Текст книги "Убийство в Тамбовском экспрессе"

2

Несмотря на попутный ветер, обратный путь до вокзала коротким не показался. Машина отчаянно юлила, намереваясь ткнуться в наиболее подходящее место, где можно окончательно заглохнуть. Несколько раз приходилось вылезать и силовым методом наставлять упрямое транспортное средство на путь истинный. При этом я каждый раз жалела сидевшую в машине Кэт. С травмированной ногой и на лыжные трассы Норвегии! Все-таки ее стоматолог – отъявленный эгоист.

Билеты на тот же самый фирменный поезд, на каком приехали утром, мы с Натальей приобрели без труда и, как показалось, очень удачно. Начать с того, что не опоздали. Отправление намечалось в половине девятого, а в начале седьмого мы благополучно добрались до станции. Затем кассирша с сожалением поведала, что свободных плацкартных мест нет, только купейные, чему мы несказанно обрадовались. Ну и в-третьих, нам надлежало разместиться в разных вагонах: мы с Наташкой – в шестом, а Тимур и его команда – Кэт, согласно заранее приобретенным билетам, – в восьмом. Просто замечательно! Правда, наше купе значилось первым, но ведь не последним. Между нами и туалетным отсеком проживала проводница, а она взяла, да и закрыла его. Нам эта изоляция нравилась со всех сторон. Была охота ощущать себя в тесной компании друзей лишними. Повезло, что Тимур позаботился об обратных билетах себе и Кэтьке заранее. Имелось подозрение, что мы с ним рассуждали одинаково.

В течение часа после отправления поезда мы с подругой тешились одиночеством. Ужасно хотелось спать, а посему, с мыслями о разгрузочном вечере и улеглись на своих нижних полках, подложив под подушки свернутые куртки. Спустя какое-то время, сонную тишину купе нарушил звук открываемого дверного замка. Наташка тихонько ругнулась. Чуть приоткрыв глаза, я увидела, как на пороге купе возникла попутчица с большой клетчатой сумкой. Совершенно не хотелось приветствовать ее появление, вдруг окажется очень общительной, да к тому же соберется поужинать. Короче, мы сделали вид, что спим.

Намеренно посапывая, я сквозь «зашторенные» ресницы осторожно наблюдала за действиями дамы. Высокая, под метр восемьдесят фигура в демисезонном пальто, с замотанным на голове платком повела себя странно. Долго стояла, непонятно к чему прислушиваясь. Затем, не раздеваясь, присела на свободный краешек моей временной кровати и снова прислушалась. Я тихонько завозилась, бессловесно выражая свое неудовольствие.

– Если вы решили, что мы уступим вам одно из нижних мест, то зря, – скрипуче пробормотала, словно во сне, Наташка, и попутчица испуганно вскочила. Не отвечая, она метнула наверх свою сумку и я решила, что рука у нее совсем не женская. Дальше эта особа повела себя еще более странно: не раздеваясь и не снимая обуви, ловко вознеслась наверх на заранее приготовленную проводницей постель. Маневр, посильный тетушке-десантнице. Но морочить себе голову по поводу хорошей физической подготовки женщины я не стала. Каждый сходит с ума по-своему. Тем более что женщина сразу накрылась одеялом с головой и затихла.

Среди ночи меня разбудил какой-то шорох, но, памятуя о неприятной попутчице, я решила, что поворачиваться с живота на спину и открывать глаза не стоит. Женщина, больше похожая на мужчину, возможно, собралась выходить или просто позавтракать. Дверь купе открывалась по меньшей мере дважды, вырывая меня из сонного состояния. А в начале шестого Наташка сыграла принудительную побудку. Состав вышел на финишную прямую. Мне отчаянно не хотелось просыпаться. Не открывая глаз, я упрямо настаивала на том, что поезд прибывает в столицу только в половине седьмого, очереди в туалет не предвидится – вагон полупустой, еще полчаса на сон нам не помешают. Но разве Наташку переубедишь? Наверняка решила отомстить подсадной тетушке за ночное вселение, не дав нам выспаться.

