Текст книги "Всё начинается с любви… Лира и судьба в жизни русских поэтов"

Два века после рождения Лермонтова сполна подтвердили эти слова. Более того, иногда кажется, что в нашем веке его творчество ещё более значимо для нас, чем прежде. А как же иначе?

 
Есть речи – значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно.
(«Есть речи – значенье…»)
 

Место первого захоронения М.Ю. Лермонтова

на старом кладбище Пятигорска

«О слово русское, родное!»
(Ф. Тютчев)

1

 
Я очи знал – о, эти очи!
Как я любил их, – знает Бог!
От их волшебной, страстной ночи
Я душу оторвать не мог.
 
 
В непостижимом этом взоре,
Жизнь обнажающем до дна,
Такое слышалося горе,
Такая страсти глубина!..
 

Без тени сомнения берусь утверждать, что любовная лирика Тютчева – вершина не только его творчества, но и во многом всей русской поэзии. В наш чересчур цивилизованный век, когда живое человеческое общение всё чаще заменяет интернет, а само искусство подменяется (для массового зрителя, в частности) мыльными кинооперами и бесконечными кулинарными поединками с участием преуспевающих актёров и писателей, обращение к поэзии великого лирика равноценно глотку свежего целительного воздуха.

 
Она сидела на полу
И груду писем разбирала,
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала.
 
 
Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела,
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело…
 

Истинная поэзия дышит и мыслит образами. Но не теми, что являются наживками для читателя, не более. Настоящий поэтический образ, как солнце или луна, – освещает всё стихотворение, делает его и жизненным и высоким одновременно.

 
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело… —
 

вот так можно одним-двумя штрихами поднять к Высоте и Мудрости простой жизненный эпизод! Таков почерк таланта. Именно он истинное чувство превращает в истинную поэзию, что не так часто бывает – при всём огромном количестве стихов о любви, что созданы до сих пор! Зачастую вместо чувства – жалкое его подобие, вместо душевной глубины – набор известных эпитетов, а потому и вместо читательской благодарности и восторга – равнодушие к так называемым «сердечным мукам», а то и прямая досада: тоже мне, так-то и я смогу!.. Вот почему лирика Тютчева засияла сегодня ещё более ярко и желанно.

Ф.И. Тютчев.

Художник С.Ф. Александровский

Однако было бы несправедливо петь похвалу только его лирике. Фёдор Иванович – автор многих не только философских, но и, как бы сегодня мы сказали, публицистических стихотворений. Несколько десятилетий, проведённых на службе за границей, работа дипломатом в неспокойной Европе, не слишком жалующей Россию, со временем вывели его поэзию на передний край общественной жизни.

Постоянно стремившийся к полным и глубоким знаниям во всех доступных сферах, Тютчев, конечно же, не мог не знать об исторических корнях своей семьи. В данном случае о том, что умелым и дальновидным послом в Орде был близкий по крови боярин Захарий Тютчев, который сумел выведать и передать весть князю Дмитрию Ивановичу о новых враждебных замыслах Мамая, благодаря чему русские рати не были застигнуты врасплох и дали внушительный отпор Орде.

Тютчев был подростком, когда разразилась война 1812 года. Надо ли говорить, какая мощная волна патриотических настроений с головой накрыла и его? А такое остаётся в сердце на всю жизнь. И ещё одна деталь: в основе всех традиций его родной семьи была глубокая духовность, и не случайно известный киевский митрополит Филарет приходился ему родным братом. И, наконец, родители не жалели средств на образование сына и пригласили к нему воспитателем Семена Егоровича Раича, учёного и литератора, знатока классической литературы, уже известного переводами в стихах Вергилия и Тасса, не говоря о его глубоком знании русской словесности.

Эти корни не дали Тютчеву внутренне оторваться от родной страны, её истории и языка. Несмотря на то что вся работа и связанная с ней переписка происходили на французском, в те же годы в уме и душе его шла незримая и постоянная творческая работа, результатом которой стали первые циклы стихов, в том числе философских и публицистических.

 
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
 

Многие строки стали уже давно крылатыми, особенно эти:

 
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.
 

Но вера без действия – ещё не выход из разного рода испытаний. И вот – страстный призыв, идущий из глуби души:

 
Велико, знать, о Русь, твое значенье!
Мужайся, стой, крепись и одолей!
 

