Текст книги "Химчистка для невидимок"

– Жаль пацана, только школу закончил. Мать сегодня приехала, волосы на голове рвет… – донеслось из-за оставшейся приоткрытой двери кабинета.

Того времени, что мужчина с папкой находился у Хорева В.А., нам с Наташкой вполне хватило, чтобы дважды прийти к выводу о гибели Стаса и трижды этому не поверить. По вполне объективной причине – слишком страшно. На время я даже забыла, что Лидочка ухитрилась навешать нам на уши отварную лапшу (не отварную не навешаешь, проверено) по поводу своего приезда из Большерецка.

Выпроводив коллегу из кабинета, Владимир Александрович Хорев пригласил нас с Наташкой. Цепким взглядом уловив перемены в моем настроении, для начала рекомендовал не пытаться засунуть в карман его скоросшиватель. Откуда ж я знала, что он принадлежит именно ему? Сидела на новом месте – за вторым столом, а скоросшиватель действовал мне на нервы. Единственный предмет на абсолютно пустом столе! Потом бы, перед уходом, вернула. Мне чужого не надо. Не хватало еще лишнюю тяжесть в карманах таскать! Это только своя ноша не тянет.

На всякий случай я передала следователю привет от помощника прокурора города Листратова. Не важно, что последний об этом не знал. Хорев оживился и перестал быть строго официальной личностью. Наташка слово в слово повторила мой рассказ о первом знакомстве с неполной семьей Максимовых. Вот только по ходу изложения пару раз принималась плакать. Владимир Александрович этому обстоятельству очень порадовался – хоть поздно, но она сделала правильный вывод: нельзя столь опрометчиво пускать посторонних людей в квартиру.

– Я же говорила, что накрылись баклажаны… – прекратив сдержанные рыдания, обернулась ко мне Наташка. – Не зря про ремонт бабулиной квартиры вам намекала. Если бы стойко сопротивлялись просьбе гостей переночевать, теперь не пришлось бы расстраиваться из-за гибели Стаса. Меньше знаешь – больше переживаешь исключительно по поводу своих личных проблем. Они ближе к телу… И душе. Как чувствовала! Лишние знания до добра не доводят. Не любят у нас в стране знающих людей.

Тень удивления на лице следователя не задержалась, оперативно сменившись заинтересованностью. Мне даже показалось, что нос у Хорева еще больше заострился, но голос звучал на удивление спокойно и даже ласково:

– Наталья Николаевна, а откуда вам известно о гибели Стаса?

– От верблюда! Того самого, который от вас недавно вышел. Не считайте за слепоглухонемых.

«Надо же! – удивилась я. – У нас с Наташкой одинаковое восприятие внешности некоторых личностей».

Следователь задумался и выронил карандаш, которым что-то чертил на листке бумаги.

– А поподробнее…

– Все подробности рассыпались в коридоре. И складированы тут! – Наташка ткнула пальцем в знакомую белую папку, лежавшую поверх других слева от Хорева. Он быстро ее схватил, но открывать не торопился. Внимательно посмотрел на Наташку, потом на меня, немного поморщился и вернулся к созерцанию Натальиной пятнистой от неприятных воспоминаний физиономии.

– Вам знаком человек на фотографиях?

Наташка скривилась:

– С трупами не знакомимся! Из принципиальных соображений.

– Хорошо. Значит, вам знаком живой Юрков Антон Алексеевич?

– Это еще кто такой? – Подруга требовательно воззрилась на меня. Можно подумать, именно я тыкала пальцем в фотографию.

– А кто это такой? – растерянно спросила я у следователя, барабанившего пальцами по белой папке.

– Живой труп. Застигнут разгневанным мужем на месте прелюбодеяния – на второй половине кровати, принадлежащей ему по праву, рядом с супругой. Результат своего возмущения обманутый муж увековечил на фотографии. В чем мама господина Юркова родила, в том его и запечатлил. Счастье, что после первого же полученного удара в лицо Юрков получил сотрясение мозга, в связи с чем был принят вершителем самосуда за труп. С приездом следственной бригады потерпевший Юрков пришел в себя и был госпитализирован.