Зевнув и потянувшись, я рывком села, сбрасывая с себя сонное наваждение. Протерев глаза, с удовольствием отметила отсутствие на верхней полке попутчицы и с неудовольствием – наличие там же ее пухового платка. Спрашивается, чего мы обе на нее взъелись?

Совершенно не волнуясь за свои вещи в купе, мы долго торчали в закутке вагона рядом с мусорным ящиком, отмечая эгоизм некоторых пассажиров, возомнивших, что находятся в родном доме. Зря старались, «некоторые пассажиры» не торопились выскакивать из туалета с извинениями. Именно поэтому мы и решили наведаться в соседний – седьмой вагон. Весьма опрометчивое решение. Но мы же не ясновидящие. Помнится, легко открыли дверь в тамбур, на этом и застопорились, ибо сразу в глаза бросилось женское демисезонное пальто: старое, темно-серое из буклированной ткани. Оно прикрывало тело мужчины. С головой. На зимние сапоги на поджатых к животу ногах его не хватило. Тело безвольно подрагивало в такт движению поезда…

Какое-то время ушло на то, чтобы начать соображать, после чего мы сразу решили, что ничего не видели. Как открыли, так и закрыли дверь, торопливо протерев ручку полотенцем. Не хотелось считаться первооткрывателями.

Ситуация требовала немедленного обсуждения. Вернувшись в закуток, меблированный мусорным ящиком, вынужденно притормозили, решив очередной раз выразить посетителю туалета свое недовольство. Вроде как все еще торчим, не сходя с места, и надеемся, что его совесть проснется раньше, чем он сам. Ожидание успехом не увенчалось.

К нашему деланно возмущенному ропоту присоединилась дама, торчавшая в проходе. Дожидаться своей очереди она не стала. Мы с готовностью посторонились, приветствуя ее намерение проследовать в соседний вагон. Не ведала, куда летела. Отчаянно визжа, дама тут же вернулась, требуя у проводницы освободить тамбур от заснувшего там пьяного безбилетника-бомжа. В кабинку туалета, неожиданно оказавшуюся свободной, мы с Наташкой влетели вместе.

Позднее проводницу, то и дело чихавшую и кашлявшую, почему-то больше всего расстроил тот факт, что пальто не хватило на ноги покойнику. Стоя в проходе вместе с соседями по вагону, мы ее активно утешали. Подробностей убийства никто не знал, из уст в уста передавались диаметрально противоположные слухи и версии.

Всех нормальных пассажиров давно уже закружила московская круговерть. В том числе и из соседнего седьмого вагона. Некоторые наверняка уже добрались до дома, а мы с Наташкой по-прежнему сидели в своем купе, ожидая, когда до нас дойдет очередь для ответа на стандартные вопросы следователя. С Катериной простились по мобильнику, пожелав ей напоследок поберечь в Норвегии и вторую, здоровую, ногу. Причем Наташка озвучила это пожелание весьма зловещим тоном. Получалось, что здоровая нога нужна Кэтьке исключительно для успешного возвращения в столицу. Главное – снова увидеться с нами. Нам бы только ей в глаза посмотреть. Кэтька не возразила, Наташка просто не предоставила ей такой возможности. Я подругу не осуждала, но сочла необходимым напомнить, что безумное бегство от Кэтькиных проблем к своим транзитом через деревню Сидоровку – ее идея. Пара секунд, затраченных Наташкой на обдумывание ответа, позволила Кэтьке обратится с просьбой не потерять ключи от ее квартиры. Иначе цветочный оазис засохнет. И желательно закрыть глаза на очень легкий бардак у нее – будущий результат сверхсрочных сборов.

– Еще скажи, что именно я в тамбур труп мужика уложила, – разозлилась на меня Наташка, отключаясь от связи с Катериной. Прямо зациклилась на выяснении со мной отношений.

– Не скажу. Ты бы его правильно укрыла. По принципу: держи голову в холоде, а ноги в тепле. А у него…

И тут меня осенило. Да так, что я умолкла и со страхом взглянула на верхнюю полку. Серый пуховый платок, совсем недавно валявшийся на верхней полке, в настоящее время отсутствовал, о чем я Наташке, не открывая рта, и поведала, тыкая указательным пальцем в том направлении, где ему следовало бы отлеживаться.

