Текст книги "Нобели. Становление нефтяной промышленности в России"

Часть II

На фото сверху: Эммануил Нобель. В нижнем ряду его сыновья: Людвиг и новорожденный Эмиль, Альфред и Роберт. На фото внизу дом Иммануэля Нобеля в котором он провел свои детские годы

Отчее дело

Три старших брата не пожелали покидать Россию даже в таком, послевоенном, униженном состоянии. По довольно простой причине: несмотря ни на что, было прекрасно понятно что империя обладает громадным потенциалом в плане объектов приложения сил, которых было хоть отбавляй, и в плане капиталов, которых не было вовсе. Управляющий делами Артиллерийского Комитета генерал-лейтенант Снессорев рассказывал потом: «Людвига Нобеля готовил отец в архитекторы; но переполох, вносимый казенными заказами в частную промышленность, скоро вслед за окончанием восточной войны разорил все семейство: отец выселился в Швецию, оставив сыновьям по 2000 рублей, друзей и добрую славу. Основываясь на этих элементах, Людвиг Эммануилович решил продолжать дело отца, так как на этом поприще друзья и добрая слава отца могли быть ему долго полезны. Чего только он не строил, чего не передумал? Артиллерийские снаряды, лафеты, ружья, пушки, паровые машины и сооружения, подводные мины, опреснительные приборы, организация заводского труда, образование заводских рабочих и многое другое». Из всего, что было оставлено отцом, друзья пригодились больше, чем все остальное, хотя и они в сложившихся условиях не многое могли сделать.

Людвиг Нобель – инженер, изобретатель, предприниматель и меценат. Владелец и организатор производства машиностроительного завода «Людвиг Нобель» (впоследствии «Русский дизель», Санкт-Петербург)

Кризисное управление раздавленного собственной непомерной величиной и огромными кредитами отцовского предприятия было доверено двадцативосьмилетнему Людвигу. Старший брат Роберт, при всем своем самолюбии, против этого особенно не протестовал: наследство совсем нельзя было назвать завидным, поскольку состояло оно исключительно из долгов. Для того, чтобы с честью выйти из ситуации требовались спокойствие и холодный расчет, коими взрывной Роберт не обладал в принципе. Зато оба этих качества прекрасно сочетались в Людвиге. К тому времени это был уже отнюдь не юноша, а солидный предприниматель, по-русски – купец. Он уже успел жениться на двоюродной сестре по материнской линии Вильгельмине Альселль, которая уже успела принести ему, правда, на два месяца раньше срока, первенца, нареченного Эмануэлем. Брак был счастливым и никакие производственные или экономические сложности не могли омрачить радость молодожена. Своему тестю и дяде Людвигу в Швецию он писал: «На Вашу Мину (ласковое сокращение от Вильгельмины, – В. Ч.) одно удовольствие смотреть. Наверное, вы скажете: „Давно бы так“. Вместо привычного для нее болезненно-печального вида она теперь пышет здоровьем и весельем, на лице играет румянец, а глаза светятся неподдельной радостью». Супруги жутко опасались за здоровье недоношенного сына, мама «обкладывала его ватой, купала в бульоне, даже ставила в сигарной коробке на печку», но тревоги оказались напрасными: мальчик получился на зависть здоровым и сильным.

В 1860 году Роберт и Альфред, дабы не мешать семейной жизни брата, сняли для себя несколько комнат в доме генерала Мюллера. Если верить расходной книжке, которую весьма скрупулезно вел Роберт, аренда была бешено дорогой, за 4 месяца Нобели заплатили 233 рубля 33 копейки. Такая роскошь не совсем понятна, учитывая, что во всем остальном они вели крайне спартанский образ жизни, укладываясь обычно в один рубль в сутки на двоих. При этом, наиболее крупные траты, не считая аренды, касались счетов за лечение постоянно чем-то болевшего Альфреда. Тут братья не экономили.