Наташка расцвела счастливой улыбкой.

– Ой, надо же! А мы думали, на фотографиях труп Стаса. Знаете, голые мужики все на одно лицо! В смысле когда этого лица не видно. В данном случае из-за разбитой морды. Козлы…

Она перешла на шепот, погасила улыбку и умолкла. Я, не мешкая, вклинилась с вопросами, почему Максимовы никогда не жили в Большерецке и что вообще случилось, если Стас жив, а Лидия Петровна, сама не своя, носится по коридорам прокуратуры?

Не ответив ни на один из вопросов, следователь пододвинул к нам фоторобот молодой женщины:

– Вам знакома эта личность?

Не зря эти шедевры именуют роботами, хоть и фотографическими. Красивая внешность с застывшими навеки чертами лица. Как-то не верилось в ее реальность. Казалось, она всю жизнь провела неодушевленным предметом – манекеном.

– При жизни мы ее, слава Богу, в таком виде не видели, – заявила Наташка и оглянулась на меня, ища поддержки. Я подтвердила это заявление, для убедительности пристукнув скоросшивателем по столу. – Потому что не видели… и все. – Посмертно, если этот факт имеет место быть, тоже. Имеется в виду, в бронзе, как памятник…

Владимир Александрович укоризненно покачал головой:

– Подробностей, где вы ее не видели, не надо. Достаточно того, что эта женщина или похожая на нее вам не известна. Правильно?

Наташка собралась было заартачиться. Ей не хотелось врать на сто процентов. По вполне понятным причинам. Если разделить фоторобот на отдельные детали, уголок рта, половинку брови или кончик носа всегда можно примерить на знакомых, и они подойдут им, как родные. Подруга успела разинуть рот, я вовремя себя подстегнула и, перекинув ей скоросшиватель, который все это время вертела в руках, уверенно ответила:

– Абсолютно правильно!

Наташка растерянно повертела железяку и швырнула ее Хореву. Он поблагодарил и попытался сунуть скоросшиватель в ящик стола. Как бы не так! Там не было места. Но следователь оказался достаточно упрямым, выставил наверх поллитровую кружку с дарственной надписью, и скоросшиватель исчез с моих глаз навсегда.

Выяснились интересные вещи. Максимовы проживали по месту официальной регистрации – в небольшом городке с потусторонним названием Зарайск, расположенном в шестидесяти километрах от Рязани. Стас действительно являлся студентом первого курса, но не Университета дружбы народов, а Московского авиационно-технического университета. Семья снимала однокомнатную квартиру в доме, располагавшемся по соседству с нашим. С общежитием, куда Стаса с большим трудом устроили родители, пришлось расстаться, поскольку мальчик действительно был бит студентами, и не единожды. Его заподозрили в участившихся мелких кражах. Стасу пришлось отдуваться за четыре случая хищения двухсот рублей, одной зажигалки, пачки сигарет, половинки батона варено-копченой колбасы, трех новых общих тетрадей и книги «Ошибки Камасутры». По ходу обсуждения фактов воровства бедняга не выдерживал и приводил увлекательные примеры из истории о способах тайного изъятия ценностей у их собственников или законных владельцев. Короче говоря, «он слишком много знал», за что также был бит. К счастью, правда восторжествовала – фактический виновник краж был установлен, и студенческое братство с чувством огромной вины за поклеп на собрата возлюбило Стаса, как родного, со всеми его недостатками. Была надежда на то, что эта любовь продлится все время обучения, но мама решила не испытывать судьбу.

Причины, по которым Лидия Петровна кое в чем откровенно нам врала, следователю еще предстояло установить, а посему наши показания пришлось оформить документально.

Владимир Александрович посмотрел на часы, подумал немного и решил приоткрыть тайну следствия. Рассказывал он скупо, но я, немного дополнив ее и приукрасив, видела перед собой объемную картину случившегося.

