… вследствие прекрасных способностей, а равно большого самолюбия справится с всякими делами».

В сентябре 1904 года Корнилов был назначен штаб-офицером при управлении 1-й стрелковой бригады Сводно-стрелкового корпуса, с которой и вступил в Маньчжурию.

Корпус прибыл на фронт в конце 1904 года. Бригада Корнилова участвовала в боях при Сандепу и генеральной битве под Мукденом в январе – феврале 1905 года.

Боевое крещение Лавра Георгиевича состоялось под Сандепу. Эта операция была разработана командующим 2-й маньчжурской армией генерал-адъютантом Оскар-Фердинандом Гриппенбергом. План операции был подготовлен в расчете на переход в наступление всех трех русских армий, находившихся в распоряжении главнокомандующего – генерал-адъютанта А. Н. Куропаткина. Но пассивное руководство действиями русских армий генералом Куропаткиным, который не решился не только ввести полностью в дело 1-ю и 3-ю армию, но и в самый ответственный момент остановил наступление 2-й армии, обратило почти выигранное русскими войсками сражение в поражение.

Медаль в память русско-японской войны 1904–1905 гг.

Грамотным и отважным военачальником подполковник Корнилов проявил себя в битве под Мукденом. В жестоких, кровопролитных атаках, по свидетельству сослуживцев, Лавр Георгиевич был в первых рядах. При атаке у деревни Вазые 25 февраля 1905 года Корнилову пришлось заменить растерявшегося командира бригады. Большая часть бригады, считавшаяся погибшей, с честью вышла из безнадежного положения, вынеся большое количество раненых. В своем докладе Корнилов указывал, что «1, 2 и 3-й полки, несмотря на крайнее утомление, большие потери, понесенные в предшествующих боях, недостаток в офицерах… и, наконец, несмотря на панику, охватившую части разных полков, отходивших по этой же дороге, держались на занятой позиции с непоколебимою твердостью под убийственным огнем пулеметов, шимоз и пехоты противника, ясно осознавая необходимость держаться для спасения других».

За этот подвиг Корнилов получил орден Георгия 4-й степени и был произведен в полковники. Нужно отметить, что в то время полковничий чин давал его обладателю права потомственного дворянства, этот статус офицер Корнилов заслужил далеко не сразу.

Накануне большой войны

Вернувшись из Маньчжурии, Корнилов был назначен делопроизводителем 1-го отделения 2-го оберквартирмейстера Главного управления Генерального штаба, отвечавшего за разведывательную службу в южных округах. В этой должности он предпринял ряд инспекционных поездок на Кавказ и в Туркестан. Опираясь на приобретенный опыт, Корнилов добился реорганизации курсов восточных языков в Ташкенте для «обеспечения округа строевыми офицерами, знающими главнейшие языки туземного населения края и соседних стран».

В это время изменились и условия жизни семьи Лавра Георгиевича. Семья проживала в собственной квартире, не особенно экономила в средствах. Подрастали дети – дочь Наташа, сыновья Дима и Юрий.

Появление на свет первого сына принесло огромную радость Лавру и Таисии. Но вдруг последовал тяжелый удар. Накануне 1907 года Дмитрий вдруг заболел менингитом и умер. По словам сестры, «брат дни и ночи не отходил от больного ребенка; он был неутешен в своем горе; привязанность к Диме у него доходила до обожания».

Неприятности преследовали семью Корниловых. В том же 1906 году скончался отец Лавра Георгиевича. В то время его родители проживали в своем доме в Кокпехтах, который в 1902 году помог приобрести им сын. Все последующие годы Корнилов постоянно материально помогал родителям. И вот отца не стало. После его кончины в Петербург переехала мать Лавра Георгиевича, не видевшая его 15 лет. Но столичная суета оказалась для нее слишком тяжелой после тихого уклада провинциальной жизни. Недолго погостив в столице, она снова вернулась в Кокпекты, где и скончалась в 1909 году.

Л. Г. Корнилов в русской миссии в Китае (1907 г.).

Семейные заботы требовали времени. Постоянные, длительные командировки лишь иногда позволяли Лавру Георгиевичу быть в семейном кругу. В эти дни он помогал маленькой Наташе с математикой и французским языком.

