Текст книги "Пещера"

– Я своего сына одного не пущу.

Бедняжка. Придется взять. Настроение Павла ухудшалось. Как в старые времена не получится. Сегодня не уехать. Нужна еще одна палатка, ей собраться нужно. Молчит. Что тут скажешь? Не зря он не хотел, чтобы она знала.

– Хорошо. Мы никуда не едем. Пошли, мужики, разгрузим машину.

Этого никто не ожидал, включаю Тамару. Павел с трудом удерживался от того, чтобы не высказаться и показать свое разочарование. Он понимал, что его слова не имеют сейчас никакой силы. Он посмотрел на каждого в комнате и потерял остатки надежды. Приехали. Похоже, что мне это надо больше всех. Одному отправиться?

– Когда у нас вертолет?

– Завтра в девять утра. Я позвоню, отменю.

– Не надо. Я, наверно, поеду сам.

– Один? Тогда тебе нужен будет маленький вертолет. Большой дорого. Одному хватит маленького.

– Можно перезаказать?

– Думаю, что да. Сейчас у них работы мало. Не сезон.

– Ну что, пошли, поможешь мне загрузиться.

– Возьмешь фургон?

– Да нет, наверно, все поместится в мою.

– Что ты там будешь делать один? – тихо спросила Тамара.

2

Саша не отрывал лицо от иллюминатора, не обращая внимания ни на шум, ни на тряску, ни на резкие толчки, полностью поглощенный видами неспешно проплывающей внизу горной системы. Это радовало взрослых. Равнодушных в вертолете не было, включая двух разбитных пилотов. Павел повернулся к мальчику:

– Саша, смотри, вот там наша гора.

Саша не отреагировал. Не слышит. Что у пацана в голове?

– Это не она. Забыл уже. Ее не видно. Это пик Широкий, совсем другой гребень.

– Как не она?

– Не она. Гора вон там где-то, в тучах.

– Да?

Павел слышал, как стучит его сердце. Сильным, наполненным стуком. Немного пугающим немолодую грудь. Все. Назад дороги нет. Теперь только вперед, наверх. Лишь фигура мальчика не выдавала никакого сомнения и тревоги. Собрались в поход. Дети и калеки. Дима уже второй день задумчивый. Трудный разговор. Что он ей сказал? Молодец, поверила.

Он не смог так заговорить свою жену. Хотелось другого расставания. Обычного, как в старые времена. Мужчина собрался в горы. Не получилось. Тревога во влажных глазах – нехорошее начало. Главное, чтобы у тебя не было сомнений.

Сомнений у Павла почти не было. Он радовался стремительности, с которой равнинный мир уменьшался в размере. Осталось в нем только место для жены и дочки. И еще немного для жаркого солнца, весеннего воздуха и осенней паутины. Он смаковал свое возвращение туда, где слишком долго обходились без него. Не важно, зачем они едут. Цель экспедиции утратила четкость. Им не нужно никаких особых причин, чтобы возвратиться сюда, наоборот, должны быть серьезные причины, чтобы не возвратиться. Только бы закончилась, наконец, эта болтанка, все кишки растряслись.

– Сколько еще лететь?

– Полчаса, не больше. Облака высокие, не будет проблем с посадкой.

Дмитрий продолжал выглядеть озабоченным. Большой груз, и весь на нем. Самый ценный груз. Буквальный. Как мы будем его тащить? Не такой он уж легкий.

– Посмотри на Сашу.

Саша поглощал увиденное с легкостью и быстротой, на которую способны только детские глаза. И укладывал все плотными слоями. Для воспоминаний, для размышлений через много лет вперед. Это ему еще предстоит, а пока нет приятней на свете занятия, чем наполнять себя такой волнующей смесью красоты, мечтаний и грусти. Внизу, на чистой белой поверхности, кто-то оставил замысловатые следы.

– Папа, а люди здесь ходят?

– Где? Нет, это следы небольших лавин или камней. Люди здесь в такое время года не ходят.

– А звери?

– Звери есть. Медведи, барсы. Но их следов отсюда не видно. Там сейчас очень тихо, не считая шума нашего вертолета. Как ты себя чувствуешь? Голова не болит?

