Текст книги "Легендарный Корнилов. «Не человек, а стихия»"

– К чему эти переживания вновь, – подумал я, упустив из виду, что депутатам неизвестно решение государя, уже принятое днем, за много часов до их приезда».

В это время плавная речь Гучкова была перебита голосом государя.

– Сегодня в 3 часа дня я уже принял решение о собственном отречении, которое и остается неизменным. Вначале я полагал передать престол моему сыну Алексею, но затем, обдумав положение, переменил свое решение и ныне отрекаюсь за себя и своего сына в пользу моего брата Михаила… Я желал бы сохранить сына при себе и вы, конечно, поймете, – произнес он, волнуясь, те чувства, кои мною руководят в данном желании».

Содержание последних слов было для генерала Рузского и меня полной неожиданностью! Мы переглянулись, но, очевидно, ни он, ни тем более я не могли вмешаться в разговор, который велся между государем и членами законодательных палат и при котором мы лишь присутствовали в качестве свидетелей.

К немалому моему удивлению, против решения, объявленного государем, не протестовал ни Гучков, ни Шульгин…»

Сам Николай по итогам дня записал в дневнике: «…В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!»

Итак, время императорской России навсегда было закончено. К власти в России приходит Временное правительство во главе с князем Г. Е. Львовым. Министром иностранных дел назначается П. Н. Милюков, министром юстиции А. Ф. Керенский, военным и морским министром А. И. Гучков.

Новые назначения

2 марта по просьбе председателя Государственной думы М. В. Родзянко Николай II одновременно с отречением от престола подписывает приказ о назначении генерала Л. Г. Корнилова командующим Петроградским военным округом. Это означало, что генерал не только принял сторону Временного правительства, но и выступил в качестве врага самодержавия. О том, каковы были в тот период политические взгляды Лавра Георгиевича, в своих воспоминаниях В. Б. Станкевич пишет: «В исполнительном комитете он говорил, что является противником царского режима. Я не думаю, чтобы Корнилов унизился до притворства. Несомненно, он сочувствовал реформаторским стремлениям. Но также несомненно, что он не был демократом, в смысле предоставить власть народу: как всякий старый военный, он всегда был подозрительно настороже по отношению к солдату и «народу» вообще: народ славный, что и говорить, но надо за ним присматривать, не то он избалуется, распустится. Против царского строя он был именно потому, что власть начинала терять свой серьезный, деловитый характер. Хозяин был из вон рук плох и нужен был новый хозяин, более толковый и практичный».

Деятельность первого «революционного» командующего Петроградским военным округом пришлось начать с «акции», о которой он потом не любил вспоминать, но которую не очень-то склонны были забыть некоторые монархисты. Через три дня после приезда в Петроград (8 марта) Корнилов в сопровождении группы офицеров своего штаба прибыл в Царское Село и арестовал императрицу Александру Федоровну (арестованный Николай II в это время находился на пути из Могилева в Царское Село). В интервью петроградским газетам Лавр Георгиевич говорил, что он действовал по указанию военного министра А. И. Гучкова, который руководствовался определенным политическим расчетом, так как арест императрицы командующим военным округом должен был произвести, по его мнению, на солдатскую массу впечатление полного разрыва нового командования со старым режимом.

Л. Г. Корнилов – командующий войсками Петроградского военного округа.

Став командующим войсками Петроградского военного округа, Лавр Георгиевич оказался в положении человека, который за все несет ответственность, но не может принять какого-либо самостоятельного решения. Знаменитый «Приказ № 1» Петроградского совета связал его по рукам и ногам. Он отменял отдание воинской чести и титулование. Генерал перестал быть «вашим превосходительством». Солдат не являлся больше «нижним чином» и получил права, которыми революция успела наделить население страны. Наконец, во всех частях выбирались комитеты и депутаты в местные Советы. Приказ оговаривал, что в «своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам».

Но Корнилов вскоре понял, что теперь офицерам будет очень трудно подчинять своей воле и держать в повиновении вооруженных людей. Страна теряла армию и начинала падать в пропасть. «Никто не желал нести службу, дисциплина упала до нуля, офицеры не могли сказать слова без риска угодить на штыки, – писал он. – Митинги и пьянство – вот что составляло быт петроградского военного округа. Двоевластие – Петросовет и Временное правительство путаются в собственных распоряжениях, никто не желает исполнять их, кругом сущая анархия».

