Текст книги "Консул"

Лобанов среагировал мгновенно. Выдернув пробку, он набрал полный рот горючей смеси и метнулся к костру, выхватывая из огня горящую ветку. Бросившись наперерез храмовникам, он вскинул пылающую ветвь и выдул огонь. Получилось здорово – бурлящий факел полыхнул, до смерти напугав коней. Дико заржав, они вздыбились, но разгон был велик, и оба животных шлепнулись, раскидывая кучи песка. Стражи храма успели спрыгнуть, и тут же вскочили, выхватывая короткие и узкие мечи.

Девушка бросилась к Сергию, тот схватил ее за руку и мотнул, отправляя за спину. Плотно заткнув пробкой кожаный сосуд, он и сам бросился назад – за мечом, но тут на помощь пришли друзья. Искандер с Гефестаем преградили храмовникам путь и приняли навязанный бой.

Подхватив верный акинак, Лобанов кинулся обратно. Следом скакал Эдик, воинственно размахивая гладиусом, но поддержка не понадобилась – оба слуги Астарты хрипели, содрогаясь последний раз в жизни. Хмурый Искандер очищал окровавленный меч, тыкая им в песок. Ожесточенный кушан стоял рядом, высматривая врага, будто мало ему было того, кого уже поверг.

– Ничего себе, заявочки! – выговорил Чанба, опуская меч.

Ханьцы стояли в ряд, бледные и потрясенные, все при оружии.

– Не поспели мы за вами, – вымученно улыбнулся Лю Ху.

Сергий повернулся к девушке, смуглой и черноглазой, одетой в подобие короткого обтягивающего платья, полностью оголявшего грудь – две загорелые чаши, сомкнутые краями. По ложбинке между грудями стекала струйка пота, прочерчивая дорожку в налете пыли.

– Кто ты, – резко спросил Лобанов, – и что все это значит?

– Я – Низа! – Девушка надавила ладонями на груди. – Меня сделали храмовой проституткой помимо моей воли. Дважды я пыталась бежать, третий раз был удачен – ты спас меня…

Ее латынь была ужасна, но понятна, а внешний вид – затасканное платье, заношенные сандалии, – вроде бы подтверждал слова, сказанные беглой жрицей. Да и взгляд, обращенный к Лобанову, был так доверчив, так молил: не брось меня, не отринь!

– Ладно, – нахмурился Сергий, – что ж с тобой делать… И куда ты так гнала? Не в Евфрате же утопнуть!

– О, конечно же, нет! У меня бабушка живет в Эвропе, вот туда я и бежала. Но меня догнали…

Подумав, Лобанов сказал:

– Бросаем всё и уходим. Не хватало нам еще сразиться со всею стражей Астарты!

– А жаркое? – огорчился Искандер.

– А-а, так это была не каша? Ладно, едим по-быстрому! Четверо седлают коней, четверо подкрепляются! Низа, бери себе вон того красавца, – Сергий указал на чалого, спокойно хрупающего травку рядом с трупом стражника.

И пошла суета… Одни ели, обжигаясь и свирепо дуя на кашу-жаркое, другие спешно седлали коней, привязывали к седлам скатки одеял, крепили сумы.

Кое-как перекусив, умноженный отряд отправился на рысях к югу, следуя Царской дорогой.

Ближе к вечеру, так и не дождавшись преследования – или вовремя оторвавшись – «великолепная семерка» плюс жрица-беглянка свернула под защиту скал на самом берегу реки. Отсюда до Царской дороги было шагов пятьсот голого пространства, не отмеченного даже кустиком – незамеченным не подкрадешься, а с севера скальную гряду прикрывала чахлая рощица, заваленная сухими ветками. Опять-таки, бесшумно не подобраться, треск, шорох и хруст гарантируются.

Запалив костерок, вся компания устроилась на отдых. Коней привязали к колышкам, вбитым в землю, – пастись.

– Да будет благословенна весна, – произнес даос, наблюдая за тем, как его конь щиплет молодую траву. – Мы здесь проезжали летом – стояла жара, в воздухе витала пыль и осаживалась на сухие колючие злаки…

– Весна! – с чувством выразился Эдик.

– Природа следует своим путем, – сказал Го Шу, – Земля и Небо меняют циклы и сезоны, год за годом обновляя покровы живого. Звери линяют, трава сохнет… И всё начинается сначала.