Жена стойко переносила все невзгоды офицерской жизни. По воспоминаниям сестры Лавра Георгиевича, Таисия «всю свою жизнь приспособила к укладу натуры брата. Все хозяйственные заботы лежали исключительно на ней». Но сам Корнилов, по ее мнению, «не мог сократить ради семьи свою широкую, могучую натуру… не мог отказаться от государственной работы, родина для него была выше семьи».

Чуть больше года продолжался «петербургский период» в жизни Корнилова. Штабная служба Лавра Георгиевича явно тяготила, и он подал «дерзкий» рапорт о том, что «вследствие отсутствия работы он не считает свое дальнейшее пребывание в Управлении Генерального штаба полезным для родины и просит дать ему другое назначение». «Дерзость» полковнику простили и, согласно предписанию 1-го обер-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба генерал-майора М. В. Алексеева, полковника Корнилова с января 1907 года направили военным агентом в Пекин.

В то время в Китае шли серьезные реформы, в результате которых эта страна все решительнее заявляла о себе в Азии. В книге «Вооруженные силы Китая» Л. Г. Корнилов отмечал, что военно-экономический потенциал страны еще далеко не использован, а людские резервы огромны: «Будучи еще слишком молодой и находясь в периоде своего формирования, армия Китая обнаруживает еще много недостатков, но… представляет уже серьезную боевую силу, с существованием которой приходится считаться как с вероятным противником».

Л. Г. Корнилов среди представителей дипломатических миссий. Китай (1907 г.)

Но и на этот раз не обошлось без скандала. В Пекине вспыхнул конфликт Корнилова с чиновниками Министерства иностранных дел. Первый секретарь посольства Б. К. Арсеньев обвинил военного агента в отсутствии информации о работе разведки в Китае, самоуправстве и нарушениях дипломатического этикета. Корнилов заявил о невозможности согласовывать каждый шаг с вышестоящими инстанциями и намерении работать самостоятельно. Таким образом, повторился конфликт, подобный кашгарскому. Но на этот раз Корнилов продолжил службу в Пекине, а Арсеньев был отозван из Китая в Россию.

Летом 1910 года, сдав должность военного агента, Корнилов по собственной инициативе поехал в Россию через Монголию и Восточный Туркестан. Общая протяженность такого маршрута достигала 6 тысяч верст. В пути следования опытный взгляд разведчика отметил слабость китайских гарнизонов на юго-восточной границе России и враждебное отношение монгольских князей к китайским чиновникам. Поехал самостоятельно он еще и потому, что этот путь проходил через знакомые Кашгар и Зайсан, где Корнилов надеялся повстречаться с родными.

В декабре 1910 года Корнилов вернулся в Петербург, где получил назначение на должность командира 8-го пехотного Эстляндского полка. Этот полк входил в состав Варшавского военного округа и прикрывал крепость Новогеоргиевск. Но и в этой должности Лавр Георгиевич проработал не долго. В Генеральном штабе за ним закрепился авторитет знатока азиатского региона. Поэтому командующий Заамурским округом пограничной стражи генерал-лейтенант Е. И. Мартынов (сослуживец еще по русско-японской войне) предложил Корнилову генерал-майорскую должность с жалованьем в 14 тысяч рублей в год в Корпусе пограничной стражи, которая в то время состояла в ведении Министерства финансов.

Полковник Л. Г. Корнилов во время поездки в Китай (1907 г.).

Он согласился и был переведен в Заамурский округ пограничной стражи с назначением командиром 2-го отряда, состоявшего из двух пехотных и трех конных полков. Казалось, уйдут в прошлое бесконечные командировки и явится, наконец, семейный покой и служебная стабильность.

26 декабря 1911 года Л. Г. Корнилов был произведен в генерал-майоры и отправился в Харбин. «Я прокомандовал Отрядом, что соответствует дивизии, почти два года, – писал он позднее сестре, – и чувствовал себя отлично: обстановка самая военная, отряд большой – пять полков военного состава, в том числе три конных, хорошее содержание и отличная квартира».

Л. Г. Корнилов в период службы в Заамурском округе пограничной стражи (1912 г.).