Роберт и Альфред, как могли, помогали Людвигу в работе на фабрике. Роберт, в качестве архитектора, руководил установкой в Казанском соборе отлитых для него на отцовском заводе оконных решеток и чугунной ограды. Он переоборудовал большой пароход Крылов, плававший в окрестностях Петербурга. Больших барышей этот речной лайнер не принес и Роберт даже предлагал переделать его в плавучую лесопилку, Но тут Альфред нашел под Петербургом залежи огнеупорной глины и братья решили заняться производством огнеупорного кирпича и терракотовых декоративных фигурок. Тогда же, в 1860 году, Роберт познакомился со своей будущей женой, дочерью богатого финского торговца Карла Леннгрена Паулиной Софьей Каролиной Леннгрен. Судить об этом можно по появившимся в расходной книжечке записям: «Паулина, шелковое платье, 90 рублей, …Паулина, шуба, 330 рублей»

Все проблемы с отцовскими долгами можно было решить одним махом, если удалось бы добиться от правительства выполнения данных им и документально заверенных обещаний. Даже просто согласие с ними уже могло существенно помочь делу и разрядить обстановку. Поэтому уже 2-го января 1860 года Людвиг подал лично царю, с копией – Великому Князю, чрезвычайно дипломатично составленную петицию, в которой он нижайше просил высочайше признать, что завод его отца сослужил в тяжелое военное время огромную службу Российской империи и был расширен в расчете на гарантированные крупные государственные заказы. Судя по бумаге, завод был готов взять на себя выполнение практически любого задания, связанного с металлургией или крупным машиностроением. Тут же указывалось, что ни одно другое предприятие в империи не сможет справиться с таким заданием лучше, чем завод Нобелей, поскольку он, в нынешнем состоянии, является образцом технологического и научного совершенства. В противном случае Людвиг просил хотя бы признать в полной мере долг в размере 400 000 рублей, которые, по заказу Морского министерства империи, ушли на обустройство производства мощных паровых машин и гребных винтов. В ответ на бумагу правительство недвусмысленно дало понять шведу, что оно – хозяин своему слову, хочет – дает его, хочет – забирает. Что сын за отца не отвечает, и царь Александр не может отвечать за всю ту чепуху, какую понаобещал царь Николай. И что ни на какую компенсацию, ни на какое признание долгов, по крайней мере в ближайшее десятилетие, рассчитывать не стоит. Не принесло результатов и обращение за помощью в Министерство иностранных дел Швеции. Шведскому королю не было никакого смысла ссориться с хоть и побежденным, но все еще чрезвычайно мощным соседом из-за разорившегося подданного.

Три последующих года Людвиг потратил на то, чтобы, перебиваясь с одно частного заказа на другой, по возможности разобраться с кредиторами. Наконец, в 1862 году, когда бремя долгов значительно ослабло, для того, чтобы закрыть вопрос окончательно и бесповоротно, братья, с согласия кредиторов, продали отцовское предприятие инженеру Голубеву, который немедленно переименовал его в «Самсоньевскую механическую фабрику инженера-технолога Голубева». Продажа прошла успешно, и, после раздачи денег у Людвига осталось еще более 5000 рублей.

Теперь, когда главная миссия была выполнена, Людвиг вполне мог покинуть страну, в которой даже на царское слово опасно было полагаться, и спокойно организовать что-нибудь достойное в какой-нибудь более стабильной стране, хотя бы даже в родной Швеции. Но к тому времени он уже прожил в России более половины своей жизни, знал русский язык в совершенстве, писал, а значит – и думал большей частью по-русски и не мыслил нового бизнеса нигде, кроме как в России. Тем более, что в российских предпринимательских кругах за ним сложилась репутация уважаемого бизнесмена.

В условиях послевоенной инфляции 5000 рублей было не таким большим капиталом, но их хватило на то, чтобы сначала арендовать а чуть позже – и купить на противоположной старому предприятию Выборгской стороне маленький котельный и чугуномеднолитейный заводик. Новую фабрику, на которую возлагалась почетная обязанность вновь воскресить шведскую славу Нобелей в Российской империи, предприниматель назвал в свою честь «Машиностроительной фабрикой Людвига Нобеля», а соседями ее были, с одной стороны – государственный сахарный завод, с другой – фирма эстонского немца Артура Лесснера. Последняя занималась тогда производством станков, прессов и паровых машин. Воистину, не выбирай место а выбирай соседей: Лесснер и Нобель великолепно сошлись и впоследствии не раз помогали друг другу.