Корнилов по просьбе Временного правительства попробовал пресечь вспыхнувшие в столице беспорядки традиционным способом борьбы с мятежами. Он вывел в центр города сохранивших дисциплину юнкеров Михайловского артиллерийского училища. Но некоторыми членами Временного правительства это было воспринято как очевидная угроза применения оружия против разгулявшихся тыловиков. Его одернули: «Нельзя – ведь у нас свобода!».

23 апреля Лавр Георгиевич направил военному министру рапорт с просьбой вернуть его в действующую армию. А. И. Гучков посчитал целесообразным назначить его на должность командующего войсками Северного фронта, освободившуюся после увольнения генерала Н. В. Рузского. Однако Верховный главнокомандующий генерал М. В. Алексеев категорически возражал против такого решения, сославшись на недостаточный командный стаж Корнилова и «неудобство обходить старших начальников – более опытных и знакомых с фронтом, как, например, генерала А. Драгомирова». В итоге 29 апреля А. И. Гучков подал в отставку «из-за полного неподчинения ему армии», а в начале мая Корнилов получил назначение на должность командующего 8-й армии Юго-Западного фронта.

Л. Г. Корнилов, апрель 1917 г.

«Знакомство нового командующего с личным составом началось с того, – вспоминал впоследствии офицер разведывательного отдела штаба этой армии капитан М. О. Неженцев, – что построенные части резерва устроили митинг и на все доводы о необходимости наступления указывали на ненужность продолжения «буржуазной» войны, ведомой «милитарищиками»… Когда генерал Корнилов, после двухчасовой бесплодной беседы, измученный нравственно и физически, отправился в окопы, здесь ему представилась картина, какую вряд ли мог предвидеть любой воин эпохи. Мы вошли в систему укреплений, где линии окопов обеих сторон разъединялись, или, вернее сказать, были связаны проволочными заграждениями…

Появление генерала Корнилова было приветствуемо… группой германских офицеров, нагло рассматривавших командующего русской армией. За ними стояло несколько прусских солдат… Генерал взял у меня бинокль и, выйдя на бруствер, начал рассматривать район будущих боевых столкновений. На чье-то замечание, как бы пруссаки не застрелили русского командующего, последний ответил: «Я был бы бесконечно счастлив – быть может хоть это отрезвило бы наших солдат и прервало постыдное братание».

Митинг братания на фронте.

На участке соседнего полка командующий армией был встречен… бравурным маршем германского егерского полка, к оркестру которого потянулись наши «братальщики» – солдаты. Генерал со словами – «это измена!» – повернулся к стоящему рядом с ним офицеру, приказав передать «братальщикам» обеих сторон, что если немедленно не прекратится позорнейшее явление, он откроет огонь из орудий. Дисциплинированные германцы прекратили игру… и пошли к своей лини окопов, по-видимому, устыдившись мерзкого зрелища. А наши солдаты еще долго митинговали, жалуясь на «притеснения контрреволюционными начальниками их свободы».

В Петрограде генерал Корнилов познакомился с сыном русского адмирала В. С. Завойко, которому было 42 года. Он закончил Царскосельский лицей, перепродажей польских земель быстро нажил значительное состояние и сделался собственником крупного имения в Подольской губернии. Позже Завойко направил свою деятельность на нефтяные сделки и банковские операции. Создав хороший капитал, после Февральской революции он, отлично владевший пером, начал издавать в столице еженедельный журнал «Свобода в борьбе». Корнилову нравились его публикации. После встречи с Лавром Георгиевичем Завойко зачислился добровольцем в одну из дивизий, но реально он остался при штабе 8-й армии в качестве ординарца Корнилова. Лавр Георгиевич поручал ему составление тех документов, которые требовали литературного изложения материала. Влияние Завойко распространялось, конечно, и на политическое содержание документов. Вскоре он сделался буквально правой рукой генерала Корнилова и стал организатором его рекламы в стране.