Однако и там покой длился недолго. «В конце 1913 года у нас в округе начались проблемы по части довольствия войск, стали кормить всякою дрянью, – говорится далее в письме Лавра Георгиевича. – Я начал настаивать, чтобы довольствие войск было поставлено на других основаниях, по крайней мере у меня в отряде. Мартынов поручил мне произвести расследование… В результате открылась такая вопиющая картина воровства, взяточничества и подлогов, что нужно было посадить на скамью подсудимых все хозяйственное управление округа во главе с помощником начальника округа генералом Савицким. Но последний оказался интимным другом премьер-министра Коковцова (он же министр финансов и шеф корпуса пограничной стражи. – Авт.) и генерала Пыхачева, которые во избежание раскрытия еще более скандальных дел потушили дело. В результате Мартынова убрали, а я, несмотря на заманчивые предложения Пыхачева, плюнул на пограничную стражу и подал рапорт о переводе в армию». В довершение этого эпизода нужно сказать, что высочайшее повеление о прекращении следственного производства последовало в феврале 1913 года. Несмотря на это, командующий войсками округа генерал Мартынов подал в отставку и, сняв мундир, опубликовал некоторые материалы следствия, за что был предан суду.

Генерал-майор Л. Г. Корнилов был возвращен в военное ведомство с назначением командиром 1-й бригады 9-й Сибирской стрелковой дивизии, расквартированной на острове Русский во Владивостоке. «Лично я здешними местами очень доволен, – писал он. – Тяжеловато, но зато приволье и дело живое; у нас, несмотря на суровые холода, всю зиму шли маневры, боевые стрельбы и пр., а я до всего этого большой охотник». И несколько ниже: «Условия весьма тяжелые, занимаем небольшую квартирку в недостроенном доме, квартира сырая, климат здесь суровый, крайне резкий. Таиса и Юрка стали болеть».

Лавр Георгиевич начал хлопотать о переводе в Европейскую Россию. Такая возможность появилась в начале 1914 года. Были предложения продолжить работу в Главном управлении Генерального штаба. «Но в канцелярию меня не особенно тянет», – признавался он, а строевую должность не предлагали.

Через несколько месяцев после этого письма началась Первая мировая война, резко поменявшая все планы и саму жизнь.

Глава вторая
Превратности судьбы

В Карпатах

19 июля 1914 года, в день объявления Германией войны России, генерал-майор Корнилов в соответствии с мобилизационным предписанием убыл на Юго-Западный фронт. Проехав через всю страну от берегов Тихого океана до Карпат, он в августе того же года прибыл на театр военных действий и вступил в командование 2-й бригадой 49-й пехотной дивизии.

В декабре 1914 года Лавр Георгиевич получил назначение на должность командира 48-й пехотной дивизии 24-го корпуса 8-й армии. Корпусом командовал генерал от кавалерии Афанасий Андреевич Цуриков. Это был хорошо подготовленный, грамотный в военном отношении офицер. Он окончил Николаевское кавалерийское училище и Николаевскую академию Генерального штаба. После окончания академии командовал кавалерийскими полком, бригадой и дивизий. 24-й пехотный корпус под свое командование получил в январе 1914 года, и за оставшиеся до начала войны месяцы успел провести ряд мероприятий по боевому сколачиванию его соединений. В то же время, как кавалерийский начальник, Афанасий Андреевич с определенным пренебрежением относился к пехоте, плохо знал ее тактику и явно недооценивал боевые возможности. Проблема усугублялась и тем обстоятельством, что командующий 8-й армией генерал от кавалерии А. А. Брусилов был также чисто кавалерийским военачальником и в связи с маневренным характером начала Первой мировой войны основную ставку делал на кавалерию.

Л. К. Корнилов – начальник 48-й пехотной дивизии (1914 г.).

Доверенная под командование Л. А. Корнилову 48-я дивизия была пехотной. В ее составе находились овеянные славой Румянцева и Суворова 189-й Измаильский, 190-й Очаковский, 191-й Ларго-Кагульский и 192-й Рымникский полки. Но так как пехота могла передвигаться только пешим порядком, то маневренность этого соединения, по сравнению с кавалерией, была намного ниже. Тем не менее, ведя наступление в рамках Галицийской битвы, 20 августа соединения 24-го корпуса заняли город Галич.

Правда, командующий 8-й армией генерал А. А. Брусилов в своих мемуарах указывает другую дату. Он пишет: «22 августа мною было получено донесение командира 24-го корпуса, что сильно укрепленный Галич без всякого сопротивления был им взят с захватом всей тяжелой артиллерии и разных запасов, которые были там сосредоточенны». Возможно, это время потребовалось для того, чтобы доставить это донесение со штаба корпуса в Боброк, где в то время располагался штаб 8-й армии?