Между тем, империя постепенно восстанавливалась и набирала новую силу. Восстановление это самым непосредственным образом затрагивало отечественных предпринимателей. Отмена в 1861 году крепостного права привела к тому, что сотни тысяч, если не миллионы, освободившихся крестьян, решив променять тяжелый крестьянский труд на более экономически выгодный наемный рабочий, бурным потоком хлынули в город. За последующие сорок лет население Петербурга увеличилось в 12 раз, что естественно привело к падению стоимости этого самого рабочего труда. О необходимости отмены «крепости» и о том благе, какое эта отмена может принести, сам Людвиг говорил еще в начале своей «антикризисной деятельности» на отцовском суперзаводе. В 1859 году он напечатал в «Журнале для акционеров» две статьи: «О медленности развития механической промышленности в России» и «Несколько соображений о современном положении русской промышленности». По тем временам статьи эти были достаточно смелыми, поскольку крепостное право считалось одной из главных привилегий правящего дворянского класса. Швед Нобель говорил в них о том, что право это является одним из основных тормозов, которые не дают российской промышленности и экономике нормально развиваться, ибо нормальное производство без квалифицированных рабочих кадров не сможет построить ни один специалист, ни отечественный, ни заграничный. А взяться этим кадрам просто неоткуда, ибо девять десятых потенциальных рабочих насильно удерживаются в крестьянских хозяйствах. Хотя Людвиг и постарался несколько смягчить статьи хотя бы тем, что заменил прямое словосочетание «крепостное право» на значительно более мягкий термин «обязательный труд», выглядели они достаточно революционно и вполне могли вызвать недовольство властей прозападно настроенным вольнодумцем.

К середине десятилетия император Александр II благополучно забыл о секретном приложении к Парижскому мирному договору, и крупные заказы вернулись на российские фабрики. Более того, в соответствии с особым циркуляром от 1866 года, все детали и комплектующие для наиболее бурно развивающейся железнодорожной отрасли должны были быть исключительно российского производства. Наиболее благоприятно это сказалось на состоянии Путиловского завода, на котором собирались российские локомотивы, но и Нобелевскому предприятию, благодаря протекции старых друзей, перепало немало.

Основной гражданской продукцией Нобеля стали паровые котлы и котлы для изобретенных Эммануилом и становившихся все более популярными систем парового отопления. Но какое отопление без труб? И Людвиг наладил на предприятии производство водопроводных труб. По госзаказу были изготовлены водяные турбины для Сестрорецкого оружейного завода, мощные гидравлические прессы для Тульского ружейного и Петербургского патронного заводов, токарно-сверлильные станки для Пермского пушечного завода. Станки были спроектированы лично Людвигом. Это было особенно важно, так как раньше большие промышленные машины в России вообще почти не производились, а выписывались из заграницы.

В 1880 году завод Нобеля получил заказ на производство паровых опреснительных установок для обеспечения питьевой водой Ахалтекинской экспедиции[49]49
  Целью Ахалтекинской экспедиции 1880–1881 года было завоевание Ахалтекинского оазиса в Туркмении. В ее состав входили 7000 солдат и более 100 орудий.