– Подлетаем, – донеслось из кабины пилота. – На обычное место?

* * *

Какие дни уходят. Дмитрий боролся с непривычным для себя беспокойством. Смутно, пожалуй, знакомым, со времен молодости, но давно уже неиспытываемым, давно обузданным. А вот и нет. Как мало нужно. Он ждал, когда к нему вернется его боевое состояние. Расчетливой возбужденности, осмотрительного бесстрашия, нетерпеливой уравновешенности. Ему совершенно необходимо быть в самой лучшей форме. Он уже в лучшей форме. Но совсем без беспокойства в этот раз не обойтись. Нужно только держать его в строгости, чтобы не мешало.

Его команда, напротив, пребывала в хорошем настроении. Тащатся только еле-еле, включая Павла. Хорошо, что улыбается. Рад, что приходится ждать Сашу и Андрея. Братья представляли собой довольно смешную картину. Они шли метрах в сорока ниже Дмитрия и Павла. Две нескладные фигуры, вызывающие одинаковые мысли в головах восходителей.

Но с этим ничего нельзя было поделать. Друзья вытаптывали аккуратные следы, стараясь облегчить работу ребят. Павлу, впрочем, было не до мыслей. Он тяжело дышал и был действительно рад, что не оказался самым слабым. Но чувствовал себя совершенно счастливым. Еще немного, еще несколько дней акклиматизации, проветрятся легкие, проветрится голова, он будет как новый. Он чувствовал, как его тело пробуждается в благотворном окружении. Оно ничего не забыло, ничего не утратило. Скоро его поступь будет такой же уверенной и легкой, как у шагающего впереди друга.

На остановках они разглядывали гору, маршрут. Павел уже изрядно все подзабыл.

– Это Черная Дыра?

– Черную Дыру снизу не видно.

– Правильно. А где пещера?

– Видишь тот скальный треугольник, в который упирается гребешок? За ним Черная Дыра и пещера.

– Далеко от маршрута?

– Нет, метров триста траверса по снежному полю и еще метров сто по полке. Довольно просто.

– Почему веревок не видно? Засыпало?

– Конечно.

– А где штурмовая палатка?

– Вон там, если не врут. Обещали два полных кислородных баллона в ней.

– Могли соврать?

– Нет, конечно. Но ребята очень лихие, у них все всегда хорошо, информация не совсем надежная. Но другой у нас нет. Пробьемся. Вот только день жалко. Будут ли еще у нас такие?

– Будут.

– Обещаешь?

С утра они учили ребят ходить по снегу, пользоваться палочками, отмерять шаги и силы. Через несколько часов все устали от этого и побрели кто как может. Они вышли на акклиматизационный выход рановато, на третий день после приезда. Чтобы посмотреть на Сашу. Для этого по традиции была выбрана «дежурная» горушка, с которой открывался неплохой вид на большую гору. Довольно быстро стало ясно, что на вершину горушки им не подняться. В одиннадцать часов было решено повернуть назад. Саша не жаловался на голову и не проявлял признаков «горнячки». А самое главное – выказывал упрямое желание дойти до верха. Большего они желать не могли. На следующий день Дмитрию и Павлу предстоял многодневный выход на маршрут. Проверить веревки, палатки. И людей.

* * *

Дмитрий с удовлетворением смотрел на начавшее принимать приличный вид лицо друга. На пеструю щетину, обгорелый нос, обветренные щеки. А главное, на заблестевшие глаза. Павел выглядел радостным и гордым. Заслуженно. За три дня они поднялись почти на середину маршрута. Павлу удалось удивить своего друга, чем он был очень горд. Дмитрий действительно был доволен. Молодец, старый хрен. Затащился. Он и не думал говорить о том, что в одиночку поднялся бы сюда в два раза быстрее. Забыл, как ходят по-настоящему, и хорошо. Меньше переживаний. Такой скорости будет достаточно, лишь бы хватило сил.

Веревки на маршруте были в приличном состоянии. А также две палатки в промежуточных лагерях. Друзья остановились на ночь в самой верхней. Завтра вниз.

– Дурак я, что так рано завязал.