Наташка поняла мой жест по-своему:

– Ну и что? Считаешь, что ночная мужебаба должна была за собой белье убрать и матрас свернуть?

– Нет, – переведя взгляд на изогнутые возмущением брови подруги, ответила я. – Достаточно того, что она забрал… он забрала свой платок. Посмертно…

– Не поняла… – честно призналась подруга, меняя гневное выражение лица на испуганное.

– Я тоже, – прошелестела я, каменея от страха.

Зато отличился сообразительностью оперативник, рывком открывший дверь в наше купе. Сбитый с толку выражением ужаса, застывшего на наших приятных лицах, он быстро окинул взглядом тесное пространство и отпрыгнул назад, на лету выхватив откуда-то из-под пиджака оружие. Как фокусник. Только при этом хорошо поставленным голосом проорал невидимому противнику требование о немедленной сдаче.

Мы с Наташкой разлетелись по обе стороны купе, уселись и на всякий случай подняли руки вверх. Помнится, я желала только одного: чтобы невидимый противник как-нибудь материализовался из ничего и добровольно сдался. Бывают же чудеса на свете.

Тем временем к нашему нападающему подбежала группа поддержки во главе с очень нервным и циничным следователем Туляковым, из другого конца вагона послышался женский визг и нервные мужские голоса, сообщившие, что идет операция по задержанию убийцы…

К слову сказать, до конца этого кошмарного дня у меня сохранялась стойкая тенденция на любое ко мне обращение вскидывать руки вверх. Раздражение на команду оперативников, заставивших пережить дополнительные крайне неприятные минуты, оказалось столь сильным, что мы с Наташкой, не сговариваясь, талдычили одно и то же: ничего и никого не видели, не слышали, всю ночь спали.

А свой явный испуг объяснили неожиданным вторжением сотрудника милиции. Не зря раньше милиционерами детей пугали, выглядел он, как форменный убийца. Был бы в привычном глазу гражданском обмундировании, возможно, до такой степени не перепугались бы.

Измученные «полноценным» отдыхом, мы с Наташкой мечтали скорее добраться до дома и смыть с себя весь негатив безумной поездки во спасение Кэтькиного душевного здоровья. Надо отдать должное ребятам – помогли нам выйти из вагона с сумками. Про свои вещи мы забыли.

А после того как собрались ловить такси прямо на перроне Павелецкого вокзала, причем, до деревни с названием «где-то под Тамбовом», они указали нам правильное направление поиска транспортного средства. Даже любезно сообщили, что мы в столице, а заодно и напомнили наш московский адрес. Не надеясь на усвоение нами полученных знаний, без очереди посадили нас на такси, уговорив водителя не поддаваться на провокационные поправки маршрута в сторону Тамбова. Не уверена, что таксист не проникся уверенностью, что наше с Наташкой место – дурдом. Всю дорогу он напряженно молчал, заговорил только после того, как мы с ним рассчитались и вылезли из машины. И то, не с нами, а с ней. Она у него неожиданно заглохла. Таксист почему-то был уверен, что техника сдурела, набравшись от нас передового в этом деле опыта. Мы посчитали ниже своего достоинства с ним спорить. Наташка просто потребовала сдачу в размере десяти рублей. За вредность.

Я проспала до часу дня. Могла бы и больше, да, к счастью, разбудила Наташка, открывшая входную дверь своими ключами. Если бы не разбудила, мне бы не удалось скрыться от приснившегося незнакомца из тамбура. Несмотря на мой истеричный совет держать голову в холоде, он с накинутым на голову пальто гонялся за мной по всему составу, несущемуся с огромной скоростью неизвестно куда. При этом требовал вернуть ему пуховый платок – память о его покойной бабушке. Громкий Наташкин вопрос: «Ир, спишь, что ли?» – застал меня в ловушке, в которую превратилось наше купе. Как меня угораздило туда скрыться, уму непостижимо. Знала же, что закрытые двери для бывшего попутчика уже не преграда…

Я вернулась в реальность, с трудом вживаясь в то, что гонки с преследованием по пустым вагонам – просто дурной слон. Но полного облегчения не испытала, так как не могла избавиться от нехороших предчувствий. Поэтому и не ответила подруге.

