Текст книги "Усадьба вурдалака"

Глава девятая

Владимир

«Что ты смотришь на эту адскую штуку?» Я хмурюсь, когда ее брови сводятся вместе в десятый раз. Кажется, мы сидим в машине перед магазином, у которого есть Интернет уже несколько часов, и я наблюдаю, как разные эмоции играют на ее выразительном лице.

Она даже не поднимает глаз и бурчит– «Что?»

Люди, и их пристрастие ко всем технологиям, заставляют меня скрипеть зубами, особенно, из-за того, как они полностью отнимают ее внимание.

Она продолжает смотреть на эту чертову штуку, как будто я не произнес ни слова, и, с течением времени, меня сжирает раздражение. Что в ней такого, что меня так захватило?

«Есть ли причина, по которой мы сидим перед этой унылой кофейней, пока ты смотришь на свой телефон?»

Ее светлые брови хмурятся, а пальцы летают по экрану.

«Аделина?»

Тяжело вздохнув, я стучу пальцами по рулю, раздражаясь все больше, с каждой проходящей секундой. Я вырываю его из ее рук, пытаясь понять, что может быть такого интересного.

«Эй, верни его!» Она тянется к телефону, но я отталкиваю ее руку, мое внимание полностью поглощено тем, что я вижу.

Это она, но она отличается от той девушки, которую я видел с тех пор, как она приехала. Фотографии, очень много ее фотографий, в разных нарядах, макияже и позах. Некоторые из них на пляже, улыбающиеся и совершенно непринужденные.

«Что это?» Я смотрю на маленький экран, застыв.

«Ты не знаешь, что такое Лайф?»

Я предпочитаю игнорировать ее. Мои пальцы скользят по устройству, открывая ряд за рядом фотографий, на которых запечатлена ее невинность и огонь. В конце концов, я натыкаюсь на ее фотографию с мужчиной– ее лицо близко к нему, а глаза сияют.

Мои глаза сужаются, и ревность ударяет в голову. Я возвращаю ей телефон и завожу машину.

«Владимир, мне нужно еще около пяти минут.»

«Нет. Интернет в усадьбе должен заработать, и я отказываюсь сидеть в этой машине еще минуту и ждать, пока ты разберешься со своими телеграммами в этой штуке.» Мой тон резок и неуступчив, даже по отношению к самому себе, но я, ни за что, не буду сидеть здесь, пока она тоскует по какому-то ничтожному человеку.

«Это Лайф. И да, ты, наверное, прав.»

Она вздыхает и откидывает голову на сиденье, пока мы отъезжаем, чтобы вернуться обратно в усадьбу.

«Что-то не так?» – спрашиваю я.

«Ну, да, можно сказать и так, но это пройдет.»

Некоторое время мы сидим молча, и я смотрю на нее. Моя грудь сжимается при виде несчастного выражения ее лица. Вспыльчивой женщины, которая меня отругала в бутике, нигде нет, и меня это почему-то беспокоит.

«Кто этот мужчина?»

Ее губы поджимаются, а глаза щурятся. «Какой мужчина?»

Я вдыхаю и пытаюсь скрыть раздражение в голосе. «Тот, что на твоих фотографиях.»

Ее нос морщится от отвращения. «Никто, настолько важный, чтобы о нем говорить.»

Она отворачивается и смотрит в окно, и я вижу печаль, отразившуюся в ее отражении. В конце концов, она мне расскажет. Мое любопытство не допустит меньшего. «Помимо того, что у тебя ужасно неадекватный гардероб, чем ты еще занимаешься?»

«Господи. Ты говоришь, как дед!» Она упирается локтем в подоконник и дуется, подпирая подбородок кулаком. «Я влиятельный человек в социальных сетях… или пытаюсь им быть.»

«Социальные сети?» Как человек влияет на социальные сети? Я думал, для этого и нужны репортеры. Вот, дерьмо. Мы впустили репортера в усадьбу?

«Да, знаешь, как РуТуб?»

«Понятно.» РуТуб? Я, абсолютно, не имею понятия что это.

Между нами зияет тишина, и мне хочется заполнить ее.

Я опускаю голову, когда еду. «Ты любишь музыку?»