Роковые не минуты, а годы, а то и десятилетия не раз и не два выбивали, кажется, саму почву из-под ног человека, родившегося в России и всё-таки не покинувшего её. Вспомним Ахматову:

 
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край, глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда…»
 

Стоит оглянуться хотя бы на двадцатый век, на то, что происходило с Россией, – и ясно, что только глубокая вера вкупе с работой ума и души помогла народу пережить и гражданскую войну, и репрессии, и Вторую мировую, и все «прелести» перестройки под либеральным зонтиком, что до сих пор дают о себе знать отнюдь не пустяшно. Потому что, как показала жизнь, либерализм и демократия – далеко не всегда в тесном союзе. И как тут не вспомнить:

 
Напрасный труд – нет, их не вразумишь, —
Чем либеральней, тем они пошлее,
Цивилизация – для них фетиш,
Но недоступна им ее идея.
Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.
 

Для таких строк в те годы нужно было иметь смелость. Но и творчески быть готовым выразить так чётко и образно свою мысль в данном случае – приговор либералам той поры. Прекрасное владение русским литературным языком вкупе с характером европейски образованнейшего человека давало замечательные результаты в сфере поэзии. Не случайно, по воспоминаниям знакомых ему литераторов, «он был дурен собою, небрежно одет, неуклюж и рассеян; но все это, все это исчезало, когда он начинал говорить, рассказывать; все мгновенно умолкали, и во всей комнате только и слышался голос Тютчева». И как не вспомнить слова одного из его современников: «Поэзия Тютчева никогда не была к услугам сильных мира сего, кто бы они ни были и где бы они ни были – на троне или в литературе».

Сила духа поэта и твёрдость в убеждениях во всех перипетиях его многогранной деятельности и судьбы, верность России не может не вызывать огромного уважения, если помнить, что с 18-летнего возраста ему пришлось строить свою жизнь и характер вдали от родины. Фактически в течение 22 лет он только несколько раз побывал в России на короткий срок. И сама дипломатическая работа в течение долгого времени, учитывая его молодой возраст, больше способствовала сближению с Европой, чем с Россией. Его жёны почти не знали русского, то есть даже дома он не слышал родного языка. Однако же именно в эти годы из-под пера его выходят такие произведения, как «Весенняя гроза», «О чем ты воешь, ветр ночной?..», «Silentium» («Молчи, скрывайся и таи…»), «Зима недаром злится…», «Не то, что мните вы, природа…», «О, как убийственно мы любим…» и другие, вошедшие в сокровищницу русской поэзии. К тому же он был первым переводчиком на русский язык Генриха Гейне. Именно сила духа поэта питала его стихи той энергией, что не могла не передаваться и читателю.

 
Ты долго ль будешь за туманом
Скрываться, Русская звезда,
Или оптическим обманом
Ты обличишься навсегда?
Ужель навстречу жадным взорам,
К тебе стремящимся в ночи,
Пустым и ложным метеором
Твои рассыплются лучи?
Все гуще мрак, все пуще горе,
Все неминуемей беда —
Взгляни, чей флаг там гибнет в море,
Проснись – теперь иль никогда…
 

(«Ты долго ль будешь за туманом…»)

И вот свершилось: сам Пушкин опубликовал стихи Тютчева в «Современнике» незадолго до своей гибели, а в 1850 году Некрасов печатает там же статью о Тютчеве. И наконец в 1854 году выходит в свет первый сборник стихотворений Федора Ивановича благодаря Тургеневу. И тем не менее широкая известность придёт к нему только в конце XIX века.

Жизнь, её события проходили через сердце поэта, а сердце не приглаживает слова, не думает об опасности самых острых строк, чреватых неприятностями для автора. В конце октября 1854 года, когда в Крыму шли тяжелейшие бои с турками, Тютчев написал стихи, в которых – и боль, и обида на саму жизнь, что сталкивает между собой целые страны. А его пророческий талант словно заглянул на полтора века вперёд:

 
Теперь тебе не до стихов,
О слово русское, родное!
Созрела жатва, жнец готов,
Настало время неземное…
 
 
…Все богохульные умы,
Все богомерзкие народы
Со дна воздвиглись царства тьмы
Во имя света и свободы!
 
 
…О, в этом испытанье строгом,
В последней, в роковой борьбе,
Не измени же ты себе
И оправдайся перед богом…
 

Однажды, при встрече с именитым земляком, я рассказала о своём плане издать книгу новых стихов. И он убеждённо отреагировал: «Кому она нужна сегодня, поэзия?!» И не война с Турцией уже тому виной, а рынок, подмявший под себя всё, в том числе истинную культуру и связанную с ней духовность. И «слово русское, родное» на глазах исчезает из повседневного быта, где всё больше господствует уже привычный сленг (заменитель полнокровного слова), нередко «сдобренный» матом. И, судя по тому, что он давно уже в ходу, начиная от бездомных и заканчивая депутатами, а также так называемой новой литературой, порой схожей с телегой на рыночных колёсах, – стихотворение Тютчева остаётся более чем актуальным.