[Закрыть] генерал-лейтенанта Скобелева[50]50
  Михаил Дмитриевич Скобелев-второй (17 сентября 1843 – 25 июня 1882) – русский полководец, участник походов в Среднюю Азию и русско-турецкой войны 1877-78 годов, генерал от инфантерии (с января 1881)


[Закрыть]. Ее производительность доходила до 15 000 ведер в сутки, чего было вполне достаточно для семитысячной армии генерала. В книге «Механический завод Людвиг Нобель» о ней сказано, что состояла она «…из двух котлов; первый – обыкновенной конструкции с жаровой трубой, второй – расположенный непосредственно за первым – с дымогарными трубами. На первом получался пар высокого давления для питания паровых насосов соленой и пресной воды; продукты горения по выходе из топки первого котла попадали в другой котел, где производили опреснение соленой воды, а затем выводились в железную дымовую трубу. Весь аппарат был установлен и пущен в ход на месте, на берегу Каспийского моря на Михайловском заливе, в течение трех дней по прибытии на место и в тот самый день, когда первый отряд Скобелева прибыл на место, опреснитель был пущен в ход и, без преувеличения, можно сказать, спас наши войска от гибели».

Военные заказы также вернулись в Россию.

Война самым наглядным образом показала, как велико было отставание России от европейских соседей в области современного вооружения. Назначенный в 1861 году военным министром генерал-адъютант свиты Его Императорского Величества граф Дмитрий Алексеевич Милютин взялся за перевооружение страны со всей основательностью. На это архисерьезное дело было отпущено около трети государственного бюджета. Наибольшую тревогу вызывала устаревшая артиллерия. В России большая часть пушек до сих пор не только не имела нарезных стволов, но и заряжалась со стороны ствола. Между тем, немецкие компании Gruson и Krupp уже наладили производство замечательных нарезных орудий, заряжавшихся с казенной части. Людвиг Нобель быстро ухватил новый вектор государственной тяги и быстро, меньше чем за год, наладил производство орудийных стволов, превосходивших по качеству немецкие образцы. После успешного проведения государственных испытаний российское правительство заключило со шведом крупный контракт на их производство. За три следующих года завод Людвига Нобеля произвел для русской армии 63 000 суперсовременных железных артиллерийских ствола. Это было только начало, забегая вперед, скажем, что к 1878 году их будет произведено уже более миллиона.

Стволами дело не ограничивалось. Российское правительство, теперь уже озабоченное тем, чтобы ликвидировать возникшую за последнее десятилетие зависимость от западного производителя, все больше нагружало заказами производителя отечественного. Теперь, на заводе Нобеля отливали восьми и девятидюймовые орудия, пушечные лафеты. Здесь же был начат выпуск более мелкого, но значительно более технологичного и перспективного продукта.

Еще в 1863 году Людвиг передал Оружейной комиссии военного министерства проект автоматического стрелкового «мультипликатора». В пояснительной записке изобретатель писал, что новое оружие «…дает возможность в течение 10 секунд выпускать до 104 пуль по известному направлению, причем пули разлетаются в стороны, не перелетая через цели известных размеров… Действие этого прибора можно сравнить с действием картечи». Однако тогда представители комиссии не поверили в новый прожект, а Людвиг настаивать не стал: у него и без того было много дел. Не до пулеметов…

В 1866 граф Милютин послал члена Артиллерийского комитета Главного Артиллерийского Управления (ГАУ) полковника Александра Павловича Горлова и делопроизводителя Оружейной комиссии поручика Карла Ивановича Гуниуса в загранкомандировку в США. Перед ними была поставлена задача изучения передового опыта американских оружейников – применения в малокалиберном оружии патронов с металлической гильзой. Как и новые пушки, новые ружья заряжались таким «готовым» патроном с казенной части. Для стрелкового оружия это была самая настоящая революция. В отличие от старой системы, когда на зарядку, состоявшую из засыпки пороха, забивания пыжа, закладки пули, уходило довольно много время, новый патрон закладывался почти моментально, что естественно сказывалось на скорости ведения стрельбы. Новые виды заряда подразумевали новые оружейные системы. Кроме винтовок Горлов и Гуниус присмотрели еще одну интересную новинку – «картечницу», или, как писалось в официальных документах «скоростную пушку» системы американского доктора Ричарда Дж. Гатлинга. Внешне она напоминала собой небольшую пушку, у которой вместо одного широкого ствола был вращающийся с помощью рукоятки блок из нескольких стволов узких. Патроны засыпались в специальный лоток, откуда, под действием собственной тяжести, уже скатывались в патронник. Стрелять картечница начинала, когда стрелок начинал вращать ручку, а скорость стрельбы достигала 300 выстрелов в минуту. Свою картечницу Гатлинг запатентовал еще в 1862 году и она уже успела проявить себя с весьма неплохой стороны во время Гражданской войны в США[51]51
  Гражданская война в США (война Севера и Юга) 1861–1865 годов – война между штатами Севера США и 11 рабовладельческими штатами Юга.