Дмитрий улыбнулся. В палатке было тепло и влажно от нагревающей котелок с водой горелки. Дмитрий приоткрыл вход, чтобы впустить холодный воздух. Начиналась тихая ясная ночь, большая роскошь на этой горе.

– Как ты себя чувствуешь?

– Отлично.

Приятно ответить, приятно услышать.

– На стене будет тяжелее.

– Залезу. Веревки есть.

– Тебе придется нести весь груз.

– Думаешь, пацан поднимется сюда сам?

– Не знаю. На стене наверняка придется тащить.

– Сделаем еще один выход, поднимемся на верх стены? Может, Сашу сводить сюда? Посмотрим, как он переносит высоту.

– Обязательно. Только не сюда, слишком долго будет. К первой палатке хватит. Он почти поднялся на дежурную. Это хороший знак. Так и сделаем. Пойдем все. Андрей и Саша переночуют в первом лагере. Мы с тобой принесем груз сюда, ты спустишься вниз и спустишь ребят, а я схожу на верх стены, проверю веревки и занесу груз.

– Мне тоже охота наверх.

– Успеешь. Побереги силы. Мало не покажется, забыл уже. И ребят одних оставлять опасно. Я проверю веревки. Только бы погода не подкачала.

Дмитрий тоже чувствовал себя хорошо. Он не мог рассчитывать на полную свободу. Повязан крепче некуда. Легче не будет. Однако дела обстояли неплохо. Сын и друг держатся хорошо. Только бы продержалась погода. Пещера казалась непривычно далеко. В этот раз он привез с собой большой груз, из самых ценных. Такой груз на гору не берут. Он знал это слишком хорошо. Там, в городе, ведет неспешные хлопоты по дому мама. Он вспоминает о ней слишком часто. Он привез с собой слишком много. Она, наверно, стоит на кухне над кастрюлькой своей каши и медленно ее перемешивает. Каша ее молодости, к которой ей не удалось приучить сына, как она ни старалась. Дмитрий будто чувствовал привычно-неприятный запах. А вкус!

Ей ничего не сказали. На Тамару легла ответственность держать в неведении старый ум. Справится, теперь это уже не такая трудная задача.

Думает о своем сыне, просит у бога. Обманули – как иначе? Пришлось переложить все на себя. Всегда несли вместе. Она всегда помогала. Неосведомленным участием, освящением. Через нее он заручался поддержкой поколений, правом распоряжаться своей жизнью. Она всегда просила за него. В этот раз все на нем.

В моей голове слишком много мусора. Завтра предстоит заурядный день. Спуск, горячий ужин в лагере. Не забывать только, что заурядных дней здесь не бывает. В горах тихо, светит луна, нужно хорошо выспаться. Тоже мне, ас. Посмотри на этого седого козла. Сияет, как медный таз.

– Давай остатки пополам.

Павел протянул свою кружку.

– Во сколько встанем?

– Как проснемся.

Они вышли из палатки перед сном. На маленькой площадке едва хватало места для двоих. Подпирая друг друга плечами, они высвобождали из себя теплые струи, исчезающие в темноте начинающейся прямо у носков их ботинок бездны.

– Не мешало бы привязаться.

– В прошлом году кто-то свалился с ночевки. Не здесь, кажется, выше. На стене совсем мало места. Не нашли. Где-нибудь в трещине застрял. Большой шум был. Какой-то важный клиент.

– Представляешь, найдут его когда-нибудь с расстегнутой ширинкой или со спущенными штанами.

– Не ссы. Поймаю.

– Ну да, вместе загремим.

– Этот кулуар выходит на снежное поле. Не улетишь далеко. Найдем и наденем штаны.

Широкая луна бросала дымчатые, неясные тени на светящийся снег. Гребень правого плеча вершины закрыл половину звездного неба. Доносился гул катящихся вниз камней.

– Это где?

– Правый от стены кулуар. Все время бьет.

– Не верится, что я опять здесь. Сколько времени потеряно.

– Лучше поздно…

– Неужели вылечим?

Дмитрий не ответил.

