Текст книги "Право и политика: научные очерки"

В этих случаях мерой правовой компенсации является мера, позволяющая человеку иметь не только равное с другими право, но и возможность воспользоваться этим правом соразмерно своей воле и своим собственным усилиям[64]64
  Разумеется, не исключены ситуации, когда такая поддержка слабых приобретает характер привилегии. Это происходит в тех случаях, когда объем предоставляемых им социальных благ превышает размер, необходимый для подтягивания их до уровня, гарантирующего им возможность реализовать свои права наравне с другими, и дает им преимущества в социальной конкуренции. Подобная ситуация уже вполне реальна на Западе, что в значительной мере порождает резкое неприятие идеи социального государства со стороны ряда западных философов и правоведов. Что же касается России, то у нас привилегии получают вовсе не те слои населения, которые относятся к социально незащищенным, а, напротив, сильные, активные и организованные группы, обладающие финансовыми и административными ресурсами.


[Закрыть].

Поддержка слабых, направленная на подтягивание их к общему уровню стартовых возможностей в сфере реализации их правоспособности, может выражаться не только в предоставлении им определенных преференций, но и в законодательном ограничении более сильных субъектов. Но это должно быть ограничение, направленное на обеспечение формального равенства субъектов правового взаимодействия путем преодоления того, что В.Д. Зорькин называет «ловушкой неравенства»[65]65
  Зорькин В.Д. Стандарт справедливости // Российская газета. 2007. 8 июня. Он же. Право – для человека // Российская газета. 2008. 25 нояб.


[Закрыть]. Речь идет о ситуациях, когда преимущества более сильных субъектов начинают возрастать за счет накопленных ранее ресурсов независимо от их усилий[66]66
  В народном словаре это удачно выражено пословицей: «Деньги идут к деньгам».


[Закрыть]таким образом, что девальвируют (или вовсе блокируют) личные волевые усилия иных участников процесса. Подобное накапливание преимуществ, не ограниченное должным образом соответствующей законодательной политикой государства, в сфере экономики ведет к концентрации производственных и финансовых ресурсов в руках монополий и формированию олигархической экономики, а в области политических отношений (где оно не столь очевидно, но не менее опасно) – к ограничению демократии как системы, основанной на политической конкуренции, к консервации политической власти и к наращиванию авторитарных (а затем и тоталитарных) тенденций.

Возвращаясь к дискуссии по вопросу о содержании принципа формального правового равенства среди сторонников либертарного правопонимания (к которым автор относит и себя), можно сказать, что здесь обозначились два разных подхода. Представителей первого подхода не интересует, как и в какой мере социобиологические различия влияют на возможность людей воспользоваться своими правами, т. е. реализовать свою правоспособность. Сторонники второго подхода считают, что равноправие предполагает равенство между людьми не только в декларированных правах, но и в возможности ими воспользоваться в меру личных волевых усилий.

И хотя и те, и другие говорят, что формальное правовое равенство – это равенство людей в свободе, суть свободы они понимают по-разному. У В.С. Нерсесянца свобода человека – это свобода его разумной воли[67]67
  Разумная воля – это воля, ограниченная велениями разума, т. е. непроизвольная, не стремящаяся к произволу.


[Закрыть], которую он определяет как «возможность осознанного выбора и реализации того или иного варианта поведения»[68]68
  Нерсесянц В.В. Философия права. С. 38.


[Закрыть], т. е. возможность действовать без ограничений, исходящих извне. Те, кто трактует формальное правовое равенство как равенство перед единой для всех нормой без учета физических и социальных характеристик людей, понимают свободу лишь как возможность совершать действия, обусловленные своей, а не чужой волей[69]69
  См.: Варламова Н.В. Принцип формального равенства как основание диалектического снятия противоположности метафизических и позитивистских интерпретаций права // Право и общество в эпоху перемен. М., 2008. С. 39.


[Закрыть]. Между тем такая ограничительная трактовка вовсе не следует из определения В.С. Нерсесянца. Более логично предположить, что когда он говорит о возможности человека, обладающего в силу своей разумности свободной волей, осуществить эту волю без внешних ограничений, то имеет в виду ограничения, заданные не только чужой волей, но и теми качествами самого индивида (его физической или социальной слабостью), которые, будучи внешними по отношению к его разумной воле, выступают как ее ограничители. С позиций такого подхода свобода воли предстает как возможность человека воспользоваться своими правами в меру личных волевых усилий, т. е. в меру реализации человеком его сущности как разумного существа, обладающего свободной волей, когда эта воля не деформирована привнесенными обстоятельствами, связанными с давлением чужой воли или с социобиологической слабостью самого индивида.

Эти две разные позиции в трактовке свободной воли соответствуют двум подходам к пониманию формального равенства в сфере социальных отношений, сложившимся в философской литературе: а) формальное равенство, полагающее отказ от идеи равенства возможностей, и б) формальное равенство, корректирующее исходное фактическое неравенство до равенства возможностей[70]70
  Федотова В.Г. Равенство социальное // Новая философская энциклопедия. М., 2001. С. 394.


[Закрыть]. Широко распространено представление о том, что спор между этими двумя подходами является принципиально неразрешимым в силу «сущностной оспариваемости» категории «формальное равенство», которая не может быть рационально обоснована[71]71
  См.: Честное И.Л. Перспективы либертарного правопонимания. Полемические размышления // Ежегодник либертарноюридической теории. М., 2007. Вып. 1. С. 51.


[Закрыть]. Однако, по нашему мнению, с научной точки зрения (т. е. на уровне научно-теоретической абстракции) можно доказать, что право как формальное равенство предполагает именно равенство возможностей, обусловленных личными усилиями и личной волей субъектов права. Рассмотрим эту проблему с позиций либертарного правопонимания.

Мы будем исходить из определения, согласно которому «право – это нормативная форма выражения свободы посредством принципа формального равенства людей в общественных отношениях»[72]72
  Нерсесянц В.С. Философия права. С. 33.


[Закрыть]. Отправной точкой для понимания права как формы свободы здесь является формальное равенство людей в их отношениях. То есть свобода – это то, что выражается посредством формального равенства ее носителей. Отсюда следует, что право как выражение свободы – это норма (т. е. правило взаимного поведения), о которой люди договариваются как равные. Разумный характер субъектов правового общения в силу известной регулятивности идеи разума предопределяет общую направленность действий людей, как если бы «они специально договорились о том же самом (в форме так называемого общественного договора)»[73]73
  Там же. С. 624.


[Закрыть]. Поэтому для моделирования процесса выработки права можно воспользоваться логической конструкцией договора. Подобная логическая модель общественного договора о правилах взаимного поведения – это абстрактная квинтэссенция исторического процесса выработки оптимальных форм социального взаимодействия путем постепенного, осуществляемого на основе проб и ошибок, отбора приемлемых для всех и каждого (т. е. всеобщих) принципов поведения людей по отношению друг к другу.

Именно такой гносеологический прием использует известный специалист в области теории справедливости Д. Ролз для обоснования своей концепции «справедливости как честности». Чтобы понять, какие именно принципы справедливости соответствуют договорному характеру отношений между формально равными индивидами, он предлагает представить гипотетическую ситуацию, когда рационально мыслящие индивиды, преследующие свои интересы, вступают в договор по выработке принципов справедливости, полностью абстрагируясь от каких-либо своих индивидуальных качеств и характеристик. Это аналогично тому, как если бы каждый человек, вступающий в договор о правилах совместного поведения с другими людьми, не знал бы «своего места в обществе, своего классового положения или социального статуса, а также того, что предназначено ему при распределении природных дарований, умственных способностей силы и т. д.»[74]74
  Ролз Д. Теория справедливости. Новосибирск, 1995. С. 26.


[Закрыть], но при этом имел бы рациональные (и потому общие для всех) представления о том, что является для него благом. Принципы, выработанные путем такой договоренности «за занавесом неведения» и будут, согласно Д. Ролзу, принципами справедливости. И хотя сам автор говорит о социальной справедливости, имея в виду не столько правовую, сколько морально-нравственную категорию, однако предлагаемые им условия выработки справедливого решения – это условия поиска именно правового решения как результата договора между абстрактными формально равными лицами. Ведь эта ситуация полностью соответствует сформулированному Гегелем велению праву: «Будь лицом и уважай других в качестве лиц».

Д. Ролз полагает, что «социальные и экономические неравенства должны быть организованы таким образом, что они одновременно… ведут к наибольшей выгоде наименее преуспевших»[75]75
  Там же. С. 267.


[Закрыть] и что люди в ситуации «занавеса неведения» договорятся о том, что все социальные ценности «должны быть равно распределены, за исключением тех случаев, когда неравное распределение любой, или всех, из этих ценностей дает преимущество каждому»[76]76
  Там же. С. 61.


[Закрыть]. Интересно сравнить позицию Д. Ролза с принципиально иной версией такой «договоренности», которую предлагает Ф. Хайек, считающий, что люди согласны «принуждать к единообразному соблюдению тех правил, которые значительно увеличили шансы всех и каждого на удовлетворение своих нужд, но платить за это приходится риском незаслуженной неудачи для отдельных людей и групп»[77]77
  Хайек Ф. Указ. соч. С. 239.


[Закрыть].

Если перевести эти рассуждения на уровень здравого смысла, которым, по идее, и должен руководствоваться рядовой, обычный, среднестатистический человек в ситуации за «занавесом неведения», то речь пойдет о следующих альтернативах: страховка на случай своей слабости без шанса на успешную конкуренцию с более сильными индивидами (Д. Ролз) либо готовность действовать по принципу «все или ничего» (Ф. Хайек). Очевидно, что в первом случае мы имеем дело с логикой человека, обладающего слабой волей, а во втором случае – с логикой сильного, но слишком рискового игрока, готового потерять все в погоне за крупным выигрышем. Что касается логики поведения, смоделированной Ф. Хайеком, то совершенно очевидно, что она не подходит для в меру разумного (а значит, и в меру осторожного) рядового обывателя. С другой стороны, обычный человек с нормально развитой волей будет стремиться не к равному распределению благ, а к равенству возможностей их получения. Логичнее (и в этом смысле разумнее, т. е. ближе к природе человека как разумного существа) предположить, что каждый из тех, кто может оказаться в положении слабого и неуспешного в силу обстоятельств, не зависящих от его волевых усилий, вряд ли удовлетворится тем, что успехи более сильных позитивно отразятся и на его положении. Очевидно, что договаривающиеся «за занавесом неведения» разумные индивиды захотят иметь возможность компенсировать свою слабость, чтобы на равных вступить в социальную конкуренцию и добиться более высокого положения по сравнению с другими. Следовательно, они захотят подстраховаться, оговорив правила компенсации для себя на тот случай, если окажутся слабее других в своих социальных или физических характеристиках. Но это должна быть именно компенсация их слабости, которая позволила бы им воспользоваться своими правами наравне с другими, а вовсе не общее требование того, чтобы социальные и экономические успехи более удачливых членов общества приводили бы к улучшению положения остальных. Введение подобной компенсации переводит проблему справедливости из сферы морали, где действует принцип милосердия с присущей ему неопределенностью границ (безграничностью), в сферу права, где есть четко обозначенная мера справедливости в распределении социальных благ, опирающаяся на принцип равенства возможностей.

Таким образом, мы видим, что предельно абстрактный характер субъектов права как сторон договора порождает такую абстракцию самого предмета договора – правового правила поведения, – которая имеет определенное социальное содержание.

Далее встает вопрос: о каком равенстве возможностей идет речь? Ведь такое равенство всегда будет неполным, ограниченным. Конечно, равенство возможностей как формальное, а не фактическое равенство в потреблении всегда ограничено, но в каждый исторический момент времени оно ограничено по-разному. Речь идет о максимально возможном равенстве возможностей (т. е. о максимально возможной свободе каждого) на данный исторический момент времени. Противники такого подхода задают следующий (риторический, как они, по-видимому, считают) вопрос: «А кто определяет, какое равенство возможно на данный момент времени?». На практике, считают они, решение этого вопроса «сводится к личному или институционально оформленному произволу, поскольку справедливым является то, что полагает таковым конкретное лицо или надлежащая властная инстанция»[78]78
  Варламова Н.В. Принцип формального равенства как основание диалектического снятия противоположности метафизических и позитивистских интерпретаций права. С. 31.


[Закрыть]. По этому поводу можно сказать следующее. Правовую меру равенства возможностей определяет не конкретное лицо, которое всегда будет действовать субъективно (т. е. произвольно), а надлежащая государственная инстанция. И если с точки зрения права эта инстанция действительно надлежащая, то ее решение не будет произвольным. С позиций либертарного правопонимания, основанного на концептуальном единстве права и государства, право – это норма свободы в правовом государстве, где есть соответствующий природе этого государства механизм выработки, легитимации и реализации правового закона. На разных этапах развития человечества мера правовой развитости государства корреспондировала развитию права. В современном правовом государстве решение о том, что есть мера свободы, принимает парламент как орган, выражающий общую волю (а если он ошибается, то его волю может откорректировать суд или сам народ как суверен на референдуме или в рамках избирательных процедур). Очевидно, что такое решение государства как институциональной формы свободы, в конечном итоге, не будет произвольным.

Резюмируя, можно сказать, что в рамках либертарного правопонимания В. С. Нерсесянца равная мера как составная часть принципа формально-правового равенства – это мера соответствия между личными волевыми усилиями людей (как абстрактных носителей свободной воли) и реально доступным для них на данный исторический момент времени набором прав на получение социальных благ. Таким образом, формальное равенство – это не заданное раз и навсегда абстрактное равенство между деянием и воздаянием, а гораздо более сложная, исторически изменчивая модель равноправия, содержание которой уточняется по мере развития человечества. Идея о том, что «формальное равенство предполагает преодоление исходного фактического неравенства путем создания равенства стартовых возможностей в использовании прав и свобод, – подчеркивает В.Д. Зорькин, – … все более находит понимание в условиях современных глобальных процессов, когда стало ясно, что традиционные – либеральные – права человека недостаточны для реализации его способностей как разумного существа, обладающего свободой воли»[79]79
  Зорькин В.Д. Право для человека // Российская газета 2008. 25 нояб.


[Закрыть].

С этих позиций исторический прогресс в области развития социального права и социального государства – это не нравственный, а правовой прогресс, обусловленный, в конечном итоге, процессами демократизации общественно-политической жизни, вовлекающими в условный общественный договор о праве все новых и новых субъектов, настаивающих на более дифференцированной шкале компенсаций. Таким образом, современное право, возникшее в Новое время путем «договора» между сильными и активными субъектами социального взаимодействия эпохи зарождения капитализма,[80]80
  Характерное для этого времени понимание сути права остроумно выразил Б. Франклин: говоря о демократии (а по сути дела о праве) он сказал: «Демократия – это договор между хорошо вооруженными джентльменами» (См.: Аузан А. Национальные ценности и конституционный строй // Новая газета. 2008. 14–16 янв. С. 8).


[Закрыть] постепенно втягивает в свою орбиту все большее число членов общества, бывших ранее аутсайдерами политико-правового процесса. В этом смысле история правового развития человечества предстает как история выравнивания стартовых возможностей различных индивидов в сфере реальной реализации ими своей абстрактной правоспособности. И задача демократического законодателя состоит в том, чтобы в каждом конкретном случае обеспечить максимально возможное формально-правовое равенство индивидов как носителей свободной воли. Если законодатель не справляется с этой задачей, то орган конституционного контроля может и должен его подкорректировать, наполняя правовой принцип формального равенства адекватным данному историческому контексту социальным содержанием. Ведь каждое решение этого органа является в итоге «приложением» (в качестве масштаба, меры, критерия оценки и т. д.) правового принципа формального равенства к конкретной ситуации и, соответственно, интерпретацией этого принципа, наполнением его новым правовым смыслом применительно к конкретно-историческим особенностям текущего момента.

2. Главной исторической особенностью постсоциалистического этапа развития России, во многом определившей характер осуществляемой в стране трансформации всей системы общественных отношений, является десоциализация общенародной социалистической собственности, которая осуществлялась с очевидным для всех нарушением правового принципа формального равенства. Речь идет не о том, что в ходе приватизации было нарушено действовавшее на тот момент законодательство (хотя и это обстоятельство нельзя сбрасывать со счетов), а о том, что доступ к приобретению бывшей социалистической собственности носил привилегированный характер, и ее наиболее привлекательные куски достались не тем, кто продемонстрировал готовность и умение лучше других управлять этой собственностью (в интересах, в конечном счете, всего общества), а тем, кто в момент ее передела был близок либо к старой партийной номенклатуре, успевшей конвертировать власть в собственность, либо к новому постсоветскому чиновничеству. Между тем «всеобщий принцип равенства должен быть последовательно применен прежде всего в отношении социалистической собственности…», и суть этого принципа в данном случае, как отмечает В.С. Нерсесянц, состоит в том, что «все граждане – наследники социалистической собственности в равной мере и с равным правом. И за каждым гражданином должно быть признано право на равную для всех граждан долю во всей десоциализируемой собственности»[81]81
  Нерсесянц В.С. Философия свободы. С. 416. Нерсесянц В.С. Наш путь к праву: от социализма к цивилизму. М., 1992.; он же. Постсоциалистическая Россия. Цивилизм как национальная идея// Независимая газета. 1995. 1 дек.; он же. Национальная идея России во всемирно-историческом прогрессе равенства, свободы и справедливости. Манифест о цивилизме. М., 2000.


[Закрыть].

Развивая идею об исторически изменяющемся социальном содержании правового принципа формального равенства под углом зрения ключевой для всего постсоциалистического развития проблемы преобразования отношений собственности, В.С. Нерсесянц разработал концепцию цивилизма как постсоциалистического общественного строя, в котором формальное правовое равенство дополняется новым (экономическим) содержанием, включающим в себя формальное равенство в сфере отношений собственности[82]82
  Сам.: Там же.


[Закрыть]. В основу данной концепции положен правовой принцип десоциализации социалистической собственности, при котором за каждым гражданином как правомерным наследником некогда общей (общенародной) собственности признается равное право на одинаковую долю от всей десоциализируемой собственности. С юридической точки зрения эта цивилитарная (гражданская) собственность представляет собой идеальную, т. е. не изымаемую в реальности из общего фонда гражданской собственности, долю каждого в общей собственности всех граждан. Каждый гражданин как собственник в течение всей своей жизни получает соответствующую его идеальной доле часть денежных доходов от всех форм товарно-денежного использования общей собственности, приобретая таким образом пожизненное личное субъективное право на свою долю собственности. Сверх этого минимума гражданской собственности допускаются и все другие виды собственности, функционирующие в правовом режиме частной собственности. Объективная возможность такого правового способа преобразования социалистической собственности обусловлена реальными итогами всего предшествующего социализма, а сама концепция постсоциалистического цивилизма выражает исторически более высокую ступень правового равенства, свободы и справедливости в социальной жизни. При этом цивилитарное право предстает как «новое, послебуржуазное и постсоциалистическое правообразование. Оно сохраняет принцип… формального равенства и вместе с тем содержательно дополняет и обогащает его качественно новым моментом – уже приобретенным равным правом каждого на одинаковый для всех минимум собственности»[83]83
  Нерсесянц В. С. Философия права. С. 424.


[Закрыть].