[Закрыть]. Россиянам мелкокалиберная скорострельная пушка понравилась, о чем они и сообщили изобретателю.

Картечница Ричарда Дж. Гатлинга

Год спустя, осенью 1867 в Россию прибыл личный представитель Гатлинга, господин Бродвель. С собой он привез несколько шестиствольных картечниц калибра 0,5 (12,7 мм). Испытания из-за перегрева стволов и общих недостатков конструкции, завершились неудачей, однако российского военного министра заинтересовала сама идея скоростной ружейной стрельбы и он поручил капитану Загоскину изучить систему боле подробно. К тому времени Людвиг Нобель организовал на своем заводе курсы для слушателей артиллерийской академии, на которых молодые артиллеристы изучали орудия, что называется, на практике. Тут же было организовано нечто типа конструкторского бюро, в котором нобелевские инженеры создавали новые, экспериментальные виды оружия. На базе этого бюро Загоскин и создал первый российский пулемет. У него было восемь стволов, рассчитанных на 6-линейный (15,24 мм) патрон. Таких картечниц на заводе Людвига собрали 8 штук. Технология была отработана, оружие получилось надежным, но Людвиг, в котором расчетливость и спокойствие непостижимым образом уживалась с унаследованным от отца невероятным стремлением усовершенствования всего и всея, решил сделать новую автоматическую пушку еще лучше. Поручил он это молодому инженеру Владимиру Барановскому[52]52
  Владимир Степанович Барановский (13 сентября 1846 – 19 марта 1879) – русский изобретатель и конструктор первых систем скорострельной артиллерии. Погиб при испытании возвращенных с войны патронов, давших осечку.


[Закрыть]. Через два года инженер представил на суд первый успешный образец своей картечницы. По тем временам это была легчайшая в мире скорострельная 6-ствольная пушка: вместе с лафетом и полным боезапасом она весила около 140 килограмм, против 538 килограмм картечницы системы Гатлинга. Правда, боезапас у пушки Гатлинга был в 10 раз больше и составлял 2572 патрона, зато 216 патронов в системе Барановского не сыпались в патронник абы как, а заряжались в специально для этого придуманный магазин. В результате, осечки у нового оружия случались чуть не на порядок реже. Обслуживающий расчет Барановскому удалось сократить с 7 человек (у Гатлинга) до 3 – стрелка, подносчика патронов и ездового. При этом дальность стрельбы была почти фантастической: полтора километра. На «смотре митральез», как на французский манер называли ранние пулеметы, устроенном египетским хедивом, турецким правителем страны, картечница производства нобелевского завода была признана лучшим образцом. Картечниц Барановского производства завода Людвига Нобеля поставлялись для российской армии до тех пор, пока их не сменил знаменитый пулемет системы Хайрема Максима[53]53
  Сэр Хайрем Стивенс Максим(англ. Hiram Stevens Maxim, 5 февраля 1840– 24 ноября 1916) – британский изобретатель и оружейник американского происхождения, создатель одной из самых знаменитых моделей пулемёта, «Максим».


[Закрыть].

Но все это уже касается почти исключительно Людвига. Роберт и Альфред в начале 1860-х, убедившись, что у брата все идет нормально и их помощь больше не нужна, занялись каждый своим, тем, что ему ближе.

Старший и младший

Вообще, это странно, но среди братьев Роберт, будучи старшим, казался младшим. Он даже женился значительно позднее Людвига, в 1861 году. Вместе с женой, которой Россия активно не нравилась, он переехал в Гельсингфорс, как шведы называли Хельсинки[54]54
  Хельсинки – столица и крупнейший город Финляндии, административный центр провинции Уусимаа. Расположен на юге страны, на берегу Финского залива Балтийского моря.


