Текст книги "Неокантианство. Первый том. Первая часть. Сборник статей, текстов книг немецких мыслителей второй половины XIX – начала XX веков"

Неокантианство. Первый том. Первая часть
Сборник статей, текстов книг немецких мыслителей второй половины XIX – начала XX веков

Составитель Валерий Антонов

Переводчик Валерий Антонов

© Валерий Антонов, перевод, 2023

ISBN 978-5-0059-8094-6 (т. 1)

ISBN 978-5-0059-8095-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

НЕОКАНТИАНСТВО

Сборник статей немецких мыслителей начала XVII, XIX первой половины XX века объединен тематическим принципом: они в совокупности дают представление о разнообразии идей, тем и методов философского поиска в XIX – нач. XX вв. возникших под влиянием учения и идей И. Канта. В этом сборнике впервые переведены на русский язык тексты, опубликованные в немецких журналах и отдельными книгами в конце XIX и начало XX века. Предлагаемый Вашему вниманию первый том из 10.

«В этом можно быть уверенным: кто однажды попробовал критику, тот навсегда отвращается от всего догматического бреда, с которым он раньше обходился по необходимости, потому что его разум нуждался в чем-то и не мог найти ничего лучшего для своего досуга».

– Кант, Пролегомены.

«Приговор истории будет таков: никогда еще не было более сильной внешней и внутренней борьбы за высшие владения человеческого духа, никогда еще научный дух в своих стремлениях не имел более глубокого опыта, более богатых результатов, чем со времен Канта».

– Шеллинг.

Предлагаемом сборнике используются следующие сокращения из сочинений Канта:

«Критика чистого разума» (сокращенно: Кр. д. р. В.), «Критика практического разума» (сокращенно: Кр. д. пр. В.) и «Религия в пределах чистого разума» (сокращенно: Рел.) по изданиям Кехрбаха, «Основоположение к метафизике чувств» (сокращенно: Грундл.) и «Пролегомены к одной из двух основных метафизик и т. д.» (сокращенно: Пролег.) по изданиям фон Кирхмана. (сокращенно: Proleg.) по изданиям фон Кирхмана, остальные сочинения – по «Кантаусгабе» Розенкранца (сокращенно: R.).

ТРАУГОТТ КОНСТАНТИН ОСТЕРРАЙХ

Философские течения современности

«Самым широким течением в современной эпистемологической мысли остается неокантианство. Оно в высшей степени заслуживает возрождения философского творчества и являлось настоящим интеллектуальным воспитателем в этом процессе, но его завышенные претензии на обоснованность уже сегодня приводят в замешательство. Ибо оно все еще остается продуктом натуралистической эпохи. Ей не хватает полной интеллектуальной свободы, поскольку она с самого начала ставит себя в одностороннюю связь с точным естествознанием».

Под философией настоящего времени следует понимать все те направления философии, которые до сих пор непосредственно действуют в живущем поколении, независимо от того, живы ли сами их создатели. Однако их личное существование не должно быть слишком далеким в прошлом, чтобы присутствовало действительное «чувство актуальности», характерное для «современной» философии. Чисто сугубо хронологическое деление, однако, невозможно.

Большее значение имеет вопрос о том, воспринимается ли еще сам мир мысли как непосредственно «современный». Между смертями Хельмгольца и Ницше прошло всего четыре года (1896 – 1900), но, тем не менее, мир мысли первого уже кажется окончательно ушедшим в прошлое, в то время как мир мысли второго, который на самом деле был душевно мертв с 1888 года, все еще представляет собой актуальную философию.

Одно «живет», другое содержит такие весомые составляющие, уже исключенные из современной дискуссии, что кажется, будто оно «стало историческим». Неопределенность, которая таким образом входит в понятие «философия настоящего», ее зависимость от судящего индивида, невозможно избежать, поскольку объективное понятие времени, которое ограничивает «настоящее» границей между прошлым и будущим, бесполезно для какого-либо репрезентативного представления.

