Текст книги "Монастырь в миру. Беседы о духовной жизни"

В сказанном ною ничего нет «выдуманного».

Я служу тому направлению, которое указано Святой Православной Церковью. Здесь нет ничего самочинного, ничего нет от себя. Здесь решительно ничего нет от отца Валентина, здесь все говорится от святых отцов.

Аминь.

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Если бы мы могли видеть окружающий нас мир так, как учит о нем наука, он оказался бы совсем не таким, как мы в действительности его видим.

Когда мы восхищаемся красотой мира, мы не думаем о том, что прекрасный цвет неба – это не что иное, как колебание световых волн. Когда мы видим красоту вещественного мира, мы совершенно не думаем о том, что этот вещественный мир, по научному мировоззрению, состоит из невидимых электронов, все время находящихся в движении. Когда мы слышим прекрасную музыку или пение, мы совершенно не думаем о том, что пение и музыка – это колебание звуковых волн.

Словом сказать, вещественный мир, который перед нами, для нас таков, как мы его видим, потому что таков внутренний строй, воспринимающий и световые колебания, и звуковые волны, и формы, и запах, и вкус. И потому это так, что мы в нашем чувствовании мира как бы видим и ощущаем не только эти волны света и звуков, но и то, что составляет самую его основу, его духовное внутреннее существо. В том мире, который колебания световых волн превращает в прекрасное небо, имеются свои законы, которые не могут быть постигнуты чисто физическим исследованием. В этом невидимом мире нет ни времени, ни пространства. В этом мире существуют понятия, которые мы все употребляем, но которые мы никогда не сможем себе «представить» – понятия вечности, бесконечности и свободы.

В вещественном мире «движущихся электронов» все кончено, все ограничено и причинно обусловлено, т. е. несвободно. Если бы мы вздумали вести прямую линию в пространство, мы никогда своим разумом не сможем представить ее себе не имеющей конца. Мы всегда будем ее ограничивать, всегда будем ей класть предел, каковой лежит во всем строе вещественного бытия. Но тем не менее мы утверждаем, что где-то существует бесконечность, хотя и невообразимая нами, но в действительности существующая.

Так и время. Сколько бы мы ни полагали в прошлом или в будущем миллионов, триллионов лет, всегда наш разум будет мыслить время в ограниченных пределах и в то же время утверждать бесконечное бытие времени.

То, что мы сказали о пространстве и времени, относится и к понятию свободы. Мы в вещественном мире все представляем себе, все мыслим себе как нечто обусловленное какой-то причиной, а между тем наш разум, который не в состоянии представить себе беспричинности, не может отказаться и от понятия свободы.

Все это говорится для того, чтобы перед вами поставить основной вопрос, который для многих является столь смущающим: вопрос о зле.

Как часто говорят: каким образом Господь мог допустить существование зла? Людям хочется представить себе все, как в вещественном мире – по законам причинности, им хочется, чтобы и самое добро было обусловлено Божественной волей, которая, как бы насильно, взяла человеческую душу и сделала ее достойной вечной жизни. Им кажется несообразной с идеей Божества, с верой нашей в Господа Иисуса Христа, существование какой-то злой человеческой воли, которая может влечь человека к гибели. Но вся трудность понимания и весь ответ заключается в слове «свобода».

Нам дан образ и подобие Божие, и одной из основных черт этого подобия является дарованное нам таинственное начало свободы. Это понятие из потустороннего мира, это понятие духовного порядка, это понятие совершенно непостижимое для нашего рассудка, который мыслит по законам ограниченного вещественного бытия. Но в нем именно заключается ответ: как может Господь «допустить» существование зла.

Даровав нам свободу, тем самым Господь сделал возможным и наше спасение, и нашу гибель, ибо, если бы не было свободы, не было бы гибели, но не было бы и спасения, ибо не было бы ни добра, ни зла, не было бы того бытия человеческого, которое благоволил Господь даровать нам. О том, как мыслить о зле, у нас есть многочисленные указания святых отцов. Так, святой Афанасий Великий говорит:

«Сущее я называю добро, “поколику” оно имеет для себя образы в сущем Бога, а не сущее называю злом».

Т.е. он говорит, что истинное добро есть бытие в Боге, сущее – жизнь, а зло есть отрицание истинного бытия, это то, что не существует, т. е. отрицает истинное бытие и жизнь.

