Текст книги "39-й роковой"

Глава третья
Съезд

Десятого марта 1939 года, вечером, в семнадцать часов пятнадцать минут открывается Восемнадцатый съезд ВКП (б). Появление товарища Сталина делегаты встречают громкими здравицами и бурными, долго не смолкающими аплодисментами. Молотов напрасно трясёт колокольчик, его не слышно даже в президиуме. Сидя на своём председательском месте, он ждёт тишины, как и всегда, терпеливо, спокойно, с бесстрастным выражением на лице. Вождь необходим великому народу для свершения великих дел, с этим спорить нельзя. Советский народ совершает великий подвиг строительства нового общества без эксплуататоров и эксплуатируемых, без богатых и бедных, без массовой безработицы, без экономических кризисов и прочих капиталистических бед. Именно в товарище Сталине советский народ видит вождя. Вождём не становятся по собственному желанию. Вождя избирает народ. Советский народ мог избрать Троцкого, Бухарина, Рыкова, которым очень хотелось взобраться в вожди, но нет, эту честь, этот крест народ отдал ему.

Наконец Молотову удается начать. В своем кратком вступительном слове Вячеслав Михайлович лишь обозначает проблемы, которые ему предстоит развернуть в отчётном докладе. Говорит, что созданием государства рабочих и крестьян закончился первый этап в истории советского общества, что предстоит перейти ко второму этапу. Говорит о внешней угрозе двух типов: империалисты либо приводят к власти своих марионеток, однако в нашей стране сговор внутренних и внешних врагов провалился, либо навязывают свою волю силой оружия, но тут Вячеслав Михайлович высказывает уверенность в том, что любой агрессор разобьёт свой медный лоб о наш пограничный столб. Говорит о двух направлениях нашей работы: подъём народного хозяйства и воспитание народных масс в духе социалистического отношения к труду.

Щербаков предлагает президиум в составе тридцати пяти человек, называет каждое имя, съезд встречает каждое имя, но встречает по-разному, кого долгими несмолкаемыми аплодисментами и возгласами «ура», кого долгими, кого просто аплодисментами, выражая степень своего доверия каждому руководителю партии. Утверждают президиум, секретариат, ревизионную комиссию, порядок дня и регламент. Молотов переходит к первому вопросу порядка дня:

– Слово для отчетного доклада имеет товарищ Сталин.

Возобновляются аплодисменты, здравицы, крики «ура».

Порядок всё-таки восстанавливается.

Он поднимается на трибуну неторопливо, спокойно, с невозмутимым лицом, а на душе у него неспокойно. Приблизительно сорок немецких дивизий охватывают Чехию с юга и запада, польские дивизии придвигаются к Чехии с севера. Те и другие приведены в боевую готовность. Немецкие газеты на все голоса негодуют, проклинают и плачут: чехи притесняют беззащитное, несчастное немецкое меньшинство, чешские солдаты нарушают границу и нападают на немецкие патрули, чешская армия готова напасть на Германию, отечество в опасности, не пора ли спасать?! Всё как будто готово, но ещё остаётся вопрос, осмелится ли при постоянном, целенаправленном попустительстве прогнивших западных демократий постепенно, в унисон попустительству наглеющий фюрер поглотить ещё одно суверенное государство Восточной Европы, вплотную подступая к границам СССР? А если осмелится, окажут ли чехи сопротивление? А если окажут, у них сильная армия, у фюрера не получится такой лёгкой прогулки, какой оказалось присоединение Австрии, присоединение чешских Судет, сколько времени продлится эта война? И как поведут себя французы и англичане, клятвенно заверившие президента Чехословакии, что гарантируют неприкосновенность и независимость государства, которое сами и создали из клочков Австро-Венгрии, в награду за мятеж белочехов в Советской России, перекраивая в Версале к своей выгоде карту Европы? Снова отступят или объявят войну, как, по крайней мере Францию, обязывает договор о взаимной помощи? А если объявят, война неизбежно охватит Европу, Европа втянет в войну все народы, как уже воюющие, так и стоящие пока в стороне, в таком случае как добиться того, чтобы в эту войну не втянули СССР?