– Ты что, только глаза продрала? – удивилась Наташка, своим видом демонстрирующая полный аншлаг положительных эмоций. Надо полагать, выспалась со всеми удобствами – в собственной кровати, не летящей впереди паровоза. – Ириша, не вижу радости в глазах. Почувствуй разницу: насколько лучше дома, чем в гостях.

Вольным стилем подруга прошлась к окну и откинула занавески.

– «Зима! Крестьянин торжествуя…» Впрочем, с чего бы ему торжествовать, направляясь на несанкционированную вырубку леса? Вдруг поймают? Это у нас здесь центральное отопление. Ты сумку разобрала?

Я сослалась на отсутствие подходящего настроения. Надо для начала позвонить Димке и доложить, что мы на месте.

– Еще чего! Он все равно со злости вне зоны доступа. Надо отдыхать друг от друга. Пусть ребята проникнутся своей заброшенностью и одиночеством. К моменту возвращения спесь с них сойдет, вот и порадуем мужиков своим сверхсрочным прибытием. Вроде как тоже жить без них не можем. Ир, да что с тобой такое?

– Ничего. Считай, что тебе обзавидовалась. – Я поймала себя на том, что начинаю улыбаться. – Вторая серия кошмара. Убиенный попутчик во сне явился, требовал вернуть ему платок, который он, уходя на смерть, забыл в купе.

– Ну так и отдала бы. Зачем тебе чужой и почти лысый платок? Даже в состоянии сна надо уметь координировать свое поведение при грабеже.

– И ты туда же! Я платок не брала.

– А мы сейчас это проверим. В следующий раз покойный вымогатель приснится, возьмешь меня в свидетели. Где твоя сумка? Надо заодно и кувшин вытащить.

– В холле у кресла. Я пока чайник включу…

Времени на чайник мне хватило. Успела даже зевнуть, потянуться и заглянуть в холодильник, когда из холла раздался тревожный Наташкин голос:

– Не поняла…

– Повторяешься, – машинально отметила я вслух, решив, что мы с ней перепутали сумки и она своеобразно радуется внезапному свиданию со своими шмотками. Правда, утром в купе Наталья «не поняла» нечто другое – мое объяснение по поводу исчезновения с полки платка попутчика.

С ироничной усмешкой я вернулась в холл и ошалело уставилась на то, что держала в руках подруга. Небольшой сверток – сантиметров сорок. В моих вещах ярко-малинового махрового полотенца точно не имелось. Не мой цвет. Слишком вызывающий.

– У меня полотенце персиковое, – на всякий случай напомнила я Наташке.

– А то я не знаю. Ты мне такое же дарила. Вечно навязываешь свои вкусы. Впрочем, оно хорошо гармонирует с цветом моих тапочек. Разворачивать? Тяжелая фигня. – Подруга взвесила сверток на вытянутой руке.

– Подожди… Не надо пока разворачивать, дай подумать… А если там орудие убийства мужика из тамбура?

– Тогда на нем должны быть следы удара. Кровавые.

– Логично было бы «ударнику» его выкинуть. Зачем мне-то подкладывать?

– Может, убийца задействовал тебя как средство для переноски тяжестей? Маршрут простой: вокзал – квартира – помойка.

– Думай, что говоришь! К чему убийце такие сложности? Минуя туалет и мусорный ящик… В конце концов, мог использовать сам тамбур. Тащиться с этой штуковиной в другой конец вагона, чтобы подкинуть ее Ирине Александровне Ефимовой! Невероятная глупость.

– Ты что, ему официально представилась?

– С чего ты взяла?

– Тогда не болтай лишнего. Не Ирине Александровне Ефимовой, а просто бабе из первого купе. Хотя… Ты права. Баба из первого купе убийце на фиг не нужна. Ой, у меня мобильник запел. На, ответь, что я во временном отстое, а то на нервной почве не своим голосом заговорю.

