Текст книги "39-й роковой"

Именно этой фатальной ошибки он не должен, не имеет права совершить и не совершит, сколько достанет сил.

Секретарь тихо входит и прерывает его: сообщения телеграфных агентств носят прежний характер. Перед избирателями в Лондоне с большой речью выступил Сэмуэл Хор, министр внутренних дней, консерватор, из самых махровых. Большой оптимист. Заверил, что Англия и Франция ни на кого не намерены нападать, что фюреру должно быть очень приятно. Напомнил, что Германия и Италия неоднократно подтверждали свою приверженность делу мира. С пафосом провозгласил:

– Что если бы в этой обстановке возросшего доверия был осуществлён пятилетний план, неизмеримо более великий, чем любой пятилетний план, который в последние годы пыталась реализовать любая отдельная страна? (Стало быть, наш пятилетний план им бельмо на глазу!) Что если бы в течение пяти лет не было ни войн, ни слухов о войнах, если бы народы Европы могли отдохнуть от давящего их кошмара и от сокрушительной тяжести расходов на вооружения? Разве не могли бы они в этом случае использовать все поразительные открытия и изобретения нашего времени для создания золотого века, в котором бедность была бы сведена к крайнему минимуму, а общий уровень жизни поднят до небывалой высоты? (Вот оно как, бедность остаётся и в золотом веке, как он грезится в мире капитализма!) Для вождей мира здесь открывается величайшая возможность. Пять человек в Европе, если бы они были с вязаны единством цели и действия, могли бы в невероятно короткий срок перестроить всю мировую историю. (То есть объединить бы Чемберлена и Даладье, с одной стороны, Гитлера и Муссолини, с другой стороны, пристегнуть к ним с третьей стороны товарища Сталина, наделали бы чудес. «Вода и камень, лед и пламень»!) Наш собственный премьер уже доказал, что мы готовы от всего сердца без колебаний идти к этой цели. (Чем это он доказал? «Миротворчеством» в Мюнхене?) Не могу поверить, чтобы другие европейские лидеры не поддержали нас в столь великом стремлении.

Лицемерие? Непонимание? Глупость? В глупость английских политиков, прожжённых провокаторов и аферистов, поджигателей всех европейских войн на протяжении последних трёх сотен лет, тем более в глупость бывших разведчиков, он никогда не поверит. Лицемерие скорее всего, избирателям врёт. В крайнем случае добровольное заблуждение, и с бывшими разведчиками случается иногда. Старо как мир.

Дальнейшее изложение подтверждает, что лицемерие. Министры уверяют доверчивых избирателей, будто трудное положение в экономике не позволит Германии воевать, по этой причине Германия будет вынуждена принять условия Англии, чтобы получить английскую помощь по торговому договору. Двое министров, Стэнли и Хадсон собираются вылететь в Берлин для его подготовки и подписания. Хадсон? Который и к нам зачем-то летит?

– Новое что?

– Нового пока ничего.

Должно быть. Он чувствует. Воздух сгущается. Близко гроза.

Его ждёт ещё одна бессонная ночь, ночь анализа, размышлений, тревог.