Усилием воли он подавляет тревоги и приступает:

– Товарищи! Со времени Семнадцатого съезда партии прошло пять лет. Период, как видите, не малый. За это время мир успел пережить значительные изменения. Государства и страны, их отношения между собой стали во многом совершенно иными. Какие именно изменения произошли за этот период в международной обстановке? Что именно изменилось во внешнем и внутреннем положении нашей страны? Что изменилось во внешнем и внутреннем положении мира?..

Правители западных демократий не видят, не хотят видеть или делают вид, что не видят, никаких изменений. Как раз нынешним утром Чемберлен, не то полный дурак, не то полный подлец, не то вместе то и другое, распевал перед лондонскими газетчиками, что угроза войны миновала, что нынешний день перспективы мира намного лучше, верней, чем когда бы то ни было, а дело мира становится прочнее день ото дня. О каком мире он говорит? О мире в Европе? О мире в Азии? О мире в Северной Африке? По всей вероятности, господину премьер-министру нет ни малейшего дела ни до Европы, ни до Азии, ни до Северной Африки. Скорее всего господин премьер-министр полон уверенности, что ему удалось упрочить мир для прогнивших западных демократий, всуе уверенных, будто они способны сами себя защитить, что никакая война ни на востоке Европы, ни в Азии, ни в Северной Африке их не коснется. Слепец! Для товарища Сталина изменения очевидны, и он излагает их чётко и просто, в соответствии с истиной. Капиталистический мир переживает глубокий социальный и экономический кризис. Особенность этого кризиса заключается в том, что он является лишь продолжением предыдущего кризиса, депрессии и небольшого подъёма, который, однако, не стал процветанием. США, Франция, Италия в течение последних десяти лет так и не достигли уровня докризисного 1929 года, Англия превзошла его всего лишь на двенадцать процентов, более успешно развиваются только Германия и Япония, но развиваются исключительно за счёт милитаризации экономики. К чему ведёт такой кризис? Такой кризис неизбежно, неумолимо, с непреложностью естественного закона истории ведёт к новой войне. Капитал уже не удовлетворяется ни конкуренцией, ни демпингом, ни торговой войной. Капитал начинает новый передел мира, колоний и сфер влияния вооружённой рукой. По итогам первой мировой войны Германия, Япония, Италия считают себя обделёнными и требуют себе места под солнцем, Англия и Франция, получившие новые колонии и, в сущности, поделившие между собой весь мир, исключая США и СССР, ни под каким видом не желают с ними делиться. К каким следствиям привели, не могли не привести эти неразрешимые противоречия между двумя группами империалистических хищников? Следствия очевидны: вторая мировая война уже началась. Япония захватила Северный Китай и Манчжурию, Италия – Абиссинию, Германия без малейшего сопротивления со стороны прогнивших западных демократий перекраивает по своему усмотрению карту Европы, поставив крест на хвалёной, будто бы незыблемой системе Версальского мира. Он не может не задаться вопросом:

– Чем объяснить такой однобокий и странный характер новой империалистической войны? Как могло случиться, что неагрессивные страны, располагающие громадными возможностями, так легко и без отпора отказались от своих позиций и своих обязательств в угоду агрессорам? Не объясняется ли это слабостью неагрессивных государств? Конечно, нет! Неагрессивные, демократические государства, взятые вместе, бесспорно сильнее фашистских государств и в экономическом и в военном отношении. Чем же объяснить в таком случае уступки этих государств агрессорам?

Он видит две причины. Первая – это трусость. Они страшатся новых революций, ведь они помнят, что первая мировая война завершилась самой радикальной революцией в самой крупной из великих держав. Вторая – это подлость, направленная против России-СССР. Он даёт понять, что именно это направление их политики им разгадано и учтено:

– В политике невмешательства сквозит стремление, желание – не мешать агрессорам творить своё чёрное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а ещё лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрить их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, – выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, «в интересах мира», и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия. И дёшево и мило!