– Отвечу… Я только не пойму, кто был нашим ночным попутчиком – убийца или жертва?

– Ирка, мобильник! Я отзываться не буду. Вдруг это один из них? Нечего было с вечера сумку из-под сиденья вытягивать. А если уж вытянула, следовало убрать назад, а не бросать под столиком. Мобильник!!!

Мне очень не хотелось отвечать на звонок. Конец номера был незнакомым. Я осторожно алекнула и облегченно перевела дух – Кэтька. Воспользовалась телефоном своего стоматолога. От передозировки счастья наша девушка искрила во все стороны. Радостно сетовала на судьбу несчастного бомжа, нашу с Наташкой невезуху, выразила надежду на общую плохую память (забыть и не вспоминать эту поездку), а в самом конце припасла извинения за свою «растрепанность». Кое-чего из своих вещей не досчиталась в сумке. Выяснила сие обстоятельство при полном таможенном досмотре. Дурь несусветная – подозревать ее и Тимурчика в контрабанде. Если в наших шмотках обнаружится лишнее – просьба не выкидывать. Вернется – заберет.

– Малиновое махровое полотенце, – подсказала я.

– Возможно, что и оно тоже. Только оно всегда было фисташковым… Или все-таки серо-буро-малиновым? Не помню. Не исключено, что в него по ошибке завернуты новые тапочки, которые, как ошибочно считала, прихватила с собой. Главное, берегите тапочки! Я Тимура заверила, что пихнула пакет с ними и его «Медицинским вестником» на самое дно сумки. Ну все, девчонки, отключаюсь, скоро объявят посадку.

– Так у вас же вылет в одиннадцать…

– В одиннадцать началась регистрация. Пакет с тапочками берегите. Ир, извини…

Кажется, мобильник у Кэтьки принудительно изъяли.

Я даже не успела пожелать ей удачного полета.

3

Статуэтка была бронзовой, с налетом патины, кое-где отмечались трещинки лака, чему я несказанно удивилась. В голову не приходило, что бронзовые изделия лакируют. Но, слава богу, никаких следов крови! И это радовало. Фигурка женщины с точеным лицом поражала своим изяществом. На ней была только прелестная диадема или венец на голове.

– Это не тапочки! – уверенно заявила Наташка. – Это само совершенство, только у него, на мой взгляд, ноги полноваты. И это ж надо, так изогнуться! Ир, тебе до нее далеко.

– Еще бы. Она из античного мира. А я… Я, можно сказать, недавно с вокзала, причем одетая по всей форме, включая нижнее белье.

– Я не об этом. Интересно, какой диеты мадам придерживалась?

– Амбра, нектар… Не знаю, чем они там на Олимпе питаются. У них наверняка спецснабжение.

Я осторожно уложила статуэтку на малиновое полотенце, расстеленное Наташкой на кресле.

– Ир, а ты случайно не знаешь, как ее зовут?

– Какой-нибудь Венерой. Их много было, и все разные. Или Юноной.

– Не-е-е… Юнона должна опираться на Авось, а эта девица… Ирка, откуда она взялась?

– Похоже, реинкарнация. В прошлой жизни ею были нынешние Кэтькины тапочки. Один сдвиг по фазе, и материализовались в другой ипостаси. Стали красавицей.

В бронзе. А сами откинулись тапками в античный период. Прямо на Олимп. Природа не терпит пустоты. Едва ли мы сейчас сможем расстроить Кэт, стоматолог отключил телефон. Одно из требований безопасности полета. Ну и пусть себе летят, летят, летят.

Наташка подумала и решила, что нам вообще не стоит расстраивать Катерину. Если даже у стоматолога имеется роуминг, звонок в Норвегию влетит мне в копеечку, которая, как известно, рубль бережет.