После этого войска 8-й армии, выдвинутые к западу от Львова, заняли исходное положение для штурма Гродекской позиции. 24-му корпусу было приказано, оставив небольшой гарнизон в Галиче, остальными силами форсированным маршем двигаться на соединение с остальными войсками армии для занятия района на ее левом фланге. Его головные части попутно принимали участие во взятии Миколаева (24 августа), и к 27 августа весь корпус успел занять исходное положение для наступления в указанном районе.

К 28 августа обстановка в полосе 8-й армии складывалась следующим образом. Противник, отступавший от Львова, остановился на Гродековской позиции на правом берегу Верешицы. К тому времени с глубины территории Австро-Венгрии к этой позиции противником были выдвинуты резервы и переброшены войска с других направлений. Однако о составе и численности этих войск русскому командованию известно не было.

О том, как развивались события, позже А. А. Брусилов писал: «Я считал, однако, что подкрепления должны были быть серьезными и что противник… вероятно, сам перейдет в наступление. Являлся вопрос, при подобной обстановке переходить ли мне в наступление или принять оборонительный бой. По моему неизменному правилу, которого я держался до конца кампании, поскольку это было хотя мало-мальски возможно, я решил перейти в решительное наступление. С рассвета 28 августа, зная, что противник, по всей вероятности, обладает значительно большими силами, чем я, и сам может перейти в наступление, я решил двинуть свои войска, ибо считал для себя более выгодным втянуться во встречный бой…

В действительности австрийцы того же 28 августа тоже перешли в наступление, и получился тот встречный бой, который я и предвидел. На всем фронте 8-й армии силы противника, по сравнению с нашими, оказались подавляющими, а кроме того, он значительно превосходил нас количеством тяжелой артиллерии. На всем фронте с рассвета завязался жестокий бой… В первый день сражения … на левом фланге против 24-го корпуса были направлены главные силы противника. К вечеру выяснилось, что потери наши велики, вперед продвинуться сколько-нибудь значительно мы не могли, и все корпусные командиры доносили, что окапываются, причем некоторые из них прибавляли, что сомневаются в возможности удержаться на месте против подавляющих сил противника… По взятым пленным можно было считать, что против 8-й армии находится не менее семи корпусов, то есть почти вдвое больше сил, чем те, которыми я располагал. В частности 24-й корпус, упиравшийся своим левым флангом в Миколаев… значительно вылез вперед и охватывался австрийцами».

Итак, проведем краткий разбор действий командующего 8-й армией генерала А. А. Брусилова накануне и 28 августа. По сухой логике военного искусства он допустил грубейшую ошибку. Зная о превосходстве противника в силах и средствах и готовности его вести наступление, тем не менее Брусилов решил свои соединения бросить во встречный бой. Но, как известно, во встречном бою победу одерживает тот, кто лучше знает обстановку и имеет превосходство в силах и средствах. Такую ошибку мог допустить только кавалерист Брусилов, делавший ставку на высокоманевренные действия, в том числе и в случае отхода. Но пехота на такие действия не была способна. Таким образом, не обладая нужными факторами для достижения успеха во встречном бою и приняв подобное решение, Брусилов заранее обрекал свои войска на поражение.

Опираясь на мемуары А. А. Брусилова, посмотрим, как развивались события в дальнейшем. На следующий день он приказал войскам правого фланга и центра армии оставаться на своих местах, а левому флангу и особенно 48-й пехотной дивизии Л. Г. Корнилова «отойти с таким расчетом, чтобы занять высоты севернее Миколаева». На помощь 24-му корпусу с района Стрия была направлена Вторая сводная казачья дивизия.

Предстояли напряженные оборонительные бои, ведение которых требовало напряжения всех сил и средств. Но в ночь на 29 августа Брусилов получил телеграмму от командующего Юго-Западным фронтом генерала Н. И. Иванова, «что тратить боевые припасы, в особенности артиллерийские снаряды, следует очень осторожно, ибо в запасе их мало».