Все началось с заявления в прокуратуру гражданки Ивляковой Светланы Викторовны, двадцати семи лет от роду. В последних числах августа женщина на выгодных условиях, как считала сама, сдала одну комнату своей двухкомнатной квартиры некоей молодой особе, судя по паспорту, Лукьяновой Галине Андреевне. Галина. Молодая преуспевающая бизнес-леди в ожидании окончания строительства дома, в котором приобрела квартиру, нуждалась во временном приюте.

Получив от нее предоплату за два месяца вперед в конвертируемой валюте, Светлана Викторовна спокойно уехала отдыхать за границу. Скоро возвращаться не планировала. Две квартиры, ранее принадлежавшие родителям и ныне сдаваемые в аренду, приносили неплохой доход. Сами родители после оформленного семнадцать лет назад развода вновь счастливо соединились в гражданском браке под лозунгом: «От добра добра не ищут» и свили дворянское гнездо в Подмосковье. На месте старых развалин помещичьей усадьбы. Как выяснилось, в свое время какой-то предок папы Светланы Викторовны приходился племянником местному барину, почитаемому крестьянами за доброту и хроническое меценатство. Это обстоятельство позволило ему разориться еще до Великой Октябрьской социалистической революции. Усадьба была заложена и перезаложена, а потом бедный помещик совершенно не расстроился, когда ее под горячую руку сожгли. Находясь к тому моменту в сумасшедшем доме, он, будучи в образе теоремы Пифагора, чувствовал себя вполне счастливым.

Родители Светланы Викторовны, использовав личные связи, подкрепленные определенными материальными усилиями, добились возвращения двенадцати соток земли на месте бывшего пепелища, давным-давно используемого под местную свалку крупно-габаритного мусора, построили комфортабельный особнячок, в котором ныне и проживали заработанные ранее денежки.

Полгода назад Светлана Викторовна познакомилась с очаровательным мужчиной очень зрелого возраста, который почитал за счастье содержать ее. Вместе с ним в его загородном доме и она проживала – его денежки.

Вернувшись из круиза, вскоре улетела в Таиланд, затем еще какое-то время от души наслаждалась природой Подмосковья. Но родная сторона быстро приелась. Безделье влекло за собой усталость и раздражительность. А тут еще, присмотревшись, Светлана Викторовна ужаснулась: содержатель совсем не был очаровательным. Скорее страшненьким. Окружающая обстановка, включая мужчину очень зрелого возраста, вызывала стойкое желание взвыть. Какой смысл в этих немыслимых нарядах и дорогой косметике, если не перед кем показаться во всей красе? Гражданский муж в последнее время стал строго ограничивать круг ее общения, и в конце концов все свелось к двум собакам и помощнице по хозяйству, нудной, совершенно не общительной мымре. Больше всего хотелось свободы. Светлана Викторовна решила заранее подготовить почву к бегству и с этой целью явилась переговорить с квартиросъемщицей бывшей маминой квартиры на предмет досрочного расторжения договора аренды. Трехкомнатная папина приносила больший доход и в качестве уютного уголка для собственного укрытия пока не рассматривалась.

Дверь открыла совершенно незнакомая женщина, и приветственные слова, готовые сорваться с губ Светланы Викторовны, улетучились. Она неуверенно посмотрела на номер квартиры и поняла, что не ошиблась. Женщина не выказывала нервозности, спокойно ждала разъяснения по поводу цели визита роскошной красавицы.

– Где Галина? – обретая уверенность, строго спросила Светлана Викторовна.

– Простите, вы, наверное, ошиблись…

Предчувствуя крупные неприятности, Светлана Викторовна пошла на таран. Отлетевшая к стене женщина слабо охнула. Следом ахнула сама Светлана Викторовна. Было от чего! Вторая комната, в которую она сложила предметы шикарной обстановки, ценные картины, антикварные сервизы в коробках и… Сразу все так, на память, и не перечислишь. Та самая комната-склад, закрытая ею лично на два оборота ключа, была пуста. Застеленная коричневым клетчатым пледом раскладушка и стул – не в счет. Они ей не принадлежали.

Галина Андреевна Лукьянова оказалась аферисткой. Получив с новых квартирантов деньги за пару месяцев вперед, вывезла из закрытой комнаты хозяйки все. Подчистую.