Через несколько дней после вступления Корнилова в должность на его стол легла записка капитана М. О. Неженцева. В ней излагались соображения «о причинах, пассивности армии и мерах противодействия ей». Корнилов вызвал капитана на беседу. Поблескивая стеклами пенсне, щурясь и «по-гвардейски» растягивая слова, офицер увлечение развивал свои планы спасения армии. В результате главное, что он предлагал – решительные меры, исходящие от «верховной власти» и разумное проявление инициативы «снизу». Корнилова захватили эти идеи. В 20-х числах мая Неженцев начал формирование 1-го ударного полка, названного «корниловским», с тем чтобы тот своим примером внес перелом в настроение на фронте. В стальных касках, с черно-красными погонами, с эмблемой на рукаве, изображавшей череп над скрещенными мечами, корниловцы одним своим видом должны были наводить страх на тех, кто подвергся влиянию «анархии» и «разложения». Фактически же им отводилась роль преторианцев командующего армией.

Такую же роль стал играть и так называемый Текинский полк, состоявший главным образом из туркмен. Текинцы превратились в его личный конвой. В белых папахах и малиновых халатах, с огромными кинжалами на поясе, они производили достаточно грозное впечатление.

Генерал Алексеев

После перемены власти в стране в условиях ведения войны остро встал вопрос о назначении нового Верховного главнокомандующего. Некоторое время этот вопрос оставался как бы открытым, так как эту должность временно исполнял генерал М. В. Алексеев. Но так долго продолжаться не могло. В связи с событиями последних дней в Ставку со всех фронтов и армий постоянно поступали различные вопросы, решение которых требовало единоличной власти.

Придя к власти при поддержке М. В. Алексеева, Временное правительство, безусловно, в качестве кандидата на пост Верховного поддерживало его кандидатуру. Но Временный комитет Государственной думы на этот счет имел свое мнение, и предлагал кандидатуру генерала А. А. Брусилова. В обоснование этого предложения 18 марта Родзянко отправил министру-председателю Временного правительства князю Г. Е. Львову письмо, в котором давался нелестный для Михаила Васильевича отзыв, и делался вывод о том, что он по ряду моментов не подходит для поста Верховного главнокомандующего. И уже утром следующего дня Временный комитет думы рассмотрел этот вопрос, и постановил: «Признать, что в интересах успешного ведения войны представляется мерой неотложной освобождение генерала Алексеева от обязанностей верховного главнокомандующего, что желательным кандидатом (по рекомендации Родзянко) является генерал Брусилов». При этом подчеркивалось, что «общее руководство ведением войны, за исключением стратегии, управления и командования всеми сухопутными и морскими силами, должно быть сосредоточено в руках Временного правительства».

Однако Временное правительство твердо стояло за кандидатуру генерала М. В. Алексеева. Причин этому было несколько. Главной из них было то, что сказывалась достаточно продолжительная по времени совместная работа многих членов будущего Временного правительства с Алексеевым, как начальником штаба Верховного, доказавшим свою преданность в деле отречения императора. Кроме того, это было и своего рода противодействие мнению председателя Думы, о плохих взаимоотношениях которого с Алексеевым было известно в правительственных кругах.

Окончательное решение, конечно, могло быть принято в узком кругу заинтересованных лиц. Но время было другое, и для того чтобы придать своему кандидату видимость «всенародно избранного» вождя, было решено поиграть в демократию и провести широкий опрос мнений. С этой целью военный и морской министр Временного правительства А. И. Гучков направил всем командующим войсками фронтов и армий следующую телеграмму: «Временное правительство, прежде чем окончательно решить вопрос об утверждении верховным главнокомандующим генерала Алексеева, обращается к вам с просьбой сообщить вполне откровенно и незамедлительно ваше мнение об этой кандидатуре».

Генерал М. В. Алексеев.

Фронтовой генералитет, целиком занятий оперативными вопросами, был слишком далек от той большой политики, которая в то время «варилась» в Петрограде.