Святой Василий Великий, желая уразуметь, что такое зло, так размышляет:

«Зло не живая и не воодушевленная сущность, но состояние души, противоположное добродетели и происходящее в беспечных чрез отпадение от добра. Посему не доискивайся зла во вне, не представляй себе, что есть какая-то первородная злая природа».

И здесь опять святой Василий Великий хочет установить, что зло не есть какое-то созданное Богом начало, а что это есть в свободе нашей заключающееся, отрицание добра противопоставление ему, его не существует вовне, как нечто созданное – оно коренится в таинственной области нашей свободы, которая не хочет принять добра и этим утверждает зло. Святой Григорий Нисский говорит:

«Зло не есть бытие, а отрицание бытия».

У святого Дионисия мы читаем:

«Зло как зло не образует никакой сущности или бытия, оно лишь ухудшает и разрушает вид существующего, насколько от него зависит. То, что существует лишь по силе добра».

И далее:

«И умов, и душ, и тел зло состоит в бессилии обладать свойственным им благом и в отпадении от него».

Таким образом, понятие зла, по мысли святых отцов, сводится к нашему свободному произволению, которое избирает отрицание истинной жизни, отрицание добра. Максим-исповедник говорит:

«Зло не было и не будет самостоятельно существующим по собственной своей природе», – т. е. опять-таки никак не может допустить мысли о том, что зло сотворено Самим Господом и существует вне души человеческой, вне свободы человека.

«Зло, – говорит он далее, – есть неразумное движение естественных сил, по ошибочному суждению, к чему-либо иному, помимо цели; целью же называют причину Сущего Бога, к которой естественно влечется все».

Зло определяется как противление волевое, противление свободного человека Божественному началу. Создал Господь свободную душу человеческую, которая может или пойти, или не пойти ко Господу. И вот, когда она в своем свободном произволении не идет ко Господу, она утверждается в состоянии вне Бога, которое именуется злом, но никакого зла, вне этой свободы находящегося, не существует, потому что Господь его «не создавал».

Один современный богослов (проф. прот. С.Н. Булгаков) по этому поводу рассуждает так:

«Тому таинственному ничто, из которого создан мир, Создателем указано положение темной основы, изнанки, а не лицевой стороны бытия. Но тварная Свобода вольна вызвать эту изнанку, это ничто на положение бытия, влить в него собственную жизнь. Эта пародия бытия получает силу вредить бытию истинному, становится злом, которое есть поэтому пародия добра. Оно становится столь же многоликим, как и добро. Во всех видах оно имеет одну сущность: отторженность от единства, самость и себялюбие. “Мир во зле лежит”, а не есть зло, – это его состояние, в котором мир находится, а не его существо».

Пусть несколько трудно для нашего понимания все то, что сейчас нами прочтено из творений святых отцов, – нам важно усвоить здесь самое главное, что учение о зле не является противоречием нашей веры в Господа и что зло непостижимо постольку, поскольку непостижима «свобода».

Нам было важно сказать эти несколько слов о понимании зла для того, чтобы, по возможности, уяснить православное учение об искуплении.

И здесь тайна, и здесь непостижимость!

Мы и не дерзаем усваивать разумом истины веры – мы радуемся, что разум вполне не может постигнуть их, ибо если бы истины веры сводились только к тому, что может усвоить человеческий рассудок, то они были бы столь же ограничены, как он.

Да, мы радуемся и торжествуем, что истины веры не объемлются нашим рассудком, но, поскольку и ум может себе найти удовлетворение в них, мы не отказываемся от Богомыслия.

Что же дает нам раскрытое учение о зле для понимания тайны Искупления?

Если сущность зла заключается в свободном произволении человека, которое отторгает его душу от Господа, то ясно, что победа над грехом, т. е. над этим отторжением, должна была быть для нас силой, которая помогла бы ему преодолевать злую волю, направленную к отторжению от Божественного начала. Эта воссоединяющая, эта преодолевающая разделение сила есть сила Божественной любви. Божественная любовь была явлена на Голгофе в той Жертве, которую принес Господь, отдав Сына Своего на распятие.