Заодно он разъясняет чёрному фюреру, какие неприятности его ждут на этой весьма и весьма скользкой дорожке:

– Или, например, взять Германию. Уступили ей Австрию, несмотря на наличие обязательства защищать её самостоятельность, уступили Судетскую область, бросили на произвол судьбы Чехословакию, нарушив всех и всяких обязательств, а потом стали крикливо лгать в печати о «слабости русской армии», о «разложении русской авиации», о «беспорядках» в Советском Союзе, толкая немцев дальше на восток, обещая им лёгкую добычу и приговаривая: вы только начните войну с большевиками, а дальше всё пойдет хорошо. Нужно признать, что это тоже очень похоже на подталкивание, на поощрение агрессора.

Он разъясняет:

– Характерен шум, который подняла англо-французская и североамериканская пресса по поводу Советской Украины. Деятели этой прессы до хрипоты кричали, что немцы идут на Советскую Украину, что они имеют теперь в руках так называемую Карпатскую Украину, насчитывающую около 700 тысяч населения, что немцы не далее, как весной этого года, присоединят Советскую Украину, имеющую более 30 миллионов, к так называемой Карпатской Украине. Похоже на то, что этот подозрительный шум имел целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований. Конечно, вполне возможно, что в Германии имеются сумасшедшие, мечтающие присоединить слона, то есть Советскую Украину, к козявке, то есть к так называемой Карпатской Украине. И если действительно имеются там такие сумасброды, можно не сомневаться, что в нашей стране найдётся необходимое количество смирительных рубах для таких сумасшедших. (Взрыв аплодисментов.) Но если отбросить прочь сумасшедших и обратиться к нормальным людям, то разве не ясно, что смешно и глупо говорить о присоединении Советской Украины к так называемой Карпатской Украине? Пришла козявка к слону и говорит ему: Эх ты, братец ты мой, до чего мне тебя жалко… Живёшь ты без помещиков, без капиталистов, без национального гнёта, без фашистских заправил, – нет тебе спасения, кроме как присоединиться ко мне… (Общий смех.) Ну что ж, так и быть, разрешаю тебе присоединить свою небольшую территорию к моей необъятной территории. (Общий смех, аплодисменты.) Ещё более характерно, что некоторые политики и деятели прессы Европы и США, потеряв терпение в ожидании «похода на Советскую Украину», сами начинают разоблачать действительную подоплёку политики невмешательства. Они прямо говорят и пишут чёрным по белому, что немцы жестоко их «разочаровали», так как, вместо того, чтобы двинуться дальше на восток, против Советского Союза, они, видите ли, повернули на запад и требуют себе колоний. Можно подумать, что немцам отдали районы Чехословакии, как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом, а немцы отказываются теперь платить по векселю, посылая куда-то подальше.

Он далёк от мысли, чтобы стыдить их, как любит делать господин президент Соединённых Штатов Америки, читать бесполезную, ханжескую мораль политикам невмешательства, которые, в жажде избежать революции и спасти свою собственность, свои барыши, нарушают все и всякие обещания, все и всякие договоры и обязательства, лицемерят и лгут: буржуазная политика есть буржуазная политика, не больше того. Чего хотят Германия, Италия и Япония? Они хотят захватить колонии Французской и Британской империй, а заодно поделить между собой Советский Союз. Чего хотят Французская и Британская империи? Они хотят сохранить уже захваченные колонии и по возможности ослабить, а ещё лучше уничтожить Советский Союз, который у них точно бельмо на глазу, как бельмом на глазу была у них Российская империя с её громадными пространствами, неисчерпаемыми ресурсами и необыкновенно выгодными путями сообщения между Европой и Азией. По этой причине только Советскому Союзу незачем лицемерить и лгать: для него речь идёт о сохранении своей территории, вернее сказать, о спасении самого существования своего народа. Советский Союз всегда утверждал и продолжает утверждать, что он стоит за мир, что он нуждается в мире и не претендует на захват чужих территорий. Французская и Британская империи, Германия, Италия и Япония лицемерят и лгут, потому что не могут открыто и прямо сказать, что речь между ними идёт всего лишь о дележе уже захваченной или новой добычи, которую предстоит захватить. Прожженные буржуазные дипломаты называют это политикой. Что ж, пусть будет так. Разведка доносит, что в последние несколько дней польские дивизии придвигаются к чешской границе, а немецкие уже готовы к вторжению. Похоже, они готовят новый раздел. Остаётся ждать, чем ответят на этот новый раздел Франция и Англия, которые гарантировали Чехословакии сохранение её независимости. Сдержат ли они свое обещание? По всему видать, что не сдержат, вновь прикрывшись слезливыми причитаниями об умиротворении. Он ждёт. А пока с этой высокой трибуны он им говорит, что он отлично видит все их уловки и происки и что его вокруг пальца не обвести. Он предупреждает господ буржуазных политиков, всегда корыстных и подлых:

– Необходимо, однако, заметить, что большая и опасная политическая игра, начатая сторонниками политики невмешательства, может окончиться для них серьёзным провалом.