При этом командующие фронтами и армиями хорошо понимали значимость жесткого и непрерывного управления войсками, а также то, что осуществлять такое управление может далеко не каждый человек. Поэтому большинство генералов ответило на запрос военного министра полным согласием. Но нашлись и такие, которые не только уклонились от прямого ответа, но и высказали определенные опасения. Так, весьма уклончиво позвучал ответ генерала В. Н. Рузского, который прислал телеграмму следующего содержания: «По моему мнению, выбор верховного должен быть сделан волею правительства. Принадлежа к составу действующей армии, высказываться по этому вопросу для себя считаю невозможным». Командующий 1-й армией генерал от кавалерии А. И. Литвинов писал: «Наилучшей комбинацией было бы назначение Верховным главнокомандующим генерала Рузского, а генерала Алексеева его начальником штаба. Если это невозможно, то желательно назначение генерала Алексеева Верховным». Командующий 10-й армией генерал от инфантерии В. Н. Горбатовский ответил: «Затрудняясь указать на другое лицо, вынужден остановиться на Алексееве». «По своим знаниям подходит вполне, – телеграфировал генерал А. А. Брусилов, – но обладает важным недостатком для военачальника – отсутствие силы воли и здоровья после перенесенной тяжелой болезни». Интересен в плане нейтральности, но с определенным подтекстом, ответ командующего 6-й армии генерала от инфантерии С. А. Цурикова: «Генерала Алексеева непосредственно знаю мало. В общем управлении операциями русских армий за последние полтора года трудно усмотреть какой-либо определенный, настойчиво проводимый стратегический план, но чем это обусловливалось и в какой мере к этому причастен генерал Алексеев, судить не имею данных…». Командующий 5-й армией генерал А. М. Драгомиров высказал опасение, что «вряд ли генерал Алексеев способен воодушевить армию, вызвать на лихорадочный подъем», но затем резюмировал: «затрудняюсь указать кого-либо другого, способного стать всеми признанным вождем народной армии». Командующий 2-й армией генерал от инфантерии Ю. Н. Данилов был еще более категоричен. Он ответил, что признает генерала Алексеева «отменным начальником штаба Верховного главнокомандующего. Но боевой репутации в войсках генерал Алексеев не имеет и имя его среди них популярностью не пользуется».

Верховный главнокомандующий генерал М. В. Алексеев объезжает войска.

Таким образом, этим опросом уже Временным правительством было положено начало тому «демократическому» процессу в формировании командных кадров, который в конце концов привел к выборности командиров их подчиненными, солдатским самосудам и анархии. Но тогда, в марте 1917 года, это явление было новым и казалось многообещающим. Правительство якобы предоставляло право военным самим выбрать себе Верховного главнокомандующего, а значит – разделить с ним ответственность в случае неудач на фронте. За собой же оно только оставляло право контроля и спроса без личной ответственности за случившееся.

После дискуссии в правительственных и парламентских кругах, опроса мнений высшего военного руководства ничто не мешало Временному правительству назначить генерала М. В. Алексеева первым демократично избранным Верховным главнокомандующим, поставив его во главе многомиллионной воюющей российской армии, уже зараженной вирусом революции и разложения.

Временное правительство.

Для официального назначения на должность генерал М. В. Алексеев был приглашен в Петроград, где он должен был предстать перед членами Временного правительства и депутатами Государственной думы для того, чтобы получить указания в отношении дальнейших действий. Л. Г. Корнилову было поручено организовать его встречу, размещение и сопровождение.

Лавр Георгиевич встретил Михаила Васильевича на вокзале, где в соответствии с рангом прибывшего заранее были построены почетный караул и военный оркестр. Правда, с последним возникла неувязка. Обычно при встрече Верховного играли «Боже, царя храни». Теперь же никто толком не знал, что надлежит играть в таких случаях. Посоветовавшись накоротке, решили сыграть отрывок из оперы «Иван Сусанин».

Весь тот день Корнилов провел рядом с Алексеевым, и впервые получил возможность близко познакомиться с этим человеком. Интерес его к Михаилу Васильевичу был не случайный. В определенной степени командующий войсками Петроградского военного округа подчинялся Верховному главнокомандующему и напрямую зависел от него. Во-вторых, из распространявшиеся информации Корнилов достаточно многого знал о личности Алексеева, и в определенной степени даже видел в нем родственную душу. Два эти фактора были слишком важными для того, чтобы ими пренебрегать в столь смутное время.