Божественная Кровь Спасителя нашего, эта Жертвенная Голгофская любовь, и является той силой, которая искупила грех мира и дала возможность каждой человеческой душе через веру в Господа Иисуса Христа, принятие Его Тела и Крови в Таинстве воссоединяться с Господом и сделаться достойным вечной жизни и спасения. Между пониманием зла, раскрытого у святых отцов, и догматом об искуплении есть нерасторжимая внутренняя связь. Мы даже и не пытаемся уразуметь всю полноту таинственного содержания, которое содержат в себе догматы об искуплении, но его чувствует верующее сердце.

Здесь, в этой истине об искуплении мира жертвенной любовью Голгофской, лежит для нас возможность должным образом относиться к торжествующему в мире злу и верить в грядущую победу добра. Мы верим в новое небо и новую землю, в преображение вселенной, во всеобщее Воскресение, в вечную жизнь – все это зиждется на вере в искупление мира.

Если бы не эта вера, человек просто не в состоянии был бы жить, не в состоянии был бы принять мир в этом его безобразии. Совесть не могла бы его принять.

Вера открывает нам будущий мир, невидимую землю, грядущие времена, когда алчущие насытятся, когда плачущие утешатся, когда будет торжество истины и добра, это и дает силы человеку жить и идти по пути совершенства…

Аминь.

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня я закончу первый цикл своих бесед о духовной жизни.

Сегодняшнюю последнюю беседу свою я бы хотел посвятить слову, которое так часто слышали духовные дети от Оптинского старца Анатолия. Слову «не торопитесь».

Кто бывал у него, тот знает, как любил приснопамятный иеросхимонах Анатолий это слово и какое великое значение придавал он ему в деле духовной жизни.

Оно невольно переносит меня в прошлое, к далеким воспоминаниям. Я впервые увидал иеросхимонаха Анатолия, когда мне было шестнадцать лет, и тогда же я впервые услыхал от него это слово. Это было очень давно, и в то же время кажется так недавно.

Я был гимназистом шестого класса, «потерявшим веру», дошедшим до отчаяния. Мне казалось, что жизнь моя кончена.

Я увидал ласковые, любящие, немного смеющиеся глаза старца Анатолия и услышал: «А ты не торопись!»

Через тридцать лет я точно сейчас слышу эти слова. И мне часто хочется сказать на исповеди молодым людям, думающим, что жизнь их кончена, положение безысходно: «Не торопитесь».

Что же в устах старца значило это слово?

Зачем он постоянно повторял его?

Будто бы мы так спешно идем по пути духовного устроения, что нас надо одергивать и предупреждать, чтобы мы не спешили? Нет, торопливость стоит и за самой медлительностью нашей, за самой нашей склонностью опускать руки при каждом внутреннем препятствии. Эта торопливость преследует идущего по пути духовной жизни во всем. Он постоянно сравнивает себя со своими соседями, которые, как ему кажется, ушли дальше его, и он начинает себя считать таким отсталым, что кажется бесполезным трудиться над своим устроением. Эта же торопливость преследует человека и тогда, когда он сравнивает теперешнее свое состояние души с недавним прошлым. Ему начинает казаться, что он или совсем не сдвинулся, или идет назад.

Чувство торопливости имеет своей противоположностью положительное чувствование, которое и нужно стремиться приобрести человеку.

Его-то и хотел внушить своим духовным чадам Оптинский старец.

В чем же заключается это чувствование, противоположное чувству торопливости?

Когда-то каждый из нас был ребенком. Оглядывается человек на свою жизнь и вспоминает себя в разное время, иногда у него сохраняются снимки, где он изображен в разные годы своей жизни, и видно по ним, как он изменялся: то был безусым юношей, то стал седым. Но если бы он вздумал спросить себя, да когда же это случилось? Он не мог бы найти момента, когда в нем произошла эта перемена.

Жил каждый день, каждый день шла жизнь, и из маленького мальчика стал почти старик. Вот эта постепенность является основой нашей телесной жизни, нашего органического роста.

В области жизни духовной есть своя постепенность, есть свой рост. Но этот рост отличается от роста телесного. В то время как там жизнь идет к увяданию, к распаду, к смерти, здесь, в жизни духовной, человек возрастает, укрепляется, идет к расцвету, к жизни бесконечной.

Надо жить так, чтобы всегда чувствовать земную жизнь началом жизни бесконечной.