– Не переживай. Мы сделали правильно. Даже с Сашей, обо мне и говорить нечего. У меня хорошие предчувствия. Что бы ни случилось, я очень рад, что ты вытащил меня сюда. За меня не переживай, а пацана мы затащим.

– Ты сам себя вытащил. Пошли в палатку. Пора спать.

Через пятнадцать минут копошения Павел устроился на своем ложе.

– Хорошо.

Дмитрий лежал тихо рядом. Он согласился после небольшой паузы:

– Хорошо.

– Все просто и ясно. Отработал день, устал – отдыхай. Знаешь, что делать завтра. А послезавтра… Кто его знает, что будет послезавтра.

– Не нужна религия?

– Какая религия?

– Каждому своя.

– А… Не забыл. Религия всем нужна.

– Мне не нужна. Никогда не чувствовал такой необходимости.

– Нужна. Дурацкое слово только. Косноязычие мое. Не умею изъясняться ясно. Не религия, конечно, нужна. Не обязательно религия. Но всем нам нужно ответить на вопрос, как жить свои жизни. Как любить, как воспитывать детей, к чему стремиться. Как стареть. Очень важно – как стареть. Скажи, что ты не задумываешься об этом.

– Иногда. Ну и что ты надумал?

– То же, что и ты. Хрен его знает.

– И я о том же. Зачем ломать себе голову?

– Не знаю. Правильных ответов я не нашел. Их, наверно, вообще нет. Но мы отвечаем на них так или иначе каждый день. Живем, поступаем, выбираем. Хорошо ли делать это вслепую? Я не могу. Одним из нас бог дал хорошие инстинкты. Не мне. Мне нужно понимать – для чего, почему.

– Бесполезное занятие. Не забивай себе голову, Паша.

– Не забивать голову, конечно, в тысячу раз лучше. Не могу. Я философ по принуждению. Я исчерпал свой природный запас счастья. Мне нужен другой источник. Внутри себя, но от разума.

– Ну вот. Сможешь. Через пару дней сможешь. Забудешь не только об этом. Мать родную забудешь.

– Надеюсь. Поэтому мы здесь. Может, это наша религия. Нам с тобой повезло. Но не всем так везет.

– Опять за свое. Какое тебе дело до остальных? Спать давай. Завтра рабочий день. Горы не любят много разговоров.

– Ты знаешь, что нас выручает? Что ходить в горы считается достойным занятием. Сумасшедшим, но вызывающим уважение. Но это только из-за гор. Потому что они вызывают почтение и восхищение. Мы совсем ни при чем. Мы рыбы-прилипалы. Пристали к заднице, большой, белой и холодной.

Дмитрий рассмеялся. Его радовал веселый и расслабленный тон друга. Как нам жить свои жизни? Завтра спуск, через несколько дней опять подъем. У него есть задача, очень трудная задача. Ничего важней ее нет. Он раскрыл рот и хотел сказать что-то умное, когда услышал мерное сопение Павла. Молодец.

Через несколько минут в палатке засопело двое. День был тяжелый.

* * *

Начинающийся день не торопил. Он, наверно, совсем забыл про нее. Ничего не нужно делать срочного сегодня. Так же, как вчера. Можно пролежать в постели до самого вечера. А к свекрови сходить завтра или послезавтра. Какой сегодня день? Четверг.

Занавески светились от яркого света за окном. Она хотела встать и впустить свет в спальню. Мешал прохладный воздух. Тамара прятала под одеялом все, кроме головы. В гостиной громко стучали настенные часы. Она все не могла собраться, чтобы повернуть голову и посмотреть на часы на ночной тумбочке. Около девяти, наверно, может, больше.

Ей приснился сон. Сны. В них был мужчина, мужчины, неясные, но настойчивые тени. Она узнавала и не узнавала в них своего мужа. Не узнавала вызывающие усиленное сердцебиение глаза и жесты. Она пыталась вытащить из памяти все детали, прислушивалась с открытыми глазами к быстро бьющемуся сердцу в наполненном томлением теле и желала, чтобы Дмитрий был рядом. Она ощущала себя ненасытной покорительницей. Ее муж еще не знает ее такой. Несмотря на все ее старания. Нет, она не могла обвинить себя в чрезмерной старательности. Она часто корила себя за отсутствие старательности, оглядываясь то на мужа, то на себя. В чем причина, чья вина? Она не знала. Ничья. Вот если бы он был сейчас рядом, она нащупала бы его рукой и обрушила на него всю силу своего желания. Жаркого, не сомневающегося в себе желания, перед которым не устоять ни одному мужчине в этом мире. Такого, которое поставит ее выше их. Она раздумывала, что ей делать с этим желанием. Отпустить нерастраченным? Жаль, такое нечасто посещает ее.