Что касается Советского Союза, то его задачи ясны:

– Проводить и впредь политику мира и укрепления деловых связей (он подчеркивает едва приметным усилением голоса) со всеми странами, соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками.

Он переходит к внутреннему положению нашей страны и ненавязчиво, но твёрдо даёт понять провокаторам и агрессорам, что перед ними уже не та отсталая, царская Россия, которая была бита в Японской, потом в Германской войне. Это новая Россия, стремительно вышедшая на второе место в мире и первое место в Европе. Её взлёт подтверждается цифрами. В сравнении с довоенным 1913 годом Советский Союз увеличил объем промышленной продукции более чем в девять раз, тогда как США только на двадцать процентов, Англия на тринадцать, а Франция так и не достигла довоенного уровня. Сельское хозяйство имеет четыреста восемьдесят три тысячи пятьсот тракторов и сто пятьдесят три тысячи пятьсот комбайнов и производит почти девяносто пять миллионов тонн зерна, что почти на пятнадцать миллионов тонн больше, чем в 1913 году, причём коллективное сельское хозяйство далеко ещё не исчерпало себя. Не отстаёт от промышленности и сельского хозяйства образование и культура, вернейший залог стремительного подъёма во всех областях. Число школ в городе и деревне достигает тридцати тысяч, в них учится почти тридцать четыре миллиона учащихся. Число массовых библиотек уже превышает семьдесят тысяч, с количеством книг в них более ста двадцати пяти миллионов, рабочих и сельских клубов более девяноста пяти тысяч, театров семьсот девяносто, киноустановок более тридцати тысяч, годовой тираж газет превышает семь миллиардов. Такого положения образования и культуры нет ни в одной стране мира.

Но он всегда предупреждал и продолжает предупреждать: головокружения от успехов быть не должно. Несмотря на очевидность наших успехов, мы всё ещё далеко отстаём от ведущих держав. Перед ним в большом зале сидят слабо образованные, нередко малограмотные люди, и он разъясняет, доходчиво и терпеливо. Уровень экономического развития ошибочно определять количеством выплавленных и добытых тонн, тем более суммой вырученных за эти тонны долларов, марок, рублей. Единственно верный критерий экономического развития – производство на душу населения, выраженное в килограммах и киловатт-часах. По этому показателю мы ещё далеко позади и Англии, и Германии, и США. Чугуна на душу населения мы производим всего восемьдесят семь килограмм, тогда как Англия сто сорок пять. Теперь мы производим чугуна около пятнадцати миллионов тонн, а должны производить пятьдесят-шестьдесят, чтобы обогнать не только Англию и Германию, но и США.

– То же самое нужно сказать о производстве стали, проката, о машиностроении и так далее, так как все эти отрасли промышленности, как и остальные отрасли, зависят в последнем счете от производства чугуна.

Он делает вывод:

– Мы перегнали главные капиталистические страны в смысле техники производства и темпов развития промышленности. Это очень хорошо. Но этого мало. Нужно перегнать их также в экономическом отношении. Мы это можем сделать, и мы это должны сделать. Только в том случае, если мы перегоним экономически главные капиталистические страны, мы можем рассчитывать, что наша страна будет полностью насыщена предметами потребления, у нас будет изобилие продуктов, и мы получим возможность сделать переход от первой фазы коммунизма ко второй его фазе.

Он делает паузу и спрашивает как будто себя:

– Что требуется для того, чтобы перегнать экономически главные капиталистические страны?