[Закрыть], где двумя годами позже у них родился первенец, которому при крещении дали имя Яльмар Иммануэль.

Роберт Нобель – учредитель первого нефтяного предприятия Нобелей в Баку (1875), владелец керосинового завода в Чёрном городке (Баку), учредитель и пайщик «Товарищества братья Нобель»

Эммануил совершенно правильно определил в старшем сыне Роберте склонность к спекуляции. Обосновавшись в Финляндии он занялся делом абсолютно новым не только для него, но и для всего человечество, которое должно было принести ему и его семье процветание и финансовое благополучие. Оно его и принесло, поначалу чуть не разорив…

За тридцать лет до этого, в 1830 году, барон Карл Рейхенбах[55]55
  Карл Рейхенбах (барон фон Reichenbach, 1788–1869) – немецкий естествоиспытатель и техник.


[Закрыть], выделил из дегтя бука первый парафин. Решив изучить этот деготь более подробно он через некоторое время получил из него горючую жидкость. Пропитанный ею фитиль горел спокойным пламенем, давая мало копоти и много света. Жидкость эту барон назвал фотогеном, что в переводе с греческого как раз и означало «рождающий свет». К концу десятилетия фотоген уже производился на нескольких небольших заводах в Бургундии, Англии и в Германии. Производили его из торфа и горючих сланцев. В 1850 немец Вагенман описал способ получения фотогена из бурого угля. При этом, наряду с фотогеном получалась еще и более тяжелая но тоже хорошо горевшая жидкость которую Вагенман навал «соляром» – «солнечным веществом».

А вот как распространенное слово, практически – торговая марка «фотоген» превратилась в «керосин» сейчас уже точно сказать сложно. На этой счет существуют две равноправных гипотезы. Согласно первой, слово это родилось в 1851 году, когда американец Самуэль Кир[56]56
  Самуэль Мартин Кир (Samuel Martin Kier, 19 июля 1813 – 6 октября 1874) – американский изобретатель и бизнесмен, один из первропроходцев нефтяного дела.


[Закрыть] создал компанию Kier & Son (по-русски – «Кир и сын»), занимавшуюся производством и продажей фотогена. Продажи пошли хорошо и вскоре уже многие американцы покупали для освещения своих домов «угольное масло», производимое кир-э-саном. Постепенно имя производителя вышло на первый план, полностью вытеснив все остальные названия набиравшей популярность горючей жидкости. Согласно второй версии, слово это придумал канадский геолог Абрам Геснер[57]57
  Абрам Пинео Геснер (Abraham Pineo Gesner (2 мая 1797 – 29 апреля 1864) – канадский физик и геолог.


[Закрыть]. Получив фотоген новым методом, из гудрона и других минеральных масел, он назвал его Kerosene, что было облегченным названием от греческой конструкции keroselaion – «восковое масло». Вполне возможно, что верны обе гипотезы и как раз случайное совпадение двух по-разному возникших названий послужило причиной того, что фотоген сменил имя на керосин. Возможно Геснер просто воспользовался уже начавшим набирать силу брендом и, интерпретировав его по своему, в 1854 взял на него патент. Через несколько лет его завод в Нью-Йорке уже производил в год более 20 000 литров керосина.

В 1853 году львовские аптекари Ян Зех и Игнаци Лукасевич начали в небольших количествах перегонять нефть. В результате у них получался бензин, который они продавали как хороший пятновыводитель, и керосин. Последний шел не очень хорошо и, для того, чтобы поднять продажи, они заказали местному жестянщику Адаму Братковскому соорудить прибор для освещения с керосином в качестве топлива. Так на свет появилась керосиновая лампа. Нельзя сказать, что она сразу завоевала популярность. Сначала ее привезли в Америку, где керосин производился уже в больших масштабах, а уже оттуда начался экспорт обратно, в Европу.