Было уже очень поздно, когда сверх меры обеспокоенный кражей гражданский муж Светланы Викторовны после оформления представителями органов дознания всех формальностей увез безутешную «ласточку» в свой загородный дом. К тому времени «ласточка» поняла свое заблуждение и признала: несмотря на зрелые годы, он все-таки очаровательный мужчина.

Лидии Петровне разрешалось жить в квартире до конца сентября, а если она внесет умеренную предоплату за двухкомнатную квартиру за три месяца вперед, но из рук в руки госпоже Ивляковой, то и дольше. Все равно красть больше нечего.

Вечером того же дня выяснилось, что пропал Стас. Утром, как всегда, выехал в институт, но на занятия не явился. Утешало только одно – в моргах среди неопознанных трупов, а их Лидия Петровна насмотрелась достаточно, Стаса не было.

– Кажется, я все перепутала…

Мне пришлось усиленно рыться в сумочке – искать то, не знаю что, лишь бы Хорев не подумал, что вру и не краснею.

– Лидия Петровна не говорила, что живет в Большерецке. Просто когда-то ездила туда то ли к родным, то ли в командировку, а может, и миновала его проездом. Зато поминала свою уютную квартиру в славном городе… Как его там, Заславске? Не помню. А по поводу места обучения Стаса – так она назвала университет, а я почему-то решила, что это РУДН.

У следователя удачно свалился под стол карандаш. Он нагнулся, чтобы его поднять, и слегка застрял под столом. Надо же додуматься поставить в такой маленький кабинет кресло! На этом месте и стулу-то тесно.

Я успела взглянуть на Наташку и позавидовать. Румянец на ее лице – обычное дело. Независимо от того, врет она или режет правду-матку. По тому, как сузились ее глаза, поняла – резать эту самую правду-матку начнет, не дожидаясь, пока Хорев вернется в исходное положение, и поежилась. Но настырный следователь, благодаря собственному упрямству и самонадеянности, слишком перегнулся через боковину кресла. Честное слово, карандаш не стоил таких усилий! Кресло взбрыкнуло и с грохотом перевернулось. Наташкина правда-матка мгновенно поменяла целевое направление и обернулась для завалившегося в угол следователя настоящим откровением. Если коротко, то до момента падения он явно сидел не на своем месте. Оно предназначено для тех, кто умеет соображать, что делает.

Владимир Александрович только покряхтывал, для начала пытаясь освободится от коричневой шторины из искусственного щелка, за которую на лету опрометчиво схватился.

– Шехерезада, блин!

На этом истощился запас Наташкиного красноречия. В поисках подхода для оказания Хореву посильной помощи я отодвинула стул и заглянула под стол, решив форсировать события. Корректируя, так сказать, действия по ходу спасательной операции. Наташка яростно дергала кресло на себя, в то время как Владимир Александрович пытался найти в нем опору. В результате подруга выдрала металлическую крестовину с ножками на колесиках и вместе с ней полетела на выход. Так сказать, выносить «сор из избы». Я высунулась из-под стола и с уважением посмотрела ей вслед.

Поймал обеих, в смысле Наташку с крестовиной, прямо в дверях молодой человек в форме сотрудника милиции и открытым ртом – не успел поинтересоваться, что в кабинете господина Хорева происходит. Наталья Николаевна, почувствовав поддержку, брякнула крестовину, как предполагала, на пол. Сотрудник милиции взвыл не своим голосом – его левая голень в полной мере приняла на себя вес железяки. Я мгновенно залезла обратно под стол – не выношу чужие страдания. Хорев, наоборот, вылез. Ему, по роду работы, не привыкать. Выбралась из укрытия, несмотря на уговоры, не скоро. Не хотелось выглядеть полной идиоткой: в кабинет набилось много народа – все прибежали спасать Хорева. Мне удалось выудить причину всей заварушки – тот самый распроклятый карандаш, из-за которого следователь сам загнал себя в угол. Держа его в правой руке, как факел, я явилась публике. Разговор на повышенных тонах сразу смолк. Я с трудом заставила себя поздороваться. Ответил мне только Хорев. Его «привет!» отдавал искренностью и душевным теплом. Думала, из-за карандаша, ан, нет! Ему пообещали новый, более просторный кабинет.