Она смотрит на меня с любопытством и кивает. «Конечно. Я имею в виду, а кто нет?» Я включаю радио и понимаю, что, наверное, сейчас, я, впервые, к нему прикасаюсь в этой в машине, поскольку я сам предпочитал играть пьесы на пианино. Голос в радио напевает песню на английском, и лицо Аделины мгновенно проясняется.

«Ох, я так люблю Виктора Цоя», – говорит она, восторгаясь, прежде чем тихо прошептать слова вслед за песней, и я ухмыляюсь про себя. Она подпевает, краснея и хихикая.

Легкий звон ее смеха вызывает во мне тепло. Кто это существо? Я хочу немедленно узнать о ней все, что смогу. Она продолжает напевать, пока мы проезжаем под аркой ворот усадьбы.

«Ой, подожди!» Она указывает на лобовое стекло. «Остановись, прямо здесь.»

Я хмурюсь, но делаю, как она просит. Машина останавливается, но, прежде чем я успеваю отстегнуть ремень безопасности, она выходит из машины, нацелив телефон на кирпичный мост.

Я внутренне вздыхаю от ее выходок и ворчу себе под нос– «Проклятые люди.»

Выйдя из машины, я обнаруживаю ее дальше по переулку возле моста. Ее телефон висит в воздухе, за ним мигает свет быстрее, чем я успеваю пошевелиться.

«Что ты делаешь?»

Ее щеки залились румянцем, и снова падает снег, посыпая ее крошечными белыми пятнышками. Она разворачивается, открывая рот, лицом к небу, как ребенок. «Фотографирую. Что еще?» Я смотрю на замерзшее озеро, на горизонт солнца, отражающегося от льда, словно в зеркале. Это красиво, но то, как ветер треплет ее волосы, улыбка, которая, кажется, всегда присутствует на ее губах, захватывает дух.

Хватит!

«Возвращайся в машину, пока ты не простудилась.»

Она смеется, а затем игриво дуется, как наглый мальчишка. Я оборачиваюсь, намереваясь открыть дверцу машины и заставить ее сесть в машину, но слышу влажный шлепок по затылку. Снег покрывает мои плечи, и мои ноги двигаются раньше, чем мозг успевает это заметить, приближаясь к ней.

«Больше не делай так.» Я говорю ей, не зная, как реагировать.

«Не знаю, Владимир. Ты выглядишь так, будто тебе нужно что-то, что поможет тебе остыть.» Ее лицо растягивается в широкой улыбке, когда она наклоняется, чтобы собрать еще один ком снега.

Она вскрикивает от смеха, ее глаза морщатся от веселья, когда она убегает со вторым снежком в руке. Она поворачивается и швыряет его в меня, ударяя меня в грудь.

«Я тебя предупреждаю», – говорю я, но она, только, посмеивается, потянувшись руками к снегу. «Аделина, не надо.»

Она одаряет меня воздушным поцелуем, и я делаю шаг к ней, но она, со смехом, отпрыгивает назад. Снег падает из ее рук, пока она пытается собрать боеприпасы, отчего мои губы дергаются.

Необыкновенно. Такое действие со стороны любого другого человека, скорее всего, приведет к его смерти, и все же, когда она это делает… это просто восхитительно. Что такого в этой девушке?

«Ты собираешься со мной поиграть или струсишь?» – спрашивает она, ее щеки розовые от холодного ветра, но ее зеленые глаза такие яркие и живые.

Поиграть с ней. А, это идея.

Кажется, она воспринимает мое молчание как молчаливое согласие, потому что она кидает меня клубок снега, но, на этот раз, совершенно промахивается.

Ошибка. В следующий момент, она уже в моих объятиях, и ее сладкий аромат проникает в мои ноздри. Она слегка визжит, но, через мгновение, ее тело становится теплым. Намек на легкое возбуждение касается моего носа, опьяняя мои чувства. Она пахнет восхитительно. Мои руки дрожат, когда меня охватывает непреодолимая потребность. Она задыхается, и я пользуюсь этим, прижимаясь губами к ее губам.

Ее пальцы тянут хлопчатобумажную ткань моей рубашки. Ее язык переплетается с моим, и я хватаюсь за нелепый комок волос на ее макушке, наклоняя ее рот, чтобы можно было копнуть глубже. Ее вкус невероятен.