В России начала 1860 годов производство керосина находилось еще в зачаточном состоянии, но потенциал нового метода освещения был огромен. Это и почувствовал своим спекулятивным чутьем Роберт. Будучи иностранцем ему было сложно открыть в России собственное дело, поэтому, создавая компанию «Аврора» он оформил ее на партнера, доктора Бушли из Эстонии. Вмести они планировали наладить в Финляндии сбыт керосина и керосиновых осветительных ламп. Изначально дело продвигалось совсем неплохо, популярность новинки в Финляндии росла, а вместе с ней росли благосостояние Роберта и его самооценка. Комплекс неполноценности по отношению к младшим братьям постепенно пропадал, и сами младшие братья радовались этому даже больше, чем Роберт, о чем постоянно писали друг другу. Но все-таки, подобно отцу, он был плохим бизнесменом. Ему казалось, что бизнес, раз уж он пошел хорошо так хорошо будет идти и дальше, однако все оказалось куда сложнее. Вскоре у «Авроры» появились более ушлые конкуренты, которые довольно быстро прибрали к рукам почти весь финский рынок. В 1864 году Роберт писал Альфреду: «Сообразуясь с твоим мнением о моем светлом будущем, можно подумать, будто я один несу свет в преданные финские массы и уже должен бы от радости купаться в керосине, тогда как на самом деле ты заблуждаешься, дорогой брат, – я недостоин подобной чести, ибо и оглянуться не успел, как у меня появилось на сем достойном поприще двое соперников. Они начали сбивать цены, а поскольку я и так переплатил за лампы и керосин в Петербурге, мой доход оказался равным нулю. Конечно, я пытаюсь что-то сделать с той партией, исправить положение, но чувствую, что все мои усилия также сойдут на ноль из-за падения цен на керосин, которое я ожидаю в будущем году». Партия, о которой идет речь, была куплена Робертом в Брюсселе. 12 баррелей импортного керосина (чуть меньше 2000 литров), оказались настолько низкого качества, что сбыть их было практически невозможно. Для крупного бизнеса 12 баррелей были бы потерей крайне незначительной, но для семьи Роберта этот объем был существенным. Засев за эксперименты Старший из братьев наконец нашел способ, как исправить некачественный товар и продал партию почти без потерь. Тогда он вряд ли представлял, как потом ему поможет в жизни это найденное решение. Пока же дело продолжало успешно разваливаться.

Узнав о неудачах старшего сына, Эммануил предложил ему сменить бизнес, и заняться …ловлей и дрессировкой молодых тюленей. В своем письме сыну он рассказал, что у него есть подробно разработанный план этого дела. Тюленей следует отселить в отдельный пруд, одеть на каждого специальный кожаный намордник, приучить их отзываться на имена и брать пищу с рук. Отец рассказал сыну, что во время крымской войны он на свои деньги, при незначительной государственной поддержке, провел несколько секретных экспериментов с этими животными, которых использовал, как живые торпеды. Эксперименты прошли удовлетворительно, однако «если бы у меня было больше времени, я мог бы добиться лучших результатов. Я совершенно уверен, что выполнение боевых задач тюленям вполне по силам». Несколько позже Эммануил обратился с подобным предложением к королю Карлу XV. В представленном Его Величеству «Трактате о минах» он написал: «Мои планы в отношении этих животных, а так же все приемы, с помощью которых можно их осуществить, я могу подготовить и предоставить Вам по перовому же Вашему требованию». Судя по всему, это оригинальное предложение короля Швеции не заинтересовало. Как не заинтересовало оно и Роберта. Он, конечно, был авантюристом, но не до такой степени.

Керосин продавался плохо и Роберт опять жалуется Альфреду: «Даже при самых благоприятных обстоятельствах невозможно с голыми руками в бурном море долгое время оставаться на плаву. Ты устаешь сопротивляться, силы тебя оставляют, твоя одежда промокает и тянет тебя все глубже в бездну, хотя ты и не прекращаешь уже явно бессмысленную борьбу со штормом. Кому бы, черт возьми, могли прийти в голову такие трудности и такие никудышные виды на будущее в былые времена, когда наша звезда в стране Востока еще благоговела к нам? Разумеется, я был готов к тому, что не может везти до бесконечности, но чтобы стало так худо, об этом я, право, и помыслить не мог».