Конечно, время для реализации этой концепции в ее изначальном, теоретически чистом виде уже упущено. Однако ее научный потенциал позволяет и в нынешних условиях найти приемлемые параметры соглашения между обществом, властью и бизнесом, способного обеспечить ту меру легитимации власти и собственности в постсоциалистическом обществе, которая необходима для его нормального правового развития. Одним из важнейших инструментов подобной правовой корректировки сложившейся ситуации является социальная политика государства. В контексте такого подхода представляют интерес позвучавшие в последнее время предложения ряда ведущих экономистов о том, чтобы в той или иной форме сделать доходы от приватизации источником повышения явно заниженных пенсионных выплат. Так, даже Е.Т. Гайдар уже обосновывает целесообразность приватизации имущества государственных корпораций необходимостью направить вырученные средства на обеспечение устойчивости пенсионной системы[84]84
  Велетминский И. Нечастный капитал // Российская газета. 2007. 13 аир.


[Закрыть]. Эту же позицию недавно озвучил Президент Центра стратегических разработок М.Э. Дмитриев: «… Ни в коем случае нельзя, – подчеркнул он при этом, – повторять ошибки 90-х годов, когда выгоды от приватизации достались узкой группе олигархов. Процесс приватизации должен быть прозрачным и проводиться в интересах всего населения. Например, за счет доходов от приватизации можно было бы на треть увеличить размеры пенсий, тогда это была бы по-настоящему народная приватизация»[85]85
  Дмитриев М. Нельзя спасать все подряд // Новая газета. 2008. 27 нояб.


[Закрыть]. Еще более радикальные идеи высказал в руководитель Центра социальной политики Института экономики РАН Е.Ш. Гонтмахер, считающий, что можно было сделать всех пенсионеров акционерами нефтегазовых корпораций, чтобы они получали дивиденды от того, что создано трудом их поколения[86]86
  Беседа с Е. Кучером на канале ТВ «Совершенно секретно» в ноябре 2008 г.


[Закрыть].

Эти и иные аналогичные предложения вписываются в правовой принцип формального равенства в меру их компенсационного характера, поскольку они направлены на то, чтобы поднять очевидно заниженный уровень пенсионного обеспечения. Правда, если подходить к данной проблеме с точки зрения теории цивилизма, то следует признать, что на каком-то этапе реализации подобных предложений может встать вопрос о праве на доходы от приватизации общенародного достояния применительно не только к пенсионерам, но и к иным гражданам страны.

Независимо от того, будет ли концепция цивилизма востребована российской социально-политической практикой, в контексте нашего анализа важно прежде всего то обстоятельство, что благодаря этой концепции отечественное обществоведение получает научно обоснованный критерий для оценки складывающейся социальной практики и научные ориентиры для ее совершенствования. Применительно к социальной политике государства это означает, что ее правовой характер в определяющей степени будет зависеть от того, в какой мере она сможет способствовать исправлению тех правовых деформаций, которые были допущены в процессе приватизации.

Для выработки отечественной доктрины социальных прав представляет несомненный интерес то обстоятельство, что в рамках западноевропейского дискурса по вопросам стратегии законодательной политики государства в социальной сфере высказываются идеи, созвучные концепции цивилизма. Так, в Германии широко обсуждаются предложения ряда экономистов о выплате каждому гражданину страны ежемесячной суммы в размере около 1,5 тыс. евро (за счет отмены иных социальных выплат и изменения налогообложения). По замыслу сторонников такого подхода, эти так называемые «цивильные деньги» или «деньги для всех» должны составить тот базовой доход, который обеспечит всем гражданам (независимо от их трудового вклада) материальные гарантии достойной жизни, избавит людей от страха перед будущим[87]87
  Gotz Werner. Das manische Schauen macht uns alle Krank // Stern. 2006. Vom. 17. S. 177–181.


[Закрыть]. По сути дела, речь идет о наполнении формального правового принципа равных стартовых возможностей новым социальным содержанием, отвечающим реалиям постиндустриального общества, обеспечившего себе состояние изобилия материальных благ, и соответствующим этому состоянию новым представлениям о достоинстве человека, которое не должно быть унижено страхом перед нуждой. Движение западной общественно-политической мысли в сторону признания за каждым гражданином права на базовый доход, не зависящий от его трудовых усилий, демонстрирует всемирно-исторический потенциал концепции цивилизма, открывающей перспективы общественного развития после капитализма, который вовсе не является «концом Истории».