По своему происхождению М. В. Алексеев как нельзя лучше отвечал тем требованиям, которые выдвигали демократы к высшим руководителям революционного общества. Он происходил из самых низов российского общества – был сыном солдата, который в результате многолетней службы получил офицерский чин. Сам Михаил Васильевич родился 3 (13) ноября 1857 года в одной из заброшенных деревень Тверской губернии. Но затем, как сын офицера, он смог закончить Тверскую классическую гимназию, Московское юнкерское пехотное училище и Николаевскую академию Генерального штаба.

По служебной линии Алексеев также прошел достаточно тернистый путь. Буквально сразу же после окончания юнкерского училища он попал на войну с турками, и за личную храбрость был удостоен первых боевых наград. В период русско-японской войны генерал-майор М. В. Алексеев уже был генерал-квартирмейстером 3-й Маньчжурской армии. Таким образом, он имел боевой опыт как на тактическом, так и на оперативном уровнях.

Послужной список Алексеева в мирное время также был достаточно внушительным. Он преподавал в Николаевском кавалерийском училище, был начальником штаба армейского корпуса, а с 1895 года – начальником одного из отделов Главного штаба. В последней должности, как отмечал один из его сослуживцев генерал Александр Сергеевич Лукомский, «он стал постоянным участником и ближайшим помощником генерала Ф. Ф. Палицына (в то время начальника Главного штаба) на всех полевых поездках… Отличаясь громадной работоспособностью, Алексеев являлся образцом, по которому старались равняться и другие участники полевых поездок». В это же время Михаил Васильевич параллельно преподавал в Николаевской академии Генерального штаба. С 1906 года в течение последующих пяти лет М. В. Алексеев вначале занимал должность обер-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба, затем был назначен начальником штаба Киевского военного округа. Перед самой войной он был назначен командиром 13-го армейского корпуса.

Первая мировая война для немолодого уже М. В. Алексеева стала очередным трамплином для его служебного роста. В марте 1915 года, после ухода по болезни генерала Рузского, он ненадолго был назначен командующим Северо-Западным фронтом. А в августе того же года по личному указанию императора занял должность начальника штаба Верховного главнокомандующего. Позже о нем генерал Ю. Н. Данилов в своих мемуарах писал: «Генерал Алексеев – человек рассудительный, достаточно спокойный и вполне подготовленный… к широкой стратегической работе. Он пользовался в армии вполне заслуженной репутацией человека больших знаний и огромной личной трудоспособности. Происходя из скромной трудовой семьи, Михаил Васильевич проложил себе дорогу на верхи армии необыкновенной добросовестностью и неутомимой энергией. Его уважали и любили за простоту обращения и общую благожелательность…» Такого же мнения об Алексееве был и генерал Н. Н. Головин. Он отмечал, что «в армии популярность его распространялась главным образом на офицерские круги. Командный состав видел в нем наиболее знающего из всех русских генералов руководителя, а армейские офицеры – своего брата, вышедшего на высшие ступени иерархии исключительно благодаря личным заслугам».

Правда, многие офицеры, хорошо знавшие Алексеева по совместной службе, считали, что Михаил Васильевич не лишен и отдельных недостатков. Так, тот же Ю. Н. Данилов писал, что «если нужно говорить непременно о недостатках, присущих всякой человеческой природе, то в числе таковых я бы, прежде всего, отметил у генерала Алексеева недостаточное развитие волевых качеств… Внешность его также мало соответствовала высокому положению. Сутуловатый, с косым взглядом из-под очков, вправленных в простую металлическую оправу, с несколько нервной речью, в которой нередко слышны повторявшиеся слова, он производил впечатление скорее профессора, чем крупного военного и государственного деятеля… Его характеру не чужда была некоторая нетерпимость к чужим мнениям, недоверие к работе своих сотрудников и привычка окружать себя безмолвными помощниками. Наличие этих недостатков сказывалось у генерала Алексеева тем отчетливее, чем расширялась область его деятельности…».