Задача описания философской основы осложняется в настоящее время тем, что во время войны ряд важных мыслителей покинули ряды живых и что ввиду частичного застоя философской мысли из-за внешних трудностей еще нельзя полностью упустить из виду, в какой степени в течение последних шести лет произошли колебания в философском русле мысли живого поколения. Однако столь значительных колебаний, по-видимому, не произошло, как и вообще очень замедленного темпа развития современной философии. То, что война замедлила его темпы, не вызывает сомнений.

Сегодня ситуация в основном такая же, как и до начала мировой катастрофы. Как развивались события в других странах, мы пока не можем судить ввиду временного отсутствия иностранной литературы (в связи с датой выхода). Несомненно, что такое же препятствие для развития возникло во Франции во время войны. Таким образом, мы все еще находимся на переходном этапе между философией конца девятнадцатого века и философией нового столетия. Не все комплексы идей конца прошлого века уже сменились другими.

Поскольку было бы нецелесообразно воспроизводить миры мысли, которые дошли до нас из XIX века и продолжают жить среди нас в формулировках студентов, а не в связи с преподавателями, эти старые направления также повсеместно характеризуются в связи с их создателями.

В соответствии с характером всего тома, акцент будет сделан на немецкой или немецкоязычной философии, хотя нельзя сказать, что она имеет такой перевес в мире, как это было, скажем, сто лет назад, когда немецкий идеализм начал оказывать влияние на всю общественную среду. Напротив, еще до войны существовала координация разных стран, но прежде всего не было доминирующего перевеса немецкой мысли.

Научная объективность скорее требует констатации того факта, что наибольшее международное влияние оказала французская философия. Влияние Бергсона, будь оно оправданным или неоправданным, нельзя сравнивать с влиянием любого другого ныне живущего человека. Более того, перед войной взаимная философская связь между различными культурными странами была более тесной, чем в течение многих десятилетий. Действительно, постепенно сложилось своего рода подлинное идейное сообщество.

Между Германией и Францией также сложилась довольно разветвленная сеть интеллектуальных контактов. Из немецких мыслителей наиболее обширным, вероятно, было влияние НИЦШЕ и ЭУКЕНА, поскольку философские труды ХАЕККЕЛЯ, широкого распространения не получили, поэтому они не могут рассматриваться как научная литература. Своеобразным является влияние, которое и Виндельбанд, и Коген оказали на русскую (добольшевистскую) философию. Наименьшим из них были взаимные контакты с Италией.

Исторически наиболее примечательным является тот факт, что в настоящее время впервые американский континент смог оказать более глубокое философское влияние на европейские страны. В то время как в других странах Америки жизнь все еще почти полностью ориентирована на экономические интересы, а потребность в ученых исследователях, там, где такая потребность уже начинает возникать, как в Аргентине, как правило, удовлетворяется из-за рубежа, в Соединенных Штатах научная культура за последний человеческий век развилась настолько, что сегодня она уже не является чисто рецептивной, а носит уже присущий ей характер.

Да, теперь у нее есть своя философия, хотя нельзя скрыть, что даже среди самых выдающихся ее представителей она все еще логически малообразованна и во многих отношениях кажется грубой и неглубокой по сравнению с европейскими мыслителями. Тем не менее в случае УИЛЬЯМА ДЖЕЙМСА, самого значительного американского философа на сегодняшний день, она породила как ценные новые мысли, так и не вполне состоятельные. Он также оказал влияние на европейские страны, в первую очередь на Англию, а также на Францию и Германию. Его философское влияние, особенно на Англию, конечно, в основном основано на менее важных частях его философии, прагматизме, способе мышления, который очень характерен для Америки. Можно с удовлетворением отметить, что немецкая академическая сфера оказалась практически невосприимчивой к этой стороне его мысли.

Более широкое разветвление интеллектуальных связей между основными культурными странами относится, по существу, только к началу нового столетия. Со времени упадка немецкого идеализма философское развитие различных стран протекало, по существу, обособленно, без взаимных контактов. Напротив, в последние годы перед войной взаимные отношения расширились и углубились настолько, что возникло своего рода международное идейное сообщество. К счастью, уже сегодня можно сказать, что эти взаимосвязи восстанавливаются, так что, если международный большевизм не уничтожит всю культуру или если в Германии политикой Антанты не будет взращена ненависть отчаяния, европейское интеллектуальное сообщество будет восстановлено в обозримом будущем.