Сергий лежал на теплом песке, подложив под голову седло, и лениво наблюдал за Низой, что стояла по пояс в воде и яростно отмывалась, натирая голое тело песком и глиной.

Окунувшись очередной раз, она направилась к берегу, покачивая бедрами. Свет костра был достаточно ярок, чтобы выкрасить в цвет огня выходящую служанку Астарты. Низа подняла руки, завела их за голову, отжимая мокрые волосы, и Лобанов помимо воли обратил внимание на то, что есть они лишь на голове, – и под мышками, и на лобке отсвечивала гладкая кожа. И как тяжело покачиваются груди – вниз и в стороны, вниз и в стороны… Низа приблизилась вплотную и встала над ним, широко раздвинув ноги, опустила колени на траву по бокам Сергия, сжимая его тело бедрами, приседая и возбуждающе касаясь ягодицами. Сухая трава, подброшенная в костер, прогорела. Придвинулась тьма.

Лобанов услышал взволнованное дыхание девушки. Низа положила руки ему на грудь, провела ими…

Сергий облизал вдруг пересохшие губы. Желание разрасталось в нем, требуя немедленно принять участие в действе, но торможение сумело пересилить похотливое влечение. Лобанов взял руки Низы в свои и развел их.

– Не нужно, – мягко сказал он и решил перевести свой отказ в шутку: – Вот доберемся до Эвропа, отблагодаришь меня вкусным обедом…

Низа хихикнула, отстраняясь и шаря по брошенному платью.

– А кто тебе сказал, кентурион, – проговорила она с хрипотцой, – что мне нужна твоя любовь? Я за другим пришла… – протянула девушка. Резко вскинув руки, вытягиваясь так, что груди подпрыгнули, жрица выдохнула: – За смертью твоей!

В отблеске костра сверкнуло тонкое острие – трехгранная игла из твердой черной бронзы дрогнула на взмахе. Лобанов мгновенно скрестил руки для перехвата и залома, но тут с тихим шелестом прилетела стрела и с противным чмокающим звуком вошла Низе под левую грудь. Жрица сильно вздрогнула, качнулась и свалилась без звука на мягкий песок. Сергий подхватил оброненную иглу и перекатился в сторону, едва не сбив с ног подбегавших друзей.

– Чего это она? – крикнул Эдик.

– Цел? – рявкнул Искандер.

Лобанов молча протянул ему иглу.

– Дай-ка, – буркнул Гефестай.

Сопя, он разглядел орудие убийства в неверном свете костра.

– Никакая она не беглянка, – пробурчал сын Ярная. – Такими иглами вооружают только старших жриц, отданных в храм девочками и прошедшими все уровни посвящения. Это «игла последнего желания», ею убивают приговоренных к смерти. Ты бы умер быстро и без боли…

– А фиг вам, – сказал Сергий. – Скажите лучше, кто стрелял?

Друзья неуверенно переглянулись.

– А это разве не ты? – удивился Чанба, глядя на Гефестая.

– Не я, – серьезно качнул головою кушан.

– Это не вы стреляли? – спросил Лобанов, обернувшись к ханьцам.

Го Шу покачал головой и сказал:

– Стрела прилетела со стороны скал.

Резко подхватив горящую головню, Искандер бросился к скалам, бросив по дороге:

– Гефестай, прикрой меня!

Сын Ярная проворно вооружился луком, прихватил колчан и полез на круглый бок скалы. Тиндарид скрылся за грядой, только искры, взлетающие над зубчатой кромкой скал, указывали на его присутствие.

Растерянный Эдик перевел взгляд на Низу.

– Она такая сексуальная… – пробормотал он, и поправился.

– На то и расчет, – мрачно сказал Сергий.

Вскоре вернулся Искандер и швырнул в костер догоревшую головню.

– Ну, что? – встрепенулся Чанба.

– Никаких следов, – покачал головой Тиндарид. – Песок белым отсвечивает, каждая ямка выделяется, каждый бугорок…

– Не призрак же стрелял!

– Не призрак, это точно…

– Если ты подозреваешь храмовников, – проворчал Гефестай, – то брось эти мысли. Это тупые служаки, они никогда не поднимут руку на посвященную жрицу, для них это равнозначно тому, чтобы ударить богиню!

– Но они же бросали копье в Низу. Сам видел!

– Я видел, что копье метко попало в коня.

– Странно всё это… – протянул Искандер.

Присев на корточки, он переломил древко стрелы и потащил ее из мертвого тела.