В 3 часа 29 августа в штаб к Брусилову прибыл начальник штаба 24-го корпуса генерал-майор Трегубов с просьбой разрешить 24-й пехотной дивизии остаться на занимаемых ею позициях и не отходить на высоты севернее Миколаева. К тому времени телефонная связь между штабами 8-й армии и 24-го армейского корпуса была нарушена, и Брусилов не знал о событиях, происходивших в полосе этого соединения. Поэтому, выслушав предложения Трегубова, он в первую очередь спросил его о том, почему командир корпуса не выполнил приказ командующего армией, полученный им еще в 21 час 28 августа. «На это мне начальник штаба корпуса ответил, что он диспозицию (приказ командующего армией. – Авт.) генералу Цурикову не докладывал, а приехал по просьбе начальника (48-й. – Авт.) дивизии генерала Корнилова». Услышав такой ответ, А. А. Брусилов «за совершенное преступление на поле сражения» снял Трегубова с занимаемой должности и пообещал предать его суду. При этом он приказан генералу Баиову немедленно выехать в 24-й корпус и принять должность начальника его штаба.

В этот день, 29 августа, левый фланг 8-й армии «к сожалению, потерпел крушение. 48-я пехотная дивизия была охвачена с юга, отброшена за реку Шерик в полном беспорядке и потеряла 26 орудий. (реально – 17 орудий. – Авт.). Неприятель на этом фланге продолжал наступление, и если бы ему удалось продвинуться восточнее Миколаева с достаточными силами, очевидно, что армия была бы поставлена в критическое положение».

По приказу Брусилова в район Миколаева также была направлена 12-я кавалерийская дивизия генерала А. М. Каледина. Чтобы остановить наступление противника, Каледин приказал спешиться трем полкам и занять оборону. Но так как даже эти силы не могли остановить наступление австрийцев, то Каледин решился на крайнюю меру и приказал контратаковать их в конном строю силами своего резерва (семь эскадронов). «Эта контратака спасла положение, – пишет Брусилов. – Наступавшие австрийцы в полном беспорядке ринулись назад и затем ограничились стрельбой на месте, но уже в наступление более не переходили». Но и в этом случае он не удержался от того, чтобы не упрекнуть генерала Каледина в том, «что он вначале спешил семнадцать эскадронов». По мнению командующего 8-й армией, лучше было бы, «выбрав момент, атаковать австрийцев всеми 24-мя эскадронами в конном строю».

Поздно вечером 30 августа австрийцы вновь перешли в наступление, «но далеко не решительное и более шумное, чем сильное». Это наступление, как выяснилось позже, было только имитацией накануне предстоящего отхода. В ночь с 30 на 31 августа противник начал отход в западном направлении. Войска 8-й армии, обессиленные предыдущими боями, не имели сил для преследования врага.

Тяжелые бои в полосе Юго-Западного фронта и его 8-й армии продолжались. 6 сентября противник нанес очередной удар по 24-му стрелковому корпусу, в состав которого входила и 48-я пехотная дивизия. Упираясь левым флангом в Миколаев, правым флангом корпус выдвинулся вперед и был охвачен австрийцами. Их атаки следовали одна за другой. Создалась угроза прорыва обороны на фланге 48-й дивизии. В этот момент генерал Корнилов лично повел в контратаку последний свой резерв – пехотный батальон, усиленный пулеметной командой. На короткое время он остановил противника. Но вскоре вновь обойденная 48-я дивизия вынуждена была отойти, оставив неприятелю пленных и орудия.

Неудачные действия дивизии генерал А. И. Деникин, командовавший в то время соседней 4-й бригадой, в мемуарах объясняет тем, «что дивизия и ранее не отличалась устойчивостью. Очень скоро, – продолжает он, – в руках Корнилова она стала прекрасной боевой частью». В последующем, командуя взаимодействующими соединениями, генералы неоднократно встречались. И тогда уже Антон Иванович Деникин отметил такие черты Корнилова, как «умение воспитывать войска, личную его храбрость, которая страшно импонировала войскам и создавала ей среди них большую популярность, наконец, – высокое соблюдение воинской этики в отношении соратников – свойство, против которого часто грешили многие начальники».

В ноябре 1914 года 48-я пехотная дивизия генерала Л. Г. Корнилова пробилась в Венгрию. Бок о бок с ней действовала и 4-я стрелковая бригада генерала А. И. Деникина. Думается, что если бы их прорыв развили главные силы 8-й армии, то результат проходившей тогда Галицийской битвы был бы куда более значителен. Но прорыв Корнилова и Деникина не смог поддержать командир 2-й Сводной казачьей дивизии генерал Павлов, шедший за ними во втором эшелоне армии. Вместо того чтобы, вырвавшись на оперативный простор Венгерской равнины, с ходу взять слабо прикрытый Будапешт, а затем создать непосредственную угрозу Вене, соединения 8-й армии по приказу генерала Н. И. Иванова повернули на север. В итоге инициатива в Венгрии была утеряна. Опомнившиеся австрийцы и пришедшие им на помощь германцы дружно навалились на дивизию Корнилова и бригаду Деникина.