Почти полтора года, являясь начальником штаба Ставки, генерал М. В. Алексеев тесно работал с императором, вступившим в должность Верховного главнокомандующего. Как дисциплинированный служака, он добросовестно выполнял свои обязанности, во всем помогая Николаю II управлять войсками. В то же время отношения между этими двумя людьми складывались не просто. Император всегда видел в Алексееве, не смотря на его высокую должность, своего верноподданного, обязанного беспрекословно выполнять указания свыше, не задумываясь об их эффективности. Алексеев же смотрел на Верховного главнокомандующего с точки зрения его умения ставить реальные цели и обеспечивать их достижение при наименьших потерях сил и средств. Поэтому того тесного единства, которое было столь необходимым в условиях ведения тяжелой войны, между этими людьми не было.

Корнилову был известен и один очень показательный эпизод, который произошел между Алексеевым и императрицей и который еще больше испортил отношения между Верховным главнокомандующим и его начальником штаба. Так, однажды летом 1916 года, во время очередного приезда императрицы в Ставку Верховного главнокомандующего В Могилев, после официального обеда императрица взяла под руку Алексеева и, гуляя с ним по саду, завела разговор о Распутине. К тому времени уже было известно о разногласиях между «старцем» и генералом. Поэтому императрица, несколько волнуясь, начала горячо убеждать Михаила Васильевича, что он не прав в своих отношениях к Распутину, что «старец – чудный и святой человек», что он горячо и безвозмездно привязан к их семье, а главное, что его посещение Ставки «принесет ей военное счастье».

Алексеев, терпеливо выслушав ее монолог, сухо ответил, что для него этот вопрос – давно решенный. И что, если Распутин появится в Ставке, он немедленно оставит пост начальника штаба.

– Это ваше окончательное решение? – переспросила императрица.

– Да, несомненно! – ответил генерал.

Императрица резко оборвала разговор и ушла, не простившись с Алексеевым.

Этот разговор, по признанию самого Михаила Васильевича, привел к ухудшению отношения к нему государя. По мнению современников, «отношения эти, по внешним проявлениям не оставлявшие желать ничего лучшего, не носили характера ни интимной близости, ни дружбы, ни даже исключительного доверия… Но в вопросах управления армией государь всецело доверялся Алексееву».

Таким образом, по ряду свидетельств компетентных современников, являясь начальником штаба Ставки, Алексеев, по сути, осуществлял оперативное управление войсками, производил планирование операций и уже готовые решения и директивы предлагал императору на утверждение. А так как Верховный с готовностью принимал такую помощь своего начальника штаба, то весьма скоро Михаил Васильевич стал напрямую работать с командующими фронтами и армиями, принимая многие решения самостоятельно.

В то же время о недовольстве Алексеева действиями Николая II как Верховного главнокомандующего стало известно лидерам оппозиции, которая сложилась в Государственной думе к концу 1916 года. В то время лидеры оппозиции лихорадочно искали поддержки среди военных. В Могилев под различными предлогами зачастили Гучков, Коновалов, Демидов и другие, где они непременно имели встречи с Алексеевым. Все это, в конечном счете, породило слухи о заговоре против Николая II и причастности к нему начальника штаба Верховного. Безусловно, что Корнилов, который в то время был слишком незначительной фигурой на арене борьбы за власть, ничего не знал ни о разногласиях между императором и Алексеевым, ни об интригах оппозиции.

Но, по всей видимости, заговор все же был. Так, военный корреспондент при Ставке Верховного главнокомандующего М. К. Лемке, весьма неплохо информированный о происходящих там событиях, писал в одном из своих писем: «Очевидно, что-то зреет… Недаром есть такие приезжающие, о целях появления которых ничего не удается узнать, а часто даже и фамилию не установишь, имею основание думать, что Алексеев долго не выдержит своей роли… По некоторым обмолвкам Пустовойтенко (генерал-крартирмейстер штаба Ставки. – Авт.) видно, что между Гучковым, Коноваловым, Крымовым и Алексеевым зреет какая-то конспирация, какой-то заговор, которому не чужд еще кто-то».