Одиннадцатого марта на утреннем заседании отчётный доклад центральной ревизионной комиссии и доклад делегации ВКП (б) в ИККИ. На вечернем заседании начинаются прения по трём отчётным докладам. Двенадцатого марта прения продолжаются. Он терпеливо слушает. Все выступающие наперебой славят товарища Сталина. Пальма первенства принадлежит Никите Хрущёву: в течение двадцати минут имя товарища Сталина в самом возвышенном тоне упоминается тридцать два раза. Почему славят? Боятся? Конечно, боятся, боятся потерять своё место, боятся попасть под закон о прекращении массовых репрессий, боятся попасть под арест в связи с нарушением социалистической законности, и правильно делают. В каждом выступлении – им приговор. О чём докладывают они? Они докладывают о достижениях краёв и областей, к достижениям краёв и областей они не приложили руки. Помощники собрали сведения. Секретари написали доклад. Им остаётся внятно и громко читать. Лаврентий тоже славит товарища Сталина, это мода такая у них, а пожалуй, один он хотя бы отчасти понимает его и готов ему помогать, не на словах, со знанием дела. Старый, опытный контрразведчик, генерал в двадцать три года, образован, умён, пяти месяцев не прошло, как согласился принять на себя наркомат внутренних дел. В соответствии с Постановлением ЦК и СНК прекратил вакханалию «троек» и спровоцированных ими, возможно, именно ими прямо организованных «ежовских» репрессий, за неполных пять месяцев число арестов гражданских лиц сокращено в десять раз, командиров Красной Армии в шестьдесят. Запретил приводить в исполнение уже вынесенных приговоров к высшей мере социальной защиты. Дела арестованных затребовал на пересмотр и доследование. Многих освобождает из тех, кто при доследовании признан невинным и тех, чья вина по советским законам малозначительна или случайна: был знаком, знал, но не сообщил, мало ли что, против кое-кого из тех, кто с особым усердием нарушал социалистическую законность начал следствие, кое-кого взял под арест, в их числе бывшего наркома внутренних дел Ежова и Фриновского, его бывшего заместителя. Панкратов, что ни говорите, а Генеральный прокурор СССР, доносы строчит на него, уверяет, что «этот тип» умышленно прекращает дела на завзятых врагов народа и освобождает их, требует наказать. Приходится разбираться, приходится создавать партийно-государственную комиссию из авторитетных лиц и взваливать на них ещё и эту обузу. А тем временем Берия продолжает прекращать и освобождать. Человек со специальным техническим образованием, он обратил особое внимание на людей с техническим образованием, которые числятся за его ведомством. Одни ещё под следствием, другие уже в лагерях. Самая малая группа, однако самая опасная, самая вредная – это предатели, одни по доверчивости, по склонности к болтовне с кем попало, другие из ненависти к советскому строю, из сознательного желания как можно больше напакостить делу социализму, кое-кто в надежде получить за свою информацию хорошие деньги. Товарищ Сталин постоянно просматривает публикации на военные темы в иностранных, особенно специальных журналах. С год, примерно, назад ему довелось познакомиться с циклом статей в журнале «Немецкое оружие», написанных будто бы майором Шеттелем, лётчиком люфтваффе. В статьях освещается положение в советской авиационной промышленности и авиации. Товарища Сталина поразило, какие подробности стали известны немецкому лётчику, следовательно, всему высшему руководству люфтваффе и рейха. Например, в его статьях даётся полная схема работы советских авиационных заводов и краткая характеристика важнейших из них: №№ 1, 21, 22, 29, 31, 46, излагается весь процесс самолётостроения от начала работы конструкторов до эффективного использования станков и оборудования, подтверждается продуктивность серийного производства, введённую по настоянию товарища Сталина, указывается число истребителей и бомбардировщиков, выпускаемых в год. Товарищ Сталин был в бешенстве: кто разболтал, кто продал секреты высшей государственной важности, кто проглядел, где были органы безопасности, которые обязаны следить, чтобы за стены наркоматов, предприятий, конструкторских бюро без ведома этих органов даже муха не вылетала. Дня три успокаивался, успокоился и приказал: негодяев найти! И нашли, и в наркоматах, на предприятиях, и в конструкторских бюро. Под следствие и под суд попали многие ценные люди. Ценность спасла: вместо высшей меры отправили в лагеря. Несколько больше группа очень и особо талантливых представителей науки и техники, которые, виноваты, конечно, однако виноваты больше по вине головотяпов, которых в наркоматах хоть пруд пруди, сколько их ни выводишь, они не выводятся. Пожалуй, любопытней других судьба конструктора Туполева. Отличный, первоклассный специалист, и вот его как отличного, первоклассного специалиста отправляют в Америку с заданием исключительной государственной важности: отобрать лучшие образцы американских транспортных самолётов и добиться лицензии на производство их в СССР. С заданием отличный, первоклассный специалист справляется первоклассно, после чего события развиваются самым невероятным, самым фантастическим, но абсолютно закономерным образом. Головотяпы из наркомата не потрудились понять, что отличный, первоклассный специалист, как правило, лишён деловой хватки, тем более способности состязаться с тоже отличными, тоже первоклассными хищниками капитализма. То ли по доверчивости, то ли упоённый успехом, Туполев просмотрел, что все документы, более сотни тысяч листов, американцы подсунули ему в дюймах и на английском языке, тогда как были обязаны за наши деньги перевести в миллиметры и на русский язык. Оплошность конструктора обнаружилась только в Москве. Все переводы обошлись стране в миллионы рублей. На языке уголовного кодекса это называется нанесением ущерба в особенно крупных размерах, за что полагается либо длительный срок заключения, либо расстрел. И таких отличных и первоклассных оказывается десятки и сотни действительно нужных советскому обществу, действительно ценных людей. Ценность и этих спасла: вместо высшей меры отправили в лагеря. Однако самая большая группа состоит из тоже доверчивых, однако глубоко несчастных людей. Они, как правило, невиновны, никакими действиями, даже подчас никакими мыслями не нарушали закон. Вся их вина в том, что они талантливы и славны своими успехами и достижениями. Талант и успех рождает завистников. Талант и успех завистники травят, травят во все времена, как травили, например, Ломоносова, величайшего и поныне из русских учёных, сообщают о неблагонадёжности в органы, призывают изолировать и карать, то есть самыми неправедными путями сживают со света. Травили и сживали со света Пушкина и Гоголя, Тургенева и Гончарова, Толстого и Чехова. Нынче в НКВД накапливаются сообщения, которые в просторечии именуют доносами, едва ли не на всех сколько-нибудь известных писателей, художников, композиторов, конструкторов, учёных и их соседей по коммунальной квартире. Отчасти это, конечно, следствие бдительности, чувства гражданского долга, однако в массе своей откровенная клевета. Как только в НКВД поступает три и более таких «сообщений», в соответствии с законом начинается следствие, которое обязано выяснить, насколько это бдительность честного советского гражданина, насколько клевета завистника и подлеца. На следствии открываются такие бездны человеческой низости, что оно может продолжаться годами, захватывая всё новых и новых завистников и подлецов. В конце концов всё тот же итог: ценные для советского общества люди отправляются в лагеря. Хотя, по правде сказать, какое же это место для изобретателя, для крупного учёного, для конструктора высшей категории в лагерях?