Я пытаюсь напомнить себе, что она человек и гостья в моем доме, но звуки, которые она издает, доводят меня до безумия. Я чувствую, как теряю контроль, и отступаю, сжимая челюсти, наблюдая, как ее тело пытается следовать за моим. Сердце бьется в груди, и дрожь пробегает по ее телу. Ее потребность ощутима, и я засовываю руки в карманы, чтобы снова не потянуться к ней. Что, черт возьми, я делаю? И в снегу еще, не меньше? Я до сих пор не знаю, почему поцеловал ее, но облизываю губы, чтобы попробовать ее еще раз. Меньше всего, я хочу, чтобы она заболела от холода, или, чтобы я напал на нее, как изголодавшийся зверь. Люди такие хрупкие.

Она моргает, словно выйдя из оцепенения, и усмехается. Румянец на ее щеках разливается, и я хмурюсь.

«Ммм. Не возражаешь, если я тебя сфотографирую?»

Я ожидал, что она будет ругать меня за то, что я прикоснулся к ней, но она просит фотографию.

«Да, я возражаю.»

Ее улыбка падает. «Почему?»

Мой рот кривится в гримасе. Я был бы более готов, ради нее, победить армию врагов, чем позволить сфотографироваться.

«Пожалуйста?» Она дуется, и я понимаю, что не могу ей отказать. Грустное выражение лица вызывает у меня желание притянуть ее к груди и утешить. Что, черт возьми, она со мной делает?

Мало того, солнцезащитный спрей Лешего на моей коже с течением времени становится невыносимым. Он зудит и проникает под мою плоть, как огонь. С каждым ударом ее сердца я все больше ощущаю кровь в ее жилах, но вместо того, чтобы ощущать надвигающуюся опасность, ее единственная забота – это, конечно же, фотографии.

«Хорошо», – отвечаю я. Камеры больше не изготавливаются из серебра, так что реального вреда нет, и, возможно, мне следует это сделать, на случай, если ей станет слишком любопытно, что зеркала замка не способны показать мое отражение. Черт возьми.

Я стою, скрестив руки на груди, от скуки, пока мигает камера, желая, чтобы она села в машину, чтобы я мог вернуться в усадьбу, пока я ее не укусил.

«Ладно, хватит.» Я хватаю ее за руку и провожу к машине, пока она смотрит в свой телефон.

«Боже мой, снимки потрясающие. Огромное спасибо тебе за сегодняшний день!»

Ее улыбка заразительна, и я не могу сдержать вспышку ответной улыбки.

«Пошли», – требую я. «Твои руки как лед.»

Она сама прижимается ко мне своим телом, и я вдыхаю сладкий аромат цветов из ее волос. Каждый мускул моего тела замирает, когда она прижимается щекой к моей груди и обнимает меня, слегка сжимая, посылая тепло через мое туловище. Я не могу припомнить, чтобы кто-нибудь обнимал меня годами, даже десятилетиями, или проявлял хоть малейшую привязанность.

Она берет меня за руку, пока я помогаю ей сесть в машину, прежде чем поспешить к водительскому сиденью.

«Твои руки тоже холодные. Боже мой, где твое пальто?»

Я смотрю ей в глаза, желая изо всех сил, чтобы она подчинилась моей способности принуждения. «Молчи, женщина.»

Вурдалаки использовали контроль над разумом на протяжении веков. Это был единственный способ соблазнить смертных стать добровольным источником пищи. И это был единственный способ, впоследствии, стереть им память. У людей есть давняя история чрезмерной реакции, когда они обнаруживают, что среди них живут нечисти, и я не собираюсь объяснять, почему температура моего тела остается низкой, независимо от времени года. Меня также нервирует то, что несколько минут назад она положила голову мне на грудь, поскольку мое сердце не колотилось с тех пор, как я был молодым парнем, еще не застывшим в своем бессмертии. Она такая хрупкая и крошечная, что и привело к тому, что Михаил в первую очередь включил все печи в усадьбе, только для того, чтобы согреть ее. Полагаю, я должен поблагодарить его за то, что благодаря его усилиям нагреть усадьбу, я смог увидеть захватывающий вид пижамы и груди.

Она хмурится и застегивает ремень безопасности. «Молчи, женщина? Боже, неужели ты можешь быть еще более контролирующим? Я имею в виду, серьезно, Владимир! Хватит вести себя как пещерный человек.»

Я недоверчиво моргаю. Моя способность контролировать разум, никогда раньше, меня не подводила. Даже в ужасной швейной мастерской женщины быстро выполняли мои приказания. А это существо продолжает болтать, как будто я ничего не сказал.