4

Домой мы вернулись в четвертом часу слегка одуревшие. По пути даже не стали заходить в любимое кафе – не то настроение. Вместе с нами расстроилась и погода – зарядил мелкий холодный дождь. Даже вода в луже, которую я, как всегда, не глядя под ноги, пробороздила, показалась теплее. Осмотрительная Наташка, невольно шагнувшая в нее вместе со мной, против обыкновения посоветовала сходить к окулисту исключительно самой себе. И, выскочив из лужи, сама с собой не согласилась – нет времени.

Руки чесались позвонить Лидочке, но решили, что выражать соболезнование по телефону не стоит. Лучше сделать это лично, благо съемное жилье находилось в соседнем доме.

Квартира оказалась на последнем этаже. Определили мы это только после третьего выхода из лифта. При этом кабину у нас тут же угоняли вниз. С предпоследнего на последний этаж поднимались пешком. Лидочка открыла нам сразу. Будто, бедняжка, торчала за дверью и караулила. В каком-то смысле так оно и было: в коридоре стоял стул, на нем она, очевидно, и сидела, прислушиваясь к каждому шороху на лестничной клетке.

– Что?! Стас вам звонил?!

Лидочка вцепилась в меня и слегка встряхнула, требуя немедленного ответа. Пока я соображала, как и что именно сказать ей в утешение, Наташка заревела. Лидочка ослабила хватку, руки бессильно скользнули вниз. Она сразу стала похожа на поникшую ромашку с опущенными книзу лепестками, молча развернулась и, придерживаясь руками за стену, поплелась в комнату. Уже оттуда донесся ее истеричный крик:

– Я вам не верю! Он жив! С ним ничего не могло случиться!

– Ну да! – проорала я из коридора, жестами порицая подругу за невероятный садизм. Нашла время для слез! – А с чего вдруг такие панические мысли о смерти Стаса?! С таким грузом чужого опыта за плечами он в любой ситуации найдет выход!

Лидочка снова появилась в коридоре. Она бессильно прислонилась к стенке, и я искренне удивилась тому, что не так давно видела собственными глазами стремительное передвижение этой женщины по коридору прокуратуры. В данный момент Лидочка не напоминала даже увядшую ромашку, перед нами стояло уставшее привидение Максимовой Лидии Петровны. Но оно хорошо соображало:

– Если Стас вам не звонил, откуда вы узнали, что он пропал?

Я выразительно посмотрела на Наташку, решив, что пришло время выйти из коридорной тени в светлое помещение одной из пустых комнат. Подруга, прекратившая лить слезы, высморкалась и прогундосила:

– У меня аллергия на Иркиных кошек. Как вспомню эту ораву, сразу плачу… Мы тебя в прокуратуре видели, нас повестками вызывали.

– А-а-а… Вас-то зачем?

– То-то и оно! Ты не поверишь, у мужиков, с которыми удалось там пообщаться, просто все из рук валилось. Ну как такими руками можно вершить следствие, а?

Наташка торопливо скинула туфли, вытряхнула меня из куртки и велела определить место нахождения кухни.

– Тебе будет трудно, ею здесь давно не пахнет, а ты прояви смекалку – ищи! Или вот что! Лида, проводи Иришку, у нас мало времени на посиделки, в смысле, постоялки, надо ребенка домой возвращать. Ирка, стой! Почему не разулась?!

Я с готовностью сбросила обувь и прошла на кухню. Прекрасная квартира, но не дворец – не заблудишься. Следом за мной шлепала большими тапками Лида. Тапки наверняка принадлежали Стасу, в них она, наверное, чувствовала себя немного ближе к сыну.