Берия тоже нашел, что не место. Как видно, в его душе заговорил тот великолепный хозяйственник, который в течение нескольких лет вывел нищую Грузию не просто к достатку, но к процветанию. Он затребовал дела более или менее ценных работников, как уже получивших приговор, так и подследственных. Картина открылась пёстрая и самобытная. Тогда он собственным приказом по наркомату создал «Особое техническое бюро при Народном комиссаре внутренних дел Союза ССР» и сам возглавил его. В Бюро его решением были созданы группы по специальностям: самолетостроения и авиационных винтов, авиационных моторов и дизелей, военно-морского судостроения, порохов, артиллерии, снарядов и взрывателей, броневых сталей, боевых отравляющих веществ и противохимической защиты, внедрения в серию авиадизеля АН-1, при заводе № 82 Группы возглавили помощники начальника Бюро. Помощники обеспечили помещение, рабочее место, материально-бытовое обслуживание каждого работника группы, обеспечили консультации и подготовку к производству опытных моделей и образцов, опросили работников, кто и чем может и хотел бы заняться, составили тематические планы и утвердили их в Наркомате обороны с учетом пожеланий самого Наркомата, и вызволенные из лагерей, но всё ещё заключённые с головой ушли в любимое дело.

Об этом товарищ Берия, конечно, не говорит. Он говорит о том, что весь аппарат управления в Советском Союзе никуда не годится:

– Вместо конкретного оперативного разрешения вопросов некоторыми нашими хозяйственными наркоматами и особенно их главками созываются не всегда вызываемые необходимостью всевозможные совещания, часто с вызовом большого количества работников с периферии. Вопросы к совещаниям подготавливаются плохо, сами совещания затягиваются, и вызванным товарищам днями и неделями приходится оставаться в Москве. Выполнение вынесенных совещаниями решений и резолюций никем не контролируется, в ряде случаев они месяцами залеживаются у руководителей хозяйственных организаций и предаются забвению. Некоторые наркоматы издают колоссальное количество приказом и распоряжений, но действительного контроля и за выполнением этих приказов и распоряжений не организуют. Поэтому не редки случаи, когда по одному и тому же вопросу издаётся ряд приказов одинакового содержания или даже противоречащих друг другу. Например, Наркомзем Союза за 1938 год издал свыше полутора тысяч приказов и распоряжений, не считая приказов и распоряжений по назначению и перемещению, а Наркомвод – девятьсот приказов. Ввиду такого, я бы сказал, безответственного отношения некоторых руководителей хозяйственных наркоматов и их главков к своим же собственным приказам и распоряжениям эти документы теряют силу и авторитет, безнаказанно нарушаются и игнорируются. Всё это в значительной мере объясняется тем, что эти товарищи недостаточно изучают и вникают в порученное им дело, плохо знают кадры и слабо связаны с местами.