– Парфянская, – определил он. – Видите, наконечник с крючками, назад загнутыми? Такую стрелу удалишь только вместе с внутренностями… Никаких шансов!

– У сарматов такие же, – заметил Лю Ху. – А она ничего не говорила?

– Низа? – уточнил Сергий. – Уведомила меня, что пришла за моей смертью. Потом ее подстрелили, она упала и что-то прохрипела… «Хород» или «ород», что-то вроде этого.

– Ород? – задумался Тиндарид. – Это парфянское имя…

– А, может, она имела в виду убийцу? – парировал Эдик. – Могла же она его видеть?

– Могла…

– Выходит, нас тут ждали, – сделал вывод Го Шу. – Ждали и хорошо подготовились…

– Целый спектакль поставили! – хмыкнул Чанба.

– Ладно, – сказал Лобанов, прекращая прения. – Всем спать! Почти всем. Го Шу и Эдик будут в дозоре, Гефестай сторожит лошадей. В полночь – пересменка. Драгоценный Го Шу не против?

– Что вы, что вы! – замахал руками даос.

– У путников, вместе одолевающих дорогу, всё должно быть общее, – проскрипел Лю Ху. – И еда, и тягости, и беда, и радости.

– В таком случае, делим сон и дозор поровну. А сейчас все дружно поднялись и пошли хоронить Низу…

Глава 5,
в которой Сергий встречает «Али-Бабу с сорока разбойниками» и прячется в кувшине

Следующая неделя прошла спокойно – никто не гнался за лже-циркачами, ничего странного не приключалось. Все так же тек мутный Евфрат и пылила дорога. Хоть и назвали ее Царской, однако со времен персидского владычества минули века, а наследникам Ксеркса и Дария – парфянам – не было дела до ремонта дорог. Что им, сынам степей, какие-то уложенные в нитку каменные плиты? Да они просто не понимали, зачем привязывать свой маршрут именно к этим камням, когда земля столь широка – хоть вдоль по ней скачи, хоть поперек, хоть круги описывай.

И выщербленные плиты заносились песком, швы прорастали травой…

Долгий отдых семерка позволила себе на полдороге до Ктесифона, в Эвропе. Город-крепость крепко сидел на высоком берегу Евфрата, защищенный с трех сторон крутыми обрывами, а четвертую сторону, обращенную не к реке, а к пустыне, пересекала длинная прямая стена с башнями.

Здесь Сергий впервые столкнулся с феноменом взаимопроникновения разных культур и верований.

Улицы Эвропа пересекались на западный манер – под прямым углом, но на них толклись и потомки эллинов, и сирийцы с арабами, и иудеи, и парфяне. Причем степняки болтали на просторечном койне,[27]27
  Койне – всеобщий эллинский язык, ставший международным в эпоху Александра Македонского.


[Закрыть] а эллины изъяснялись на арамейском. Звучала и звонкая латынь, искаженная и огрубленная, порой еле слышимая в гомоне арабских караванщиков.

Тут была своя Агора, обрамленная колоннадой, но рядышком шумел восточный базар. Удивляли бородатые лица, весьма редкие на римских улицах – заносчивые римляне полагали поросль на подбородках признаком варвара. Правда, критика эта подутихла с приходом Адриана, отрастившего изрядную бородку – принцепс скрывал под нею безобразный шрам, заработанный на охоте.

Лобанов с раздражением почесал собственную бородищу – бритье было под запретом, голые лица привлекали бы внимание в Парфии, но до чего же вся эта волосня зудит!

В Эвропе Сергий впервые увидел парфян, так сказать, «в натуре». И мужчины, и женщины, принадлежавшие к этому воинственному народу, носили туники, покрытые обильной вышивкой, и шаровары. Всадники надевали гамаши из кожи или ткани, с завязками. Женские одеяния были куда длиннее мужских, доходя до лодыжек. Парфянки носили накидки и вуали, часто попадались головные уборы из диадемы и высокого тюрбана, поверх которого ниспадала прозрачная ткань, скрывающая лицо.

Красавицы пользовались красной помадой для губ, обводили глаза черными линиями и румянили щеки. Самое интересное, что к тем же уловкам прибегали и мужчины – эти суровые воины и пастухи искусно укладывали свои длинные волосы волнистыми прядями или завивали в ряды локонов, красили губы, подводили глаза. Городские жители унизывали пальцы перстнями, а деревенские носили серьги.