Кухня оказалась просторной, не меньше двенадцати метров. Но и этого хозяевам показалось мало. Значительная часть вентиляционного короба была вырезана, в освободившееся пространство поместили кухонную плиту. Надо же! Новаторов в нашем доме уже давно заставили устранить все допущенные нарушения при перепланировке квартир, а тут вентиляция перекрыта всему крылу – и ничего…

– Ир, ты что, представитель районной самоуправы? Поставь хотя бы чайник. Лида, у тебя все тарелки одноразовые? Хочешь колбаски? Не хочешь…

Ломтик тонко нарезанной колбасы из упаковки вылетел из Наташкиных рук и оживил своим присутствием бежевый кафель пола. В попытке его поднять подруга смела со стола всю упаковку.

– А кто еще не хочет колбаски? – пробормотала она и вздохнула. – Все, кроме моей боксерихи. А ее нет дома. В смысле, она сейчас у себя дома…

– Я помою. Каждый ломтик отдельно, – с готовностью подскочила я к нервничающей подруге, но наткнулась на ее суровый взгляд.

– Незачем! Пыль стряхнем и слопаем. Что, мы хуже собаки? Лид, ты когда в последний раз ела?

Лидочка, щеки которой от нашей суеты немного порозовели, вопроса не поняла. Сидела на табуретке, прислонясь к стене с закрытыми глазами. Вид совершенно отрешенный.

– Понятно. Ир, налей-ка ей кофейку, я у Бори коньячок умыкнула.

Подруга выудила из сумки красочный бутылек, поболтала его и посмотрела содержимое на свет.

– Нормально! Пару глотков в чашку и еще отдельно в одноразовый стакан. Ща напоим, оклемается.

– То есть как напоим?

Я бестолково толкалась с чашкой, из которой, по моему мнению, должно было пахнуть клопами. Пахло другим – хорошей жизнью. А может, так пахнут очень респектабельные клопы: коньяк был баснословно дорогим. Время от времени Борис получал такие подарки. И ведь не спился!

– «Как, как»! Не задавай глупых вопросов. В данном случае – это лекарство. Вспомни, как заливаешь его в кошек. Затыкаешь одной рукой нос, рот при этом автоматически открывается – как двери в метро. Ир, да не твой рот и тем более не сейчас! Давай сюда емкость.

Наташка отняла у меня чашку, понюхала содержимое и слегка передернулась.

– Надо же, не пойму, от чего меня корежит? Наверное, от стоимости. – Она перевела взгляд на Лидочку и прищурилась: – Замечательно! Ирина Санна, заходи с левой стороны. Поднимешь ей немного голову, слишком не задирай. По моей команде зажмешь Лидусе нос. Стой! На всякий случай открой дверь пошире и посмотри, куда тебе будет удобнее лететь. Пожалуй, у Петровны даже в таком состоянии сил побольше, чем у вашей Эльки. А тут все-таки «живая вода».

Наташка еще раз побултыхала коньяк в чашке.

– Ну, с Богом!..

В этот момент Лидочка широко распахнула глаза, сразу сосредоточилась прямо на бутылке, ухватила ее, молниеносно поднесла к губам и сделала большой глоток.

– Рекламная пауза, – ошеломленно проронила Наташка и отхлебнула живительную влагу из чашки. Я машинально поморщилась за них двоих. А им самим было некогда. Вращая глазами, они проникновенно корчили друг другу рожи. Без всяких лимонных долек…

Чуть позднее полупьяная Лидочка, угрожающе качаясь на стуле, монотонно разговаривала с отсутствующим Стасом, упрашивая его немедленно ей позвонить. Доводы, приводимые ею, были вполне убедительны: уже почти двое суток она не ест, не пьет и не спит, ищет его по всей Москве и даже в Зарайске, куда ему и ей категорически возбраняется возвращаться.

– О, как! – заметила Наташка немного заплетающимся языком. – Все жители Зарайска от корки до корки изучили Всемирную энциклопедию, воспринимая на слух, и больше ничего нового знать не желают. Источник знаний вовремя иссяк, зато зафонтанировал в столице. Оно и к лучшему – здесь необразованного народа побольше, за счет стран ближнего зарубежья. Кстати, в последнее время мой словарный запас значительно пополнился украинскими словечками. Такое впечатление, что опять произошло воссоединение Украины с Россией. И эта новая Укрроссия трудовыми руками хохлов вполне могла бы стереть грань между нашими великими народами, если бы не сборная команда гастарбайтеров из Средней Азии и Закавказья.