Запах, который весь день затуманивал мой мозг, усиливается вместе с ее гневом, заставляя мои клыки болеть и удлиняться. Раньше ни одна женщина не осмелилась бы говорить со мной таким тоном. Кроткие и послушные женщины не представляют ни привлекательности, ни огня.

С этом маленько адской кошечкой все не так. Ее лицо представляет собой маску ярости, когда она продолжает говорить о моем «отношении», как она это называет. Я сижу и жду, пока она закончит свою тираду, но запах ее кожи чертовски приятен – как первые дни осени, когда созревают виноградные поля. Я хочу выпить ее, как сладкое вино из моего виноградника. Мой инстинкт поднимает свою уродливую голову, и необходимость укусить и покормится подрывает мою решимость. Почему, я ее так хочу?

«Сейчас не каменный век, Владимир, и меня не волнует, кто ты и насколько ты красив. Ты не имеешь права так со мной разговаривать.» Она драматично разводит руками, прежде чем помахать одной мне. «И как ты сейчас не мерзнешь?»

«Перестань говорить, Аделина.»

Я бросаюсь вперед, прижимаюсь к ее губам и, мгновенно, теряюсь во вкусе ее губ.

Глава десятая

Аделина

Его губы касаются моих, и я вдыхаю слова «Будь ты» и «проклят». О, Боже мой, он умеет целоваться. Я ловлю себя на том, что целую его в ответ, его рот сладкий и грубый. Мысли превращаются в кашу, спустя мгновение, когда он отстраняется и рычит. От этого звука у меня по бедрам пробегает дрожь, затем, он снова целует меня, вынуждая меня непроизвольно стонать. Мой желудок сжимается в ответ. Боже мой.

Господи. Я задыхаюсь, и он кусает мою губу, а затем приближается своим лбом к моему.

«Пожалуйста, помолчи хотя бы пять секунд.»

Я моргаю, сосредоточив взгляд на своих пальцах, которые, в какой-то момент, начали сжимать его рубашку без моего ведома.

Часть меня хочет бросить ему вызов и посмотреть, справится ли он, но что-то подсказывает мне, что, если, он это сделает, мне захочется только большего. Я тру руки о бедра, и его взгляд падает на мои колени. Ох черт. Я замираю и кусаю губу, но он отстраняется, только для того, чтобы завести машину, глядя на мои бедра так, как я смотрю на вкусные пирожные.

«Я скажу Михаилу, чтобы ужин был готов в семь. Этого время устроит?»

Устроит? Он говорит так, будто мне трудно угодить.

Я смущенно морщу брови, услышав резкий тон его голоса. «Эмм, да, устроит.»

«Смотри, что ты была подходяще одета», – откусывает он.

Обида и растерянность, мгновенно, охватывают меня, и я облокачиваюсь на сиденье машины, ошеломленная горячей и холодной хлыстовой травмой. Что не так с этим парнем?

«Ух ты. Да, без проблем. На самом деле, не беспокойся об ужине, Владимир. Эта рутина взад и вперед уже устарела.»

Он ничего не говорит, и я наклоняюсь к окну, пытаясь не обращать внимания на то, что этот негодяй вообще существует.

Как только, машина остановилась, я вылезла из нее и быстро пошла внутрь. Мне нужно выпить и принять пенную ванну. Это панацея моей бабушки от всех травм, и угрюмое лицо этого парня, определенно травмирует.

Михаил улыбается, когда я открываю дверь, но улыбка быстро исчезает с его лица, когда он видит мое выражение лица. «Что случилось, Аделина? С вами все впорядке?»

«Владимир – настоящий болван, вот что случилось, Михаил.» Кто сначала так целует людей и потом говорит такое?! Владимир, позади меня, издает низкое рычание, но я игнорирую его и с легкой улыбкой смотрю на Михаила. «Интернет включен?» Я спрашиваю.

Михаил хмуро смотрит на Владимира через мое плечо. «Да. Пароль – „пароль“.»

Как оригинально. Я добираюсь до лестницы и улыбаюсь ему в ответ. «Спасибо вам, Михаил.»

Я поднимаюсь на второй этаж, по лестнице, в свою комнату и хлопаю дверью. Боже, как я раздражена. Ни один мужчина не имеет право быть таким красивым, но, в то же время, таким негодяем.