Австрийцы на Ужокском перевале

Вечером 27 ноября поступил приказ на отход 48-й дивизии в северо-западном направлении. Ей пришлось отступать по единственно свободной крутой горной дороге, занесенной снегом. Австрийцы перерезали путь у местечка Сины. Чтобы дать возможность своей артиллерии пройти через селение, Корнилов, собрав до батальона пехоты, повел его в контратаку. На другой день дивизия прорвалась из кольца окружения, не оставив противнику ни одного орудия и приведя с собой более двух тысяч пленных.

Позже об этих событиях генерал А. И. Деникин писал следующим образом: «Ген. Брусилов питал враждебные чувства к ген. Корнилову… В своих воспоминаниях, написанных при большевиках, Брусилов возвел на 24-й корпус и в особенности на Корнилова несправедливые обвинения. 24-му корпусу якобы было приказано им «не спускаться с перевалов». Корнилов же «из-за жажды отличиться и горячего темперамента… по своему обыкновению, не исполнил приказа своего корпусного командира и, увлекшись преследованием, попал в Гуменное, где был окружен и с большим трудом пробился обратно, потеряв 2 тысячи пленными, всю артиллерию и часть обоза»… Брусилов, по его словам, хотел предать Корнилова военному суду, но по просьбе командира корпуса генерала Цурикова ограничился выговором в приказе… им обоим».

Оценивая сложившуюся ситуацию, А. И. Деникин считал, что причина поражения дивизии Корнилова заключалась в том, что «войска 24-го корпуса проникли глубоко в расположение противника… Операция сулила большой успех, но над ней уже нависла катастрофа. Движение дивизии Корнилова почему-то ничем не было обеспечено с востока, с этой стороны чем дальше уходил, тем больше угрожал ему удар во фланг и тыл… Опасность положения 48-й дивизии сознавал и Цуриков и снесся с Брусиловым по телефону в ночь на 23 ноября. Брусилов в этом разговоре неожиданно заявил, что движение на Гуменное вовсе не входит в его расчеты, и приказал было отозвать дивизию обратно на перевал, но после взволнованного доклада Цурикова решение свое отменил. И Корнилову приказано было занять Гуменное. Но Брусилов и теперь ничего не предпринял для обеспечения этого движения с фланга. Между тем у него были свободные части за Ростокским перевалом и на соседнем Ужокском перевале (восточнее), которые можно было вовремя использовать. Наконец, за 48-й дивизией шла конная дивизия (2 казачьих полка), которая почти не принимала участие в операции, и, несмотря на многочисленные просьбы Цурикова, не была ему подчинена.

И австрийцы обрушились с востока… 24 ноября дивизия Корнилова была отрезана от Росток… 25 ноября Гуменное было атаковано с запада.

По приказу армии, передав Гуменное подошедшим на помощь частям 49-й дивизии, Корнилов тремя полками вступил в бой с полуторами дивизиями противника у Такошан. 26 и 27 шли тяжелые бои. Командир корпуса, считая положение безнадежным, просил Брусилова об отводе дивизии по свободной еще горной дороге на северо-запад. Но получил отказ. 48-я дивизия, уже почти в полном окружении, изнемогала в неравном и непрерывном бою…

Пленные австрийцы у русского костра.

27-го вечером пришел, наконец, приказ корпусного командования – 48-й дивизии отходить на северо-запад. Отходить пришлось по ужасной, крутой горной дороге, занесенной снегом, но единственной свободной. Во время этого отступления австрийцы вышли наперерез у местечка Сины, надо было принять бой на улицах его и, чтобы выиграть время для пропуска через селение своей артиллерии, Корнилов, собрав все, что было под рукой, какие-то случайные команды и роту саперов, лично повел их в контратаку. На другой день дивизия выбилась, наконец, из кольца, не оставив противнику ни одного орудия (потеряны были только два зарядных ящика) и приведя с собой более 2000 плоенных».