Для Роберта это было ужасно еще и тем, что даже Альфред к тому времени стал достаточно успешным и уж точно – перспективным бизнесменом.

Альфред Нобель – третий сын Эммануила Нобеля. Химик, инженер, изобретатель динамита. Завещал своё огромное состояние на учреждение Нобелевской премии

Еще в мае 1862 года Альфред провел в Петербурге первые свои опыты с нитроглицерином. Впервые он узнал об этом мощнейшем взрывчатом веществе от своего любимого учителя Николая Зинина, который начал экспериментировать с ним еще в 1854 году. Тогда военное российское ведомство пыталось применить нитроглицерин в артиллерийских снарядах, однако вещество оказалось весьма капризным, не говоря уж про чудовищную взрывоопасность, поэтому с его военным применением решено было повременить. Вот как рассказывал об этом сам Альфред: «Нитроглицерин открыл Собреро, обнаружив, что это вещество взрывчато. Профессор Зинин и профессор Трапп в Санкт-Петербурге пошли дальше Собреро, выяснив, что нитроглицерин может быть практически использован. Они привлекли к нему внимание моего отца, который тогда, в связи с Крымской войной, фабриковал морские мины для русского правительства… Я впервые увидел нитроглицерин в начале Крымской войны. Профессор Зинин показал это вещество нам с отцом, положив кусочек на наковальню и ударив по нему. При этом профессор Зинин выразил уверенность в возможности практического использования нитроглицерина. Я был тогда очень молод, но меня это сильно заинтересовало».

Альфред решил изготовить, по примеру отца, мину, только значительно более мощную. В минах Эммануила порох взрывался будучи подожженным химическим запалом. Профессор Якоби поджигал пороховой заряд с помощью электрического разряда. Но к нитроглицерину это не подходило: Альфред прекрасно знал, что будучи подожженной эта взрывчатка просто горит неустойчивым синем пламенем. Поэтому он разработал другую схему. Порцию нитроглицерина Альфред аккуратно запаял в стеклянную пробирку, после чего погрузил ее в металлический сосуд и тщательно забил черным порохом. К пороху он подвел бикфордов шнур, который и поджег. Взрыв порядочной силы чуть не разнес лабораторию. На следующем этапе Нобель заварил нитроглицерин уже в металлическую трубку, которую погрузил в стальной, 5 сантиметров в длину, цилиндр, так же набитый черным порохом с подсоединенным бикфордовым шнуром. На взрыв в помещении он уже не решился, а вывез свою конструкцию, получившую впоследствии имя «нобелевский запал», в пригород Петербурга, где устроил подводный экспериментальный взрыв.

Но дальше перед Альфредом встала довольно большая проблема. Дело в том, что в России производство взрывчатых веществ частным лицам было категорически запрещено. Невозможно было и получение патента на взрывчатку. Поэтому ему пришлось согласиться на предложение отца и уехать в Стокгольм, где он уже 14 октября 1863 года получил от Торговой палаты первый в мире патент на «изготовление и использование взрывчатых веществ» сроком на 10 лет. Суть его заключалась «в увеличении взрывной силы пороха при помощи добавления в него нитроглицерина».

В делах главное – не останавливаться, всегда бежать вперед, зная, что сзади тебя тоже бегут люди, которые только и ждут, когда ты остановишься. Этим пренебрег Роберт и проиграл полуэтап Большой Нефтяной гонки. Но Альфред это правило знал хорошо, поэтому он твердо решил, несмотря на беспокойство матери, жаловавшейся в письмах, что сын на кухне «возится с огнеопасными веществами», продолжать опыты с нитроглицерином. Уж раз так хорошо пошло. Но для этого требовались деньги, причем немалые.