Тамара улыбалась в белый потолок. Вот оно, берите, пока есть. Аууу. Совсем некому предложить. Прошло пятнадцать лет. Целых пятнадцать. Она вспоминала мальчиков и мужчин своей жизни. Всего-то. Тогда ей казалось, что их много, что все вокруг до единого ее. Только позови. Где они сейчас? Она захотела увидеть свое тело. Бедра, ноги, грудь, глаза. Но подняться и снять с себя ночную рубашку перед зеркалом было невозможно. Она закрыла глаза и попыталась взглянуть на себя без одежды. Бесполезно, она знала, что у нее ничего не получится.

Почему сегодня? Пятый день без Димы? Он пропадает месяцами. Саши нет дома? Он только вот был у родителей половину лета. Откуда это? Свобода, одиночество?

Они звонят каждый день. Голос Саши необычный. Ему не нужна мама. Он среди мужчин. Они ругаются вслух и писают вместе на холодные камни. Утром они просыпаются с твердыми пенисам и думают о женщинах. Что у моего сына на уме? О чем он мечтает?

Почему она не боится за них? Она должна бояться. Они ушли от нее очень далеко. Там у нее нет над ними никакой власти. Она ничем не может им помочь. Она не знает тех правил. Ее сын под опекой и защитой ее мужа. Ему можно доверять. Им можно. Нет более надежных рук для ее сына. Все будет в порядке.

Они ушли в другой мир. Без сожалений, без сомнений, гордые своей особенностью. Не задумываясь оставили ее одну. Освободили. Она чувствовала свободу. Наполненная желанием, которому предстояло раствориться без следа в холодном воздухе осеннего утра. Жаль, что нет Димы. Что никого нет рядом. Она пыталась представить себя с другим мужчиной. С каким мужчиной? С Павлом? Спокойные, проницательные глаза. В комнату пробрался первый луч солнца. Ого, сколько уже времени?

Что мне делать с моей свободой? Скоро у меня ее будет много. Родила ему сына. Только для этого я ему нужна. Моя молодость. У него своя, неисчерпаемая. Оставил меня позади, всех оставил позади. Только Сашу. Неужели есть пещера? Господи, сделай так, чтобы она была, чтобы вылечила моего мальчика. Пусть он будет его теперь. Меня не взял. Где искать нелюбимой женщине счастья? Неужели правда нелюбимой? Не знаю. Не знаю, что такое быть нелюбимой. Может, я любимая. Может, я просто не знаю. Спросить у Марии? А что, если она тоже не знает? Будет очень грустно. Что будет теперь с ней? Павел захотел стать молодым. Господи, пусть они все вернутся живые и здоровые. Пора вставать.

Кроме Марии никто не знал о настоящих причинах отъезда ее мужчин. Для всех остальных Дмитрий повез Сашу в экспедицию, такую необычную и редкую, что они решили позволить сыну пропустить школу. Она оказалась в неожиданном отпуске. На зависть подружкам. Она решила ничего не говорить своим родителям. Нужно было только обманывать свекровь. Она была у нее два дня назад, чтобы сообщить об отъезде Дмитрия, Саши и Андрея.

– Куда они все уехали?

– Дима захотел сводить их на очень красивую гору.

– А школа как же?

– Это будет всего неделька, может, чуть больше. Дима сказал, что такая возможность представляется нечасто. Саша очень просил.

– Не нравится мне, что он мальчика взял. Самому пора остепениться, а он сыновей втягивает. Почему ты ему это разрешаешь?