Если представить себе наше бытие как некое движение поезда, то жизнь земную можно уподобить туннелю: выйдет поезд на светлый простор, и начнется другое. Так и в нашей жизни: пройдет наш жизненный поезд эту земную оболочку и выйдет на простор светлого, бесконечного бытия.

Будем всегда чувствовать земную жизнь началом пути бесконечной жизни и будем эту маленькую частицу жизни нашей проводить терпеливо, спокойно ожидая светлого простора бесконечной жизни.

В чем же выражается постепенность внутреннего роста, из чего она в нашей внутренней жизни слагается?

Она слагается из мелочей духовной повседневности, так же, как слагается телесный наш рост из постепенного, незаметного увеличения и изменения нашего телесного состава. Не какие-либо особые события в нашей внутренней жизни, а вот эти «мелочи» повседневные так незаметно слагают наше внутреннее устроение. Если у вас будет постоянное чувствование, что наша земная жизнь есть начало бесконечного жизненного пути, то все жизненные мелочи приобретут для вас совершенно иной смысл.

Когда в прежние времена язычник становился христианином, когда жизнь языческая менялась на жизнь христианскую и при этом язычник оставался в своем прежнем звании, его внешняя жизнь как будто бы не менялась, но тем не менее каждое движение жизни его становилось другим, потому что после принятия им христианства, после вступления на путь духовой жизни все приобретало совершенно иной, новый смысл. Для него каждое событие жизни приобретало положительный или отрицательный смысл в зависимости от того, устраивало или разоряло оно душу.

Ведь какое-нибудь пустяшное событие, выведшее вас из душевного равновесия, может занять целый день вашего внутреннего внимания, если вы будете стремиться, чтобы оно не разоряло вашего душевного устроения. Но если это будет просто событием, никакой внутренней задачи перед вами не ставящим, то оно промелькнет, не оставив никакого следа в вашей душе.

И так вся жизнь наполняется внутренним содержанием для того, кто переживает ее как начало пути вечной жизни, кто переживает каждое событие жизни, связывая его с вопросом своего спасения, с внутренним своим устроением…

Вы хотите счастья на земле; люди все говорят и все думают о том, как бы им сделаться счастливыми. Но счастье есть не что иное, как загробное блаженство, обещанное нам Господом, но переживаемое нами в условиях земной жизни. Вот что такое счастье.

Значит, надо искать того внутреннего устроения, которое приводит человеческую душу к обетованному, вожделенному состоянию блаженства. Вот это состояние, дающее надежду на блаженное существование за гробом, оно одно, пока человек живет здесь на земле, достойно называться счастьем. Все остальное есть призрак, блуждающий огонь, за которым можно бежать, но который никогда нельзя догнать и в погоне за которым гибнут люди. Ибо в этом своем стремлении к недостижимому призраку счастья люди почти всегда падают в пропасть. Для того, чтобы достигнуть этого вожделенного состояния духа, для того, чтобы постоянно видеть перед собой вечную цель жизни, для того, чтобы все в земной жизни связывать с внутренним духовным своим устроением, для того – чтобы так понимать свою земную задачу жизни, для всего это надо смиренно, терпеливо, доверчиво, уповательно, смиренно трудиться над своим внутренним устроением, дабы оно, орошаемое благодатью Божией, так же росло, как идет органический рост человеческого тела. Только тогда душа человеческая будет развиваться и крепнуть, «восходя от силы в силу».

Вот почему так боялся духовный отец Анатолий всякой торопливости. И когда он видел перед собой мальчика, который в своем торопливом отношении к жизни думал, что подошел к какому-то неразрешимому внутреннему тупику, ему хотелось не доказывать, не объяснять, а вот этой любовью своей покрыв, защитить и, как отец сыну, ласково, с любовью сказать только: «Не торопись».

Немощное мое слово, но в память приснопамятного отца моего духовного, иеросхимонаха Анатолия, через тридцать лет и я повторяю его вам, моим духовным детям: «Не торопитесь».

Аминь.

За всенощной

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными к смерти, потому что мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков. Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии. Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем, гонят нас, мы терпим; хулят нас, мы молим; мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне» (Кор. 4, 9-16).

Так определяет апостол Павел в послании к Коринфянам, которое услышите вы завтра за литургией, место христианина в миру.