Опустошить сумку до конца Наталья сумела быстро. Ничего постороннего больше не нашлось, удивило, что отсутствовал в ней презентованный мне глиняный кувшин. Может, тоже канул в вечность? Как довесок к Кэтькиным тапочкам. Такая жалость! Я сразу решила, что всю жизнь только и мечтала о том, чтобы украсить подобным шедевром свою кухню. Не важно, в квартире или на даче. Мои переживания всерьез обеспокоили Наташку. Подруга предположила, что кулёма Кэтька в полном смятении чувств вполне могла сунуть мой кувшин к себе. А вдруг в пути между ее и моим кувшином начались серьезные разногласия и они разнесли друг друга в пух и прах.

На счастье, Натальина сумка отличилась недоступностью для посторонних. Уложенные в нее вещи сохраняли установленный хозяйкой порядок. Я невольно позавидовала сохранности Наташкиного кувшина и решила, что позднее все-таки попробую дозвониться до Кэтьки, вдруг она и вправду впопыхах выложила мой подарок из сумки, а потом куда-нибудь сунула. Например, к себе.

– Интересно, откуда Катерина выкопала эту фигуристку? – неожиданно спросила Наташка, едва мы вернулись назад в мою квартиру.

– Фигурку, ты хочешь сказать? Вернее, статуэтку, – поправила я и подругу, и себя, отметив, что вопрос достаточно интересный. Не похоже, чтобы Венера хранилась у Кэтькиной тети где-нибудь в сундуке. Тем более что ни одного сундука в доме мы не видели. И потом, сама тетя, бывшая сельская учительница, не могла не догадываться об определенной ценности фигуристки…

– Тьфу, ты! – возмутилась я своему «попугайству».

– Вот именно! – согласилась Наташка. – И чего привязываешься к словам? Смысл вопроса ведь уловила, на нем и сосредоточься. Насколько мне известно, Катерина перевезла больную тетушку в Москву вместе с самым ценным: мизерной месячной пенсией, впоследствии переоформленной для получения по новому адресу, пачкой фотографий и сотней Почетных грамот. Спрашивается, почему тетушка не порекомендовала захватить фигуристку? Не гвозди же ею в деревне забивала.

– Потому что тетушка эту фигуристку и в глаза не видела, – мрачно сказала я. – И едва ли Катерина потащила ее из Москвы в деревню. Может, это Настина статуэтка? Зря не поинтересовались ее профессией. Вдруг она клепает свои авторские изделия не только из глины. Или коллекционирует чужие работы.

– Скорее всего, последнее… Если мне не изменяет память, ее сумасшедший муженек категорически требовал вернуть ему то, что она у него украла. А какой шмон он нам устроил! С другой стороны, зачем Анастасии оставлять украденную у мужа вещь в Кэтькином доме? Ее следовало бы надежно спрятать, чтобы никто не видел.

– Так она и спрятала. В чужом доме. А Кэтька случайно нашла и не заметила. Когда собиралась, глазела только на своего стоматолога. Не иначе как боялась, что его ветром сдует. Что ей стоило в ее ненормальном состоянии, отягощенном чувством вины за уничтоженные билеты, перепутать тапочки со статуэткой? Я ее понимаю. Она и здоровенный газовый баллон запросто могла запеленать в свое полотенце и не заметить.

– А я бы заметила. И не разрешила бы Кэтьке запихнуть в твою сумку газовый баллон. Но, честно говоря, эта «фигуристка» ничем не лучше газового баллона. Оба предмета – бомбы замедленного действия.

Мы переглянулись, и я торопливо завернула статуэтку в полотенце. Не знаю, о чем подумала Наташка, а мою голову посетило тревожное воспоминание: ночной полумрак в купе, осторожный шорох и шуршание в проходе между полками. И этот странный маскарад попутчика. Он имел смысл только в случае, если мужик от кого-то прятался. Бомж не стал бы приобретать билет в купе, он вообще бы не стал приобретать билет. Ряженый под попутчицу попутчик решил до выхода подстраховаться и сунул статуэтку в мою сумку, предварительно завернув ее в то, что первым в ней подвернулось – Кэтькино полотенце. Тапки вполне мог прихватить с собой. До первой урны. В таком случае планировал выходить в Москве, там и потребовать от нас возврата своей вещицы. В удобном месте. А слинял из купе заранее, поскольку почувствовал опасность. Просто намеревался обмануть своего противника, сделав вид, что выходит на последней перед Москвой станции. В конце концов надумал пожертвовать собственной сумкой, поэтому и статуэтку с собой не взял, и платок. Маскироваться далее ему не имело смысла, наоборот, следовало стать человеком узнаваемым, уверенным в отсутствии преследования. Пальто, скорее всего, тащил в руках. Рассчитывал быстренько вернуться в купе? И не вернулся. Остался в тамбуре.