Я ввожу пароль от Wi-Fi и отправляю сообщение Полине в чате. Мне нужна ее поддержка.

Я – Привет, ходила сегодня по магазинам. Это была катастрофа.

Полина– Рассказывай….

Я – Мой багаж, до сих пор, не нашли. И это. «загружается изображение»

Полина– Привет красавчик.

Я – Знакомься, это Владимир. Владелец усадьбы, мерзавец.

Полина– Он одинок?

Я – Я тоже, почти, одинока. Полина, ты вообще читаешь, что я пишу?

Полина– Женщина, какая разница, мерзавец ли он? Взгляни на него. Он высокий, похож на мужчину, который сыграл в телевизионном шоу Люцифер.

Я усмехнулась, царь тьмы.

Я – Я знаю! Он горячий.

Полина– Горячий? Аделина, он воплощения самого бога Адониса. Бери быка за рога, пока не поздно. Я постараюсь отследить твой багаж.

Я – Мой Бог, Полина.

Полина– Серьезно, он прекрасен.

Я– Он поцеловал меня… после того, как сказал мне спрятать мои груди. Кто это делает?

Полина – Ржу не могу. Мужчины теряют пятьдесят процентов своих мыслительных способностей, когда видят груди. Поищи это в интернете.

Я – Подруга, он посылает серьезные смешанные сигналы.

Полина– Я никогда не встречала мужчину, который не любил бы женские груди. Мне кажется, он слишком много протестует. Возможно, он один из тех сварливых типов.

Я – Он мерзавец.

Полина – Все мужчины такие.

Я направляюсь в ванную, чтобы набрать ванну, на ходу стягивая с себя одежду. Если он не изменит своего поведения, мне придется найти способ избегать его до конца недели.

Мой телефон вибрирует, и я хватаю его с того места, где оставила на кровати, мое беспокойство мгновенно зашкаливает, когда я смотрю на экран. Я внутренне стону и нажимаю на уведомление.

Это фотография от Марка, позирующего перед камерой на пляже со словами «прости меня», выложенными ракушками, и с дурацкой надутой гримасой на лице. «Фу», – вздыхаю я в отчаянии. Комментарии буквально взрываются– женщины со всего мира, практически мгновенно, отправляют смайлы в виде сердечек и поцелуев.

Боже, это так на него похоже. Он облажается, а потом делает что-нибудь милое, вроде этой ерунды, и, каждый раз, я его прощаю. Ну, больше нет, Марк.

Я ухмыляюсь в камеру и делаю селфи, стараясь, чтобы большая часть комнаты на фотографии была рядом со мной. В люксе есть огромная, нереальная, готическая кровать с балдахином и эркер с видом на сельскую местность. Фотография также кричит, что меня даже нет в городе.

«Что бы такого

Сделать плохого?

Ох, как я зол!

Ух, как я зол!», – напеваю я песню пирата, добавляя к посту хэштеги– #усадьбы #снежный город чудес #путешествие.

И размещаю в соцсети. Получи, Марк.

Впервые, за всю свою жизнь, я провожу отпуск в одиночестве, и я знакомлюсь с самым сварливым и горячим мужчиной в мире. Пробираясь в ванную, я просматриваю фотографии Владимира, которые я сделала, в том числе те, о которых он не знал, и ухмыляюсь. Даже на фотографиях он выглядит голодным и прямо-таки чувственным.

Я кладу телефон на пол, возле ванны, и раздеваюсь, предвкушая приятную горячую ванну. Я вхожу в нее и визжу – вода ледяная. За что мне такая жизнь?!

Глава одиннадцатая

Владимир

«Михаил! Зайди сюда.»

Я расхаживаю по потертому бордовому ковру своей комнаты, пытаясь держать свое тело под контролем. Желание поглотить ее вибрирует у меня под кожей, сводя меня с ума. Меня не унизит какая-то пустяковая женщина. Я на несколько жизней старше ее, но не могу припомнить, чтобы я жаждал кого-то больше, чем ее. Ее тело определенно не похоже на младенческое.

Шаги спешат по коридору, слова Михаила доносятся раньше, чем он заходит его в мою комнату. «Что, черт возьми, ты сказал, чтобы разозлить нашего гостя?»

Его тон режет, как удар кнута, полный насмешки.