Вот беда так беда. Куда ни ткни, всюду новые люди нужны, а эти безнадежно больны, невежеством, тупостью, ленью больны. Только это – потом. Он торопится в свой кабинет. Так и есть, английское радио сообщает, что лидер Словацкой народной партии Йозеф Тисо, монсеньор, премьер-министр и министр внутренних дел, был принят в Берлине с почестями, подобающими главе государства, фюрер удостоил личной беседы. Монсеньору, премьер-министру автономной Словакии в рамках Чехословакии льстит явно своекорыстное внимание фюрера. Что ему нужно? Сущие пустяки, без малейшего намёка на выкрутасы с говядиной и кукурузой, о которых так вдохновенно вещал господин президент Соединенных Штатов Америки перед членами сенатской комиссии по военным делам. Фюрер даже не требует, он информирует: глава словацких националистов обязан нынче же объявить о полном отделении словаков от чехов, и весь разговор. И монсеньор, премьер-министр, министр внутренних дел со смиренным восторгом благодарит за честь отныне возглавлять независимую Словакию. Польский министр иностранных дел заявил, что его правительство полностью сочувствует чаяниям народов Словакии, чем, без сомнения, провоцирует распад соседнего государства, в надежде урвать ещё что-нибудь. Отвечая на запрос о гарантии чехословацкой границы, Чемберлен напоминает лидерам оппозиции, что гарантии распространяются только на неспровоцированную агрессию, но такой агрессии пока нет, то есть с ловкостью фокусника уклоняется от прямого ответа. Итак, фюрер организует отделение Словакии, что ослабит Чехию и политически и ещё больше экономически по крайней мере на треть. Чемберлен даёт понять, что пальцем не шевельнёт, если агрессия со стороны Германии будет и дальше представляться неспровоцированной. Английский капитал ринется в Словакию на поживу и вновь развязывает фюреру руки, захватчику остаётся только придумать какой-нибудь трюк, чтобы захват не представлялся английскому, а заодно французскому и американскому капиталу захватом. Придумает. Много времени не займёт. И вот поразительно что: фюрер упорно молчит о западных землях, отторгнутых у Германии по подлому Версальскому миру Францией, Бельгией, Данией, а на востоке у него боль, тоска и слёзы в глазах, точно на востоке орудует шайка оголтелых бандитов, готовых вырезать весь немецкий народ. Сомневаться нельзя: с Чехословакией будет покончено, непременно будет покончено не сегодня, так завтра. Отдадут? Скорее всего отдадут. Вопрос в том, за кого фюрер примется после неё? Это уже слишком ясный вопрос: Польша, Литва. Отдадут? Как не отдать: фюреру с Советским Союзом общая граница крайне нужна. Иначе как он на Советский Союз нападёт?

На вечернем заседании четырнадцатого марта председательствующий Щербаков дает слово для доклада о третьем пятилетнем плане товарищу Молотову. Товарищ Молотов поднимается на трибуну. Его приветствуют стоя бурной овацией, криком «ура!»

Председатель Совета народных комиссаров повторяет, что страна вступает в новый период своего экономического и социального развития. Этот новый период характеризуется строительством коммунизма. Для победы коммунизма необходимо производить изобилие предметов народного потребления, с тем, чтобы в равной мере удовлетворить все насущные потребности всего населения СССР, исключив не только бедность, но и неравенство потребления. Третий пятилетний план является первым шагом на этом пути, шагом значительным. Внутренний валовой продукт, в ценах 1926–1927 годов, должен возрасти с 96 миллиардов до 174 миллиардов рублей, то есть в 1,8 раза. Среднегодовой прирост промышленной продукции в 13,5 процента, причём стоимость одного процента прироста возрастёт с девятисот миллионов до миллиарда восьмисот миллионов рублей. Производство зерна должно увеличиться до 128 миллионов тонн в год. Это грандиозные задачи. Они потребуют организованности и напряжения всех сил. В результате Советская страна должна не только догнать экономически все ведущие страны капитализма, включая Соединённые Штаты Америки, но и обогнать их.