Тем временем Лидия Петровна перешла к угрозам. На полном серьезе заявила, что если сын немедленно ей не позвонит, она покончит с собой – выбросится из окна, после чего пойдет в аптеку, купит пачку снотворного и всю ее выпьет.

– Много пить вредно для здоровья! – заметила Наташка. – Мы же не слабый пол! Это у мужиков есть только два выхода из стрессовой ситуации: пить или… пока не пить. Потому как нечего… Ир, Лида что-то разговорилась, давай ее уложим спать. Да я бы и сама с удовольствием отдохнула.

Уговорить Лидочку прилечь оказалось совсем не трудно. Наташка просто подвезла к стулу раскладушку и, увеличив амплитуду ее колебания из стороны в сторону, легко кувыркнула женщину на ложе. А вместе с ней и меня, только на пол – я была на подхвате, а Лидочка оказалась довольно тяжелой.

Уснула она сразу. Не хотелось думать о том, каково будет пробуждение, но думать пришлось.

– Как проснется, возьмет да сиганет в окно! – округлив глаза, изрекла Наташка, выпив большими глотками остывший кофе. – У нее и так трагедия, а тут еще похмельный синдром… Нужно кому-то остаться с ней на ночь. Я даже знаю кому. Ты, Ир, самая трезвомыслящая. Ложка коньяка в чашке кофе не в счет.

– По-моему, вы с Лидией Петровной больше сроднились. Проснетесь, будет что обсудить, не касаясь темы трагедии. Отвлекающая терапия!

– Обалдела?! Для отвлекающей терапии доза спиртного маловата. Уж если отвлекать, то полностью, но мне такая стадия не подходит, сразу тапки откину. Есть другое предложение – так, чтобы без обид, заночуем здесь обе.

Я сразу поняла, что райский период в моей семейной жизни кончился. Трижды набирала Димкин номер телефона на работу и укладывала трубку назад – не знала, как лучше известить его об этом печальном событии.

– Не все коту масло… или масленица, – шипела над ухом Наташка. – Передохнул и ладно. А моему-то что, лучше? Совсем один останется. Не считая собаки. Лешик из командировки теперь не скоро вернется. Но мы же не собираемся поселиться у Лидии Петровны навечно. Здесь даже спать не на чем.

– За «кота» – ответишь, – процедила я, мучительно жалея счастливые дни. – Ты одного не учла: завтра утром все равно на работу. Лидия Петровна останется без присмотра. Не лучше ли ее перетащить к нам… К вам…

– Во-первых, не к нам, а к вам – у вас три комнаты, а я сама на выселках. Кухня называются. Да и народа в вашей квартире больше, включая кошек, Лидочка сразу затеряется. Во-вторых, я ее на раскладушке никуда не потащу. В третьих, мне не все равно, из какого именно окна она собралась выкидываться. У нее – последний этаж, наш тринадцатый – тоже не первый. Хочешь, сама просчитай. Подожди, подожди… А ведь это выход!

– С тринадцатого этажа?

Наташка посмотрела на меня с жалостью. Я невольно распрямилась, давая понять, что жалеть меня не стоит, могу и обидеться. Табуретка подо мной жалобно скрипнула.

– Даже мебель из-за тебя расстроилась, – попеняла подруга и, отняв у меня мобильник, соединилась с Димкой: – Ефимов, привет тебе, привет! От жены. Можно сказать, прямо из поднебесья!

– В ее семейном положении парить в облаках не желательно, – послышался раздраженный голос мужа. – Она что, телефон на земле забыла? Впрочем, с ее безалаберностью… Подожди, что ты несешь?! Где Ирина?!

Ну это ж надо так надрываться! Зря Наташка включила микрофон, да еще нечаянно усилила звук.

