Текст книги "Невзгодам вопреки. Летопись рода Захватошиных"

Валентина Нефёдовна Васильева (Захватошина)
Невзгодам вопреки: Летопись рода Захватошиных

Васильева (Захватошина) Валентина Нефёдовна (1935–2013 гг.)

Предисловие составителя

С первого взгляда «Летопись» это обычные воспоминания Васильевой (Захватошиной) Валентины Нефёдовны о своих корнях и о своих ближайших родственниках. Нет здесь ни фантастических выдумок, ни закрученных сюжетов, присущих многим мемуарам, но ценность этих воспоминаний в обыденной житейской прозе бытия. Того бытия, по суровому нраву которого жил наш российский люд в суровом XX веке. В советское время российские писатели не смели описать суровую правду жизни простых людей, особенно живущих в глубинах огромной страны. И только сейчас возможно рассказать: новая большевистская власть жестокой рукой рушила благополучие миллионов россиян, отправляя целые семьи на стройки социализма во имя «светлого будущего» или сгоняя их в «шарашки», называемые колхозами и совхозами. Да, подневольным трудом этих людей, которые составляли основу страны, были создана промышленность и новые города. Хотя все это можно было сделать, не проливая кровь и пот миллионов людей, а разумной экономической и внешней политикой.

Но люди, ограбленные, поруганные и обесчестенные, будучи обижены властью, в трудные времена для страны вместе со своими потомками встали на защиту родины в годы войны. Отстояли свою Родину и восстановили её разрушенное хозяйство.

Валентина Нефёдовна описывает жизнь своей семьи, обычной и преуспевавшей до октябрьского переворота. Благополучие этой семьи было создано руками ее родителей. Никаких наемных работников у них не было. Только их работящие руки, грамотное и экономное ведение своего хозяйства создавало их благополучное житие.

Октябрьский переворот 1917 года прошелся смерчем по России, выдернул и эту многодетную семью из его родового гнезда, бросив на практически принудительные работы, не создав семье никаких мало-мальски пригодных бытовых условий. Семье пришлось начинать все заново своим трудом.

Но эти невзгоды не сломили дух семьи. Имея пятерых дошколят-парней, Нефёд Никитич и Зинаида Киприяновна, родители Валентины Нефёдовны, не пали духом, не обозлились на новую власть (злиться на власти всегда бесполезно), а взялись строить новый дом и создавать приусадебное хозяйство. Стали подрастать сыновья и помогать родителям. Вскоре в семье появилось еще двое – дочь Валентина и сын Геннадий. Жизнь семьи стала обустраиваться.

Нападение на Советский Союз фашистской Германии нанесло урон и семье Захватошиных. Трое её сыновей ушли защищать Родину – Михаил, Алексей и Роман. Вернулись с войны только двое – Михаил и израненный Алексей. Роман не вернулся, погиб в Чехии за три недели до окончания войны.

И снова семья стала налаживать благополучие своей жизни. А дальше все пошло своим чередом. Сыновья женились, дочь вышла замуж.

В книге рассказывается только об одной из российских семей и её потомках. Нельзя сказать, что жизнь этой семьи типична для всей России. Нет, конечно. Типично только то, что все семьи в России жили под жестким прессом диктатуры «пролетариата». Кто-то приспосабливался к этому прессу, кто-то был раздавлен им. И это чувствуется до сих пор, несмотря на кажущее благополучие нашей теперешней жизни. Несмотря на обилие автомобилей, телевизоров, холодильников и других благ цивилизации. Однако у народа нет уверенности в будущем благополучии. И этого благополучия мы должны добиваться сами, влияя на наших правителей.

Новое поколение должно знать, через какие невзгоды прошли их отцы и деды, чтобы обеспечить их теперешнюю более-менее благополучную жизнь. Конечно, и у этого поколения есть свои трудности, но они несравнимы с трудностями и невзгодами их предков.

Я надеюсь, что эта летопись будет продолжена потомками Захватошиных и дополнительные сведения и воспоминания будут добавлены в летописи ветвей братьев Валентины Нефёдовны.

Дорогие потомки Захватошиных! Не забывайте своих корней!

С уважением Евпланов Семен Иванович,

июль 2013 года.

Глава 1
Предки наши – с реки Нейвы

Люди, знающие свои корни, крепче держатся на своей земле

Народная мудрость 

Малая родина моих родителей и братьев

Мои родители – Захватошины Нефед Никитич и Зинаида Киприяновна-коренные уральцы, выходцы из села Быньги и деревни Верхние Таволги. Быньги расположены в шести километрах от города Невьянска ниже по течению Нейвы. Верхние Таволги – родина матери – расположены в четырех километрах от Быньгов. Невьянск – бывшая вотчина купцов и предпринимателей Демидовых, находится в 100 километрах от Екатеринбурга. Село Быньги стоит на устьях двух рек – Ближней Быньги и Дальней Быньги – при их впадении в реку Нейва. А село назвали по сумме двух речек. В Нейву-то впадает две Быньги.

Подробно о селе Быньги, о его уроженцах и достопримечательных строениях описано уроженцем этого села юристом, писателем и поэтом Корюковым А.С. в «Областной газете» (Екатеринбург) № 217, 218, 220–224 от 20–28.07.2009 г. «Святая река памяти – БЫНЬГИ».

Вот выдержка из газеты:

«Раскинувшись на восточном склоне Уральского хребта, в месте слияния небольших речек Ближней и Дальней Быньги и реки Нейвы, оно всегда поражало приезжих своей красотой, широкими просторными улицами, разнообразием строений – от маленьких избушек до больших пятистенных домов по-кержацки крытыми дворами. Мы жили на главной улице села. Её называли Большая улица (ныне улица Ленина). Улица Мартьянова называлась тогда Студёнка. Были и другие красивые яркие названия улиц и переулков: Суздалка, Поперёшенка, Могильная, Осиновская, Малая Канава и Большая Канава, Глинки, Устрин, Лягушанка. Не знаю, кому пришло в голову менять их, тем более, что они не несли никакой политической окраски.

Село наше большое, как по территории – более двух километров в длину и столько же примерно в ширину, так и по населению – около трех тысяч. Старые люди говорят, что до войны проживало раза в два и больше.

Если вы смотрели старый фильм «Угрюм-река», то видели и моё село.

Не зря Быньги выбрали для съёмок фильма, уж очень были красивые и добротные у нас дома. Один такой красуется и сейчас против каменной школы у церкви…

…Что ж, места у нас действительно знатные. Особенно хороши окрестности. Синеющие вдали древние горы, в том числе самая высокая в этом краю Ежовая, а также Лебяжка, Высокая, Трошина гора, смолистые сосновые леса, нарядные березовые рощи, луга и опушки, с множеством пахучих трав и лесных цветов, где в годы моего детства было много зверей и птиц. Три пруда, разрезы, мелкие озерки, речки и ручьи, поросшие ивняком и ольхой, смородиной и дикой черёмухой, шиповником и жимолостью, придают окрестностям живописный и праздничный вид. Особенно все это радовало весной, когда цвели душистые черёмуха и сирень.

…Меня с детства занимало, почему село не назвали Быньга или Быньговское или, как железнодорожный

разъезд – Быньговский, что звучит более по-русски. Но село назвали так, потому что в этом месте сбегались две Быньги: Ближняя и Дальняя. И название дали в честь двух речек. И лишь после их слияния, около старого пруда, бежит одна речка Быньга, которой я посвятил эти строки.

 
Речка детства моего,
Перекаты, плёсы.
Льются в травах
День-деньской
Голубые косы.
 

На северо-западе из села выходят три дороги – Мале-хоновская, Режевская и Кислянская. В годы моего детства лес подступал прямо к селу, и нередко сюда заходили волки. Однажды они забрались в колхозную овчарню и зарезали десятка два овец.

Наша ярка паслась в колхозной отаре, и ей волк вырвал кусок кожи с шерстью и мясом, прямо у шеи, но она как-то вырвалась и осталась жива.

Во времена моего детства тёмными зимними ночами волки частенько заходили в село, нападали на собак и съедали их на месте. Женщины и дети боялись выходить на улицу в тёмное время суток. Мои односельчане чувствовали себя в те годы жителями таёжной глубинки.

С востока к селу сплошной стеной соснового бора подходит Таваложская поскотина, где родится много черники и душистой земляники. Южнее идёт старая Песковская дорога через речку Таволгу прямо до Лешакова стана. Раньше там были колхозные покосы. А места там глухие, однообразные, поэтому грибники и охотники часто блудили в тех лесах, порой по несколько дней не могли выйти к жилому месту.

Официально считается, что Быньги появились в 1718 году. Мне думается, что это – дата основания Быньговского завода, заложенного Акинфием Демидовым. На голом месте редко закладывали заводы…

А в цехах нужны рабочие руки. Значит, жили там люди, может, было несколько домов, а может, и целая деревенька. Я не раз слышал от стариков, что Быньги начались раньше Невьянска, основанием которого считают 1701 год – это дата плавки первого чугуна. Население же и там появилось значительно раньше. Русские люди пришли в эти глухие места после Великого раскола, затеянного царём Алексеем Михайловичем и патриархом Никоном в 1656 году. Наиболее крепко верующие люди не захотели менять свои древние обряды, священные книги, двупёрстное знамение на трёхперстное. Начались репрессии со стороны государства и церкви. От притеснений люди бежали на Север, за Каменный пояс, в Сибирскую тайгу. Да, немало лишений вынесли мои предки, прежде чем осели в Быньговском урочище за Уральским хребтом.

Первые переселенцы ставили дома, распахивали землю, сеяли овёс, рожь и ячмень, мыли втихаря золотишко, ловили рыбу, брали зверя, разводили скот».

А.Корюков в своих очерках «В огненной купели», напечатанных в журнале «Уральский следопыт» №№ 638–640 за 2010 год, об этих людях пишет, что на Урале их называли кержаками, раскольниками, староверами, старообрядцами. Тетка А.Корюкова Анна Коробейщикова рассказывала.

– Мы все, почитатели истинной христовой веры, пришлые в этих краях, здесь же раньше язычники дикие проживали. После Никоновой реформы это случилось. Мы оброшные (платившие оброк – примеч. составителя), с реки Керженца, где наши прадеды дали клятву не изменять своей вере, поэтому и зовут нас кержаками, как бы дразнят так, а мы гордимся этим прозванием. Молимся же двуперстным крестом, в часовнях или дома, без священников, вот так, – и она старательно складывала мои детские пальчики в двуперстие и учила, как правильно креститься и делать земные поклоны «по писанному». – А те, кто ходит в церковь, те православные никониане, крестятся трехперстием, «щепотью», не так, как мы. У них попы ведут молитву, а у нас – батюшка, выбранный от всей общины. Мы много потерпели и от разных властей, и от церкви, от тех старых времен до теперешних…

Дальше А.Корюков пишет:

«Добрая моя малограмотная тетя Анна не ошиблась. Уже в наше время, библиотекарь нашего села Татьяна Андреевна дала мне копию Пермской летописи за 1889 год, где в разделе «Староверы в Быньгах» подтверждено, что они переселились в наши места, после пуска Быньговского завода в 1718 году из Невьянска и с Нижегородской губернии, то есть где и протекает знаменитая речка Керженец. «Благо староверов в здешнем краю было уже много, значит дорога была протоптана, а в непроходимых лесах можно было обзаводиться и скитами. В Быньги староверы переселились из Нижегородской губернии, а доказательством может служить то, что в Быньгах есть фамилия Мягковых. Такая же есть и в селе Городце Нижегородской губернии. Говорят, что она получила название от речки Мегчечицы.

В запрудной части завода на берегу пруда, в огороде Мягкова, староверы построили часовню, основание ее относят к 1775 году.

Другая часовня была построена в 1795 году на огороде Пузанова, «…в 1847 году 8 июля Пузановская часовня была передана по Высочайшему повелению Быньговскому единоверческому обществу и единоверцы вместо часовни, уже ветхой, решились построить церковь» (Шишонко В.Н. Пермская летопись, Пятый период, часть 3, стр. 1702–1715. Пермь. Типография Земской Управы, 1889 год.)

<…>

Но самое главное, Никон начал свои реформы даже не с книжного исправления, в котором неграмотные люди плохо разбирались, а с отмены «двуперстного» сложения для крестного знамения. Вот уж в этом даже самые отсталые и неграмотные православные прихожане сразу заметили крамолу, так как с детства были обучены креститься двумя перстами, а не «щепотью».

Двуперстие идет с апостольских времен. Все святые отцы, великие князья на Руси: Владимир Красное Солнышко, святой Александр Невский, Дмитрий Донской, царь Иван Грозный, все они крестились двумя перстами. На всех древних иконах и фресках в храмах до настоящего времени, у самого Иисуса Христа и всех апостолов и святых отцов изображен двуперстный крест. Неужели все старые иконописцы, в том числе и греческие, могли ошибаться!? Нет, они хорошо знали свое дело. И вдруг Никон в 1653 году делает распоряжение креститься трехперстным крестом. И многие русские люди не стали его исполнять. Против этого были не только простые верующие, но и священнослужители, целые монастыри и церкви. Их духовным вождем стал протопоп Аввакум, известный на всю Россию писатель и публицист.

Начались репрессии. До этой реформы массовых казней на Руси по религиозным мотивам не применяли, только над отдельными отъявленными еретиками.

В период же реформ ее противников по указам царя и патриарха карали мечом и огнем и расправлялись не только с вождями и главными противниками раскола, но и с простым народом, не пожелавшим изменить старой вере, обычаям и обрядам своих предков.

Такого на Руси не было никогда. Пытки, казни следовали одна за другой, сжигали целые деревни, загнав людей в срубы вместе с женщинами и несмышлеными детьми. Кровь полилась рекой, повсюду горели костры, сжигали людей сотнями и тысячами, резали языки, рубили головы, ломали ребра, четвертовали. Тюрьмы и подземелья были переполнены, не щадили никого, даже детей. Все, что только могло изобрести человеческое зверство для устрашения, все было пущено в ход» (Старообрядческий церковный календарь на 1986 год).

Репрессии коснулись всех – и бедных, и богатых, простолюдинов и знатных. Непоколебимые сторонницы старых обрядов – княгиня Евдокия Урусова и боярыня Феодосия Морозова по приказу «тишайшего» (царя Алексея Михайловича) были брошены в яму на голодную смерть, где обе и скончались. А протопоп Аввакум и ряд его последователей, имеющих церковные чины, были сожжены в срубах. Многим священникам и монахам, противникам реформы, отрезали языки и ссылали в глухие монастыри Пустозерска, в Угремский и другие дальние места, под надзор местных властей и церковных владык.

Западноевропейские войны, распри и казни на религиозной почве, Варфоломеевская ночь, охоты на ведьм – по количеству убитых несколько тысяч человек, не идут ни в какое сравнение с казнями противников Никоновой реформы.

По наблюдениям современников и приблизительным данным, репрессиям подверглись миллионы сторонников старой веры: крепостные крестьяне, ремесленники, купцы и даже представители дворянских и боярских родов.

Сотни тысяч староверов бежали на Север, за Каменный пояс, в Сибирь и на Кавказ. Многие тысячи ушли за кордон: в Молдавию и Румынию под власть турецкого султана, в Прибалтику и Западную Украину и Белоруссию.

Большие группы староверов нанимали купеческие суда и, переплыв Атлантический океан, поселялись в Канаде, Бразилии, Аргентине и на Аляске.

«Урон России был нанесен великий и в этом были повинны, в первую очередь, патриарх Никон и цари: Алексей Михайлович, Софья, Федор и Петр I» (Кутузов Б.Я. Церковная реформа, стр. 58).

Население России после царствования Петра I сократилось на 3/4, то есть огромные территории стали безлюдными. Но репрессии продолжались и в последующие годы и века, другими императорами и императрицами, вплоть до 1905 года.

…И только после революционных событий 1905 года манифестом Николая II старообрядцам была дарована свобода вероисповедования по старым обрядам.

17 апреля 1905 года, после известных революционных событий, был издан «Высочайший Указ об укреплении начал веротерпимости», подписанный царем.

Старообрядцам был посвящен 7 пункт: «Присвоить наименования старообрядцев, взамен ныне употребляемого названия раскольников, всем последователям толков и согласий, которые приемлют основные догматы церкви православной, но не признают некоторых принятых ею обрядов и отправляют свое богослужение по старопечатным книгам».

Все старообрядческие храмы были открыты. А в 1971 году на Поместном соборе Русской православной церкви русские старые церковные обряды были признаны спасительными, равно честными новым. Кроме того и Никонова реформа была охарактеризована, как «крутая и поспешная ломка русской церковной обрядности». Основания для замены двуперстия на троеперстие, объявлялись, более чем сомнительными.

Указанные Священный синод и Собор дают в настоящее время юридическое право каждому верующему исполнять богослужение по старым или новым обрядам, в любом месте, дома или в храме, по любым церковным книгам и традициям богослужения».

В 1718 году Акинфием Демидовым в Быньгах был основан металлообрабатывающий завод, производивший высококачественную сталь.

Вид на Быньги (60-е годы XX века).

Фото Захватошина М.Н.

В вышеуказанном очерке в «Областной газете» о Быньгах А.Корюков далее пишет.

«Когда пришёл Демидов, стали работать на строительстве завода, плотины, работали в шахтах и у горячих печей, жгли уголь.

Быньговский завод выделывал высококачественную сталь, которая шла не только на оружие, но и на знаменитые быньговские косы, называемые у нас литовками, готовили их из хорошей ковкой стали. Эти косы продавали по всей России. После мастера освоили замочное дело, делали классные замки, ковали сундуки.

Немало жителей села занималось добычей золота, то есть становились профессиональными старателями. Некоторые из них, у кого были большие семьи, работали в одиночку, другие сбивались в артели. Так легче бить шурфы и шахты. Всё-таки работа очень тяжёлая, не было ни двигателей внутреннего сгорания, ни электричества, всё делали вручную. Весь инструмент – лом, кайло, лопата да старательский ковш. Песок и руду возили тачками вручную или в таратайках на лошадях. Жили по принципу «сегодня густо – завтра пусто».

Попадало золотишко – гуляли, пьянствовали, играли в карты, в азартные игры. Рассказывают, что в азарте проигрывали коней и даже свои избы. Ну, наткнётся кто на золото – заново разбогатеет.

Чтобы отпугнуть других от богатого места, придумывали страшные истории. Однажды, старик-старатель рассказал мне такую страшилку: «Сижу, дескать, в забое, передохнуть решил, смотрю, а ко мне белый козлёнок бежит и страшно так в глаза смотрит и говорит загробным голосом: «Что роешь, Ипат? Могилу себе выробишь. Иди домой – сын у тебя умирает!». Прибегаю, а ведь верно, сын под борону попал, сильно поранился, но выжил. Вот оно как бывает!». И верили люди. Да и сами рассказчики, придумавшие эти небылицы, постепенно начинали верить своим же выдумкам, но золотом не попускались.

После того как Невьянский завод перестал плавить металл, закрылся и Быньговский завод. Это было в начале XX века.

На его месте возникла промышленная артель, которая работала долгие годы и лишь в середине XX века была преобразована в мебельную фабрику, так как замки и сундуки уже не имели большого спроса. Примерно в то же время на южной окраине села была открыта шахта «Быньговская» от Невьянского прииска треста «Уралзолото».

Мой прадед, мои деды, бабки. Их жизнь в Быньгах и высылка в Первоуральск

Насколько мне известно, большая старообрядческая семья Захватошиных жила в Быньгах уже в XIX веке. Прадед Ефим, дед Никита Ефимыч, его сыновья – Александр, Галактион, Лаврентий, Нефед, дочери – Паруня, Агафья, Пелагея, Парасковия.

Захватошин Нефёд Никитич, 1917 год

Мой отец – Захватошин Нефед Никитич родился 10 июля 1897 года в селе Быньги. 7 февраля 1918 года он обвенчался и женился на красивой таволжанке (из соседней деревни Таволги) Колногоровой Зинаиде Киприяновне, ставшей потом матерью моим братьям и мне. Мать наша была тоже родом из старообрядческой семьи. Родилась она 12 ноября 1898 года.

Она рассказывала мне, как приехали сваты с женихом (моим будущим отцом). Жених ей очень понравился: красивый, статный, очень разговорчивый, и она сразу же согласилась стать его женой.

Колногорова Зинаида Киприяновна, 1917 год

Маме в ту пору было 19 лет и жила она в достаточно обеспеченной семье со своей матерью (нашей бабушкой) Колногоровой Александрой Максимовной, с сестрой Елизаветой и братом Петром. Отца Колногорова Киприяна Егоровича у них не стало в 1911 году, его убили воры. Маме тогда было только 13 лет. После гибели Киприяна Егоровича всю заботу о семье пришлось взять на себя бабушке Александре, она стала портнихой, шила шубы, занималась хозяйством, готовила приданое дочерям.

Судьба нашей бабушки довольно интересна. Еще в детском возрасте она примерила монашеский головной убор монахини, которая гостила у них. Монахиня тогда и предсказала Александре монашескую судьбу. Позже так и случилось. После выдачи замуж дочерей и женитьбы сына она ушла в монастырь и приняла имя черноризицы Антониды (черноризиц, черноризица – устар. монах, монашка, чернецы). Дальнейшая судьба ее неизвестна.

Но вернемся к моим родителям. После свадьбы приданое матери (рукоделие, занавески, посуду, белье, одежду, обувь) привезли в Быньги в дом, где жила семья отца в сундуках изготовления Демидовского завода.

Захватошины Зинаида Киприяновна и Нефёд Никитич в 1919 году

В первые же годы совместной жизни с женой наш отец построил свой дом по Большой улице (сейчас это улица Ленина) рядом с Красной церковью. Дом был кирпичный, большой, в два этажа.

К 1931 году у моих родителей уже была большая семья. К тому времени родились мои старшие братья: Михаил – рождения 18.07.1922 г., Алексей – 25.05.1924 г.р., Роман -23.07.1925 г.р., Александр – 16.06.1927 г.р., Василий -20.04.1930 г.р. До Михаила у моих родителей было еще двое детей: сын Иван 1919 г.р. и дочь Зинаида 1920 г.р. Но, к сожалению, они умерли в младенчестве.

В те времена у россиян и в особенности у староверов были большие семьи, так как тогда не допускались аборты или иные способы прерывания беременности. Это считалось на Руси великим грехом.

Как и большинство жителей царской России, отец и мать были малограмотными (закончили 1–2 класса церковной школы), но умели писать, читать и считать.

В годы НЭПа рядом с домом семья построила маслобойню, на которой производили льняное масло. Семя льна для производства масла привозили с Ирбитской ярмарки. Льняное масло было маслом широкого применения.

Оно шло не только в пищу, из него делали олифу и всякие мази, чего нельзя было сделать из других растительных масел. Другие растения – маслоносители, как подсолнух или хлопок, либо плохо, либо совсем не родились на Урале.

После смерти Ленина и укрепления власти Сталина, последний решил покончить с НЭПом, как с наследием проклятого капитализма. Это коснулось всех производителей какого-либо продукта.

В том числе и мелких производителей, какими была семья Захватошиных. Власти заставили закрыть маслобойню.

Для того чтобы прокормить семью, отец стал работать в Невьянске на скотобойне.

Но с прекращением НЭПа жизнь в СССР не остановилась. В городах и деревнях жизнь продолжалась. Конечно, родителям было труднее вести хозяйство, а у ребят жизнь кипела. У них не было праздности, скуки, уныния. Старшие помогали следить за малышней и помогать по хозяйству, а когда выпадало свободное время они играли в лапту, в городки, в шаровки, в лошадки. Всегда весело проходили Рождественские святки. Девушки в это время гадали на женихов. А вечерами молодежь ходила на колядки. Переодевались в ряженых, кто во что горазд. Выворачивали тулупы, надевали на лицо самодельные страшные маски, изображающие чертей и зверей, и ходили по улице от двора ко двору и просили дань в честь Рождества Христова. Хозяйки нарезали ряженым пирогов, угощали чаем, а те изображали какую-нибудь страшную сценку, а потом с шумом, гамом и смехом шли к следующему дому. Об этом хорошо написано в очерке А. Корюкова в «Областной газете»:

«ДЕРЕВЕНСКАЯ «ВОЛЬНИЦА»

В годы моего детства в деревнях кипела жизнь. Не было праздности, скуки, уныния. Ребята играли в лапту, в городки, в шаровки, гоняли «попа». Младшие, как я, например, и мой дружок Колька Балуев играли в лошадки. При этом одного запрягали, как бы коня, надевали сбрую, вожжи, на грудь колокольчик и – айда, бегай по широкой улице, босиком по мягкой травушке. А Колька при этом рыл землю ногой и лягался, как настоящий жеребец.

Были в Быньгах и домашние детские «театры». Помню, однажды с ребятами и братом попал я в один из них. В доме на три окошка, на берегу Нейвы, заплатили, как положено, какие-то копейки. Нас провели в дом, рассадили на лавки, открыли занавес из одеял, и начался спектакль. Артисты, в основном девочки и один мальчик, разыгрывали незнакомую домашнюю комедию. Одна из девочек, в мужском костюме, с подрисованными усами, изображала кавалера, а другая – барышню. Всё было карикатурно и примитивно, но очень весело.

Таких театров было несколько. Был даже театр теней, где мужчина и девушка при свете фонаря изображали руками фигурки животных и сказочных героев со своими комментариями. После, в своей долгой жизни, я посмотрел немало спектаклей в разных театрах страны. Многие не оставили никакого следа в моей душе, а вот те, домашние, самодеятельные, помню до сих пор.

Очень весело проходили Рождественские святки. Сестра Татьяна с подругами собирались у нас и гадали на женихов. Вечерами по улицам ходили ряженые, наши же соседские ребята и девушки – в вывороченных меховых тулупах, страшных самодельных масках, изображающих чертей и зверей. Они гурьбой вваливались в нашу прихожую и притворно пугали детей и хозяев. Мать нарезала им пирога и угощала чаем, после чего они, изобразив какую-нибудь страшную сценку, так же шумно уходили в другой дом. По ночам к нам стучали в окно и спрашивали: «Как невесту-то зовут?» И мать со смехом отвечала: «Татьяна», чем приводила сестру в сильное смущение.

Случалось, ряженые безобразничали: то поленницу дров раскатают, или ворота приморозят, или прикатят к воротам телегу или сани, так что утром не выйдешь на улицу. Но всё это делалось не со злобы или озорства, а по многовековой славянской традиции, поэтому на такие проказы не обижались.

Мне сейчас становится горько: тысячи лет люди жили по своим устоявшимся традициям, и вдруг всё разом поменялось за какие-то тридцать лет.

Не стало старинных игр, песен, плясок к определённым праздникам, не стало ряженых и гаданий и не только в городах, но и в сёлах и деревнях.

Все сидят у телевизоров и смотрят одни и те же плоские шутки и слушают пошленькие песни. Чем же закончится эта гигантская ломка нашей духовной жизни?

Летом мы много времени проводили на речке. Каждый край села имел свои излюбленные места для рыбалки и купания. Ребята с центра Быньгов купались у «кузи», на месте старой демидовской кузницы, где когда-то была плотина и место было поглубже.

Другие купались на Нейве «у моста», «на бучиле», мы же любили ходить на Леснушку. Она находилась среди перелесков и колхозных пашен, на месте старого старательского разреза. Колхозных коней купали у моста по старой Малехоновской дороге. Вода там доходила лошадям до хребта, берег был пологий, и казалось, что кони тоже любили это место, и сами, измученные жарой и оводами, торопливо заходили в самое глубокое место.

Коней после войны в хозяйстве было много, на быках уже не ездили, и у каждого из нас были свои любимцы, которых лелеяли, купали, поили, кормили, а вечером ездили на них в ночное. Ничего лучшего я не помню в той трудной ребячьей жизни. Мне до сих пор помнятся клички наших лошадей: Лесок, Ангара, Вихорь, Мартик и другие. Я словно вижу их умные глаза, добрые морды, лёгкую поступь копыт. Мне думается, что кони понимали, что мы дети, и относились к нам бережно и добродушно, как к своим жеребятам.

И если кто-то из ребят на всём скаку падал лошади под ноги, она никогда не наступала на своего тщедушного седока, а резко тормозила передними ногами или перепрыгивала, не причинив ему вреда.

Зимою в селе тоже было весело. Мы катались на коньках, на лыжах, санках, салазках и самодельных лотках. Почти на каждой улице делали ледяные горки, с которых ездили на сковородках, железных листах или просто на валенках… А сколько народу собиралось на нашей колхозной горке. Кто на самоделках, кто на настоящих лыжах, катались мы с её крутого склона».

Да в селе Быньги было много доморощенных талантов. Без веселья, без песен и танцев на Руси было нельзя. Это давало разрядку от трудов праведных и снимало усталость. Кроме свадеб, до глубокой осени собирались у кого-нибудь в избе родственники и близкие друзья на вечеринку. Повод всегда находился. Застолье проводилось в складчину, то есть каждый приносил свой провиант и складывали его на общий стол. Ну, конечно, договаривались, кто и что принесет. Одним поручали хлеб, пироги, другим что-нибудь мясное, третьим овощи, соленые огурцы и капусту. Алкоголь был разнокалиберный. В основном, это был самогон и брага. Посидев за столом, попив самогона или бражки, хорошо закусив и поговорив о том и сем, разряжались в танцах, плясках или играх. Пели любимые народные песни – «Бродяга», «Тонкая рябина» и тому подобные. Часто пели частушки. Это сейчас они вышли из моды, а тогда их очень любили.

Останки дома Захватошиных, 1960-е годы.

Фото Захватошина М.Н.

Обращусь снова к очерку А.Корюкова «Огненная купель», напечатанного в журнале «Уральский следопыт»:

«У нас в селе было две кирпичных церкви и две деревянных часовни. Храм во имя Святого Николая Чудотворца был построен уже после Демидовых, Саввой Яковлевым, который купил у Демидовых Невьянские заводы, в том числе и Быньговский. Этот храм называют в народе Белой церковью, в ней молятся православные. Другая – единоверческая церковь во имя Казанской иконы Божией Матери, каменная, называемая в народе «Красная Церковь». Храм был заложен в 1852 году, а окончательно построен 19 июня 1861 года, освящен в 1871 году. 11.12.1931 года постановлением № 1653 президиума Уральского областного исполнительного комитета «ввиду неиспользования указанной церкви в культовых целях больше года, а также наличия в с. Быньги другого храма, ходатайство Невьянского райисполкома о закрытии Быньговской единоверческой церкви было решено удовлетворить».

С 2007 года началось ее восстановление, и священник отец Игорь уже ведет в ней службу. В ней молятся двуперстным крестом, как старообрядцы, по старым книгам, но молитву, в отличие от них ведет священник.