Это место христианина в миру, праха попираемого, зависит не от каких-либо случайных причин, а лежит в самом существе мирской стихии и Царства Христова. Не какие-либо преходящие, случайные, внешние обстоятельства делают для мирской стихии позорищем и посмешищем мир христианский; это коренится в самой основе и того, и другого мира. И если в истории Церкви и истории мира были моменты, когда казалось, что возобладало начало христианское, то это касалось лишь чисто внешних взаимоотношений этих двух начал. В существе же своем мир всегда, поскольку он есть мир, презирал Христа, и Христос, и христиане, и Церковь всегда отделялись от мира.

Всякое событие церковной жизни должно рассматриваться и оцениваться вот при свете такого именно понимания взаимоотношения этих двух начал. Всякое событие, которое служит обмирщению Церкви, должно рассматриваться как церковное бедствие. Все, что утверждает Церковь Христову как «царство не от мира сего», все есть великое церковное благо.

Это должны ясно сознавать верующие люди. И если им придет на разум мысль, какое значение в церковной жизни может иметь ясное сознание непримиримости двух начал, когда это не имеет, как будто бы, никакого «практического» применения, пусть они гонят эту мысль, как признак нашего обмирщения, ибо в «царстве не от мира сего» совершенно иначе понимается то, что является практически важным или неважным.

Церковь Христова строится в духе и истине, не только во внешних рамках, во внешних формах, они есть лишь внешнее выражение внутреннего состояния.

То, что делается в людских сердцах, не безразлично в церковном смысле и может быть неважным лишь в мирском понимании. Для нас не так важно то или иное внешнее событие в Церкви, как ее внутреннее самочувствие, которое зависит от самочувствия каждого отдельного члена Церкви.

Поэтому чем опаснее то или иное положение в Церкви в смысле внутреннего самочувствия, тем важнее, чтобы каждый верующий член Церкви не погрешил бы в правильности понимания того или иного события церковной жизни.

Мы, верующие, можем служить только одному господину – Господу нашему Иисусу Христу.

Тот господин, другой, мирской, будет считать нас прахом и попирать нас, но мы будем все же служить только одному господину – Господу нашему Иисусу Христу!

Аминь.

За всенощной

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Велико и страшно Таинство смерти, оно вводит нас в понимание и таинственной основы жизни. Мы как будто бы пробуждаемся от мирского сна, когда присутствуем при сем Таинстве.

Самую жизнь мы начинаем чувствовать иначе, она нам перестает казаться повседневностью, мы начинаем прозревать, что это лишь ее внешний облик и что за ним содержится нечто, что мы чувствуем только тогда, когда приближаемся к Таинству смерти.

Но как же сильно должно все это переживаться нами, когда мы зрим не смерть обычного человека, а Самой Матери Божией – источника жизни, высшей Херувим, славнейшей Серафим.

Святитель Григорий Богослов говорит, что его приводят в восторг лишь неясные тени Тайны Святой Троицы.

Но только ли Тайны Святой Троицы наполняют нашу душу восторгом? Не всякое ли Таинство веры?

Какой бы ужасной, ничтожной была жизнь, если бы в ней было только то, что можно видеть здешними глазами, что можно взвесить, измерить, взять руками, если бы она была только это окружающее нас вещество!

Но в истинах веры, в этих тенях непостижимого откровения, мы неясно ощущаем все величие жизни в Господе.

И когда только тень этих откровений касается веры души нашей, и тогда в ней трепещет чувство восторга. Нас так принижает к земле повседневная жизнь, что мы не всегда возносимся горе и ощущаем этот восторг веры, но когда хоть слабая искра ее загорается в душе, она озаряет всю нашу внутреннюю жизнь.

А ныне какое торжество, какая непостижимая тайна веры!

Как не прийти нам в радостный восторг и не пережить умиления сердца?

Когда апостолы, в третий день после успения Божией Матери, по окончании трапезы воздали обычную хвалу Богу и, вознося артос, который стоял на столе в память пустующего места Господа Иисуса Христа, хотели воздать хвалу Святой Троице, они внезапно увидали Божию Матерь, Которая сказала им:

– Радуйтеся, Я всегда с вами.

И апостолы воскликнули:

– Пресвятая Богородице, помогай нам!