Тамара привыкла к таким словам. Она хорошо знала, что свекровь не одобряет занятие Дмитрия и против участия в нем внуков. Но также знала, что она не только никогда не пыталась остановить сына, но даже по-своему благословляет его, гордится его успехами. Пятнадцать лет назад, когда они впервые встретились, свекровь, еще крепкая, в полном рассудке женщина, поразила Тамару безоговорочной верой в то, что с ее сыном ничего не может случиться, пока она жива, думает о нем и просит за него. Умудренная женщина мирилась с горами, инстинктивно чувствуя, что они приносят ее сыну счастье и полноту жизни, хоть и совершенно ей непонятные. Но она для этого его родила, для того, чтобы он был счастливым. Они так непохожи друг на друга и так неразрушимо связаны, мать и сын. Тамара никогда не уважала эту связь, но быстро научилась с ней мириться, беря пример со своей свекрови. Она многому бы могла у нее научиться, если бы свекровь позволяла.

В общем, они жили довольно дружно. Пока были силы, свекровь охотно помогала, а Тамара принимала помощь с благодарностью, понимая, что ее заслуги в этом нет. В последние годы у нее появилось дочернее чувство к угасающей женщине, усиливаемое признаками детской беспомощности.

– Пускай побудут вместе. Мальчику хорошо быть с отцом. Диме по-другому не выбрать времени.

– Дай бог.

Тамара незаметно осмотрела квартиру. Старушка поддерживала ее в хорошем состоянии.

– Я зайду к вам в субботу.

– Не надо. Чего зря ходить? Придешь вместе с мужчинами. Когда они приедут?

– Через недельку, может, больше, – Тамара боялась выдать себя голосом. Тревога овладевала ей в теплой полутемной квартире с сильным запахом увядающей жизни. Верит, никогда не сомневается. Тамара чувствовала, как ее собственная вера ослабевает в присутствии нерушимой, первобытной, неразумной. Они сейчас там, среди пугающих, суровых и мрачных гор. В первый раз за пятнадцать лет она ощущала реальность гор. Фотографии, рассказы Дмитрия и его друзей сложились в живую картину, неприветливую, чужеродную. Ей никогда не хотелось в горы. Это было одно из условий их супружества. Невысказанное, но очевидное. Одна из причин того, что Дмитрий обратил на нее внимание. У нее никогда не возникало такое желание. Только сейчас, когда горы заманили к себе ее сына, они приобрели для нее реальность. О, она знала, что она на неправильном пути. Сесть рядом со старушкой, смотреть в окно и унестись далеко-далеко.

Она обняла и поцеловала свекровь в щеку на прощание. Они делали это очень редко, но за неловкостью движений обе почувствовали теплоту. Одна – с детской улыбкой на лице, другая – с материнской нежностью в сердце. Тамара вышла на улицу. Солнце скрывалось где-то за домами. Прогретый осенний воздух затих в ожидании. В глубоких тенях он накапливал холод наступающей зимы. Вот бы такую погоду до самой весны. Тамара собралась навестить вечером Марию.

С приятным ощущением на щеке, старая женщина осторожно села на свой стул у окна. Она уже забыла, что вызвало его, но это ее не беспокоило, она предавалась ощущению с радостной непосредственностью. Глаза устремились вдаль, мимо удаляющейся фигуры Тамары. Опять в горах. Она вдруг вспомнила, что мальчики с ним, и стала бороться с нарастающим беспокойством. Это было беспокойство, с которым она не могла ничего сделать. Она гнала его прочь от себя. Она стала думать о том, есть ли у нее все для пирожков. Нужно будет сделать много для троих. Они все любят ее пирожки, но их нужно есть свежими, прямо из духовки. Она была уверена, что не забудет купить мясо. Это будет самым важным делом следующей недели. Как раз к их приезду.

Муж любил ее пирожки. Она помнила это хорошо, но забыла, как он выглядел. Молодым. Ее научила печь бабушка, всегда в сером от пятен переднике и с тонкими быстрыми руками. Первые для мужа пирожки она делала под ее надзором. Она помнила, как ей хотелось погладить его кудри.