С другой стороны, труп был накрыт пальто. Следовательно, наш инкогнито мог убить своего преследователя и прикрыть убитого. Далее: судя по отсутствию платка, в купе попутчик все-таки появился. Мы с Наташкой в это время торчали в другом конце вагона… Полная чушь! Вернуться в вагон за тем, чтобы прихватить старый платок и не забрать статуэтку? Это объяснимо только в том случае, если в купе наведался не сам попутчик, а его противник, понятия не имеющий, где ее искать.

– А кто же тогда лежал в тамбуре?

– Тот, кому больше не повезло, – тихо ответила подруга.

– Надо бы уточнить у проводницы, куда все-таки ехал наш попутчик, – пробормотала я, потирая ладонями виски. – Почему о нем не заикнулись оперативники. Есть подозрения, что он…

– Не «он», а «она». Потому как был одет соответственно. Проводница вполне могла посадить эту «фальшивку» не по билету, а за отдельную плату. Вот и молчала.

А на фига нам уточнения?

– Баба – воровка, – тихо, но с нажимом в голосе заявила я. – Украла у нас Кэтькины раритетные тапки. Обнаружилось это только сейчас. Можем, конечно, обратиться в милицию, но для начала надо поговорить с проводницей, не вылетит ли она с работы за незаконную посадку подозрительных лиц. Вдруг женщина – единственная кормилица в семье.

Наташка нахмурилась и принялась отыскивать на своем свитерочке повод отказаться от поездки, уж очень усердно разглядывала вязку. Даже что-то стряхивала на мой ковер. В итоге предложила альтернативный вариант, которым я и сама собиралась шантажировать проводницу – мы обязаны обратиться в милицию. Я хмыкнула и промолчала. Через минуту подруга изменила решение, сообщив, что в милиции нам, пожалуй, делать нечего. Ну нет у нас правдоподобных объяснений нашей «забывчивости» по поводу некоторых деталей ночного видения, о которых намеренно умолчали. Примут визит за явку с повинной, еще и в убийстве обвинят.

Я выглянула в окно. За время нашего отсутствия ничего не изменилось. Все та же детская площадка, малышня, гуляющая под присмотром мамочек и бабушек, объединившихся в отдельные группы по интересам. Время от времени они наметанным глазом безошибочно определяли место временного залегания подопечных. То один кувыркнется в снег, то другой. Бродят, как пингвинята – вперевалку. Для разнообразия теряют свои лопатки и тут же с криком отнимают чужие.

– А, пожалуй, мы никуда не поедем, – с удовлетворением отметила я.

– Ну и правильно, – вздохнула с облегчением Наташка. – Давай мыслить логически: ты сказала, что бабистый мужик должен был ехать до Москвы, так? Так. Иначе зачем ему подкладывать нам свою «свинью»? Она ему самому была нужна. Можно сказать, больше жизни. Следовательно, забрал бы ее сразу или нашел время забрать позднее. У нас. Но не смог. Скажем, по техническим причинам. О других я уже просто не в состоянии думать. Получается, что эта «свинья» осела у нас капитально. Предлагаю такой вариант: надо выслушать мнение специалиста по поводу исторической ценности этой сви… статуэтки. Если ей цены нет, как подлинному раритету, сдадим ее… Нет, похоже, без милиции не обойтись. А если статуэтка бесценна по причине своей никчемности – глиняная лепота, окрашенная под медь, тогда сдадим находку в… милицию. Как-то без нее ничего не получается.