Обетование, данное Божией Матерью, оно с такой полнотой осуществилось, что уж это должно утверждать в нас незыблемейшую веру, постоянное чувствование в нашей жизни благодатного заступления Божией Матери, которое ощущается при самой немощной вере.

Нам незачем было бы жить здесь на земле, если бы в наших сердцах не было веры и если бы мы не чувствовали всегдашнего заступления Божией Матери.

Что значит по сравнению с одиночеством, которое бывает, когда мы теряем на земле мать или отца, когда мы остаемся сиры, когда нет около нас близких, друзей, – одиночество духовное!

Ведь это все внешнее, душевное, мирское! А кто проникнет в наше духовное одиночество? Кто нам даст там утешение и радость, кто нас там поддержит, кто там нас пожалеет, кто там нас не сделает сиротами? Божия Матерь, постоянно охраняющая нас в жизни, Она и дает нам силу жить и терпеть.

«Радуйтесь, Я всегда с вами».

«Пресвятая Богородице, помогай нам!»

Это все было сказано на третий день после успения Божией Матери.

Это повторяется почти две тысячи лет и это будет повторяться, пока не придет во Славе Своей судить живых и мертвых Сын Ее и Господь и Бог наш Иисус Христос.

Аминь.

За литургией

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Когда совершается Таинство Евхаристии, на престоле стоит дискос, на котором Агнец и около него Частица, знаменующая собой Пресвятую Владычицу нашу Богородицу, а с другой стороны Частицы – пророки, апостолы, мученики, мученицы, бессребреники, святые угодники Божии. А вот частицы, вынутые из поданных просфор. Это все люди, это все души, живых и умерших.

Какие здесь тяжкие грехи, какие здесь скорби, какие здесь немощи!

– Никому никогда не каялась: в молодости родила младенца и задушила его…

А этот все пьет, и не может отстать от греха своего, и впадает в блуд, в мерзость и скверну. А у этого гордыня, а у этого тщеславие, а у этого повседневные, но засасывающие духовную жизнь грехи… Все люди, все души…

И об умерших здесь вынуты Частицы из просфор… давно лежащие в земле, давно погребенные люди, а сколько унесено ими туда грехов… И все скорби, все грехи, все немощи наши…

И чувствуешь, и веруешь, что здесь, вокруг Святого Агнца, в жертву ныне приносимого, стоящего вместе с Пресвятой Владычицей, святыми мучениками и угодниками Божиими, и эти грешные и живущие, и отшедшие души получат прощение, освобождение от грехов Кровью Святой Господа нашего Иисуса Христа.

И веруешь так потому, что даже и в своем немощном сердце, когда ты любишь близких тебе людей, находишь любовь для прощения.

Разве ты не простишь сына своего, что бы он ни сделал?

Разве ты не пожалеешь его, в какой бы грех он ни впал?

А здесь сама жертвенная, Голгофская любовь Господа…

И когда будешь ты погружать все эти Частицы в потир и произносить слова: «Отмый Господи грехи поминавшихся зде Кровию Твоею честною, молитвами святых Твоих», – и они покроются истинной Кровию Спасителя и будут напоены Ею, это таинственно и невидимо омоет грехи здесь поминавшихся.

Но что же может отделить душу человеческую от омовения Кровию Христовой?

И сказал Господь притчу сию:

«Царство Небесное подобно царю, который захотел сосчитаться с рабами своими; когда начал он считаться, приведен был к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов; а как он не имел, чем заплатить, то государь его приказал продать его, и жену его, и детей, и все, что он имел, и заплатить; тогда раб тот пал, и, кланяясь ему, говорил: государь! потерпи yg мне, и все тебе заплачу. Государь, умилостившись над рабом тем, отпустил его, и долг простил ему. Раб же тот, выйдя, нашел одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватил его, душил, говоря: отдай мне, что должен. Тогда товарищ его пал к ногам его, умолял его и говорил: потерпи на мне, и все отдам тебе. Но тот не захотел, а пошел и посадил его в темницу, пока не оддаст долга. Товарищи его, видев происшедшее, очень огорчились и, придя, рассказали государю своему все бывшее. Тогда государь его призывает его и говорит: злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя? И, разгневавшись, государь его отдал его истязателям, пока не отдаст всего долга» (Мф. 18, 18–34).