То, что следует понимать под современной философией в описанном выше смысле, представляет собой структуру, состоящую из множества слоев. Различные направления являются почти такими же свидетелями этапов развития последних десятилетий. Развитие философии не происходит таким образом, что одно направление просто сменяет другое; скорее, в то время как появляются новые тенденции, старые системы мышления продолжают существовать в течение некоторого времени. Кроме того, во все времена рядом друг с другом существуют различные философские школы. Философия не одинока в этом отношении; она разделяет эту судьбу почти со всеми другими науками, за исключением математики, которая, однако, не полностью свободна от всех научных разногласий.

Причина, в конечном счете, кроется в ограниченности человеческого интеллекта, который не способен с достаточной уверенностью отличить правильное от неправильного. То, что существует определенное количество системных направлений, а не бесчисленное множество, объясняется тем, что, с одной стороны, на некоторые вопросы возможно лишь определенное количество ответов, а с другой стороны, в человечестве вновь и вновь повторяются определенные типы мышления: Существуют также типы ошибочного, хотя и субъективно убежденного мышления, прежде всего, типичное непонимание определенных областей, поэтому в этом случае также никогда не прекратится многовариантность систем. Периоды философской депрессии характеризуются преобладанием низших направлений. И наоборот, во времена философского процветания на общественной арене преобладают совершенно возвышенные школы мысли.

Одно-два десятилетия назад ситуация в философии была настолько запутанной, что в качестве характерного признака того времени говорили об «анархии философских систем». Удивительные перемены, произошедшие с тех пор, привнесли поразительный порядок в то, что тогда казалось хаосом мнений. Современная ситуация в философии характеризуется скорее сильным единообразием, если не в деталях, то, по крайней мере, в общей тенденции. Поразительно, как даже те тенденции, которые первоначально были весьма неблагосклонны к преобладающим сейчас новейшим тенденциям, с внутренним инстинктивным отвращением, теперь пытаются, со своей стороны, ассимилироваться с ними. Высшие тенденции снова берут верх.

Ход философского развития в настоящее время, как правило, одинаков во всех культурных странах. Но темпы, с которыми оно происходит, не везде одинаковы. В Германии он по-прежнему тормозится последствиями материализма, который еще не полностью преодолен в нашей интеллектуальной ситуации по отношению к миру. Тем не менее обновление мысли происходит уже так долго, что мы теперь нигде не сталкиваемся с очень рудиментарными взглядами.

Характерной чертой ситуации, однако, остается отсутствие больших, всеобъемлющих систем. Только два мыслителя недавно осмелились предпринять такую попытку в более широком масштабе: ЭДУАРД фон ХАРТМАНН и ВУНДТ. Первый уже находится на разделительной линии с прошлым. Он скорее является ранним предтечей новой метафизики, нежели тем, что его философия может быть воспринята как живое-настоящее, поскольку его концепция жизни относится к шестидесятым и семидесятым годам прошлого века. Таким образом, только философия ВУНДТА остается всеобъемлющей современной философией. Только у него есть что-то от систематики в настоящем. Тем не менее он не достиг главенствующего влияния.

Сегодня можно даже сказать, что его философия уже не имеет актуального значения отчасти из-за ее идейного содержания, но только из-за того, что ее автор еще недавно был среди живых. Круг идей Ницше также носил всеобъемлющий характер, но, тем не менее, был слишком мало обоснован во многих пунктах, а также весьма хаотично оборван, чтобы можно было создать реальную систему.

Это отсутствие систематических общих попыток действительно связано с сильным ростом отдельных наук и вытекающей отсюда трудностью такого синтеза. Но еще в большей степени это связано с низким уровнем философской мощи старшего поколения, которое еще не почувствовало, что общая задача философии вновь ожила с такой силой, чтобы осмелиться на такие попытки. Но совершенно очевидно, как сильная философская потребность нового поколения оказывает влияние на старшее поколение и пробуждает в нем стремления, которых оно раньше было лишено.