А как мутировали боги! Диффузия вер была так значительна, что в храмах появлялись изваяния гибридов. Например, Зевса-Бела-Арамазды, Аполлона-Митры-Гелиоса-Гермеса, Артагна-Геракла-Ареса или Анахиты-Иштар-Афродиты-Нанайи.[28]28
  Объединенные эллинско-сирийско-парфянско-арамейско-финикийские боги и богини.


[Закрыть]

– В принципе, – рассудил Искандер, – сближение вер есть процесс объективный и конструктивный, даже при всей своей кажущейся наивности. Однако это еще и размывание устоев. Эллинское начало растворяется в азиатчине… Никаких шансов!

– Как говорил мой дед Могамчери, – доверительно сообщил Эдик, – в слове «Евразия» первые три буквы следует писать с маленькой буквы, а последние четыре – с большой. Правда, Ваня?

И Ван почтительно сложил ладони, улыбнулся и сказал:

– Земли, которые драгоценный Эдик называет Азией, весьма обширны. Без конца и без края тянутся они до самого Восточного океана,[29]29
  Восточный океан – Тихий.


[Закрыть] а племена и народы, их населяющие, так разнятся, что подчас противостоят друг другу из-за разности понимания пути… Амитофу!

– Это происходит потому, – изрек Лю Ху, – что не водится среди варваров совершенномудрых правителей из благородных мужей.

– Блажен, кто верует, – равнодушно заметил Лобанов.

– А разве не из веры родится верность? – вкрадчиво сказал конфуцианец. – И разве сами вы, драгоценный Сергий, не являетесь образцом благородного мужа, обладающего пятью добродетелями? Взгляните! Все мы послушны вашей воле и ступаем за вами.

Роксолан усмехнулся, ничего не ответив.

– Ничтожный пролетарий склоняется к стопам благородного мужа, – молвил Эдик, дурачась, – и просит указать ему путь!

– Тебе как указать, – сощурился Лобанов, – коленкой?

– Как будет благоугодно солнцеподобному предводителю…

– Договоришься у меня, – проворчал принцип-кентурион. – Вперед!

На восьмой день пути отряд под предводительством Сергия Корнелия переправился через Евфрат и Нармалхан и вышел к славному граду Селевкии.

Город был велик, уж никак не меньше Антиохии, южнее к нему притулилась Вологезия, отстроенная парфянами, а на противоположном берегу Тигра, куда вел мост, раскинулся Ктесифон, столица Парфии. Сошлись Запад и Восток…

Даже глядя через реку, можно было заметить различия в градостроительстве эллинов и парфян – Селевкия была расчленена на строгие квадраты кварталов и составляла в плане четырехугольник, а вот Ктесифон был круглым, и улицы его вились, загибались, кривились, сбегались и разбегались замысловатыми зигзагами.

– Не теряем бдительности, – настроил спутников Сергий. – Искандер, ты вроде отсюда родом, ну так веди.

– А куда? – спросил Тиндарид, вдохновляясь и жадно присматриваясь к линии городских стен.

– На постоялый двор. Приличные места тут есть?

– А как же!

Покрутившись по окраине, Искандер вывел семерку к огромному двухэтажному зданию, занимающему целый квартал. В каждой из длинных глухих стен, побеленных известкой, с неглубокими нишами-айванами, имелся проход во внутренний двор – просторную площадь, заставленную бесчисленными коновязями и поилками, иной раз – под рваными тентами. Дремлющий араб приглядывал за надменными верблюдами.

По внутренним стенам постоялого двора шла галерея, опертая на столбы, ее верх затеняли полотняные навесы.

Купцы и путешественники, земледельцы, приехавшие в город продать излишки, старались не выходить на солнце, которое весьма ощутимо припекало. Постояльцы сидели в тени и вели степенные беседы – о видах на урожай риса, который в Риме звали «парфянским пшеном», о ценах на сыр, о погоде, которая хуже некуда.

Искандер быстро договорился с хозяином, заплатил вперед, и семерка повела лошадей в конюшню, к поилкам и кормушкам.

– Не будем терять время, – решил Сергий. – Мы на базар, подыщем сменных лошадей, а вы, драгоценные философы, оставайтесь здесь. Отдыхайте, а заодно приглядывайте за вещами и лошадьми…

Преторианцы покинули гостиницу и направили стопы к базару.

– Торговые ряды прямо на берегу, – оживленно говорил Искандер, – и там очень много самых разных лошадей – и арабских, и парфянских, всяких.