И отвечает твёрдо и взвешено:

– Для этого требуется, прежде всего, серьёзное и неукротимое желание идти вперёд и готовность пойти на жертвы, пойти на серьёзные капитальные вложения для всемерного расширения нашей социалистической промышленности. Есть ли у нас эти данные? Безусловно есть! Для этого требуется, далее, наличие высокой техники производства и высоких темпов развития промышленности. Есть ли у нас эти данные? Безусловно есть! Для этого требуется, наконец, время. Да, товарищи, время. Нужно строить новые заводы. Нужно ковать новые кадры для промышленности. Но для этого требуется время, и не малое. Невозможно в два-три года перегнать экономически главные капиталистические страны. Для этого требуется несколько больше времени.

Сколько именно? Этого он не может сказать, и потому, что этого никто не может сказать, особенно потому, что у страны этого времени уже нет или почти нет и не станет совсем, если завтра немецкие и польские дивизии разорвут на части Чехословакию, а так называемые миротворцы Европы в очередной раз её предадут. Скорее всего предадут. И тогда те же дивизии ринутся на восток. Тогда времени не останется вовсе. И он выражается осторожно:

– И чем выше будет у нас производительность труда, чем более совершенствоваться будет у нас техника производства, тем скорее можно будет выполнить эту важнейшую экономическую задачу, тем больше можно будет сократить сроки выполнения этой задачи.

Каковы следствия стремительного экономического подъёма советской страны? Эти следствия замечательны. Он говорит о них с удовлетворением, с удовольствием:

– Особенность советского общества нынешнего времени, в отличие от любого капиталистического общества, состоит в том, что в нём нет больше антагонистических, враждебных классов, эксплуататорские классы ликвидированы, а рабочие, крестьяне и интеллигенция, составляющие советское общество, живут и работают на началах дружественного сотрудничества. В то время как капиталистическое общество раздирается непримиримыми противоречиями между рабочими и капиталистами, между крестьянами и помещиками, что ведёт к неустойчивости его внутреннего положения, советское общество, освобождённое от ига эксплуатации, не знает таких противоречий, свободно от классовых столкновений и представляет картину дружественного сотрудничества рабочих, крестьян, интеллигенции. На основе этой общности и развернулись такие движущие силы, как морально-политическое единство советского общества, дружба народов СССР, советский патриотизм. На этой же основе возникла Конституция СССР, принятая в ноябре 1936 года, и полная демократизация выборов в верховные органы страны.