Вот что может помешать человеку получить от Господа прощение в грехах. Грехи наши самые тяжкие, если мы приносим в них покаяние, не помешают нам причаститься Святых Таин.

Любовь Господа, милосердие Божие все покроет, все простит, всему даст отпущение, и ты, недостойнейший, омытый кровию Его, сподобишься быть в единении с Ним, с Его святыми угодниками и Самой Божией Матерью. Но вот если ты не простишь врага твоего, когда будешь за обиду, которая тебе нанесена, мстить и душить человека, забыв, какие десять тысяч талантов, страшных и больших, прощены тебе Господином твоим, тогда Святая Кровь Господа Иисуса Христа не омоет тебя, и ты будешь отдан истязателям. Подходя к Святой Чаше и неся покаяние во грехах своих, нужно еще раз от всего сердца, не лукавя ни перед Господом, ни перед собой, простить грехи и обиды всем, кого ты считаешь обидчиками своими, дабы тебя Господин твой не отдал, как в сей притче, истязателям.

Аминь.

За всенощной, 21 августа 1927 года

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В дни скорбей, в дни тяжелых испытаний человек просматривает свою жизнь, человек научается проверять, правильным ли путем шел он, вспоминает свои грехи, испытывает чувство стыда за совершенные им прегрешения и ставит перед собой новые задачи – исправленной, измененной жизни.

Когда идет гладко, человек теряет перед собой главный и высший смысл бытия, за повседневными мелочами этой спокойно текущей жизни ему не видится то, куда он должен идти.

Таков же смысл скорбей и испытаний Церковных.

Когда Господь посылает те или иные испытания, те или иные потрясения в церковной жизни, если они переживаются членами Церкви по-церковному, эти испытания никогда не вызовут в них духа уныния, а вызовут те же самые переживания, которые вызывают испытания и скорби в личной жизни.

Все пережитое Церковью за последние годы одно должно уяснить каждому верующему человеку, должно уяснить, как мало у нас было чувствования православия.

Вот эта спокойная наша церковная жизнь как-то заслонила от нас главное.

И если мы хотим достодолжно принять посылаемые скорби и испытания церковные, то мы должны научиться твердому, ясному, пламенному, дерзновенному испытанию православной веры. Для нас точно расплывается грань, мы точно теряем ее, в рассеянности спрашиваем, где кончается Православие и где начинается раскол, где кончается истинная Православная Церковь и где начинается подделка, где есть Святая Соборная Апостольская Православная Церковь и где есть церковь самозванная.

А между тем в этом чувствовании истинности Церкви источник нашего спасения, ибо в последние времена наступят такие дни, когда восстанут лжехристы и лжепророки. Явится много лжецерквей и для того, чтобы спастись, для того, чтобы ряженых не принять за истинных служителей Церкви и Божественную Евхаристию не променять на кощунственное, лишь видимое священнодействие, для этого надо распознать истинную Церковь от лжецеркви.

Но для того, чтобы это было возможно, нужно прежде всего, чтобы в наших сердцах возгорелась ревность о православии, чтобы не было безразличного и равнодушного отношения к тому, что есть Православие.

Когда говорят: «Не все ли равно – и там, и здесь “служат” одинаково».

Нужно знать, где совершается страшное, святое Таинство Евхаристии, т. е. где есть истинная Православная Церковь Христова, а вовсе не то только, где вычитывается все по типикону.

И рассказал пресвитер Кириак о видении. Видит он, что к его келлии подходит Божия Матерь и с ней два светоносных мужа, и узнает он в них святого пророка Иоанна Предтечу и апостола Иоанна Богослова. И не хочет войти Божия Матерь в его келлию. И просит, и молит Ее пресвитер Кириак, чтобы Владычица вошла и благословила келлию его. И все стоит и не входит Владычица. И снова он падает, и снова просит. И вдруг слышит такие слова: «Как Я могу войти к тебе, когда у тебя в келлии мой враг».

И исчезло видение. И стал в смятении и скорби размышлять Кириак, вспоминать все своих грехи, искать врага Владычицы, ибо в келлии он был один. И никак не мог вспомнить, никак не мог найти. И в утомлении взял он книгу, которую дал ему один подвижник, и стал читать ее. И вот в конце этой книги прочел два слова еретика Нестора. И в ужасе взял он эту книгу и понес к тому, кто ее дал, и сказал ему: