Текст книги "Невзгодам вопреки. Летопись рода Захватошиных"

Две часовни были старообрядческие, часовенного толка, в них молились не только наши старообрядцы, но приезжали на молитвы, особенно в праздники, кержаки из других сел и городов.

В тридцатые годы все церкви и часовни были закрыты. С церквей были сняты колокола, Красную церковь отдали колхозу под склад зерна. Но старообрядцы, привыкшие к гонениям, продолжали молиться по домам, где крестили детей, брачили молодоженов, отпевали и поминали умерших».

В настоящее время Белая и Красная церкви восстановлены. В них сохранились знаменитые иконы невьянской школы иконописи. Иконы этой школы известны не только в нашей стране, но и во всем христианском мире. Немало их находится в государственных музеях России и в частных собраниях.

В Екатеринбурге был открыт первый музей «невьянской иконы», в котором находится около 600 экспонатов. Сейчас этот музей находится на улице Белинского 19, рядом с библиотекой им. Белинского В.Г.

29.07.1931 году семью Захватошиных в составе семи человек «раскулачили». Моих родителей и их пятерых сыновей выселили из дома. Дом, корову, лошадь, и все остальное имущество отобрали. Дом отдали под магазин и сельсовет, а через несколько лет (в 1942 г.) дом сгорел.

От дома остался только кирпичный остов, который просуществовал до 60-х годов XX века. Затем остов растащили по кирпичику.

А семью посадили на телегу и отвезли на железнодорожную станцию в г. Невьянск. Там всех посадили в товарный вагон и повезли в Первоуральск на строительство новотрубного завода. Что послужило причиной «раскулачивания» семьи? Да для строительства завода нужна была дармовая рабочая сила. Ведь кулачества на Урале не существовало. Это был не зерновой район. Работящие семьи не нанимали себе наемных работников. Все делали сами. Это в средней полосе России и на Украине требовались наемные работники на посевную, на обработку земли и на уборку урожая. А здесь в основном был рабочий люд. Заводские и фабричные рабочие. Вот их то и стали считать «кулаками», чтобы принудить ехать на стройки великой индустриализации.

В вагоне таких «раскулаченных» было, как сельдей в бочке. Вагон охранялся милицией, чтобы никто не сбежал. Выходить из вагона не разрешалось, а ехали двое-трое суток. Очень долго поезд стоял на разных станциях, пропуская составы с важным грузом. А люди в то время были побочным грузом. Сейчас от Невьянска до Екатеринбурга электрички идут два часа.

Глава вторая
Революционным перелом России и всей жизни

Наше довоенное житие-бытие в Первоуральске

Наконец, в уже в августе 1931 году привезли всех в Первоуральск. Территория строительства завода напоминала цыганский табор.

Жилья не было. Переселенцев размещали в складах, а иных и в шалашах. Все переселенцы находились под неусыпным контролем коменданта ОГПУ. Документы у всех отобрали. Только в начале ноября, когда пришли морозы и повалил снег, переселенцев перевели в бараки на Пахотке. Пахотка тогда находилась в районе нынешней Первоуральской ТЭЦ.

Нынешнее поколение людей, наверное, не знает, что такое барак. Толковый словарь русского языка определяет его так: «Барак-легкая постройка, предназначенная для временного жилья». На самом деле барак – это каркасная жилая постройка с двойными стенами из досок, между которыми насыпали опил, либо набивали сушеным камышом, сеном. Это спасало от уральских морозов. Доски внутри бараков были нестроганными и побеленными известью. Бараки были длинными. Посередине барака был сделан коридор шириной около полутора метров. Справа и слева коридор отделялся от жилых коморок стенкой, которая не доходила до потолка, а в этих стенках были дверцы в каморки. Поэтому семейные разговоры и раздоры были слышны всему бараку.

Бараки в Первоуральске для спецпереселенцев.

Фото 16.03.1930 год

Как видно по снимку это были не классические бараки, которые строились во время Великой Отечественной войны. Там хоть были отдельные высокие комнаты по 15 квадратных метров с варочной плитой со встроенной духовкой. Такая печь также обогревала комнату.

А здешние бараки были какими-то низенькими длиннющими сараями с каморками. Размер каморок был около девяти квадратных метров. В каждой каморке был топчан и нары. В середине барака и в торцах его были варочные печи-плиты. Местный люд называл эти печи-плиты благородно – «каминами». Эти «камины» служили для отопления барака и варки на них пищи. В таких бараках была ужасная теснота, шум, плач детей, постоянная вонь. Под низким потолком барака постоянно колыхалась пелена густого табачного дыма. Малолетние детишки не выдерживали таких ужасных житейских условий и часто гибли. Никто не считал, сколько их померло от голода и болезней.

В стране не хватало хлеба и другого продовольствия, поэтому распределение продуктов осуществлялось по карточкам. «Классовый враг» получал меньше всех. Семьи переселенцев с большими лишениями кое-как перебивались. Промтоваров (ширпотреба) почти не было.

Строительство первых домов в Спецпоселке.

Фото лето 1933 года

Работу спецпереселенцы выполняли малоквалифицированную. Самую тяжелую, самую грязную. Они вручную копали котлованы и траншеи, кайлили смерзшуюся землю и лопатами грузили ее в тачки. Толкали тачки с землей, с бетоном, таскали на себе кирпичи с помощью «козы» (деревянное обшитое тряпьем приспособление с поддоном для переноски кирпича, камня и других тяжестей, которое водружалось на спину, как рюкзак). Никаких выходных не было и в помине, но спецпереселенцы (а по сути те же ссыльные) вынуждены были мириться с навязанными им тяготами жизни. Роптать, а тем более жаловаться, они боялись. Остерегались молвить «лишнее» словечко. У органа безопасности СССР (ОГПУ – объединенное государственное политическое управление) везде были свои «глаза и уши».

На строительство новотрубного завода продолжали прибывать все новые партии рабочих – таких же спецпереселенцев из Белоруссии и Украины. Жилья стало не хватать. В 1932 году правительство «расщедрилось» и разрешило спецпереселенцам и раскулаченным строить свои дома и поселки. В Первоуральске строительство поселка собственных домов началось 3 мая 1933 года на юго-западном склоне горы Пильная и назывался он тогда – Спецпоселок.

Застройщики сначала стали отвоевывать у тайги участок земли под строительство. Удивительно работящими были эти люди. Днем они трудились на строительстве завода, а вечерами шли после работы артелью валить лес.

Очень нелегко далось строительство поселка. Участок застройки был отрезан от промышленной площадки бездорожьем и, чтобы вывозить напиленные и разделанные бревна к заводской лесопилке, проложили узкоколейную железнодорожную ветку. Длиной она была около 4-х километров и по ней толкали груженые бревнами вагонетки по четверо мужиков на одну вагонетку. Работали ударно, хотели до зимы въехать в дома.

Первые дома застройщики ставили рубленными из круглых бревен, потом перешли на брус, из которого дома строились быстрее. Планировка домов – стандартный пятистенник на две семьи, разделенный внутри пятой бревенчатой стенойна две половины. Жилая площадь каждой половины по 28 кв. метров, независимо от количества членов семьи. Потом каждая половинка разделялась русской печью на комнату 16 кв. метров (горницу) и кухню с полатями. Позднее к дому каждая семья пристраивала сени. При каждой половине дома был участок земли в 4 сотки. К сентябрю 1933 года в первый дом въехали первые новоселы. Этими новоселами стали самые многодетные семьи – Захватошины (7 человек) и Лежнины.

Наш дом в 1933 г.

Слева сидит отец, в центре Алексей, Роман, Михаил, сидят Василий и Александр, справа мать с самоваром

Семья Захватошиных в 1938 г. (на заднем плане общежитие). Верхний ряд – Александр, Роман, Михаил, Алексей, Василий,

Сидят – отец с Валентиной, мать с Геннадием

С этого дома началось строительство и других домов вдоль оврага. В них заселили семьи братьев Никоновых, Шушакова, Зверева Е.Н., Почупайло, Мезянкина, Соколова Г.Н., Перескокова и других. А потом эти дома стали первыми домами новых улиц перпендикулярных оврагу – 8 марта, Московской, Цеховой, Уральской, Генераторной и Челюскинцев. То есть улицы пошли от оврага вверх на гору. Наш дом стал иметь адрес – ул. 8 марта, 2, кв. 2.

Улица Трудовая (по левую сторону от улицы 8 марта) строилась последней.

Строили не только жилье. Построили школу по улице Уральской, баню по улице Трудовой, магазин и ясли по улице Цеховой и… комендатуру НКВД, куда ежемесячно глава семьи спецпереселенцев ходил отмечаться. Для одиноких работников построили общежитие рядом с нашим домом.

Дом Захватошиных в 1940 г.

В окне сидят – Валентина и Геннадий, в углу дома стоит – Александр

Несмотря на все трудности, семья Захватошиных разрасталась. К пятерым парням добавилось еще двое детей – 25 апреля 1935 года родилась дочь Валентина. А 23 марта 1937 года родились двое близнецов – Геннадий и Яков. К сожалению, Яков умер 16 апреля 1937 года. Итак, наша семья стала состоять из девяти человек. Двое родителей и семеро детей.

Мебель в доме была самой простецкой. Столы в комнате и кухне, лавки, три железные кровати, два сундука, привезенные позднее родственниками из Бынег или из Таволог. Верхняя одежда висела на стене в кухне. Другая одежда складывалась в сундуки. Из утвари были корыто, самовар, чугунки, миски, ложки деревянные, кружки железные, корыто деревянное с сечкой для рубки капусты или мяса, ведра. И основным богатством из утвари была швейная машина «Зингер», которую также привезли и подарили родственники. Конечно, были столярные инструменты – пила, топор, коловорот, рубанок, стамески. Были и огородный инвентарь – лопаты, вилы, косы.

Планировка избы Захватошиных

Слева стояла большая русская печь с плитой для варки на шестке печи (эту плиту местные жители называли благородно «камином»). За «камином» было «дуло» самой печи с заслонкой, открывавшее вход к поду и камере печи.

На под печи клали дрова, разжигали их и закрывали дуло заслонкой. Этот розжиг служил для нагрева печи и пода

Мне запомнился дом уже обустроенным. С восточной стороны к дому были пристроены сени с крыльцом. Из сеней вход был сразу на кухню, налево от входа была дверь в комнату, направо у стены, чуть поодаль, стояла кровать родителей.

Над ней полати во всю ширину стены, на которых спали пятеро старших сыновей. Под полатями у порога была полка для шапок, кепок и вешалка для одежды.

После нагрева камеры печи и пода в камеру ставили чугунки с варевом или клали на выметенный под опару для хлеба. Нагретая русская печь долго держала тепло и служила для обогрева всего дома. «Камин» загружался сбоку и служил для подогрева пищи, жарения блинов, оладий и всяких небольших жарений и варев. На печь вела лестница. Рядом с лестницей был установлен умывальник.

Русская печь стоит того, чтобы о ней рассказать подробнее. Обратимся к интернету.

«Печь – традиционное отопительное устройство, безраздельно применявшееся на протяжении тысячелетий. Народу нужны были печи, которые служили бы не только для отопления, но и для приготовления пищи, сушки продуктов впрок.

Такая печь была создана в России и стала известна всему миру, как русская печь. Основная ее особенность – туннелеобразная сводчатая варочная камера – горнило, которое разогревается до 200 °C. Пекари знают, что это как раз та температура, которая требуется для выпечки хлеба.

Специалисты по русской кухне добавят, что разогретое горнило часами хранит тепло, а значит, в нем можно томить молоко, варить рассыпчатые каши, готовить жаркое. Вкус пищи, приготовленной в печи, не забывается, тут русская печь вне конкуренции по сравнению с другими очагами.

Наши предки умудрялись добиваться полного сгорания дров, так что копоть оседала лишь вокруг «верхника» или у волокового оконца. Секрет в том, что печь топили дровами лиственных пород: поленья располагали так, чтобы они свободно омывались свежим воздухом. А для того, чтобы избавиться от копоти, сверху клали поленья из осины.

Русскую печь с кирпичной трубой, установленной непосредственно на ее корпусе, называли белой. Универсальность и простота конструкции, большая теплоемкость, многофункциональность – все это ставило русскую печь вне конкуренции среди отопительных приборов.

Но все же, несмотря на популярность русской печи, считалось, что печи, которые топят при открытом устье, имеют небольшой кпд: 30–35 %.

Чтобы выяснить фактическую эффективность русской печи, были проведены специальные испытания. Результаты оказались ошеломляющими – даже русская печь традиционной конструкции показала КПД, равный 68 %, то есть сопоставимый с КПД современной твердо-топливной ТЭЦ. А в русской печи с нижним прогревом эффективность использования топлива достигает 80 %! (Имеется в виду отношение отдачи тепла в избу и ухода тепла в трубу – замечание составителя).

Чем же объясняется такая хорошая работа русских печей? Еще в курных печах свод и под устраивали с небольшим подъемом от заслонки к тылу варочной камеры. Горячие газы медленно перемещаются от тыльной стенки горнила к его устью, настилаясь на свод. Благодаря этому горнило хорошо прогревается, а отходящие газы, напротив, в достаточной степени остывают.

Ее особенности – чугунная плита с двумя конфорками, расположенная в шестке, топливник для топки дровами и углем, водогрейная коробка. Подпечье хорошо прогревается, а значит, в помещении, где стоит такая печь, нет холодных потоков воздуха над полом. В таких помещениях люди меньше болеют простудными заболеваниями. Все эти качества русской печи определяют ее непреходящую популярность.

На Руси русская печь всегда была верной спутницей человека. На протяжении многих веков русские печи использовались как для приготовления пищи, выпечки хлеба, пирогов, сушки зерна, грибов, кореньев, так и для обогрева жилища в зимнее и осеннее время, русская печь обогревала, просушивала помещение.

Во время болезни домочадцев русская печь лечила практически все простудные заболевания.

При необходимости русская печь с успехом заменяла даже баню. Делалось это так: жарко топили русскую печь, затем, когда она немного остывала, оттуда убирали все лишнее – еду, угли. После этого парящегося укладывали на доску-лежак и заталкивали прямо в сияющий зев русской печи.

На стены русской печи плескали водой или разведенным квасом. Поднимался густой «хлебный» пар. Затем вход в печь плотно закрывали заслонкой. Далее полагалось сидеть в русской печи и как следует потеть.

Некоторые русские печи оборудованы водогрейной коробкой, а большинство печей имеют жарочную плиту в шестке.

У таких русских печей два топливника: основной, которым пользуются в зимнее время для отопления и круглый год для выпечки хлеба и дополнительный, используемый для приготовления пищи в летнее время и зимой, когда массив печи находится в разогретом состоянии. Как уже указывалось, на шестке такой печи установлена чугунная плита с двумя конфорками, которые закрываются или открываются двумя, тремя чугунными кольцами разных диаметров, чтобы можно было регулировать величину отверстия в плите».

В избе между печью и окном стоял обеденный стол с широкой лавкой. В восточном углу кухни на стене вверху помещался шкафчик с иконами. А на полу стояла большая кадка для воды. Воду брали из общего колодца, носили ее в ведрах на коромысле и заливали в кадку. Самой чистой частью избы была комната, называемая горницей. В горнице стояли две железных кровати, на них спали младшие дети. На одной спала я, на другой Геннадий. Полы в избе были деревянными и застилались домоткаными половиками. Их ткала сама мать. До войны отец со старшими сыновьями построили стайку (помещение для домашнего скота) и сарай для сена. Также до войны приобрели корову. Сено косили на неудобицах и по лесу.

В семье появилось молоко, так необходимое детям. Молоко хранилось у нас в глиняных крынках. Помню курьезные случаи с Романом. Была у него одна слабость – тайком снимать с крынок с топленым молоком пенки! Кстати, никогда в этом не признавался, хотя в семье все знали, чьи это проделки. Во всем остальном он всегда оставался честным.

На придомовом участке выращивали картофель и овощи, в основном капусту, морковь, свеклу, лук, чеснок, репу и редьку. Ни помидоров, ни огурцов не выращивали.

Теплиц-то у нас не было, строить их было не из чего. Не было ни брусьев, ни стекла. Хорошо, что еще на дом выделили бревна, тес и стекло.

За дорогой, которая проходила перед нашим домом и соседскими домами с западной стороны, параллельно дороге был овраг с маленькой речушкой. Там наша семья в начале 40-го года раскопала на склонах этого оврага напротив своего дома, дополнительные участки под картошку. В овраге был вырыт колодец, из которого жители ближайших домов брали воду для приготовления пищи и стирки. До начала войны, когда я была еще маленькой родители запрещали мне ходить к колодцу одной, боялись, что я могу упасть в него. Оголовок сруба колодца был низким, и я вполне могла туда упасть. Помню, однажды отец застал меня у колодца одну и пару раз стеганул легким ремешком. Правда, отец меня никогда не наказывал, очень меня любил. Но тут он, все-таки, решил для острастки наказать меня. Боялся потерять единственную дочь. Хоть и не больно мне было, но я это наказание усвоила и маленькой больше не ходила к колодцу.

Весь народ под подозрением у власти

Более-менее обжили эти места и, казалось бы, все утряслось. Спецпереселенцы худо-бедно обустроились на новом месте с жильем, обзавелись своим хозяйством, обеспечивали себя пропитанием. Почти идиллия.

Но! Однако бывших крестьян, а теперь уже рабочих-строителей, где-то даже пролетариев, в покое не оставили. Третьего марта 1937 года в обкомы, крайкомы и горкомы партии пришла из ЦК ВКП(б) телеграмма с грифом «Совершенно секретно» с решением Политбюро «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов».

Вот выдержка из книги Ю.Дунаева. «Город у границы». Изд. Первоуральск, 2005 г.:

«На основании решения Политбюро ЦК 30 июля последовал приказ наркома внутренних дел Ежова, в котором утверждалось количество подлежащих репрессированию. По Свердловской области немедленному аресту и по рассмотрению дел на тройках подлежало расстрелу 4000, аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет – 6000 человек. Кроме того, по Свердловской области дополнительно репрессировать 2 тысячи по 1-й категории, т. е. подвергнуть расстрелу.

Такова раскладка на репрессированных бывших кулаков и антисоветских элементов, в компанию которых мог попасть кто угодно. Врагом народа мог быть назван личный враг, конкурент, соперник, неугодный человек. И тем более, в разряд «враг народа» причисляли тех, кто открыто выступал с критикой руководства, какого бы ранга оно не было.

Операцию начать 5 августа 1937 года и закончить в четырехмесячный срок». (Из приказа Ежова).

И колесница покатилась. В Спецпоселке пошли аресты. Каждую ночь сотрудники НКВД приходили в дома и уводили до десятка человек. В первые же ночи операции были взяты Бабайлов, Рякшин, Шибаев, Зверев, Шушаков, Лежнин, Колясников, братья Никоновы… (это все наши соседи – примеч. составителя). Врагами народа стали раскулаченные, привезенные на строительство динасового завода. Список велик!

Лучшие кадры, мужики в полном расцвете сил подверглись необоснованным репрессиям. Кормильца, работника, труженика брали из семьи и увозили неизвестно куда. Дети оставались без отцов на попечении матерей. К личной кличке «спецпереселенец» добавилась еще одна – «дети врага народа»…

Тридцатые годы остались в истории советского государства как кровавые. По ярлыкам «троцкист», «оппозиционер» или «враг народа», а это было без разницы, шла кампания тотального истребления как членов партии, так и беспартийных. Неизвестно сколько беспартийных попало в руки сталинских палачей и сгинуло в лагерях».

Отца тоже арестовали, но через несколько дней его отпустили. По-видимому, за него ходатайствовали, кто-то из руководства завода, как за умелого и добросовестного работника, мастера «золотые руки».

Брату Михаилу тоже пришлось понюхать НКВДэшного гнева. В начале войны, когда он работал в автогараже, с ним произошел такой случай.

На завод приехал начальник городского управления НКВД. Его машина подъехала к подъезду заводоуправления, и там он оставил свою машину. Рядом с заводоуправлением находился и автогараж завода.

Этот начальник попросил руководство завода, чтобы автомеханик заводского гаража осмотрел и подремонтировал его машину, пока он будет совещаться в заводоуправлении. Из гаража послали опытного автоэлектрика Захватошина Михаила. Как мне рассказывал Миша, он быстро нашел неисправность в машине и быстро устранил ее. Затем он решил проверить машину на ходу и проехал на ней до талицкого переезда (сейчас там есть мост), времени у него на это прошло не более 10–15 минут. Когда он вернулся обратно, то НКВДэшник стоял на улице, страшно обозленный тем, что машину угнали без его разрешения. Он забрал с собой Михаила в городское управление НКВД и там продержал его в коридоре двое суток, не давая спать. Постоянно выходил из своего кабинета и, наставив на него пистолет, требовал признания в «преступлении», которого, конечно, не было. Ничего не добившись от Михаила, он отпустил его домой. А каково было родителям, которые ничего об этом не знали. Этот случай Михаил рассказал мне только в конце своей жизни. Наученный горьким жизненным опытом, он раньше об этом случае не рассказывал.

Да и вообще, родители тоже старались нам детям ни о чем из своей жизни не рассказывать. Боялись, что мы можем неосторожно обронить лишнее слово или сведение, за которое может последовать немедленный арест. Поэтому мы практически ничего не знали и о родственниках родителей и их дореволюционной жизни. Уже потом, через много лет после смерти Сталина, мы кое-что узнали от матери.

В конце двадцатого века, когда частично открыли архивы КГБ, мне стало известно, что 27 сентября 1937 года был расстрелян брат отца – Захватошин Александр Никитич 1881 года рождения – по обвинению в контрреволюционной пропаганде.

Оказалось, что он, как и сотни других невинных людей, был расстрелян и похоронен в братской могиле в 12 километрах от Екатеринбурга по Московскому тракту. Там сейчас создан мемориальный комплекс памяти невинно репрессированных сталинским режимом людей.

Я была на этом мемориале и увидела знакомую фамилию – Захватошин. Там захоронены трое Захватошиных, в том числе и Захватошин Александр Никитич, брат моего отца. Я узнала также, что его сын Захватошин Артем Александрович 14 июля 1941 года был призван в действующую армию Кушвинским РБК.

В октябре 1941 года он, участвуя в боевых действиях, был ранен и оказался на оккупированной территории Орловской области. Спрятавшись от немцев, он находился там до 2 февраля 1943 года. После освобождения этой территории нашими войсками его снова призвали в Красную Армию в 60-ю стрелковую дивизию. А 9 августа 1943 года был арестован, обвинен в измене Родины и осужден сначала на 8 лет, которые отбывал в колымских исправительно-трудовых лагерях. А 23 июля 1947 года срок наказания ему снизили до 5 лет.

Оба они – отец и сын внесены в Книгу памяти жертв политических репрессий по Свердловской области и были реабилитированы за недоказанностью состава преступления. Отец в 1958 году, а сын в 1992 году.

О других родственниках отца мне ничего не известно.