Конституцией он имеет полное право гордиться. Им выработана самая демократическая конституция в мире, с правом прямого равного выбора при тайном голосовании, без каких-либо ограничений по полу, образованию, национальности, без статьи об оседлости, чего не было в конституции, вырванной революцией 1905 года у царя Николая, чего нет ни в одной конституции, европейской и даже американской. В Советской Конституции отражаются исторические достижения Советской страны, отчасти и его собственные успехи и достижения. В его Конституции заключается самый верный критерий правильности его внутренней и внешней политики. В ней он находит неисчерпаемую поддержку, как политическую, так и моральную. То, что эта Конституция была принята, было его безусловной победой. Правда, победа была кратковременной. Он с самого начала считал, что всеобщего прямого равного избирательного права при тайном голосовании далеко не достаточно для полного торжества именно Советской, потому что общенародной, Конституции. Он дополнил это право принципом альтернативности. По его указанию был отпечатан образец избирательного документа для тайного голосования. В этом документе указывалось три кандидата, один от рабочего класса, другой от крестьянства, третий от ВКП (б), причём им устанавливалось, что в Советах всех уровней должно быть не менее 40 % беспартийных, что должно было если не вытеснить, то значительно потеснить депутатов от ВКП (б). Это было его стратегическое решение. Альтернативность выборов неизбежно должна была отделить партию от Советов. Почему он считал такое отделение жизненно важным? Он считал такое отделение жизненно важным именно потому, что секретари партийных организаций всех уровней, презрев теорию, на практике подменили понятие «диктатура пролетариата» понятием «диктатура партии». В результате каждый, или почти каждый, первый секретарь на своем уровне превратился в «бога, царя и воинского начальника», как такое положение характеризует русский народ. Напрасно, он твердил и в выступлениях и в теоретических трудах, что эти понятия глубоко различны по своему существу, что в функции диктатуры пролетариата входит как насилие, подавление враждебных, классово чуждых элементов, так и построение нового общества, первой стадии – социализма и второй стадии – коммунизма, тогда как функцией партии является руководство сознанием, идейное и нравственное воспитание трудящихся масс. Напрасно он писал в работе «К вопросам ленинизма», что тот, «кто отождествляет „диктатуру партии“ с диктатурой пролетариата, тот молчаливо исходит из того, что можно строить авторитет партии на насилии в отношении рабочего класса, что абсурдно и что совершенно несовместимо с ленинизмом. Авторитет партии поддерживается доверием рабочего класса. Доверие же рабочего класса приобретается не насилием, – оно только убивается насилием, а правильной теорией партии, правильной политикой партии, преданностью партии рабочему классу, её связью с массами рабочего класса, её готовностью и её умением убеждать массы в правильности своих лозунгов». И ещё: «кто присваивает партии не присущие ей функции насилия в отношении рабочего класса в целом, тот нарушает элементарные требования правильных взаимоотношений между авангардом и классом, между партией и пролетариатом». Он служил свой молебен перед глухими. Они никогда не понимали сущности «взаимоотношений между авангардом и классом». Они тем более не понимают, что в Советском Союзе уже не существует антагонистических классов, что в Советском Союзе уже формируется единый советский народ, граждане СССР, с едиными, равными для всех правами и что, следовательно, в этих обстоятельствах не пристало партии присваивать себе не присущие ей функции насилия в отношении всего советского народа, то есть наделённых равными правами граждан СССР. Альтернативные выборы должны были наконец показать, кто действительно предан рабочему классу и трудовому крестьянству, кто связан с ними, кто умеет убеждать, кто умеет созидать, а не размахивать наганом и всуе болтать языком. О чём спросит избиратель каждого из своих кандидатов? Он спросит, как он улучшил условия его труда, как он увеличил выпуск продукции, необходимой народу, а не «американскому дяде», проложил ли он хорошую дорогу, построил ли хорошую школу, ясли, детсад. Кандидат от рабочих и крестьян найдёт что сказать. А что скажет первый, второй или третий секретарь, который взял на себя функции управления, а на деле ничем не управляет, а только размахивает наганом и болтает языком? Ничего он не сможет сказать, а если не сможет сказать, его прокатят на выборах и в местный и, тем более, в Верховный Совет. По его замыслу это должна была быть бескровная революция, то есть возвращение партии, прежде всего её первых, вторых и третьих секретарей, к выполнению своей единственной, чрезвычайно важной задачи – быть учителем и вождём. Он не мог, не был вправе и не имел желания принять единолично такое решение, он всегда отстаивал принцип коллегиальности и подчинялся решению большинства. В соответствии с Уставом он вынес свои предложения на Пленум ЦК, высший орган между съездами партии. Из кого состоял ЦК? Из тех же первых, вторых и третьих секретарей, которых он намеревался изгнать из законодательной и исполнительной власти, которая принадлежит только Советам и возвратить их на их законное место – «учителей и вождей». Они в мгновение ока уловили истинный смысл его предложений: шкурный интерес прозорлив. Они взбунтовались. Во главе бунтовщиков встал Эйхе, первый секретарь Западно-Сибирского крайкома ВКП (б). Ведомые им, громче всех кричали именно те, кто при ближайшем рассмотрении оказался не только исполнителем подрывных указаний, идущих от Троцкого, засевшего в Мексике, но и от резидентов немецкой и английской разведок. Сорок процентов беспартийных в Советах всех уровней, включая Верховный Совет? Этого не может и не должно быть! Не менее трёх кандидатов в избирательном бюллетене? Этого не может и не должно быть! Тайное голосование? Этого не может и не должно быть! Их аргументы имели под собой основание. Они говорили: в стране десятки тысяч не разоблачённых участников левой и правой оппозиции, в стране десятки тысяч недобитых помещиков и белогвардейцев, в стране десятки тысяч попов, сотни тысяч бывших уголовников и бывших кулаков. Разве не ясно, что всё это антисоветские элементы? С этим он не согласиться не мог. Разве новая Конституция не дала им избирательное право, равное с каждым убеждённым сторонником Советской власти? Он своей рукой вписал это равенство в свою Конституцию. Где гарантия, что все эти антисоветские элементы не попадут в Советы всех уровней, в том числе в Верховный Совет? Он отвечал: доверие народа. Они возражали: гарантией может быть только изгнание всех антисоветских элементов из советского общества. Это было решение большинства. Он не мог не подчиниться ему: его предложения не поддержали даже в Политбюро. Колебались даже преданнейшие из преданных – Ворошилов, Будённый. Что ему оставалось? Ему пришлось уступить. Он отказался от нормы представительства беспартийных. Он отказался от включения в избирательный бюллетень трёх и более кандидатов. Он настаивал только на сохранении тайного голосования. Его авторитет среди них был всё-таки очень высок. Они оставили ему тайну голосования, но какую цену за это пришлось заплатить! Они ни на день, ни на час не задерживались в Москве. Они буквально разбежались по своим околоткам. В своих околотках они создавали «тройки», как создавали их во время Гражданской войны: первый секретарь, прокурор, начальник местного управления НКВД. Они не признавали никакого суда. Они каждый день рассматривали десятки подлинных или наскоро сфабрикованных дел и наскоро выносили решение, поскольку решений у них могло быть только два: высшая мера и лагеря. Всего за полтора года они расстреляли около семисот тысяч бывших уголовников, бывших кулаков и всех прочих «бывших» и более миллиона отправили в лагеря. Заодно они истребляли друг друга. За те же полтора года ими расстреляно около сорока тысяч партийных и советских работников, в первую очередь первых, вторых и третьих секретарей всех партийных организаций, и такая ненависть накопилась у них к своим товарищам по борьбе, что во многих организациях за эти полтора года секретари всех уровней сменились по два и по три раза, так что на съезд были избраны те, кто оказался самым хитрым и самым жестоким.