– Не ори! – внушительно заявила подруга мобильнику и, отключив микрофон, осторожно поднесла аппарат к уху: – Ефимов, мой тебе совет – прозвонись в морг, там паника. От твоего рева все покойники разбежались. Не ори, говорю! Для начала проверь, все ли остались живы в твоем отделении. Твоя жена недалеко от меня ушла – буквально два шага к двери сделала. Я же просила не орать! Мы? Обе на семнадцатом этаже, только чужого дома… Нет, я не могу тебя переорать! Вот и молчи! И скажи спасибо, что у меня терпение ангельское. Помнишь Иришкину однокурсницу из Большерецка? Нет, пока не умерла. Хуже. Сняла квартиру у аферистки, заплатив за полгода вперед. Та вывезла у настоящей хозяйки квартиры все вещи и скрылась. Мало того, у Лидии Петровны еще и сын пропал… «Как, как»! А вот так – уехал на занятия и не вернулся. Лидка просто в невменяемом состоянии. Одну не оставишь – все время от окна оттаскиваем. Мы решили ее временно к вам подселить, на пару деньков.

Наташка зажала мобильник рукой и, многозначительно поигрывая глазами, прошептала:

– Умный мужик! Говорит, большой разницы между окнами семнадцатого и тринадцатого этажа нет, это, мол, не первые. Набрался от меня рассудительности. Да, да, Дима, я слушаю! Просто задумалась над твоими словами… Интересное кино! Лидочка – не моя сокурсница. Мы университетов не кончали, почему я должна ночевать вместе с учеными дамами? – Наташка вновь прикрыла мобильник, подмигнула мне и радостно прошипела: – Он говорит, что ты как была по жизни дура дурой, так ей и останешься!

– Дай сюда мой телефон! Я ведь и поумнеть могу. Мало не покажется!

– Да ладно тебе возмущаться, с дураков меньше спроса. И Димка не совсем так сказал…

И снова в трубку:

– Да, Дмитрий Николаевич, так и быть, я сама здесь переночую. Тебе этот подвиг ни к чему. Еще не хватало идти на операцию после бессонной ночи. Только ты уж как-нибудь сам с Борисом вопрос моего отсутствия дома утряси. Ага, передаю…

Сунув мне в руки мобильник, Наташка понеслась в коридор. Пока я объяснялась с Димкой по поводу дурацкого звания, ее и след простыл. Как выяснилось, муж всего-навсего обозвал меня наивным человечком, что на «дуру дурой» никак не тянуло. Более того, обещал лично подъехать и помочь Лидочке обрести относительное душевное спокойствие. Не иначе как с помощью лекарственных средств. По окончании разговора я не поленилась встать и выкинуть упаковку Наташкиного успокоительного – пустую бутылку из-под коньяка.

К моменту возвращения подруги мой гнев прошел. Более того, я очень обрадовалась ее появлению. Сидеть одной в чужой квартире жутковато даже при дневном свете. Присутствие Лидочки вообще не ощущалось, зато каждый звук извне отзывался эхом. Создавалось впечатление, что в комнатах гуляет кто-то посторонний. Несколько раз я невольно срывалась с места, хотелось убедиться – кроме меня и сопящей на раскладушке Лидочки, в этой двухкомнатной пустышке никого нет.

Наташка ввалилась в квартиру с четырьмя объемными пакетами в руках. Бросив их прямо в коридоре и отдуваясь, заявила:

– Надо убедить себя в том, что нам крупно повезло. Хоть один вечер отдохнем по-человечески. Но, честно говоря, на меня этот довод почти не действует. Может, из-за мешков? Уж очень отвлекали по дороге. Особенно твой. У него ручка оторвалась. А для себя я кусочек родного дома приперла – надувной матрас.

– Уже успела разнести дом на кусочки?

– Воистину каждая жена достойна своего мужа! Вредность – ваша семейная черта. Держи свои пледы. Один с боем отвоевала у кошек. И скажи спасибо, что по пути зашла к тебе в гости. Кстати, мне никто не обрадовался. Вас никого дома нет. Ир, не стой сложа руки, скоро наша недвижимость проснется, боюсь, больше ее напоить не удастся, у меня силы уже не те…