Наташка и сама удивилась своим выводам, но, тем не менее, упрямо подтвердила необходимость оценить статуэтку. Наспех перебрав в уме своих знакомых, быстро отсортировала тех, кто мог бы помочь в поисках специалиста. Остановилась на Лидии Максимовне из хозяйственного магазина. Далековато от антиквариата, но, по словам подруги, девиз магазина «в хозяйстве все пригодится» предполагает наличие широких связей с общественностью. Пожелав мне держать себя в руках (а мало ли что?), подруга тряхнула вытянутым рукавом свитера и скрылась.

Как накаркала! Определенный дар ясновидения у Наташки есть. Приобрела искусственным путем, слишком много свое «ясновидение» нахваливала, вот и заработала. В ближайшие минуты ее наказ стал трудновыполним. После пятого звонка какой-то ненормальной стало трудно держать себя в руках. Противным визгливым голосом идиотка требовала от меня как от директора магазина принять назад ее зимние сапожки, у них на второй неделе эксплуатации отклеилась подошва. Она по нарастающей пугала меня закрытием «моей лавочки». Все попытки объяснить, что она просто ошиблась номером, были блокированы угрозой в самое ближайшее время пустить меня по миру. Босиком. На четвертый раз я, зверея, согласилась пойти по миру добровольно. Правда, в лаптях. Пятый звонок заставил меня отключить телефон. Пусть думает, что я воплотила свое решение в жизнь – уже в скитаниях.

Не успела взять себя в руки, как влетела Наташка, с порога рассыпаясь искрами возмущения. Как оказалось, подруга безуспешно пыталась мне прозвониться, чтобы выяснить, имеется ли на статуэтке клеймо мастера и, если имеется, то в каком именно месте. По «городу» было занято, мобильник вообще бастовал. В перерыве между обвинениями в излишней словоохотливости (сеансе одновременной болтовни по обоим каналам связи), она озадачила меня поисками клейма на статуэтке и машинально обследовала городской аппарат. Знает, что длительные телефонные разговоры – не мое хобби. Возведя глаза к потолку, с тяжким вздохом призвала Всевышнего полюбоваться на мою бестолковость, включила аппарат и поднесла трубку к уху проверить наличие сигнала.

Не зря сказано, что «сверху видно все». И «там» меня своеобразным образом оправдывали. Не сходя с места, Наташка получила по полной программе. Моя телефонная террористка с надрывом и очень подробно поведала Наталье Николаевне, что ее ожидает в самое ближайшее время. Говоря цензурным языком, ранняя дорога в далекое прошлое – к динозаврам, откуда она, собственно говоря, незаконно и вселилась в столицу. Без регистрации. Не давая Наташке опомниться, телефонная террористка выдвинула дополнительное требование: возместить ей моральный ущерб в размере ста тысяч рублей.

– Дура, что ли? – ошалело поинтересовалась в трубку Наташка, глазея при этом на меня.

Я пожала плечами, к тому моменту окончательно убедившись, что никакого клейма на статуэтке не имеется.

– Ирина Александровна, записывайте данные! Номер запеленгован. Пробейте адрес и пошлите туда ребят, – рявкнула подруга так, что я слегка присела. Столько лет рядом, а все никак не могу привыкнуть к ее громовым раскатам. – В случае чего, они знают, что делать, – проворковала она совершенно в другой тональности. Странное дело – собеседница молчала. – «Позвони мне, позвони…» – с чувством пропела Наташка и повесила трубку. – Ну, где заклеймили нашу Венеру?

– Нигде… – проронила я, с опаской косясь на телефон.

– Ясно. Меня предупредили, что такое возможно.

А почему твой мобильник не отзывается?

– Не знаю…

– Где ты его последний раз видела?

– Сейчас подумаю… На столике в купе! По нему время подъема отслеживала.

Я мигом бросила статуэтку на диван и кинулась к сумке. Перерыв немногочисленные вещи, поняла, что мобильника среди них нет. С тем же результатом обследовала карманы куртки.

– Фига себе! – озадачилась Наташка, следуя за мной проторенным путем поиска. – Ир, кажется, твой телефон прямо в поезде принудительно обменяли на статуэтку. И в то время, когда я недавно пыталась прозвониться тебе, похититель кому-то названивал. Было занято.