– Узнаёшь хоть родные места? – осведомился Гефестай.

– С трудом, – вздохнул Тиндарид. – Ты не забывай, Траян тут здорово покуролесил в войну…

Впрочем, развалины не бросались в глаза – воссоздать строение в безводных местах, не знающих дождя, не так уж сложно. И вдоль улиц выстроились дома в один-два этажа, окружая дворики. На крышах, всегда плоских, куда вели лестницы со двора, жильцы ночевали. Вторые этажи давали убежище от запахов первых этажей, где готовили еду и справляли нужду. Между невысокими жилищами часто зеленели садики или лежали незастроенные пустыри.

Искандер стремительно шагал, уверенно сворачивая в переулки, и Чанба сердито попенял:

– Куда ты так гонишь? Боишься, что базар унесут?

– Ходи шибче! – бросил Гефестай.

– Я боюсь, – серьезно ответил сын Тиндара, – что мы можем опоздать и не спасти консула… В принципе, он уже не консул, а консуляр,[30]30
  В консулы избирали летом – ровно на один год. Избранный вступал в должность, начиная с январских календ, а когда выходил срок и он слагал с себя полномочия, ему оставалось почетное звание консуляра – бывшего консула.


[Закрыть] но какая разница? Я боюсь, что малейшее наше промедление может стоить ему жизни.

– Тем более что он там не один, – добавил Гефестай.

– Всё понял, – поднял руки Чанба, – проникся, осознал.

За рядом длинных складов открылась большая пыльная площадь, примыкающая к берегу Тигра и доходящая краем до моста.

Крепко удерживая кошельки и оружие, преторианцы окунулись в огромную людскую толпу.

Со всех сторон на них обрушился гул голосов, громкие выкрики, звон металла, ослиный рев, конское ржание, поросячий визг, блеяние овец и мычание быков.

Острый запах дыма от горящего в очагах сухого кизяка смешивался с упоительным ароматом жареного мяса и саранчи на шампурах, благоухающего свежего меда, пшеничных лепешек и чеснока, с запахом спелых дынь и фиников.

Сладкий сок стекал по бородам едоков, масло капало с пальцев.

Преторианцы пошли дальше.

Корзины… Мехи… Горы сырых и необработанных кож… В мастерской кожевника – сбруя, пояса, сумки, сандалии, сапоги…

Ткацкая мастерская… Шерсть… Лен… Красильщики тканей… Портные, сидя на столах, кроят и шьют… Жрецы за умеренную плату приставляют к смертным фравашей, духов-покровителей, и читают нараспев «Вендидаду» – зороастрийский закон против демонов…

Стражи… Купцы… Рабы с корзинами снеди на головах… Изделия из стекла… На повозках – кожаные мешки с зерном, кувшины с маслом… Оружейный ряд – мечи короткие, мечи длинные, луки и стрелы, блестящие чешуйчатые панцири и конические шлемы…

Мастерская колесника… Продавец благовоний… Предсказатель судьбы… Меняла, принимающий римские денарии и выдающий местные драхмы и тетрадрахмы по курсу, который ведает его левая нога… Контора ростовщика… Брань, суета, смех – собака стащила печень с камня у гадальщика… Погоня…

Неожиданно Искандер остановился и сказал напряженным голосом:

– Сергий, посмотри – вон там, справа, у телеги с кувшинами…

Лобанов посмотрел, и ему стало нехорошо – там стоял парфянин, которого он видел на римском Форуме.

– Думаешь, это тот самый косой? – процедил Эдик.

– А ты приглядись, – выцедил Тиндарид.

– Щас мы его спросим!

– Ти-хо! – рыкнул Гефестай и вцепился Чанбе в плечо. – Косой не один.

Сощурившись, Лобанов огляделся. Да-а… Кажись, влипли. Человек двадцать парфян, одинаковых, как бобы в стручке – крепких, мускулистых, наглых, – смотрели в ту же сторону, что и Косой, то есть на преторианцев, и злорадно ухмылялись, поигрывая ножами, поглаживая рукоятки мечей.

– Сзади – столько же, – хладнокровно проинформировал Искандер.

– Уходим, – спокойно сказал Сергий. – Биться нам не с руки.

– Двинем на прорыв! – воспламенился Эдик.

– Ты готов умереть? – прямо спросил его Тиндарид. – Готов просто так, от нечего делать, отдать жизнь?