Разумеется, он обязан был говорить о репрессиях. В самом факте репрессий он не видел ничего исключительного, если они направлены не против народа, а против его врагов, тем более не видел, чтобы они могли подорвать его авторитет в народе и в партии. Он помнит, как грозный царь Иоанн казнил мятежных бояр, которые, по признанию самих москвичей, были хуже волков. Народ не только не осудил решительного царя, но и с уважением именовал его Грозным. Разве не та же история повторилась с заговорщиками 1937–1938 годов, оппозиционерами, кулаками и уголовниками? Разве многие из них не были для народа кем-то вроде волков? Неужели стёрлось из памяти на Дону, как соратники Троцкого в кожаных куртках вырезали казачьи станицы? Неужели забыла Тамбовщина, как Тухачевский морил отравляющим газом сбившихся с пути истинного тёмных русских крестьян? Неужели забыли такие же тёмные крестьяне Поволжья, как Хатаевич загонял их в колхозы силой оружия? Неужели не помнит Сибирь, как Эйхе тысячами расстреливал любого и каждого, кого он заподозрил в троцкизме или кто не был угоден ему? Неужели забыли на Украине, на Дону и Кубани тот страшный голод, от которого умирали десятки тысяч крестьян по вине того же Хатаевича, Постышева и Косиора, которые умели руководить народными массами не умом, а наганом и революционными фразами? Тогда ему писал из Вёшенской Шолохов. Это было большое, взволнованное письмо. Шолохов извещал товарища Сталина, какие безобразия, вплоть до садизма, творят донские, кубанские, украинские партийные власти на когда-то сытой, когда-то богатой Украине, на когда-то сытой, когда-то богатой Кубани, на когда-то сытом, когда-то богатом Дону. Что-то автор «Поднятой целины» видел сам, что-то рассказали ему казаки соседних станиц. Тогда он обещал разобраться и направил разбираться Шкирятова, тогда же срочным порядком отгрузили для вёшенцев сто двадцать тысяч пудов ржи, и Верхне-Донскому району ещё сорок тысяч пудов. Разобрались и виновных призвали к ответу. Народ это знает. Народ это помнит. Этого народ не может забыть. На могилах врагов своих слёз не прольет. За ними народ не пошёл. Народ пошёл за товарищем Сталиным. И товарищ Сталин уверенно говорит, но говорит только о тех, кто был судим по советским законам советским судом: