Текст книги "Стервами не рождаются"

– Вот так значит. Что ж, радость моя, позволь мне тебя в таком случае огорчить: в покое я тебя не оставлю, даже не надейся.

– Что тебе надо от меня? Ну чего ты привязалась!

– Мне от тебя? Да ничего особенного. Чтобы ты перестала забивать себе голову всякой ерундой и начала жить, как все нормальные люди.

– И это ты называешь ерундой! У меня ребенок погиб, я теперь калека, а это значит ерунда!

– И с какой такой стати ты себя в калеки записала? У тебя руки нет, ноги трамвай переехал, что еще? Или ты у нас инвалид умственного труда? А что, очень даже похоже. Совершенно лишилась способности мыслить логически, одна лапша вместо мозгов, и та из мыльного сериала.

– Я не понимаю, почему ты надо мной издеваешься. Сама же прекрасно знаешь, что я теперь смогу беременеть не каждый месяц, а через раз. И то, если у меня со вторым яичником все в порядке будет.

– А ты что, собиралась как крольчиха за год восьмерых поднять? Нет уж, радость меня, если ты думала меня этим разжалобить, то не выйдет. Просто смотри на все случившееся, как на своеобразную отсрочку. Вот найдешь себе вторую половину, сыграем мы тебе красивую свадьбу, и рожай детишек, сколько влезет. У тебя еще хреново море шансов родить ребенка, и не одного, заметь себе. Так что все твои вопли гроша ломаного не стоят, это я тебе авторитетно заявляю.

– Да что ты знаешь об этом! Когда ждешь, представляешь себе, каким будет твой ребенок, думаешь, как его назвать, а потом раз, и в одночасье все теряешь. Думаешь, это легко!

– Марина, я-то как раз это проходила, и поверь мне, неоднократно. Если бы я каждый раз после того, как теряла ребенка, пыталась бы свести счеты с жизнью, меня бы уже раз десять на свете не было. Когда раз за разом теряешь ребенка, когда каждый год выкидыш, выкидыш, выкидыш, когда носишь под сердцем дитя и уже знаешь, что потеряешь и этого… Думаешь, я в этой жизни только пряники получала? Ох, ошибаешься, подруга. Помнишь, я в прошлом году неделю на работу не выходила, сказала, что к тетке в Сызрань уезжала?

– Ну, помню.

– Очередной сорвался. Мы с Алексеем решили, что это последняя попытка была, сколько можно себя мучить. И возраст у нас уже не тот, чтобы всерьез на что-то надеяться.

– Я не знала.

– Никто не знал. Это наша вечная боль. С Димой у нас просто ничего не получалось, с Алешей – выкидыш за выкидышем. И врачи ничего не могут поделать. За границей может быть и выходили бы… А может быть и нет. Природу не обманешь. Раз не принимает ребенка, значит, все равно ему бы не жить на этом свете.

Тут Юлька, отвернувшись от Марины, тихонько заплакала. У Марины глаза полезли на лоб. Ее неунывающая подруга тоже не так счастлива, как может показаться со стороны неискушенному взгляду, у нее тоже проблемы, и по сравнению с ними то, что произошло с ней самой, действительно еще не самое страшное. Бедная, каково ей пришлось. И ведь действительно, Юльке уже пятый десяток, в этом возрасте все уже бабушками и дедушками начинают становиться, а она еще матерью ни разу не была! И здесь все неладно. За что же их так!

Марина крепко-крепко обняла Юльку, и они на пару всхлипывая еще долго сидели, баюкая друг друга в объятьях и потихоньку успокаиваясь. Потом Юлька посмотрела на Марину и вдруг прыснула со смеха. И действительно, было над чем посмеяться: у обеих лица красные, опухшие, носы хлюпают как у простуженных пингвинов. Те еще красотки, одним словом. Они дружно отправились в ванную приводить себя в порядок под холодной водой, потом Юлька еще немного посидела на гостеприимной Марининой кухне, выпила черного кофе по-турецки и уехала домой. Уже почти засыпая, до Марины вдруг дошло, что сегодня ее подруга сделала для нее то, что она в свое время сделала для Васи – заставила хотеть жить. Жить несмотря ни на что.

* * *

Потихоньку в город вползала весна. В этом году она была какая-то вялая, ленивая. Ручьи то шустро бежали по улицам, то вновь застывали в ледяные корочки, сосульки на крышах выросли просто гигантских размеров, и никто не сбивал их вниз. Будто никому своих затылков не жалко, или все поголовно в касках ходят. Да и снег временами принимался идти так интенсивно, словно ему было еще лежать и лежать в сугробах на московских газонах.

Марина почти совсем оправилась, если говорить о ее физическом состоянии. Она даже потихоньку снова начала заниматься фитнессом, на всякий случай предупредив тренера о своих проблемах. Теперь она тренировалась по облегченной программе, но уже недельки через три могла бы и перейти к обычной нагрузке. Если в первый месяц после выписки из больницы ее шатало из стороны в сторону, и ей приходилось каждые десять минут садиться и отдыхать, то сейчас она чувствовала себя вполне сносно. По крайней мере, унизительное чувство беспомощности, ощущение, что она – большая дохлая курица, ушло бесследно. Единственное, что напоминало ей обо всем случившемся – это шрам на животе, да боли, как при месячных, только сильнее, подчас настигающие ее в самое неподходящее время и в самых неподходящих ситуациях. Участковый гинеколог сказал ей, что такое бывает после подобных операций, хотя и нечасто, и ничего страшного в этом нет. Посоветовал пить болеутоляющие и спазмолитики вроде Но-шпы. Ему-то хорошо: «ничего страшного в этом нет»! Его бы, гада, так хоть разочек скрутило, вот она бы на него полюбовалась, как ему анальгин помогать будет!

Что же касалось ее душевного состояния, то здесь все обстояло куда сложнее. После разговора с Юлькой Марина решила, что справится с тем, что на нее навалилось, не даст депрессии засосать себя в свои сети. И эта уверенность действительно некоторое время помогала ей держать свои чувства в узде, под надежным контролем. Все шло очень даже неплохо, пока Марина не замечала поблизости от себя чужих детей. Тут ее переклинивало так, что попадись она в эти моменты в руки какому-нибудь психоаналитику, материала для докторской диссертации у того было бы, хоть отбавляй.

Сначала ее безумно тянуло к ним, таким маленьким, крошечным, беззащитным, и Марина едва сдерживала себя, чтобы прямо на улице не подойти к чьей-нибудь коляске и не погладить чужого ребенка. Потом ее душу стала захлестывать волна черной зависти к их родителям, и она могла часами вглядываться издалека в их лица. Чем они лучше, что им дали детей, а ей нет? И у бомжей дети есть, и у пьяниц, и даже у наркоманов. А она что, хуже даже, чем они? Или это кара за то, как она обошлась с матерью и сестрой? Но ведь они первые это начали, она же не виновата! Или сверху этого не видно? Есть ли справедливость на этом свете? И для кого?

Затем она начала ненавидеть детей, особенно подросших и тех, кто по ее мнению был бы похож на ее неродившегося ребенка. Она до боли прикусывала себе язык, чтобы не сделать им резкого замечания в общественных местах, когда они шумели, ей страстно, до дурноты хотелось наорать на них, чтобы эти маленькие нахалы убрались как можно дальше от нее, чтобы она не видела их ближе к себе, чем метров за пятьдесят.

Когда Марина поняла, что в одиночку она с собой не справится, то рассказала обо всем своим друзьям. Увы, помочь они ей не смогли при всем их искреннем желании это сделать. Мальчишки с этой проблемой, понятно, ни разу в жизни не сталкивались, поэтому даже не знали, чего бы здесь такого посоветовать. А Юлька, оказывается, сама давно прошла через все это, и теперь вполне равнодушно относилась к любому детскому или родительскому обществу. По ее словам выходило, что время все лечит, и пусть Марина не зацикливается, все само собой пройдет, все образуется.

Интересно, когда это благословенное событие случится? Юлька на этот счет ничего определенного не сказала. Мол, жди и все. А тут как еще назло в Маринином подъезде поселилась молодая семья со здоровым орущим младенцем женского пола. С каким-то завидным постоянством юная мамаша лет восемнадцати постоянно попадалась со своим отпрыском под ноги Марине, куда бы та ни шла: на работу, в поликлинику, в магазин. На ее лице постоянно блуждала такая глупая счастливая улыбка, что Марина была готова удавить ее, заразу, своими руками. А уж когда она видела сразу всю их молодую семью во главе с отцом, по виду – выпускником ПТУ… Нет, с этим положительно надо было что-то делать.

Выход нашелся сам собой, смешной и нелепый. Он сидел под деревом и тихонько попискивал от холода. Иногда из писка получалось вполне полноценное «мяу», а потом голосок снова срывался на жалобный плач. Мартовский котенок. Бог мой, да он еще и сиамский к тому же! Как же он от мамы-кошки отбился? Видимо, какая-то трагедия произошла, потому что судя по его виду ему даже месяца нет, без молока он точно пропадет. Только-только глаза прорезались, даже ходит еще с трудом. И что мне с тобой делать, найденыш?

Марина оглянулась по сторонам в попытке отыскать место, где до этого обретался котенок. Ничего похожего на коробку рядом с их домом даже не лежало. Значит, он приполз из подвала. Там всегда тепло. Но не нести же тебя туда, в самом деле? Ладно, подождем, может быть, твоя мама прибежит за тобой, неслухом.

Марина ждала полчаса, час, кошка все не появлялась. Котенок устал пищать и уже только дрожал мелкой дрожью. Этого она уже вынести была не в силах, и взяв теплый комочек на руки, унесла его к себе домой. Оказалось, что лакать молоко как взрослая кошка котенок еще не мог. Пришлось отыскать пипетку и вливать ему капли молока прямо в рот. Вылакав таким необычным способом почти полчашки, котенок довольно заурчал, поудобнее улегся и заснул прямо на Марининой ладони, благо что пока помещался на ней полностью.

И как мне с тобой быть? Не относить же обратно, там ты точно погибнешь, раз сам еще есть не умеешь. Значит, будешь жить здесь. А как же мне тебя назвать? Да, кстати, я ведь еще не знаю, мальчик ты или девочка? Сейчас посмотрим. Девочка, кошечка. Значит, имя должно быть женское, ласкательное. С кем же ты у меня ассоциируешься?

Сказать по правде, единственной ассоциацией был «Котенок по имени Гав». В том мультфильме у него была точно такая же милая мордочка, как и у ее найденыша. Но звать кошечку Гав? Нет, надо придумать что-то другое. Каких хищных зверьков она помнит? Так, хорек, соболь, горностай, ласка… Ласка? А в этом что-то есть. И звучит приятно, и вполне оригинально. Значит, будет Лаской.

Марина осторожно переложила Ласку на диванную подушечку, укрыла махровым полотенцем, а сама отправилась в ближайший магазин за кошачьим приданным. Закупив мисочки, корытца, переносной домик, шлейку (на вырост) и еду для котят, Марина вернулась. Уже поворачивая ключ в замке она услышала еле тихий писк: котенок плакал в одиночестве под дверью. Пришлось снова брать его на руки, кормить молоком. Елки-палки, как же ее к туалету приучать? Ведь рано или поздно организм скажет свое веское слово, и если это произойдет где-нибудь на ковролине, или того хуже – на диване или кровати, то запах останется очень даже надолго. Вот как с собаками обращаться, она знает прекрасно, а кошек у нее еще ни разу не было. До сегодняшнего дня. Да не было бабе заботы – купила баба порося! То есть котенка.

Как ни странно, Ласка быстро сообразила, для чего ее посадили на лоток, и первую свою лужицу в этом доме сделала вполне самостоятельно и главное – там, где надо. Подумаешь, ее чуть-чуть придерживали! Ну шатается ребенок, вот и поддержали маленько. Теперь можно укладывать ее спать в домик, уже выстеленный изнутри теплыми фланелевыми тряпками.

А вот с домиком вышла промашка. Ласка из всех своих котеночьих силенок упорно выбиралась оттуда и с плачем бросалась в ноги к Марине, не желая оставаться одна ни на минуту. После пятой попытки Марина махнула на нее рукой и положила на подушку рядом с собой. Ласка тотчас же забавно развалилась своим круглым пузиком кверху, безмятежно разбросав лапки во все стороны, и сразу же заснула, смешно посапывая. Ну разве не милашка! Хотя и нахалка. Впрочем, маленьким это простительно.

С утра операция по приучиванию нового жильца к туалету повторилась, равно как и процедура кормления из пипетки. На всякий случай Марина, уходя на работу, закрыла Ласку в туалете, предварительно постелив в углу тряпки из ее домика. Так по крайней мере не придется ее искать по всем комнатам, а полы здесь теплые, с подогревом. Не простудится.

На работе Марина сидела, как на иголках, и сделав все необходимые звонки, удрала домой. Конечно, маленькая Ласка захлебывалась от плача, который как по мановению волшебной палочки прекратился, стоило ей оказаться в руках хозяйки. На этот раз в корытце лежало что-то весомее обычной лужицы, и Марина похвалив котенка за усердие, в награду дала ей маленький мясной кусочек специальной смеси для котят. Ласке запах лакомства понравился сразу, и она даже немного потаскала его по столу своими крошечными зубками, больше напоминающими миниатюрные шильца. Что ж, так глядишь, она и есть научится. Тогда сразу одной большой проблемой станет меньше.

Где-то через неделю Ласка наконец-то научилась лакать воду и молоко, как взрослые кошки. Еще через два дня она живо расправлялась с тремя, а то и пятью мясными кусочками зараз. Правда, кормить ее приходилось каждые два-три часа, но на что не пойдешь ради любимицы!

Марининым друзьям Ласка понравилась с первого же взгляда. Они наперебой пытались ее погладить, щекотали толстенькое сытое брюшко, чесали ее за ушком. А Марина просто и безыскусно была рада, что ей теперь есть о ком заботиться. Ведь если бы не она, котенок бы точно погиб, к бабке не ходи. Получается, она стала его второй мамой. Из пипетки поила? Поила. Ночью согревала? Согревала. Блох всех до единой переловила, и даже вымыла котенка, чтобы больше эти мерзкие твари ее не мучили. И разговаривала с Лаской постоянно, чтобы той не скучно было. И та, между прочим, ей отвечала. Как отвечала? Ну разумеется по-кошачьи, как же еще?

С соседской молодой семьей Марина даже начала здороваться, решив, что если сможет нормально общаться с ними, то сможет и со всеми остальными им подобными. Первоначально это у нее выходило как-то скомкано, но с каждым разом получалось все естественней и естественней. Теперь она могла без внутренней дрожи даже смотреть на их ребенка, толстого и краснощекого, в пятнах от диатеза. Ну ребенок и ребенок, подумаешь, велика невидаль! Когда-нибудь и у нее малыш будет, и покрасивее, чем этот поросенок с глазками-щелочками, вечно надрывающийся от плача. Интересно, что бы сказали ее соседи, если бы каким-то неведомым образом узнали, о чем она думает? И ведь если бы не Ласка, еще неизвестно, чем их близкое проживание закончилось. Могла бы и психануть, и гадость им какую-нибудь сделать в порыве чувств. Просто так, чтоб было. А они бы, бедные, и не ведали бы, за что у соседки в такую немилость попали!

* * *

Ласка подрастала, от клиентов отбоя не было, и Маринина жизнь вновь вошла в привычное русло. Чтобы хоть как-то обозначить для себя ход времени, Марина решилась на новую прическу. Теперь она щеголяла короткой мальчишеской стрижкой, которая мягко подчеркивала черты ее лица, не скрывая их локонами и длинными прядями от взглядов окружающих. Сразу стало одной проблемой меньше, поскольку расческа здесь уже почти не требовалась, впрочем как и фен. Да и голове стало ощутимо легче без груза пышной прически. Юлька отнеслась к этому новшеству несколько скептически, но все же признала, что в этом тоже есть свой особый шарм. Костик же с Васей долго хихикали, глядя на ее голову, пока Марина, приперев их к стенке, не выяснила причину их дурацкого поведения. Оказалось, что они прикидывали, насколько удастся теперь выдать Марину за парня, и протащить ее с собой на гей-дискотеку. Она показала им огромный кулак и потребовала, чтобы они и думать забыли об этой своей дурацкой идее. Она не против секс-меньшинств, и с отдельными представителями очень даже рада пообщаться, но в личной жизни предпочитает традиционные ценности. А что касается всяческих рискованных экспериментов, так она уже слишком стара для подобных авантюр, и вполне предпочтет им тихий вечер у себя дома за какой-нибудь не слишком скучной книжкой.

Как-то раз, как раз перечитывая очередной детектив Дашковой, Марина услышала звонок в дверь. Кого это еще несет? С друзьями она уже обговорила все темы, какие только было можно, и вообще, Юлька сейчас с мужем отдыхает где-то в подмосковном пансионате. Ребята тоже собирались отправиться в путешествие, и сейчас занимались закупкой необходимого снаряжения, чтобы отчалить уже на следующей неделе: Вася решил снять очередной фильм, на этот раз что-то про подземные пещеры в Крыму. Может быть, соседи? Или из ЖЭКа кто-нибудь?

Глянув в дверной глазок, Марина просто остолбенела. Там стояла ее мать. Что же делать? Изобразить, что дома никого нет, и пусть себе названивает? А если она слышала, как Марина к двери подошла? Да и не отцепится она теперь, раз уже знает, где живет ее дочь. Интересно, откуда? Неужели на работе кто-то проговорился? Вот ежики! Ничего, она это еще обязательно выяснит. Черт, делать нечего, придется открывать. Интересно, за каким лядом она приперлась?

– Здравствуй.

– Здравствуй, дочка. Что, так и будем на пороге стоять?

– Проходи уж, раз пришла. Хотя я тебя и не ждала увидеть, честно говоря.

– Да, пришлось побегать, чтобы тебя найти.

– Для чего тебе это? Или ты мне еще не все гадости сказала? Тогда можешь смело разворачиваться и уходить. Здесь я хозяйка, и я решаю, кого хочу видеть, а кого нет.

– Зачем ты так? Хотя да, ты сердишься на меня из-за похорон. Прости, я тогда сама не своя была. Не знала, что говорю.

– По-моему, ты прекрасно отдавала себе отчет в том, что делаешь, ну да Бог с тобой. Я тебя внимательно слушаю.

– Что, так и будем разговаривать стоя? Даже присесть матери не предложишь?

– Что ж, пойдем на кухню. Там и поговорим. Мама, кухня в другой стороне. А туда тебе ходить не стоит. У меня не прибрано. Ты меня слышишь?

Бесполезно. Мать уже прошла в гостиную, и теперь стояла, жадно озираясь по сторонам. Увиденное настолько потрясло ее, что она минуты две не могла сказать ни слова, лишь открывала и закрывала рот, как пойманная рыба. Даже по сравнению с той квартирой, где они когда-то жили вчетвером, эта была просто царскими хоромами, да еще и соответственно ухоженными и оборудованными, а уж после ее с Иркой маломерки…

– Мама, что ты хотела мне сказать? Давай покончим с твоими проблемами побыстрее, а то у меня еще много дел на сегодня запланировано.

– Какая красотища! И много денег стоит? Да, наверное порядком. Ну чего молчишь, как неродная? Нехорошо с твоей стороны, нехорошо. Я к тебе через всю Москву ехала, а ты и приветить меня как следует не желаешь…

Складывающаяся ситуация уже начала раздражать Марину, которая потихоньку прикидывала, как бы с наименьшими потерями выбросить отсюда мать, и поскорее.

– Мать, к чему эти фамильярности? Только не говори, что вдруг вспомнила, что помимо младшей дочери у тебя есть еще и старшая, и решила проведать. Просто так и невзначай. Все равно не поверю. А теперь говори мне, что хотела сказать, или уходи.

– Зачем же ты так! Я тебе пришла, чтобы на свою дочку посмотреть, порадоваться за тебя, а ты!

– Мать, не тяни резину, я тебе достаточно знаю, ты не за этим здесь появилась. Что тебе надо?

– Ну что ты на меня взъелась! Мне и идти-то больше не к кому, как к тебе, а ты ведешь себя так, словно с нищенкой общаешься, а не с матерью родной. Мы когда по милости твоего папаши и по твоей тоже, заметь себе, в однокомнатную конуру переехали, Ирка совсем с цепи сорвалась. Теперь во всем меня обвиняет, что с наследством так вышло…

– Может быть, она и права. Ведь это ты отцу сказала, что Ирина не его дочь. Ни кто-нибудь еще, а ты сама, по собственной воле. Еще и гордилась, что Ирка «кровью моей отцовской родни не испорчена», как ты выразилась. Или я что-то еще пропустила?

– Так ты знаешь об этом…

– Конечно. Отец мне все рассказал. После смерти. Скажи спасибо, что он за вас до самого конца просил, я ему обещание дала. А то бы ты даже сюда бы не вошла, за то, что ты ему и мне сделала!

– Ну почему ты так со мной! Я же тебя родила, воспитала, а что в ответ – черная неблагодарность? Вот и Ирка то же самое: я о ней пеклась, как о самой себе, и что теперь? Что ни день, у нее новый мужик. Даже меня совершенно не стесняется, я теперь в кухне на полу сплю, лишь бы на этот срам не смотреть. Всю мою зарплату забирает, хотя и со своих мужиков столько денег гребет, что будь здоров! А я ей и подай все, и принеси, и убери за ней. А она знай, орет на меня. Сил моих больше нет! – и мать интенсивно начала всхлипывать, что сразу же зародило в душе Марины нехорошие подозрения, что сейчас ей придется лицезреть Ниагарский водопад в исполнении собственной матери.

– И чего ты от меня хочешь?

– Я гляжу, у тебя с квартирой все в порядке, да и живешь ты одна, стеснять больше некого… – вмиг забыв о своих слезах бодро начала мать…

– Если ты о том, чтобы переехать жить ко мне, то даже думать об этом забудь, – решительно отрезала Марина. – В этом доме ноги твоей не будет, и это мое окончательное решение. Я не злопамятная, просто очень злая и у меня хорошая память. А то, что ты вытворяла со мной, не забывается. Если хочешь, могу снять тебе комнату. Будешь жить отдельно от Ирины.

– И это все, что ты можешь сделать для своей матери?

– Да, это все. Если хочешь, правда, могу просто ежемесячно выдавать тебе некую сумму на руки. Скажем, долларов пятьдесят-шестьдесят. А ты сама решай, на что их пустить. Так что ты хочешь, комнату или деньги?

В глазах у матери зажегся знакомый с детства огонек. Такое впечатление, что быстро-быстро защелкали клавиши невидимого калькулятора, прикидывая, что выгоднее: комната и отдельное проживание от Ирины, или предложенный денежный эквивалент.

– А что, если дашь мне больше пятидесяти зеленых, то у тебя кошелек прохудится?

– Знаешь, мама, мне деньги тоже не за просто так достаются, и мне есть, на что их потратить.

– Что ж, придется взять твою подачку. Я сейчас не в том положении, чтобы выбирать, из чьих рук принять помощь. А то подозреваю, что комнату ты мне подберешь не лучше, чем квартирка, в которой мы сейчас ютимся.

– Будешь оскорблять, вообще ничего не дам. Я тебе давно ничем не обязана, и не будь воли отца, я бы с тобой сейчас не говорила. Так что, тебе еще нужны деньги?

– Давай.

– Вот, держи полтинник и десятку. Да, и еще один момент. Больше сюда не приходи. Следующий раз просто позвони, и мы с тобой где-нибудь в городе пересечемся. А здесь ты меня можешь и не застать. Работа, знаешь ли, много времени отнимает.

– Я уж вижу, – язвительно ухмыльнулась мать, скосив глаза на книгу, которую Марина так и не выпустила из рук во время их разговора.

После ее ухода Марина еще долго смотрела в окно, приводя в порядок свои скачущие мысли. Да, она допускала мысль, что такое рано или поздно произойдет, и все же… Даже сейчас мать умудрилась ее достать, пробить ее эмоциональную защиту, которую, как Марина считала, она за эти годы уже вполне сносно научилась держать. Ан нет, от близких людей иммунитет так и не выработался. Недоработка, однако. И ведь надо же, мать вроде как пришла за помощью, и все равно попыталась уязвить, ужалить побольнее. Пусть даже и себе во вред. А чего она сама от матери ожидала? Что бы та ею восхитилась, извинилась за то, что было и пожелав всего хорошего испарилась в неизвестном направлении? Наивная. Интересно, Ирка ее действительно так достала, как она это говорит, или мать просто решила сыграть на этом, чтобы вытянуть из своей старшей дочери хоть что-нибудь? Что же, в таком разе не сильно она на этом нажилась. Заниматься никчемной благотворительностью Марина не собиралась. Не тот случай. Да и тот факт, что мать выбрала деньги, а не комнату, о многом говорил. Можно считать, что Марина от нее просто откупилась. Купила себе душевное спокойствие за шестьдесят долларов в месяц. А попробует мать ее достать, вообще ничего больше не получит. Вот и весь разговор. Да и вряд ли она так рвалась посмотреть, как живет ее первенец. Ее все больше размер квартиры интересовал, да количество мебели, а про то, как Марина выглядит, что у нее прическа новая, вообще ничего не сказала. Не заметила, наверное.

В голове у Марины творился сплошной кавардак, а позвонить и выговориться она могла только своей любимой голубой парочке, ввиду отсутствия в Москве Юльки. Хотя зачем звонить? Между ними всего полчаса езды на городском транспорте. Друзья они ей, в конце концов, или нет? Пусть она будет распоследней эгоисткой в этом мире, но она должна хоть кому-то высказать все то, что рвалось наружу. Придется им, бедным, потерпеть ее часок-другой, все равно еще долго потом не увидятся.

Ласка со своей кошачьей интуицией немедленно поняла, что хозяйка собирается куда-то уйти, а значит, снова оставить ее одну-одинешеньку. Мириться с этим положением дел она категорически не желала и начала громко выражать свой протест, бросаясь Марине в ноги и перегораживая собой путь к входной двери. «Ну что с тобой делать?» – подумала Марина, и одев на подросшую Ласку шлейку, взяла ее с собой. Действительно, пусть тоже немножко погуляет, а то заперта бедолажка в четырех стенах, где даже мышей – и тех нет. Совершенно невыносимые условия кошачьей жизни.

Однако как ни названивала Марина к Костику и Васе, дверь ей никто не открыл. Видимо, еще не вернулись из магазина. Что ж, она не гордая, может и на улице их подождать. Заодно и Ласка погуляет по травке, у них вон, прямо перед домом такой шикарный газон разбили, и даже еще не стригли ни разу. Обзовем его джунглями, Ласку переименуем в Багиру, и вперед.

Ласка с нескрываемым удовольствием переместилась из рук хозяйки на зеленый ковер, довольно потянулась и начала кататься по траве, извиваясь и потягиваясь. Марина глядя на кошачьи «таски», только посмеивалась. И не заметила, что за играми Ласки наблюдает еще один человек. Вернее, человечек. Он тихо подошел к газону и остановился, внимательно рассматривая кошку. Человечку было лет пять от силы. Рыжеволосый, но не ярко-медный, волосы словно припорошенные пеплом, и вдобавок к тому выгоревшие на солнце почти до белизны. А глаза цвета небесной голубизны, и такие прозрачные и бездонные. Родителей негде не было видно, видимо, выпустили его гулять одного, а сами наблюдают за ним откуда-нибудь с балкона или из кухонного окошка. Когда Марина бросила на него быстрый взгляд, он не смутился, не убежал, а ответил ей таким же прямым и почему-то печальным взглядом. Марину словно холодной водой окатили, настолько серьезно и взросло посмотрел на нее этот карапуз. Словно видел в этой жизни такое, что ни одному ребенку в его возрасте видеть бы не стоило. У малыша был взгляд умудренного жизнью старика. И он не улыбался, даже когда смотрел на Ласку.

– Хочешь подойти поближе? – неожиданно для себя предложила ему Марина.

– А можно? – отозвался тот.

– Конечно можно. Если хочешь, можешь даже погладить Ласку, она добрая, не кусается и не царапается. Ей нравится, когда с ней занимаются.

– А вы мне разрешите?

– Я же сказала: конечно!

Малыш осторожно залез на газон и подошел к котенку. Присел рядом с ним на корточки и погладил Ласку по голове. Та немедленно перевернулась со спины на живот и протянула ему свою голову, мол раз пришел меня гладить, то давай, продолжай.

– А почему у нее такое странное имя? Потому что она ласкаться любит?

– Нет, просто когда я ее впервые увидела, то подумала: вот из такой крохи когда-нибудь вырастет настоящая хищница. Потом стала вспоминать всех маленьких животных-хищников. Вспомнила и ласку. Решила котенка так и назвать.

– Ласка? Не знал, что такая есть. Мне папа про многих животных рассказывал, а вот про Ласку нет. И в моей книге она тоже не нарисована.

– Ничего, теперь ты знаешь.

– Тетя, а почему ты такая грустная?

– С чего ты взял?

– У тебя лицо улыбается, а глаза грустные. У меня папа тоже так: сам грустит, а мне не показывает. Но я-то знаю, что ему не весело. Это все взрослые так, да?

– Наверное да, – ответила Марина, которую уже по-настоящему стал занимать этот разговор с маленьким мудрецом в заношенных вельветовых шортах.

– А зачем? Все равно же все видно.

– Просто не хотят, чтобы другим было так же грустно, как и им самим.

– Понятно. Хотя мне же тоже грустно, как и папе. Получается, что он зря улыбается.

– А кто у тебя папа?

– Он работает в офисе начальником. Только не самым большим. Больше него еще два начальника есть. Он утром отводит меня в детский сад, вечером забирает обратно. Мы готовим ужин, а потом он рассказывает мне про страны, про горы, про море. А ты видела море?

– Видела.

– И какое оно? Папа говорит, что синее, а иногда и зеленое. Даже красное море есть, и желтое. Я воду в стакан наливал, а она прозрачная. И почему она такая разноцветная, когда она в море находится?

– Ты когда-нибудь на свое отражение в луже смотрел?

– Смотрел.

– Вот и в море отражается небо, и если оно ясное и голубое, то и море синее. А если на небе закат яркий, то и море цвет меняет.

– Тогда понятно.

– А мама тебе о чем рассказывает?

– У меня нет мамы. То есть она раньше была, но потом умерла. Я теперь даже не знаю, помню ее или нет. Когда папа рассказывает, как мы втроем жили, то я помню. А сам не помню. Папа говорит, она хорошая была. Только я все равно маму хочу. Пусть она уже не совсем настоящая будет, мне все равно.

– А зачем она тебе?

– Мы ее с папой любить будем. И все-все для нее делать. Тогда она от нас больше не уйдет.

У Марины в горле встали непрошеные слезы. Вот те раз, расклеилась. Нет, незачем ребенку это видеть, как взрослая тетка над его словами плачет. Всякое в жизни бывает, горя тоже хватает. И маму они себе найдут, ни одни мужик, каким бы он золотым не был, долго один с ребенком не протянет. Слишком уж это тяжело.

Мальчик, наигравшись с котенком, вежливо поблагодарил Марину, и пошел в куда-то в сторону песочницы. Марина долго смотрела ему вслед, даже забыв для чего она вообще приехала сюда. Разговор с мальчишкой совершенно выбил ее из колеи.

Малышу оставалось пройти всего каких-нибудь два метра, когда он наступил на свои развязавшиеся шнурки и со всего маху упал на асфальт. Марина со всех ног, птицей бросилась к нему, подняла, отряхнула. Судя по всему, ему было очень, очень больно, но парень держался изо всех сил, чтобы не зареветь. Коленки были разбиты и поцарапаны, но больше всего досталось его левой ручке, которой он напоролся на осколки разбитой бутылки. «Вот звери, – пронеслось у Марины в голове, – не могли что ли себе другое место найти, чтобы пить, а не детскую песочницу своим мусором загаживать!» Кровь текла без остановки, и Марина, вспомнив все свои навыки и школьную зарницу, принялась оказывать ребенку первую помощь. В ее сумочке по случаю жары лежала упаковка влажных салфеток, с помощью которых она оттерла грязь и кровь. Затем продезинфицировала с помощью аэрозольного спиртового дезодоранта все ранки малыша (морщился, но ни разу ни пискнул – вот это спартанская стойкость!), а руку перевязала собственным носовым платком (хорошо хоть абсолютно чистый был, она им еще ни разу не успела воспользоваться).