«Неважно. Ты достал то, что я просил?»

Мой взгляд встречается с его взглядом, и от яркого взгляда на его лице у меня вздымаются волосы. Я отворачиваюсь и смотрю на камин. Эта часть усадьбы вообще не ремонтировалась, за исключением моей ванной, и обычно привычность моей комнаты успокаивает меня. Сегодня, я хочу снести стены и бежать, потому что не могу выгнать ее запах из носа, куда бы я ни пошел.

Михаил громко вздыхает, прежде чем что-то мне бросить. Я ловко ловлю предмет и касаюсь экрана. Удивительная, маленькая вещица.

«Это твой новый телефон. Возможно, теперь ты перестанешь кричать на всю усадьбу, чтобы привлечь мое внимание, и отправишь простое сообщение. Маленький символ сигнала – это Интернет. Я уверен, что со всем остальным ты справишься сам.»

Я положил его в карман, чтобы поиграть с ним позже. «Зачем мне писать тебе телеграмму, если у тебя суперслух? Кажется, это пустая трата моего времени.»

«Не знаю, Владимир Андреевич, элементарная порядочность? И это не телеграмма, а сообщение. Господи, у меня нет времени на твою чушь. Вот ее багаж.» Тяжелый розовый чемодан приземляется мне на стол.

Михаил вопросительно приподнимает бровь, но я игнорирую его, нахмурившись и начинаю рыться в ее вещах.

«Спасибо, что забрал его в аэропорту, Михаил», – передразнивает он, как изнеженный младенец. «О, нет проблем, Владимир Андреевич», – говорит он, прежде чем закатить глаза. «Ты, по крайней мере, можешь иметь приличие поблагодарить кого-то, когда они ради тебя нарушают столько законов, варвар.» Он продолжает дуться, сложив руки на груди.

«Зачем мне говорить спасибо?»

Кажется, что вся ее одежда ничего не прикрывает. Я держу какую-то странную черную веревку. «Что это?» – спрашиваю я Михаила.

«Это бикини. Хотя, я не уверен, зачем ей это нужно, в глубинке Московской области, в разгар зимы.»

Странно. Зачем ей намеренно брать с собой… такие откровенные вещи.?

«Как изменилась культура!»

Михаил кивает, прижимая подбородок. «Я знаю. Разве это не увлекательно? Большую часть времени я проводил с людьми, а не валялся, как некоторые люди. Большинство из нас адаптировались, в том числе Алексей. Я сомневаюсь, что Аделина поймет, почему ты рылся в ее вещах.»

Мои ноздри раздуваются. «Если ты скажешь ей, хоть слово, об этом, я придумаю новые способы убить тебя. Ни одного слова.» Я говорю ему.

Легкий аромат ягод исходит от ее одежды, когда я захлопываю крышку чемодана. Я жалок.

Говоря о Лешем….

«Одна из продавщиц Алексея, сегодня, нагрубила нашей гостье. Это может плохо выглядеть для твоего маленького гостиничного дела. Еще раз проверь, чтобы он немедленно ее уволил – я не хочу, чтобы к старости он стал мягкосердечным.»

Михаил садится напротив меня за стол и вопросительно выгибает бровь. «Итак, теперь мы говорим Алексею, как управлять его бизнес-империей, и ты хочешь, чтобы он уволил одного из своих сотрудников из-за Аделины?»

«Так точно. Я позвонил ему, находясь там. И еще, обязательно, скажи ему, что его солнцезащитный спрей отвратительно пахнет,» – ворчу я.

«Почему бы тебе не попробовать это самому, на своем новом телефоне?» – он призывает.

Я касаюсь экрана телефона и спрашиваю Михаила. «Что, черт возьми, такое Артизан?» «Давай, я скачаю это приложение для тебя. Это место, где люди продают свои товары онлайн. Мне действительно кажется странным, что я пытаюсь заставить тебя десятилетиями идти в ногу со временем, и достаточно одной женщины, чтобы ты, наконец, согласился.»

Я сажусь только для того, чтобы поёрзать на стуле и передать ему телефон. Он прав, хотя, я бы никогда этого не признал. Мне стало любопытнее, чем когда-либо, но более того, я хочу увидеть мир ее глазами.

«Также сделай чтобы у меня работал Лайф или как там это, черт возьми, называется.»