– Мы идём на это соревнование, уверенные в своих внутренних силах, уверенные в нашей победе. В лагере капитализма картина совсем другая. Там уже давно потеряна вера во внутренние силы развития. Там страсти горят вокруг вопросов о новом переделе мира. Там, одни с ножом за пазухой, другие с мечом в руках, ведут борьбу вокруг колоний и вокруг перекройки государств в пользу сильных держав. Там льются речи о том, кто кого обделил после первой империалистической войны при дележе колониальных земель, кто ограбил и кто ограблен в этой дележке при последних перекройках колоний и при послевоенном дележе земель в Европе. Там уже дело не ограничивается простыми угрозами войны. Империалистическая война, захватывающая ряд стран Европы и Азии, уже ведется и приняла громадные размеры. Опасность новой всемирно-исторической бойни нарастает, особенно со стороны фашистов и их покровителей. Но наши люди могут, ведь, иметь свое мнение по поводу такого рода дел. Они будут исходить, прежде всего, из своего опыта, из того, как у нас не путём захвата колоний и получения чьей-либо помощи извне, а исключительно на основе роста внутренних сил страны, народы Советского Союза решают задачи хозяйственного роста и идут неуклонно вперёд по пути подъёма. В нашей стране найден путь к подъёму народного хозяйства, к расцвету национальных культур без насилия народа над народом, а в дружной работе многих народов на свое общее дело…

Он почти не слушает, пропускает знакомые цифры, продуманные, взвешенные им самим несколько раз, и пафос оратора, ещё вчера понятный и близкий, ему уже чужд. У него остаётся всё меньше сомнений, что ни одна из этих целей не будет достигнута. Содержание и формы соревнования с капиталистическим миром резко изменятся, если не сегодня, так завтра. Отныне, и на долгие годы вперед, соревноваться придётся в увеличении армии, в гонке вооружений, в количестве артиллерийских орудий, самолётов и танков, в демонстрации силы, и ещё хорошо, если соревнование ограничится одной демонстрацией, не превратится в соревнование на бесчисленных полях кровавых сражений, в соревнование пролитой крови, количества ненужных, неоправданных, преступлением капитала обусловленных материальных и человеческих жертв.

Подтверждение его горьких предвидений не заставляет себя долго ждать. Четырнадцатого марта перед парламентом в Прессбурге просто-напросто зачитывается присланный Риббентропом, но переведённый на словацкий язык манифест, Словакия объявляет себя независимой и отдаётся под покровительство фашистской Германии. Полк СС входит в промышленный район на севере Чехии и отрезает полякам возможность отхватить ещё один жирный кусок от наполовину уже обескровленного, ограбленного соседа. Вторжение, таким образом, решено. Остаётся увидеть, каким надувательством самая наглая, очевидно не спровоцированная агрессия будет представлена «просвещенному», а на деле такому же агрессивному миру как освободительная война.

Он разрывается между новостями и съездом. Он то сидит неподвижно в президиуме, погружённый в свои размышления, пытаясь угадать ход событий, чтобы приготовиться к ним, чтобы и самые неожиданные из них не застали врасплох, то выходит, просматривает обзоры иностранных, в особенности английских газет и сообщения радио, выслушивает доклад то руководителя военной, то руководителя личной разведки, просит докладывать каждый час, возвращается и погружается в думы.