Чанба громко засопел.

– Веди, Сашка, – прогудел сын Ярная, – мы за тобой.

Искандер кивнул и направился к ближайшему проходу между приземистыми складами. Косой и его подручные одинаково качнулись в ту же сторону, выхватывая клинки, и Александрос принялся действовать – ухватив с повозки два желтых круглобоких кувшина, он развернулся, метко посылая их по врагам. Парфяне увернулись, но торговцы подняли дикий крик. Толпа всполошилась, люди забегали, не зная причин переполоха, и преторианцы под шумок бросились к проходу. Парфяне, ведомые Косым, метнулись следом, сбивая с ног продавцов и покупателей.

– За мной! – крикнул Тиндарид. – Гефестай, встретим их на выходе! Я слева!

– Плавали – знаем!

Кушан и эллин, миновав проход, метнулись влево и вправо, прижимаясь к стене и вынимая мечи. Сергий с Эдиком отошли чуток подальше, подманивая преследователей.

– Иди сюда, косорылый! – крикнул Чанба. – Я твой косой глаз на задницу натяну и моргать заставлю!

Сергий смолчал, глумливо ухмыляясь и поигрывая акинаком.

Первые из парфян вырвались из тесного прохода, и попали под удар – вырвавшегося вперед подколол Тиндарид, а того, который бежал вторым, уделал Гефестай.

Третий из банды пал жертвой невнимательности и торопливости – и упал, обливаясь кровью, на трупы сотоварищей.

– Уходим! – крикнул Искандер, срываясь с места. Следом чесанул Гефестай, вырвав лук у парфянина, умершего третьим, и прибрав колчан со стрелами.

– Пригодится в хозяйстве! – пропыхтел он, делая ноги.

Четверка отбежала недалеко, когда ее догнали злобные крики преследователей. Топот ног загулял дробным эхом, заметался по кривоколенной улице.

– Сюда!

Тиндарид резко свернул в проулок, обсаженный тутовыми деревьями.

– Спали вас Митра! – зарычал Гефестай, тормозя и вжимая голову в плечи. – Сережка, беги! Я прикрою!

Пропустив Лобанова, сын Ярная зарядил лук, выстрелил, не целясь. И тут же послал вторую стрелу.

– Гефестай, бегом!

Кушан, поминая Митру, скрылся в проулке.

– Попал?

– Ранил!

– Вперед!

По улице, на которую вывел преторианцев Искандер, прохожих хватало, но банду Косого не смутило присутствие горожан. Они гнались, размахивая мечами и выкрикивая нехорошие слова.

Сергий глянул влево, глянул вправо. И там стена, и там. Навстречу ему неспешно катилась повозка, груженая амфорами с маслом. Лобанов глянул под ноги – улица была вымощена каменными плитами. Подходяще…

С разбегу запрыгнув на козлы, Лобанов перескочил на телегу, не обращая внимания на гневный крик возницы. Поднатужившись, он перебросил через бортик налево одну амфору, потом другую. Сосуды лопались, и густое пахучее масло разливалось лужами. Скинув третью амфору с правой стороны, Сергий соскочил с задка телеги и бросился догонять друзей. Вопли парфян подсказали ему, что затея удалась – молодцы Косого, залетая в лужу пролитого масла, скользили и падали, как сбитые кегли. Бегущие следом спотыкались об упавших и летели кувырком.

Одному парфянину не повезло – упав, он откатился прямо под ноги коню, влекущему повозку, и перепуганное животное наступило ему на голову, раздавив череп, как арбуз… Озверевший возница огрел кнутом Косого, за что схлопотал удар меча и опрокинулся на свой груз, проливая кровь в масло.

– За мной! – донесся до Сергия крик Искандера, и принцип-кентурион кинулся вдогон.

Преторианцы выбежали на широкую параллельную улицу, которая была безлюдна. С одной стороны выстроился ряд домов с глухими внешними стенами, с другой тянулась сплошная ограда из саманного кирпича, высокая – не перелезть. Лишь в одном месте ее кривоватую плоскость нарушал колодец – квадратная загородка с толстыми глиняными колоннами по углам, поддерживающими крышу из пальмовых листьев.

Преторианцы уже проскочили мимо колодца, когда впереди тоже показался враг – парфяне по двое, по трое спрыгивали с невысокой крыши дома напротив.

– Окружили! – крикнул со злостью Эдик.

– К колодцу!