Пора ему уже остепениться, а не сыновей тянуть за собой. Почему она это разрешает? Сидеть дома, с женой. Как Павел. Но у него больше сил, он очень настойчивый и самолюбивый. Ее грудь помнила его жадные неутомимые губы. Они приводили ее в невыразимое, невыносимое состояние, в котором она не признавалась никому. Она не позволяла никому смотреть, когда кормила.

Он очень самолюбивый. Она никогда не обладала властью над его желаниями и устремлениями. Никогда не желала. Он для нее такая же непонятная, закрытая душа, как все остальные вокруг. Она не стремилась проникнуть внутрь его души, но вся ее энергия, все силы всегда были на его стороне. Его горы всегда представлялись ей труднодоступными прекрасными местами, где вознаграждаются настойчивость, упорство и благоразумие. Это представление подкреплялось бесчисленными привезенными оттуда фотографиями похудевших мужчин с простыми, веселыми, заросшими щетиной, обветренными лицами. Когда она узнавала о гибели одного из них, она думала о том, что ему не хватило настойчивости, упорства и благоразумия. Которые в избытке у ее сына.

Ее несколько раз даже останавливали на улице незнакомые люди, поздравляли с достижениями сына. В такие моменты она не испытывала большой гордости, только обновленное ощущение полноты и значимости жизни.

Мальчиком он был молчаливый и застенчивый. Как Саша. Андрей совсем не в него. Муж огорчался по этому поводу. Он любил часто огорчаться. Это он настоял на том, чтобы Дима пошел в горный поход в школе. Дима сопротивлялся. С этого все и началось. Оттуда он привез свой первый снимок со своей первой вершины. Он был очень горд, что из двадцати ребят наверх поднялись только трое. Муж тоже гордился.

Она видела вокруг себя много мужчин за долгую жизнь. Ни один из них не казался ей таким же счастливым и довольным жизнью, как ее сын. Она уважала горы за это. Все они не могут туда ходить, пусть хоть ее Диме такое везение. Павел уже давно не ходит. Поседел, постарел. Его глаза не блестят так, как когда он появился в их доме первый раз. Молодой, самоуверенный. Заставлял ее критически оглядывать себя в зеркале. Что он думал, когда смотрел на ее лицо, ее грудь? Они все замечают, эти мальчики.

Не нужно было забирать мальчика из школы. Еще успеет, нужна ли ему дорога отца? Она тревожилась за Сашу больше всего на свете. Он будет совсем один, без ее поддержки. Ее силы уже не те. Старость не радость.

Она не заметила, как на улице стало темно. Зажглись фонари, мелькали тени возвращающихся с работы людей. Шесть часов. Он встала согреть воды для чая.

На часах было около девяти, когда она легла в постель. Вокруг было совершенно тихо, редкие, негромкие звуки, проникающие сквозь плотную занавеску окна спальни, не достигали ее сознания. Она закрыла глаза, и, до тех пор пока не заснула несколько минут спустя, она просила. У того, кто распоряжается всем в мире. У справедливого и мудрого, хотя порой слепого и капризного. Просила за своего сына, за своих внуков, невестку и всех хороших людей.

Ей снилось, что она бежит по вытоптанной в траве дорожке – быстрей, быстрей домой, где ее ждут мама и папа.

* * *

Саша огорчился, когда отец и дядя Павел ушли наверх. Они унесли с собой нечто волнующее и притягивающее. Лагерь поскучнел, и не только потому, что в нем осталось только два человека. Саше редко было скучно с братом, но с уходом старших он почувствовал, как горы вдруг отдалились. Его притягивало к ним. Каждый день он упрашивал Андрея отправиться куда-нибудь наверх. Брат не соглашался, ссылаясь на то, что им не разрешено ходить далеко вдвоем и что нужно поддерживать связь. Андрей относился к связи очень серьезно. Саше тоже нравилось слушать непривычно звучащие голоса отца и дяди Павла. Но сидеть для этого в лагере целый день!

Братья все же взошли, с благословления отца и к восторгу Саши, на верх дежурной горушки, а после этого исследовали два самых доступных ущелья. Подъем на горушку дался обоим нелегко, но Саша изо всех сил делал вид, что ему это нипочем, и не позволил Андрею повернуть назад, не дойдя до верха. Он был убежден, что они взошли быстро и легко. А как же иначе? Им предстояло подняться на самую большую гору. Эта горушка для них нипочем.

Наверху он осмотрелся по сторонам и обратил взгляд на самую большую достопримечательность в округе. Отсюда гора выглядела совсем незнакомой. Открылись огромные, посыпанные льдом скальные просторы, от самого низа до вершины. Он видел себя на макушке, там, на черной точке, выше которой уже ничего нет. Он забыл объяснения отца, что снизу вершина не видна. Ему казалось, что они уже на половине высоты. Отсюда еще совсем немного, еще пять часов, которые, как сказал Андрей, они затратили на подъем. Он удивлялся, что отец с дядей Павлом провели там уже три дня.

Еще больше он удивился, когда на следующий день взрослые вернулись очень усталые. Особенно дядя Павел. Саша непрерывно спрашивал, что они там делали. Ему охотно объясняли и показывали участки, места ночевок и другие примечательные места. На лицах взрослых присутствовала при этом непонятная мальчику улыбка. Он удивлялся тому, что так много есть всего на этой горе. Раз за разом он проходил по ней взглядом и не понимал, где это все могло разместиться.

Вечером, когда приходило время звонить домой, он с удивлением слышал голос мамы и вспоминал о доме, о школе. Он внимательно слушал ее вопросы и старался изо всех сил отвечать так, чтобы маме понравилось. Он уже имел хорошее представление о том, что нужно говорить, чтобы ни в коем случае не поставить под угрозу свое пребывание здесь. В голосе мамы помимо озабоченности он чувствовал незнакомую ему беспомощность. Он вне ее власти, она не может забрать его отсюда. Но он все равно терпеливо отвечал на все вопросы о голове, мокрых ногах и горле.

Он не представлял себе, что может вернуться домой без того, чтобы взойти на вершину, и думал о том, как будет показывать свою фотографию в школе. Он будет на ней во всей одежде, шлеме, очках. Как отец на фотографиях.

Он радовался, что никто в лагере не говорил о возможности неудачи. Он знал, что это возможно, что это случалось с отцом не раз. Отец любил повторять, что самое главное в горах – это знать, когда нужно повернуть назад.

Когда отец с дядей Павлом вернулись и сообщили, что через два дня они пойдут наверх все вместе для знакомства с горой, Саша обрадовался и испугался. Отец заметил и спросил, нахмурившись:

– Ты что, боишься?

– Нет, не боюсь, – Саша отрицательно закачал головой.

– Отстань от пацана. Ничего он не боится. Помнишь, как лез с нами.

– Мы с Андреем зашли на дежурную. Я не боюсь, я пойду с вами.

Отец удивлял его своими озабоченными взглядами и вопросами о голове. Это напоминало ему о маме, но Саша, как и все остальные, слушался отца безоговорочно. Он терпеливо примерил еще раз восходительскую одежду и снаряжение под тщательным присмотром отца. Больше всего ему не понравилось, когда отец посадил его себе на спину и стал ходить вокруг лагеря. Саша держался руками за металл станка и хотел скорее на землю.

Вечером перед выходом они сидели все вместе в большой палатке и слушали, как дядя Павел поет под гитару. Эти песни всегда вызывали у Саши смесь неспокойных чувств. Он не любил слушать их дома, но в теплом воздухе палатки, окруженной горами, среди больших камней морены, они нашли путь к его сердцу. Ему велели идти спать. Завтра предстоял ранний подъем.

* * *

Впереди ничего не было видно из-за спины отца, которая часто закрывала собой почти всю гору. Саша перестал расстраиваться по этому поводу. Не успевал. Вся компания неспешно передвигалась по леднику, Саша за отцом, следом Андрей, последним шел дядя Павел. Только Саше не казалось, что они двигаются очень медленно. Он старался изо всех сил поспевать за отцом и уже не обращал внимания на огромные трещины, среди которых они пробивали путь. Первая серьезная трещина испугала его. Но она не была самой большой. Андрей столкнул в нее ногой небольшой камень, который упал с пугающим гулом в черную дыру. Саша вглядывался в то место, где ледовые стены исчезали в темноте, и чувствовал всем телом, как там холодно и сыро.