Наконец резидент в Праге, утренние газеты, радио Парижа и Лондона передают вполне очевидную новость: пятнадцатого марта немцы оккупируют Чехию и вводят войска в приграничную зону Словакии, а венгры захватывают так называемую Подкарпатскую Украину. Но вот о чём он и подумать не мог: сильная, отлично вооруженная чешская армия, способная дать агрессору достойный отпор, покорно складывает оружие, ни один чех не бросается защищать недавно обретённую независимость, подаренную им англичанами в благодарность за разжигание гражданской войны в революционной России, по захватчикам не производится ни единого выстрела, почему?! Тайна становится вскоре известной. И вновь можно только посмеяться над пророчествами господина президента Соединенных Штатов Америки. Эмиля Гаху, доктора прав, президента независимой Чехословацкой республики, просто, как верного подданного, вызывают в Берлин. Ему ничего не говорят ни о кукурузе, ни о говядине. Его встречают со всеми почестями, которые предписаны протоколом. Просят подождать. Престарелый, болезненный Гаха долго томится, не имея понятия, что ему предстоит. Его вводят в имперскую канцелярию во втором часу ночи. Фюрер не встаёт из-за письменного стола, Рядом с ним глыбой мяса и жира возвышается Геринг. В глубине кабинета стоит в молчании худощавый подтянутый Кейтель. Гаха приветствует фюрера, выражает признательность за оказанную ему честь, уверяет, что давно желал познакомиться с человеком, чьи замечательные мысли он изучает и перечитывает, для чего-то кратко излагает свой жизненный путь, прибавляет, что он старый человек и что он убеждён, что отдать Чехословакию в руки фюрера, значит отдать её в надежные руки. Человек с надёжными руками взрывается благородным негодованием: чехи враждебны Германии, нынешнее правительство бессильно, дух Бенеша всё ещё жив, его терпению приходит конец! В шесть часов по берлинскому времени в Чехию со всех сторон войдёт немецкая армия, немецкая авиация займет аэродромы, как военные, так и гражданские. Он видит всего две возможности. Во-первых, немецкие войска войдут с боями, тогда сопротивление чехов будет жестоко подавлено. Во-вторых, немецкие войска не встретят сопротивления со стороны чешской армии, тогда будет легче дать Чехии широкую самостоятельность, автономию, даже некоторую меру национальной свободы, правда, ничего не упоминает о гербе и флаге. Приглашение господина президента в Берлин – это последняя услуга, которую он может ему оказать. Время бежит, ему почти неудобно напоминать, что на каждый батальон чехов приходится дивизия немцев. Гаха едва не лишается речи, почти невнятно лепечет, как он может удержать от сопротивления весь чешский народ всего за четыре часа до вторжения. Фюрер кричит:

– Военная операция запущена в ход! Её не остановить! Обратитесь в ваши инстанции! Это серьёзное решение! Я не вижу впереди возможности долгого периода мира между нашими с вами народами! Если решение будет иным, я предвижу, что Чехия будет уничтожена! Моё решение бесповоротно! Что такое решение фюрера – это известно!

Президент выходит из кабинета уже на ватных ногах. Он пытается дозвониться до Праги, но быстро дозвониться не удаётся. Геринг без церемоний напоминает ему, что время уходит, грозит, что превратит Прагу в развалину, как это сделано с кое-какими известными Гахе испанскими городами. Президенту становится плохо. Доктор возвращает его к жизни, лишь бы никто не подумал, что его убили в Берлине. Едва ли уже понимает, что делает, уже не существующий президент отдаёт Праге приказ не оказывать немцам никакого сопротивления, затем подписывает документ, что он в здравом уме и твёрдой памяти вкладывает судьбу чешского народа и самой Чехии в руки фюрера Германского рейха. Его выводят, обещая сохранить почётный пост президента только что уничтоженного им государства. Фюрер врывается в комнату своих секретарш и возглашает в экстазе, отрывисто и бессвязно:

– Девочки, расцелуйте меня! Он подписал! Это самый великий день моей жизни! Чехословакия перестала существовать! Я войду в историю как самый великий немец!

Спустя два часа солдаты в шинелях мышиного цвета переходят обезоруженную границу. В Праге, как и в Москве, холод и снег. По обочинам стоят толпы людей. Передние ликуют, одни от души, другие повинуясь приказу, задние молчат, смотрят угрюмо, прячут глаза. Уже вечером фюрер с полнейшим спокойствием, с непоколебимой уверенностью в себе въезжает в захваченную страну, въезжает не в танке, не на броневике, а в открытом автомобиле и занимает замок в Градчанах. В тот же день Чехию стирают с карты Европы. Её территория провозглашается протекторатом Богемии и Моравии, а Словакия, также безмолвно, становится сателлитом Германии. Мало того, что фюреру, не затратившему ни пфеннига, достаётся, с молчаливого согласия англичан и французов, в полной сохранности вся авиация (1582 самолёта), вся бронетехника (486 только тяжёлых танков), все запасы боеприпасов отменного качества, заготовленные для большой чешской армии впрок (несколько миллиардов патронов и до трёх миллионов гранат), а также 581 противотанковая пушка, 2175 орудий разных калибров, 735 минометов, 42 876 пулемётов, 114 000 пистолетов и 1 020 000 винтовок. Фюреру, также без единого пфеннига, достаётся, не получив никаких повреждений, громадный комплекс заводов Шкода, производивший новейшее оружие, тоже отменного качества, с десятками тысяч инженеров, техников и рабочих высокой квалификации, с первоклассным оборудованием самых современных конструкций. Фюреру, также без единого пфеннига, достаётся, не получив никаких повреждений, крупнейший угольно-металлургический комплекс в Витковцах, контрольный пакет которого принадлежит Ротшильду, английскому подданному. Обладая столь мощной промышленной базой, нацистская Германия в мгновение ока получает контроль над экономикой стран Юго-Восточной Европы, Румынии, Венгрии и Югославии прежде всего, а германская армия становится как минимум вдвое сильней, тогда как Красная Армия может стать намного слабей, поскольку получает, согласно контракту, оружие с чешских заводов. Кажется, прогнившим демократиям и этого мало. В Дюссельдорфе того же дня крупнейшие германские и английские промышленники и финансисты подписывают сердечное соглашение о взаимном финансировании своих предприятий. Правда, господин президент Соединённых Штатов Америки тут же объявляет, что отныне станет иметь дело только с чешским правительством в эмиграции, и замораживает золотовалютные резервы, опрометчиво помещённые чешским правительством в американские банки, правительство Англии объявляет о том же, но тайно возвращает в Чехию те золотые запасы, которые были переданы ему на хранение, что не может не послужить ускоренному вооружению вермахта. Лицемерят, подличают совместно, точно договорились. Их не огорчает падение Чехии. Их оно радует. Господин президент Соединённых Штатов Америки выражается не совсем ясно, однако понятно, что исчезновение какой-то Чехии с карты Европы его не очень тревожит, он даже надеется, что продвижение фюрера на восток европейским демократиям, по крайней мере, принесёт облегчение, то есть, другими словами, доволен вполне.

Итак, на Версальской системе, хранить которую как зеницу ока обязались Англия с Францией назад тому всего двадцать лет, окончательно и бесповоротно поставлен жирный, с глумливой свастикой крест. Еще более жирный, с глумливой свастикой крест поставлен на соглашении в Мюнхене, где договорились совместно решать вопросы о новом поругании учреждённых в Версале границ. «Франция и Англия были вправе ожидать, что в случае возникновения новых осложнений в Центральной Европе рейх будет консультироваться с ними, горько сетует из Берлина французский посол. – Франция и Англия не могли также полагать, что руководители рейха отнесутся к Мюнхенским соглашениям и к последовавшим за ними декларациям как к пустым бумажкам… В действительности так и произошло. Мюнхенские соглашения больше не существуют…» «Страшная чаша весов, констатирует Черчилль, – склоняется на сторону Гитлера…» И прибавляет, что Чемберлен позволил самым примитивным образом себя обмануть. Что обмануть! Много больше, чем обмануть. Получив столь мощный промышленный потенциал, Германия может хоть завтра вооружить по крайней мере сорок новых дивизий, а через год и все шестьдесят и таким образом сравняет свою военную мощь с вооружёнными силами Франции. Чехию, разумеется, не жаль ни Англии, ни Франции, плевать им на Чехию, как плевать на все малые народы Европы, если это в данный момент отвечает их стратегическим интересам. Однако на перспективу получить добрую сотню немецких дивизий на французской границе так просто не наплюешь. Добрая сотня немецких дивизий на французской границе не может не входить в самое прямое и непосредственное противоречие со стратегическими интересами и той и другой. Тут волей-неволей придётся что-нибудь предпринять. Но что? Единственно верным и действенным шагом, теперь уже во имя собственной безопасности, был бы самый определённый, самый резкий, даже грубый протест и столь же грубое требование не медля ни часа вывести вермахт из Чехии, сопровождая требование хотя бы частичной мобилизацией. Пойдут ли на это крикливые европейские демократии? Струсят ли вновь и пустой болтовней поощрят агрессора дальше, как можно дальше идти на восток?