Все четверо по очереди юркнули за невысокие, но толстые стенки. Парфяне набежали с обеих сторон, и тут же отведали стрел Гефестая – двое упали и загребли ногами.

Злобные крики заполнили улицу, метко пущенный дротик пробил крышу над колодцем и вонзился в землю. Сергий подхватил его и бросил «подарочек» обратно, целясь по скоплению противника. Выглянул поверх оградки он всего лишь на мгновенье, но и этого хватило парфянским стрелкам – три оперенных древка прилетело в ответ, причесав Лобанову волосы.

– Спасибо за боеприпас, – пробурчал Гефестай и добавил: – Не попал ты. Но шуганул.

– Что делать будем? – спросил Сергий, соображая. – Скоро солнце сядет, в сумерках они подберутся поближе…

– …И кинутся всей толпой, – договорил сын Ярная. – Человек пять я уложил, наколол как жучков для коллекции. Видали, как их скрючило?

– От силы троих, – поправил друга Чанба.

– Есть выход, – сказал Искандер.

– Где?!

Тиндарид молча указал на круглое отверстие колодца.

– Благодарю покорно, – фыркнул Эдик. – Утопиться в колодце, чтобы испортить воду аборигенам?

– Вы просто не знаете, что такое здешние колодцы, – терпеливо заговорил Тиндарид. – Это целая сеть подземных каналов, в которых собирается вода, их специально прокапывали, из года в год удлиняя. Работка та еще, зато вода не испаряется зря, и даже в жару она прохладная. И довольно чистая.

– Короче, лезем! – нетерпеливо скомандовал Лобанов.

– Подождем, – не согласился Искандер, – пусть стемнеет. Тогда у нас будет хоть немного форы – пока эти подползут, пока разберут, что в тени никого… Или ты думаешь, мы одни такие умные?

– Ждем, – сердито сказал Сергий.

Ожидание не затянулось, скоро по улице пролегли тени, небо над домами полыхнуло яркими закатными красками – и как-то сразу легла полутьма.

Гефестай, дабы не возбуждать у парфян ненужных подозрений, изредка постреливал, один раз даже попал, чем вызвал в лагере противника взрыв отрицательных эмоций.

– Учись, Эдик, пока я жив, – гордо пророкотал кушан. – Вот что значит точный расчет и полная концентрация! Раз – и нету!

– Да, – невозмутимо кивнул Чанба, – стрелу ты истратил…

Искандер встал на четвереньки и подполз к колодцу.

– Предлагаю начинать, – тихо сказал он.

– Слушаемся, – отреагировал Лобанов. – Разрешите идти?

– Разрешаю спускаться! Смотри только, не загреми…

– Никак нет…

– Канал идет в обе стороны, ползи от реки… Понял, куда?

– Так точно…

Сергий спустил ноги в колодезный проем, ощупывая стенки, сложенные из камня-плитняка. Держаться можно…

Эти слова он произнес вслух – сверху тут же донеслось приглушенное:

– Если осторожно!

– Лезь давай, – проворчал Гефестай.

– Сам лезь, я последним пойду. Горцы мы, альпинисты. Разряд имею, между прочим.

– Ну-ну, скалол-лазка м-моя…

На голову Сергию посыпались камешки и песок – это сын Ярная нащупывал дорогу.

Лобанов неожиданно потерял опору под ногами, но удержался. Просев, удерживаясь на руках, дотянулся ногой до воды, спрыгнул.

Воды было по колено. Принцип-кентурион на ощупь определил форму входа в канал – косой овал. И тут косой… Зато воды в нем – на два пальца.

– Сережка, ты где?

– Здесь я. Спрыгивай, тут полметра осталось.

– Ух… Холодная!

– Это тебе так кажется, после духоты наверху. Ладно, я пополз.

– Давай, я за тобой…

Опустившись на карачки и ощупывая верх рукой, Сергий двинулся в журчащую темноту. Штаны сразу промокли, острые камешки впивались в коленки, но бывало и хуже. Сзади глухо доносилось:

– Ползешь, кушан?

– Ползу…

– Ползи, ползи…

– Все здесь? – спросил Лобанов.

– Так точно! – отчеканил Искандер.

Сколько он раз переставил колени, сколько раз стукнулся головой о провисшие крепи, принцип-кентурион не упомнил. Темнота и сырость давили и отупляли, рождая страхи, запуская и запуская по кругу пугающую мыслишку: «Заживо погребенные…»

Но вот рука его ничего не нащупала над головой.