Михаил делает паузу и поднимает на меня обеспокоенный взгляд, поднимая обе брови. «Я не уверен, во что ты играешь с Аделиной, но она не может знать, кто мы такие. Никто из гостей не должен знать об этом, Владимир Андреевич, и чем больше ты общаешься с ней, тем труднее будет. Остальные из нас общались с ними на протяжении веков, в то время, как ты запирался в усадьбе, пытаясь забыть о существовании людей. Прошел один день, а ты уже успел расстроить нашего единственного гостя.» Я обхватил голову руками. «Она везде фотографировала.»

«Она, одна из тех влиятельных лиц, в социальных сетях, блогер. Я поискал ее в соцсетях. Все в порядке. Я позабочусь об этом.»

Мой лоб ударяется о стол. «Мое принуждение на нее не действует.»

«Не действует?» Он мычит, поглаживая свою короткую бороду. «Может, ты мало ешь?»

Хм, неплохая идея. «Действительно, мне нужно больше есть», – говорю я, удивляя его.

Я сажусь и смотрю на ее багаж. Меня пронзает ревность, при мысли о том, что она наденет такую одежду для другого мужчины.

«Так, хорошо. Все приложения уже загружены, и я создал аккаунты на Артизан и Лайф. Также добавлен РуТуб. Если у тебя есть вопросы, позвони Алексею. Я уверен, что он был бы рад познакомить тебя с социальными сетями.»

Я качаю головой, в ответ, на его постоянное напоминание о существовании Лешего. Он никогда бы не одобрил, чтобы я гонялся за человеком, как влюбленный дурак.

«Отвали.» Я пренебрежительно машу ему рукой, прежде чем остановиться. «Да, и ужин в семь.»

Он поднимается на ноги и идет к двери. «Я принесу новый солнцезащитный спрей и позабочусь о том, чтобы Алексей понял, что драмы у нас не может быть. Аделина тоже придет?»

«Не знаю», – говорю я, хмуро глядя на ее багаж.

Он смотрит на него, и его глаза встречаются с моими, прежде чем он выгибает бровь. «Может быть, тебе стоит немного постараться вести себя более воспитанным?»

Как только он уходит, я снова сажусь в кресло, намереваясь узнать о ней побольше. Постарайся не быть придурком, вот что он хочет сказать.

Я замечаю пакеты с кровью, которые Марфа оставила для меня на тарелке со льдом, и вздыхаю. Я протыкаю пакет зубами с первой отрицательной и гримасничаю.

«Почему на нее не подействовало принуждение?»

Такого никогда раньше не происходило, и размышления над этим приводят к еще нескольким вопросам. Почему, если я никогда не заботился о людях, я хочу знать о ней все? Почему она, даже не взглянув, заставляет мое достоинство стоять по стойке смирно?

Я прихожу к выводу, что она какая-то сирена.

Мне нужно, чтобы она, как можно быстрее, отсюда уехала.

«Насколько сложно противостоять одному человеку?» Я ворчу.

Совет Михаила, держаться от нее подальше, крутится у меня в голове, и это меня безмерно расстраивает. Ее запах, столь сильный в моих комнатах и коридорах, словно преследует меня, заставляя бежать в библиотеку. Я закрываю глаза и вдыхаю, благодарный, что ее запах здесь приглушен запахом старого пергамента и книг. Что она со мной сделала? Камин потрескивает и трещит, когда я смотрю на падающий снег, через арочное каменное окно, размышляя об одном хрупком и нахальном человеке.

Никогда больше я не позволю себе угаснуть, если, всего лишь, один человек, смог так сильно контролировать меня. Прошло более двух столетий с тех пор, как я чувствовал под собой мягкую женскую плоть, и я не могу спорить с тем, что, возможно, Михаил и прав.

Конечно, было бы гораздо проще не поддаваться ее чарам и найти другую женщину, которая могла бы утолить мою похоть – по крайней мере, пока эта не уедет и не вернется в свой ад из свежего солнечного света. Моя железная воля вот-вот рухнет, как и осушенные и выброшенные пакеты с кровью у моих ног. Было бы терпимо, если бы ее запах не распространялся по всей усадьбе, подливая масла в огонь моего дурного настроения.

Я сижу и просматриваю сотни фотографий Аделины с другим мужчиной в этом Лайф, позволяя любопытству взять надо мной верх. На последней фотографии моя спина выпрямляется от ярости, а из груди вырывается рычание. Так много фотографий, где она в его объятиях, смеющаяся и улыбающаяся. Дьявол!