О зреющем тогда заговоре пишет в своих мемуарах и А. Ф. Керенский. «Он намечался на 13 или 10 ноября. Его разработали князь Львов и генерал Алексеев. Они пришли к твердому выводу, что необходимо покончить с влиянием царицы на государя, положив тем самым конец давлению, которое через нее оказывала на царя клика Распутина. В заранее намеченное ими время Алексеев и Львов надеялись убедить царя отослать императрицу в Крым или в Англию…

Всю эту историю, – отмечает Керенский, – рассказал мне мой друг В. Вырубов, родственник и сподвижник Львова, который в начале ноября посетил Алексеева, чтобы утвердить дату проведения операции. Генерал Алексеев, которого я тоже хорошо знал, был человек очень осторожный, в чем я и сам убедился позднее. Не произнося ни слова, он встал из-за стола, подошел к висевшему на стене календарю и стал отрывать один листок за другим, пока не дошел до 16 ноября».

Таким образом, не приходится сомневаться, что в конце 1916 года существовал заговор против Николая II и что генерал Алексеев если не был в числе активных заговорщиков, то хорошо знал об их планах. То, что он в корне не пресек заговор, а также все последующие действия Михаила Васильевича в конце февраля – начале марта 1917 года, свидетельствует о роли и месте этого человека в подготовке и осуществлении Февральской революции.

Когда генерал М. В. Алексеев вступил в должность Верховного главнокомандующего, для него настало время решать другие задачи – укрепление новой власти и успешное завершение войны. При этом Временное правительство и новый Верховный понимали, что воспитанное многими поколениями промонархическое сознание высшего офицерства переломить будет не просто. Поэтому в качестве первоочередной меры предусматривалась замена некоторых командующих фронтами и армиями.

19 марта военный министр Временного правительства А. И. Гучков прислал Михаилу Васильевичу письмо, в котором указывалось, что одной из серьезных причин военных неудач «являлась также неподготовленность высшего командного состава армии», при подборе которого «не только не искали, но боялись людей с большими дарованиями, сильным характером, твердой волей и крепкими убеждениями. Совершенно естественно, что такое пренебрежение к моральной стороне дела должно было привести страну к тяжкому кризису, а, может быть, и к катастрофе», – делал вывод военный министр.

Чтобы исправить сложившееся положение, Гучков предлагал «установить отныне в отношении действующей армии один непреложный принцип: представление самого свободного и широкого движения всем даровитым офицерам, мало стесняясь со старшинством и совершенно не считаясь с другими, посторонними делу соображениями. Лишь люди, исполненные истинного патриотизма, одаренные крупными талантами, люди с сильным характером должны иметь доступ к тем ответственным постам, от которых зависит судьба армии и страны, – предупреждал Александр Иванович.

В качестве первой неотложной меры военный министр предлагал немедленно начать «обновление» высшего командного состава армии. «Такая мера, проведенная быстро и беспощадно, вызовет в войсках доверие к своим вождям, а в стране укрепит доверие к армии и веру в победу» – утверждал он.

По всему видно, что Алексеев полностью разделял мнение Гучкова. Так, вслед за первым в тот же день в Ставке было получено второе письмо от военного министра, адресованное лично Михаилу Васильевичу. В нем он писал: «На основании оценок, сделанных мною по согласованию с Вами… из состава главнокомандующих фронтами должен быть удален главнокомандующий Западным фронтом генерал от инфантерии Эверт, о чем я с Вами говорил в первый же день моего вступления в управление Военным министерством.

Из состава командующих армиями должны быть удалены командующие: 1-й армией генерал от кавалерии Литвинов, 3-й армией генерал от инфантерии Леш, 10-й армией генерал от инфантерии Горбатовский, 11-й армией генерал от инфантерии Баландин, помощник главнокомандующего Румынским фронтом генерал от кавалерии Сахаров». Далее следовал весьма объемный список подлежащих замене. В него вошли 3 начальника штаба фронтов, 8 начальников штабов армий и 24 командира корпуса. В результате такой «чистки» действующая армия должна была лишиться в короткое время около половины высшего командного состава. На вакантные должности были предложены военачальники, оказавшиеся лояльными к Временному правительству в период Февральской революции.