Мы начинаем рассмотрение с более древних философских направлений и завершаем новейшими поворотами философской мысли. Ввиду ограниченности объема, полнота, конечно, невозможна, но везде требуется сделать акцент на самом важном. В частности, дисциплины, которые до сих пор были на заднем плане или почти исключены из философии, такие как философия права или эстетика, не могут быть действительно приняты во внимание, чтобы раздел не стал простым списком имен и ключевых слов.

Самые старые слои современной философии восходят к тому времени, когда философия, перед лицом того низкого уважения, которым она пользовалась у образованных людей, особенно в Германии, и кульминацией которого стало полное отсутствие смысла ее существования, взялась оправдывать свое существование собственными задачами и таким образом постепенно снова укреплять в кругу молодых людей осознание своей внутренней ценности, что необходимо для любого вида интеллектуальной творческой деятельности. В семидесятые годы эта новая философия возникла как бы внезапно. Этот более старый слой в современной философии, который продолжает жить и сегодня, описывает эпистемологию как настоящую задачу философии. Когда все части реальности разделены между отдельными науками, остается только исследование самой науки, ее логических рамок и процедур. Именно таким образом философия впервые попыталась восстановить свое право на существование.

И по сей день эпистемологическое порождение занимает большую часть объема. Однако, как правило, не все науки включаются в эпистемологический анализ. Во многих случаях он ограничивается основными понятиями физики и, возможно, математики. Органические дисциплины затрагиваются лишь постольку, поскольку обсуждается использование телеологической точки зрения. Особое место занимает историческая наука, которая стала предметом глубоких исследований отдельных ученых. Однако лишь изредка можно встретить эпистемологическое исследование химических понятий; другие естественные науки, такие как минералогия, метеорология, география, геология, почти нигде не рассматриваются. То же самое можно сказать о психологии, лингвистике, национальной экономике и юриспруденции. Только Вундт в своей «Логике» попытался раздвинуть рамки настолько, чтобы охватить хотя бы часть упомянутых дисциплин.

Так что общей эпистемологии, которая действительно охватывала бы всю совокупность даже самых важных наук, все еще во многом не хватает. И это тоже характерно: большинство эпистемологов, имея собственные научные интересы, а также свое понимание, с самого начала ориентированы либо на естественные, либо на гуманитарные науки, поэтому они не достигают более глубокого общего взгляда на познание в целом.

Две эпистемологические школы мысли, противостоявшие друг другу в начале XIX века, существуют и сегодня: неокантианство, с одной стороны, и эмпириокритицизм – с другой. Но на заре нового века из обоих возникли новые стимулы: из неокантианства появился новый критический реализм, в котором все еще прослеживается влияние Канта, но отброшены догматические тенденции актуального неокантианства. С одной стороны, эмпириокритицизм приблизился к критическому реализму; с другой стороны, из него возникло прагматическое течение, которое долгое время находилось в состоянии подготовки под поверхностным слоем.

Самым широким течением в современной эпистемологической мысли остается неокантианство. Оно в высшей степени заслуживает возрождения философского знания и было настоящим интеллектуальным воспитателем в этом процессе, но его высокие претензии на достоверность уже сегодня смущают. Ведь она тоже кажется продуктом натуралистической эпохи. Ему не хватает полной интеллектуальной свободы, поскольку он с самого начала привязан к точным наукам о природе. При всем своем разнообразии в деталях неокантианство регулярно берет за отправную точку точную физику, которую оно просто принимает – в основном в той форме, в которой она существовала в конце прошлого века – как факт, не требующий дальнейшего обсуждения, как это делал и Кант. Он видит в нем не совершенствующего, а скорее открывающего новую, завершающую фазу философского развития, мыслительная структура которой нуждается лишь в последовательном формировании и освобождении от внутренних несоответствий и оставшихся недостатков.