Этот жалкий человек просит у нее прощения с ракушками? Я считаю еще более незрелым то, что он сделал это публично.

У этого шута надуты губы, как у ребенка, и очевидно, что женщины этой эпохи понятия не имеют, что у него нет мужественности, о которой можно было бы говорить. Позорно, что Аделина связалась с таким мужчиной. Разве этого хотят современные женщины?

То, что она смогла простить его из-за одного инфантильного жеста, приводит меня в бешенство. Я заставляю себя положить телефон, прежде чем я сломаю хрупкую штуковину. Обостряющая ревность, заполняющая мой мозг, быстро сменяется замешательством. Почему это должно меня беспокоить? Она всего лишь незначительный человек, нарушающий мой покой. Я должен быть в состоянии противостоять ей.

Леший утверждает, что пакетов с кровью достаточно, но если это правда, то как она может заставить меня так реагировать?

Эта мысль раздражает меня, когда я встаю и иду через комнату к полуокутанному темнотой пианино. Я падаю на скамейку и изливаю свое разочарование на клавиши. Я не прикасался к инструменту десятилетиями, но могу сыграть эту пьесу вслепую и полумертвый. Знакомые ноты произведения – это бальзам на нужду и желание, бушующие в моей груди.

Шаги раздаются по деревянному полу в коридоре, и я стискиваю зубы, сдерживая рычание. Мои мысли останавливаются на затруднительном положении, в котором я нахожусь. Ее запах становится сильнее. Все мои попытки избежать ее приходят на нет.

«Черт побери.»

Я быстро подбираю пустые пакеты из-под крови, оставленные накануне вечером, и бросаю их в огонь, проклиная поднимающийся запах горящего пластика. Черт. Эта женщина станет моей смертью….

Я резко выдыхаю, когда странный свет ослепляет меня, и она кричит, размахивая руками, как испуганное, потерявшее рассудок животное. Ее телефон с грохотом падает на пол, скользя по потертому дереву.

«Привет, Аделина.»

Ее рука сжимается на груди, и шок пробегает по ее лицу. «Боже мой, ты меня напугал до чертиков.»

Свет камина окутывает ее мягким, уютным сиянием, и я собираюсь включить лампу. «Решила осмотреть усадьбу?» Она одета в новую одежду. Одежду, которую я ей купил. Удовлетворение нарастает в моей груди при мысли, что она решила ее носить.

Черные леггинсы на ней, как шелковистая вторая кожа. Ее белая блузка, с глубоким вырезом, щекочет чуть ниже груди, открывая внутреннюю часть декольте, а черный кружевной бюстгальтер удерживает их. Я сглатываю стон, мгновенно выделяя слюну от желания почувствовать ее вкус. Звук ее сердца гремит в моих ушах. Я неуклюже наклоняюсь и поднимаю ее маленькое мобильное устройство, а затем кладу его на ближайший стол.

«Я-я услышала музыку из своей комнаты и пришла проверить.» Ее красивые брови смущаются раньше, чем нос. «Что это за запах?»

Я вхожу в ее пространство и протягиваю руку, чтобы поиграть со светлым шелком ее волос. «Ничего. Несчастный случай с камином.»

Ее мягкое тяжелое дыхание и мелодичный пульс ревет в моих ушах. Мой взгляд падает на белую блузку, ткань туго натягивает ее прикрытую грудь. Я ухмыляюсь от удовольствия. Ее светлые локоны в беспорядке, и мне хочется провести по ним пальцами. Сочный аромат, который, кажется, преследует ее повсюду, расцветает в пространстве между нами, и я едва удерживаю себя от громкого стона.

Я заставляю себя отступить и выгнуть бровь. Я очень хочу заставить ее остаться и не бежать, хотя ее сердцебиение подсказывает мне, что она этого хочет. Я вкладываю в свой голос свою волю, когда говорю ей– «Останься со мной на минутку. Я прошу прощения за свои прежние манеры.» Ее руки сложены на груди, и она наклоняет подбородок вверх и в сторону. «Зачем мне это делать?»

Действительно, зачем. Михаил сказал, что мне следует стараться быть вежливым, и я бы предпочел, чтобы она не относила меня к той же категории, что и дурака с ракушками.