– Сашка, колодец!

– Тише ты… – долетел ответ. – Слышу. Взбирайся наверх, только по тихой. Мы, должно быть, под чьим-то двором…

Сергий выбрался в колодец и распрямился. Неожиданно руки коснулось что-то лохматое… Что?! Ах ты… Веревка! А на ней кожаное ведро.

– Тут веревка, – сообщил Лобанов пыхтящему Гефестаю. – Тебя она вряд ли выдержит, но хоть какая-то опора…

– Ну, да…

– Всё, я полез.

– Давай…

Упершись спиной и руками в одну бугорчатую стенку, ногами – в другую, Сергий начал подъем, переставляя то ладони, то подошвы, и толкая, толкая себя вверх.

Вверху, прикрывая колодец от пыли, лежала крышка, сплетенная из пальмовых листьев. Сдвинув ее головой, принцип-кентурион перехватился и выбрался, наконец, из сырости в сухость. «Ф-фу…»

Вторым поднялся Гефестай. Лобанов протянул ему руку и помог одолеть последний метр. Вдвоем они подняли Искандера. Эдик прошипел: «Я сам!» – и выбрался последним.

– И где мы? – негромко поинтересовался он.

– За мной, – сказал Искандер, – и без шума…

В это самое время открылась дверь дома, во внутренний двор которого вылезли преторианцы, и оттуда вышла дородная женщина с масляным фонарем в руках.

Бормоча себе под нос, она спустилась со ступенек, и только тут разглядела «гостей».

– Дэвы! – охнула она – и сомлела, роняя фонарь. Светильник разбился, растекаясь лужицей горящего масла, и этот слабый свет обозначил ограду, ворота, столбы навеса, темные лохмы дерева.

– Сюда!

Подбежав к воротам, Искандер отодвинул засов калитки и бесшумно выскользнул на улицу. Секунду спустя он просунулся обратно и махнул рукой. Преторианцы последовали приглашению.

Ночная улица была тиха и безлюдна. Где-то далеко лаяли собаки, неразборчивые голоса то ли спорили о чем-то, то ли пели, а потом далеко-далеко прозвучала труба.

Сориентировавшись, Тиндарид заскользил вдоль стены, свернул в переулок, потом в другой, зашагал по широкой улице, и слева, и справа обсаженной деревьями.

В конце улицы показались факелы, и преторианцы замерли за стволами. Мимо прошагали ночные стражники, громко переговариваясь между собою – похоже, они сами боролись со страхом.

– Пошли!

А идти оставалось совсем немного – Искандер пересек маленькую площадь и вывел друзей к постоялому двору. Ворота были уже заперты, но сторож за медную монету впустил опоздавших.

Отходя от пережитого беспокойства, Сергий прошел к конюшне, где оставил философов. Пепел учуял хозяина и радостно заржал. Тут же из темноты выбежал растревоженный И Ван.

– Беда, беда приключилась! – запричитал он. – Амитофу!

– Какая еще беда?

– Го Шу ушел!

– Что значит – ушел? Куда? Да говори ты толком!

– Тут арабы были, – заспешил И Ван, – Го Шу разговорился с ними… Я не слышал, о чем они там беседовали, но, видать, арабы признали в Го Шу великого лекаря и пригласили в гости, чтобы тот посмотрел их больного вождя… И они ушли.

– Куда?

– В Вавилон…

– Ва… Ты это знаешь точно?

– Да-да! Лю Ху ходил за чистой водой, а когда вернулся и я ему сказал про… ну, что ушел Го Шу, он сразу сел на коня и сказал, чтобы я вас дождался. Лю Ху сказал, что поедет следом за арабами, и встретит нас на месте…

– В Вавилоне?

– Да-да.

Сергей глянул на Тиндарида. Тот пожал плечами.

– Вавилон давно разрушен, – сказал Искандер в раздражении, – и там никто не живет.

– А как же… – слабо возразил И Ван.

– А так! – жестко сказал Тиндарид. – Не ушел Го Шу, его увели!

– Кто? – расширил глаза буддист.

– Узнáем.

– Седлаем коней, – уточнил Лобанов, – и едем узнавать.

– О, Амитофу…

Темной ночью в Селевкии было немудрено заблудиться, так что пришлось преторианцам по очереди топать впереди с факелом. Договариваться со стражей у городских ворот поручили И Вану, а то вдруг друзья Косого и тут дежурили.