Писатель и критик Алексей Петрович Плетнев уверенно заявлял о Тютчеве:

«Западник по воспитанию, по вкусам он является одним из ярких истолкователей русской души». Редкий случай, когда поэт пользовался безоговорочным признанием и уважением – как среди светского общества, так и в читающих низах. Любимец престижных гостиных благодаря проницательному уму и изящным манерам, он редко подвергался обструкции за свои острые, с явным политическим акцентом, стихи и, само собою, был любим всеми, кто болел за настоящее и будущее России. Когда в каждой строчке ощущалось биение горячего сердца истинного патриота, не надо было иных доказательств этому.

 
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа —
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа.
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь небесный
Исходил благословляя…
 

Поэзия у Тютчева много раз становилась не только предметом литературы, а прямой публицистикой, сминавшей рамки искусства, становясь явлением общественной жизни. Мягкий лирик, Тютчев открывался нараспашку как человек и поэт, причём стихи его не переставали быть поэзией, не были простой констатацией фактов или явлений. И в этом плане он существенно обогатил русскую литературу, показал её возможности и горизонты.

И.С. Аксаков. Художник И.Е. Репин

Первый биограф и зять Тютчева Иван Сергеевич Аксаков отмечал, что Фёдор Иванович «хранил полную свободу мысли и чувства». И не только хранил, но и давал им волю в стихах. За такие, к примеру, строки можно было угодить и на Кавказ под пули, и в Сибирь:

 
Не Богу ты служил и не России,
Служил лишь суете своей,
И все дела твои, и добрые и злые, —
Всё было ложь в тебе, всё призраки пустые:
Ты был не царь, а лицедей.
 

Такое вот «посвящение» заработал от Тютчева Николай I в связи с потерей Севастополя в Крымской войне. Понятно, сколько горечи вложил поэт в свои строки как истинный радетель за Отечество. Он также твёрдо стоял за отмену крепостного права, за выборы, в которых может участвовать каждый гражданин. И непосредственный начальник Фёдора Ивановича министр иностранных дел Нессельроде всё более жёстко относился к такой «вольности», строго следил за поэтом. В конце концов Тютчев был уволен. Но и в Петербурге, будучи председателем Комитета иностранной цензуры, он то и дело остро спорил с представителями этого ведомства. И они «заслужили» от поэта почти убийственную характеристику: «Все они более или менее мерзавцы, и, глядя на них, просто тошно…»

2

Но вернёмся к лирике поэта. Именно она более известна и более любима нашим читателем. И есть за что! Иван Сергеевич Аксаков так говорил об этом: «Что особо пленяет в поэзии Тютчева, это ее необыкновенная грация. Не только внешняя, но и еще более внутренняя. Все жесткое, резкое и яркое чуждо его стихам; на всем художественная мера; все извне и изнутри, так сказать, обвеяно изяществом». На мой взгляд, ключевое слово здесь – «грация». Редко какой писатель удостаивался такого эпитета. Прочитаем же не спеша, с удовольствием, одно из таких произведений:

 
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора:
Весь день стоит как бы хрустальный
И лучезарны вечера.
Где бодрый серп ходил и падал колос,
Теперь уж пусто все: простор везде, —
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде.
Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
Но далеко еще до первых зимних бурь,
И льется чистая и тихая лазурь
На отдыхающее поле.
 

А жизнь с её взлётами и падениями, разочарованиями и болезнями не очень щадила чуткий ко всему организм поэта. Уже в сорок четыре года он выразился так: «Я отжил свой век, и… у меня ничего нет в настоящем». Но прошло три года, и он сам, и его творчество испытывают потрясение огромной живительной силы. Имя ему – Любовь.

 
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!..
 

«Заря вечерняя» засияла для него летом 1850 года, когда он встретил Елену Денисьеву, замечательную русскую девушку. Любовь эта захватила его целиком, и наперекор осуждению света, потере респектабельного положения в обществе, Тютчев, связанный узами брака, окунулся в «прощальный свет» с головой. Но это было несравнимо с тем, какую дорогую цену заплатила за свою «незаконную» любовь Елена. От неё отреклись не только знакомые, но и родные. Но эта любовь подвигла поэта к написанию замечательного цикла стихов, вошедших в мировую поэзию.

Именно Тютчев, и особенно в цикле, посвящённом Елене Александровне Денисьевой, поднял на недосягаемую прежде высоту само это чувство любви, всё его многоцветие и многогранность, его чистоту и драматическую глубину.

 
…Треск за треском, дым за дымом,
Трубы голые торчат,
А в покое нерушимом
Листья веют и шуршат.
Я, дыханьем их обвеян,
Страстный говор твой ловлю…
Слава Богу, я с тобою,
А с тобой мне – как в раю.
 

Тютчев словно приравнивает святость такого чувства к Божественному небу, его глубине, красоте и совершенству. Что и говорить, не тем ли самым поэт напоминает нам, какой должна быть истинная любовь? Ибо мелкая душа и плавает мелко. А наполнить её светом и солнцем может только такая любовь:

 
…Любила ты, и так, как ты, любить —
Нет, никому ещё не удавалось!
О Господи!.. и это пережить…
И сердце на клочки не разорвалось…
 

Даже после ухода Денисьевой из жизни незабвенный свет любви ещё долго оставался для поэта поистине животворным. Душа была полна огромным прежним чувством – при всём драматизме случившегося.

 
Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня…
Тяжело мне, замирают ноги…
Друг мой милый, видишь ли меня?
 
 
Всё темней, темнее над землёю —
Улетел последний отблеск дня…
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
 
 
Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня…
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
 

Я не смогла не привести это стихотворение полностью. Невозможно ради цитаты опустить что-либо. Бывают случаи, когда, по словам Бориса Пастернака, —

 
…И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.
 

Но гениальность поэта сказывается и в том, насколько лирический герой, чаще всего сам автор, может не только почувствовать и выразить накал страстей, но и дать компас в руки тех, кто ещё только на пороге прекрасной драмы, именуемой любовью:

 
…И, жалкий чародей, перед волшебным миром,
Мной созданным самим, без веры я стою —
И самого себя, краснея, узнаю
Живой души твоей безжизненным кумиром.
 

Невозможно не вспомнить и знаменитое «Предопределение». За тяжеловатым названием – такая глубина и точность поэтических образов, что само стихотворение уже стало бессмертной формулой любви:

 
Любовь, любовь – гласит преданье —
Союз души с душой родной —
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И… поединок роковой…
 

Так распорядилась судьба, что в восприятии читателя на первом месте и, возможно, справедливо из самых близких Тютчеву женщин оказалась Денисьева. Но всё это время оставалась любящей и верной Эрнестина, его вторая жена. В годы романа мужа с Еленой она уезжала в Овстуг, имение Тютчевых, и там продолжала ждать и надеяться на его скорый приезд. «Задержки папá погружали ее в беспросветную тоску» – это слова из переписки дочерей Дарьи и Анны в августе 1855 года. «Если увидишь своего отца, посмотри на него внимательно, как посмотрела бы я. Как он выглядит? Подстрижены ли волосы? Радуют ли его приятели и, главное, приятельницы?» – спрашивает Эрнестина в письме Анну. А вот что писали о ней дочери от первого брака Дарья и Анна: «Мама как раз та женщина, которая нужна папе, – любящая непоследовательно, слепо и долготерпеливо. Чтобы любить папу, зная его и понимая, нужно быть святой, совершенно отрешенной от всего земного…» Эрнестина и в эти мучительные для неё годы старалась заботиться о муже, сохраняла семейный очаг, радовалась даже коротким его весточкам в Овстуг. «В прошлую пятницу почта принесла мне письмецо от моего Любимого с очаровательными стихами его сочинения», – радостно сообщает она подчерице Дарье. «Хочу поговорить с тобой о Любимом, всегда таком хвором, – его состояние тревожит меня чрезвычайно…»

Такой и осталась Эрнестина – и тогда, когда Любимого резко подкосила болезнь. Почти полгода не отходила от постели – до самой его кончины. По рождению немка, она оказалась сродни русской женщине: всё претерпела и вынесла ради семьи, ради любви к своему гениальному мужу, выучив русский для того, чтобы понимать его стихи. И, судя по всему, именно красавице жене он посвятил вот эти стихи.

 
Люблю глаза твои, мой друг,
С игрой их пламенно-чудесной,
Когда их приподымешь вдруг
И, словно молнией небесной,
Окинешь бегло целый круг…
 
 
Но есть сильней очарованья:
Глаза, потупленные ниц
В минуты страстного лобзанья,
И сквозь опущенных ресниц
Угрюмый, тусклый огнь желанья.
 

(«Люблю глаза твои, мой друг…»)

Несмотря на успех у женщин, Фёдор Иванович не был, как тогда называли, ловеласом. Любовь для него была частью божественного дара, возможностью познавать новые грани не только своей души, постигая самую прекрасную сторону жизни. Не случайны слова Фёдора Фёдоровича, его сына: «В его отношениях не было и тени какой-либо грязи, чего-нибудь низменного, недостойного. В свои отношения к женщинам он вносил такую массу поэзии, такую тонкую деликатность чувств, такую мягкость, что походил больше на жреца, преклоняющегося перед своим кумиром, чем на счастливого обладателя».

И, конечно, всё это не могло не дарить чудесного света его стихам.

 
Я знал ее еще тогда,
В те баснословные года,
Как перед утренним лучом
Первоначальных дней звезда
Уж тонет в небе голубом…
 
 
И всё еще была она
Той свежей прелести полна,
Той дорассветной темноты,
Когда, незрима, неслышна,
Роса ложится на цветы…
 
 
Вся жизнь ее тогда была
Так совершенна, так цела,
И так среде земной чужда,
Что, мнится, и она ушла
И скрылась в небе, как звезда.
 

(«Я знал ее еще тогда…»)

Тютчеву многое было дано. Его мысль и душа воспаряли в такие глубины Вселенной, что бытовало мнение о недоступности его поэзии широкому кругу читателей, в первую очередь философской лирики. Но прошло сто лет, и томик Тютчева стали брать с собой космонавты, отправляясь к звёздам, которые так хорошо видел и чувствовал их красоту поэт, не прибегая к иным инструментам, кроме души.

 
Есть некий час в ночи, всемирного молчанья,
И в оный час явлений и чудес
Живая колесница мирозданья
Открыто катится в святилище небес…
Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины, —
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.
 

Способность Тютчева взглянуть на многие явления жизни философски, используя при этом всю палитру языка, говорит о нём как о большом Мастере, так и о масштабе его личности.

И конечно, среди вершинных стихотворений Фёдора Ивановича Тютчева есть одно, ставшее не только любимым в России романсом, но и яркой звездой на фоне всей мировой поэзии, когда само совершенство его не нуждается в похвале. Оно лишь великодушно, как июльский роскошный восход, позволяет купаться в своих лучах и чувствовать себя совершенно счастливым человеком – даже в начале третьего, очень непростого, тысячелетия… Тютчеведу Александру Николаеву удалось привести убедительные доказательства, что знаменитые строфы были написаны под впечатлением встречи с Клотильдой Ботмер, с которой Тютчев увиделся весной 1826 года после возвращения из отпуска на родине. В это время к Клотильде сватался коллега Тютчева, барон фон Мальтиц. Однако юная красавица всё тянула с согласием, не в силах забыть Тютчева. Но, узнав о том, что Фёдор Иванович женат, и поняв всю тщетность надежд, дала согласие Мальтицу. Через годы они встретились снова в Карлсбаде, и былые чувства вспыхнули вновь…

Нет необходимости приводить стихотворение целиком: во-первых, оно не коротко, во-вторых, известно даже тем, кто просто слышал романс «Я встретил Вас…» (музыка Леонида Малашкина). И всё же – последние строчки:

 
…Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь, —
И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!..
 

«Он умел, – по свидетельству А. Фета, – вместить в небольшом объеме книги столько красоты, глубины, силы, одним словом, поэзии!..» Его целиком поддерживает Лев Толстой: «Вы знаете, кто мой любимый поэт? – Тютчев». И он же: «Без него нельзя жить».

А.А. Фет.

Художник И.Е. Репин

Широко известны такие строки Поэта:

 
Нам не дано предугадать,
Как наше слово отзовется, —
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать…
 

Поистине Россия – великая страна, коли время от времени рождает таких людей, как Тютчев. От одного только имени его становится на душе и теплее, и светлей. Ибо он не боялся открыть своё сердце нам, ибо верил, что главными для нас станут не перипетии его личной жизни, а то, что осталось на века: его совершенно волшебные стихи, его душа – любящая, открытая, тонкая, щедрая, мудрая. Так, как он писал о любви, – мало кому удавалось. Знание женской души, способность не только принять её – сложную, непостоянную, но ещё и понять, – такое редко удаётся как в жизни, так и в поэзии. Его публицистика, на том же гениальном уровне, во многом оказалась пророческой, и не только для России. Вот почему поэзия Тютчева, дай бог, будет освещать и согревать сердца ещё не одного поколения в нашей стране и за её пределами.