В деталях неокантианство снова делится на несколько подводных течений, которые расходятся между собой по самым существенным пунктам и, несмотря на десятилетия споров, не смогли договориться даже о том, каково было мнение самого КАНТа, и уж тем более по вопросу о направлении, в котором следует развивать критицизм. Если идеалистическое движение столетней давности, несмотря на собственную субъективную убежденность в том, что оно является исключительно кантовской философией, все же развило необычайную степень философской плодовитости (хотя и часто спорной), которая вышла за пределы КАНТа, то современное неокантианство гораздо ближе придерживается трудов КАНТа. С несколько большей временной дистанции неокритическое движение однажды, несомненно, предстанет как историческое образование конца XIX века, аналогичное – сегодня часто недооцениваемым – школам Лейбница-Вольффа XVIII века. Как и в те времена, целый ряд идей гения, иногда явно выраженных, иногда лишь завуалированных, были устранены в пользу целостного доктринального образа.

Общим для всех неокантианских школ является убеждение, что мы не способны постичь реальность так, как считает наивный реализм, то есть, что мир красок и звуков не существует независимо от нас, так как мы слышим и видим его. Это утверждение можно даже считать общим убеждением большинства современных мыслителей, а не только собственно новокантианцев. Конечно, неверно, что это убеждение всегда восходит к Канту. Скорее, это убеждение восходит к HUME, LOCKE, DESCARTES и GALILEI. Оно не было впервые выдвинуто Кантом, хотя дальнейшая передача этого взгляда после него, конечно, в основном связана с его именем.

Вторым общим для всего неокантианства убеждением является учение о том, что природа – это не содержание нашего чувственного восприятия, а в очень существенной мере продукт мышления, и кантианство достигло определенных успехов благодаря систематическому доказательству этого положения. Более того, все направления кантианства предполагают, что априорные факторы играют решающую роль в создании природы. С другой стороны, различные школы сильно различаются в своем представлении о природе априори.

Самая старая формулировка, указывающая на условность нашего мировосприятия через органы чувств (HELMHOLTZ), почти не встречается в настоящее время. Вторая формулировка, согласно которой наша душа обладает определенными врожденными функциями, которые поэтому не могут быть отделены от нашего представления о мире, получила большее распространение. СИММЕЛ неоднократно высказывался об этом с опорой на сознание, хотя у него есть и чисто логический взгляд, о котором речь пойдет чуть позже. Затем он использовал психологическую концепцию прежде всего в своем обосновании эпистемологии гуманитарных наук (см. ниже). Психологическая интерпретация априори была признана в принципе и без ограничения только Нельсоном, который, вслед за Фризом, призвал к чисто психологической интерпретации Канта. Через самосозерцание конститутивные априорные пропозиции должны быть доведены до сознания. Затем это должно быть либо доказанное понимание определенных пропозиций, либо простое утверждение, что наше мышление основано на определенных принципах построения природы. Первый случай, например, что закон причинности является очевидной пропозицией, как и пропозиция противоречия, уже был отвергнут Кантом; второй случай устанавливал бы только фактическое поведение отдельных человеческих существ.

Таким образом, остальная часть неокантианства отвергает любую психологическую интерпретацию априори и объявляет логическую интерпретацию КАНТа единственно верной. Впервые ее последовательно воплощал в жизнь ГЕРМАНН КОГЕН (1842 – 1918), основатель Марбургской школы. Среди ныне живущих ее важнейшими представителями являются его ученики Поль Наторп и Эрнст Кассирер. Не имея возможности говорить о логике в деталях, это направление неокантианства, согласно принципу, хочет полностью обойтись без психических актов познания, происходящих в индивиде. Напротив, оно исходит из психической структуры точной науки, как она существует прежде всего в теоретической физике, которая рассматривается как объективность как таковая и принимается как таковая без дальнейших ограничений.

С самого начала Марбургская школа понимала под наукой в основном только точное естествознание – физику. Как и для Канта, все остальные науки не принимаются всерьез для развития эпистемологии. Они рассматриваются как весьма несовершенные формы знания, которые отпадут сами собой с идеальным завершением физики. Логическая структура физики подлежит расчленению и выяснению, но не выясняется, как человек пришел к такому взгляду на мир, как он возник исторически. Таким образом, в принципе, дается полный отказ от всего чувственного опыта. Фактически, КОГЕН прямо отрицает его характер как законного источника знания. Другим необходимым следствием является трансформация понятия реальности. Согласно этой точке зрения, не тот факт, что нечто непосредственно переживается через восприятие, придает любому факту характер реальности, а лишь тот факт, что он представляет собой величину, большую нуля, в рамках математического естествознания. Да, КОГЕН считает реальными не только положительные, но и отрицательные и мнимые числа, так что всякое различие между реальными и математическими величинами упраздняется («реальные» понимаются в общепринятом смысле).

НАТОРП и КАССИРЕР не заходят так далеко в растворении и отождествлении естествознания с математикой. Несмотря на их принципиальную приверженность чисто логической интерпретации априори, психологический фактор уже входит в их теорию. Ведь это не что иное, когда НАТОРП подчеркивает, что все восприятие, которое всегда одновременно содержит суждение, является" мыслительной детерминацией». Вся реальность имеет «мыслительное содержание» и как таковая подчинена основным категориям количества, качества и отношения. Отрыв понятия реальности от восприятия также выполняется НАТОРПом, но несколько иначе, чем КОГЕНом. Для НАТОРПА факт в смысле познания – это только то, что могло бы содержаться как компонент в полностью задуманном точном образе природы. Он гораздо сильнее, чем Коген, чувствует неполноту познания. Поэтому «факт» в его глазах является лишь целью познания, но не тем, что явно уже присутствует, поскольку познание природы неполно.

Но и в этом он не может отойти от Канта, что только мировоззрение замкнутой естественной причинности кажется ему допустимым. И как следствие, он даже отрицает эпистемологическую независимость психологии. Предполагается, что она является лишь предварительным этапом. Ибо процедура науки состоит в интеллектуальной обработке материала ощущений таким образом, что при частичном или полном устранении возможных добавлений или даже гипотетических дополнений в итоге возникает каузально замкнутая, строго законосообразная картина мира. Для него только эта процедура является полноценной наукой, любая другая – лишь предварительный этап. Если где-либо, то здесь НАТОРП переходит от логического анализа к конструктивной психологии познания. Марбургская точка зрения развилась на одну ступень дальше у Кассирера. Он тоже отказывается от признания восприятия в качестве окончательного критерия реальности (он говорит «объективность»). Для него также объективность – это только то, что утверждает себя в рамках научных логических связей во всех дальнейших экспериментах, а не то, что непосредственно дано в сознании. Поэтому он даже допускает степени объективности в зависимости от меры прочности этого существования.

Согласно марбургскому взгляду, все научные понятия, такие как измерения, материя, эфир, сила, атом и т.д., ни в коем случае не являются мысленными представлениями положения дел, которое существует независимо от нас и недостаточно воспринимается органами чувств, а являются лишь мысленными вспомогательными средствами для того, чтобы внести некий порядок в клубок явлений и, в конечном счете, при построении прийти к плавно замкнутому причинному взгляду на мир, который может быть определен в математических формулах. Простая констатация восприятия, простое содержание сознания, которое полностью игнорирует контекст природы, вообще не признается им. Для него оно фактически лежит вне всякой науки. В соответствии с направленностью на то, чтобы рассматривать природу как чисто логическую сущность и как таковую подвергать ее мысленному анализу, полностью исключая восприятие из эпистемологического рассмотрения, марбургское неокантианство также отвергает мнение о том, что за чувственными восприятиями стоит объективная ценность «вещей в себе», которая «проявляется» в них. Существует только клубок чувственных представлений, с одной стороны, и логическая структура природы – с другой. Объективными являются лишь компоненты последней (в ее идеальном завершении). А объективное означает не более чем то, что рассматриваемый фактор появляется в данной картине мира.

В принципе, эпистемологический метод также переносится Марбургской школой на этику. Подобно тому, как эпистемология исследует логические условия того, что существует, реальности, этика должна определить условия долженствования. Заслуга КОХЕНА и НАТОРПА состоит в том, что они создали критическую этику с позитивным содержанием, чего так часто не хватает современной этике. Их историческое значение заключается в том, что они являются философскими представителями немецкого социализма, хотя и поднимают его намного выше уровня материалистического эвдемонизма партии. Концепции долга, с одной стороны, и человеческого достоинства – с другой, являются центральными.

В определенной степени с Марбургской школой связана Баденская школа или, как ее еще называют, Юго-Западная немецкая школа. Эта школа была основана Виндельбандом (1848 – 1915), за которым тщательно следовал РИККЕРТ, который снова был близок к Йонасу Кону. Эта школа также отвергает допущение вещей самих по себе и концепцию познания как некоего наделения властью реальности, существующей независимо от нас. Однако проблему того, что следует понимать под «объективным» и «реальным», она решает иначе, чем Марбургская школа. Он стремится получить критерий объективности мысли, прибегая к понятию ценности. Виндельбанд находит существенное различие между правильным и неправильным мышлением в том, что первое соответствует норме, а второе противоречит нормам мышления.

Ибо как существует абсолютная обязательность, норма для действия, так и для мышления тоже существует такая норма. Правильно мы называем мышлением то, что соответствует абсолютной норме – КАНТ говорил о «правиле» – неправильно же то, что противоречит ей. О каком-либо «согласии» с объективной реальностью вне нашего сознания не может быть и речи. Оно было бы также совершенно необнаружено для нас, поскольку мы никогда не сможем выйти за пределы нашего сознания. Определение этой системы норм – задача эпистемологии. Ее принципы демонстрируют, как уже признал Фихте, телеологическую структуру. Ее цель – универсально обоснованное мышление.

В действительности мышление, соответствующее нормам, и мышление, не соответствующее нормам, перемешаны, как и хорошие и плохие поступки, как и вещи красивые и вещи непривлекательные. В то время как позитивные науки безразличны к вопросам норм и ограничиваются чистой констатацией того, что есть, философия отвечает за определение норм во всех областях. Это и есть теория ценностей. Эти мысли разделяет и РИККЕРТ. Он добавил к ним еще одну, что все существующее есть бытие в сознании, причем это сознание, по общему признанию, не индивидуальное, а надличностное, всеобщее, «сознание вообще».

По его мнению, проблема трансцендентности относится только к этому сознанию в целом, а не к индивидуальному. Существование вне индивидуального сознания, конечно, существует; с другой стороны, существование вне всякого сознания вообще отвергается РИККЕРТОМ. Как ни странно, это сознание в целом предполагается не только понятием, но и реальностью, а не только суммой индивидуальных сознаний. – МЮНСТЕРБЕРГ (1863 – 1919) также отстаивает ценностный характер логического.

Наряду с этими анти реалистическими течениями немецкого неокантианства, которые отвергают обращение к вещам-в-себе и, соответственно, требуют полной переработки понятия истины, существует также реалистическое направление, которое, как это делал сам Кант, по крайней мере, в многочисленных отрывках своих трудов, придерживается допущения вещей-в-себе и приписывания истинности знания умственной постигаемости объектов, по крайней мере, в определенных пределах. Главным представителем этой реалистической критики является АЛОИС РИЭЛЬ. Риель также придерживается мнения, что наше познание – это не просто результат нашего чувственного восприятия, но что умение мыслить не менее важно, чем чувственное восприятие.

Только в результате обработки сенсорных впечатлений возникают реальные восприятия, поскольку с точки зрения логики они всегда содержат гораздо больше, чем простое сенсорное впечатление. Возникновение наших впечатлений происходит в соответствии с определенными априорными принципами, такими как принципы сохранения материи и причинности без исключений, которые были сформулированы еще в ранней античности и которые тем самым доказывают свой априорный, свободный от опыта характер. Поскольку эти принципы имеют конституирующее значение для всего опыта, который мысленно строится в соответствии с их предписаниями, последний никогда не может им противоречить. Они должны быть определены логическим анализом точных наук. Однако, в полном противоречии с Марбургской школой, РИЕХЛЬ считает мысленное творение природы не структурой, свободно парящей в воздухе, а представлением объективной реальности, существующей независимо от нас. Чувственные восприятия являются признаками ее существования.