Текст книги "Погружение разрешаю"

Склон становился все круче и круче. На самом его изломе поселились черные морские лилии, плавно изогнувшиеся под напором сильного течения. Внезапно дно провалилось куда-то вниз, и передо мной разверзлась бездна.

– Что впереди? – с тревогой в голосе спросил Олег Донец.

– Дна не вижу, – ответил я, – сплошная темнота.

– Секунду ждать, включаю эхолот, – сказал Донец.

Тотчас зачиркало перо портативного эхолота «Язь». Выходящая из-под пера лента осталась нетронутой электрической искрой.

– Что за дьявольщина, – забеспокоился Донец. – Куда девалось дно? Сквозь землю что ли провалилось? Эхолот ничего не показывает.

– Может быть, усиление добавить?

– Усиление на пределе. Надо дать фазировку.

С фазировкой «Язь» мог нащупать дно на расстоянии 80 метров под аппаратом.

– Пишет! – воскликнул Донец.

Действительно, перо стало искрить возле самого нижнего края бумаги, на которой появилась тоненькая черная линия. Значит, от аппарата до дна по вертикали было 80 метров. Получалось, что «Север-2» прыгнул с края рифа, словно летающий лыжник с трамплина, и завис на одном горизонте, а склон резко ушел вниз.

– Олег, давай развернемся иллюминаторами к склону, – предложил я, – а то ничего не видно.

– Нет, нельзя, – ответил капитан. – Мы можем не успеть отработать назад и врежемся в скалу. Пойдем по касательной, левой скулой к склону.

Он развернул аппарат влево и стал осторожно спускаться вниз на одних вертикальных винтах. Минут через десять Данилов в левый иллюминатор увидел склон. Ступенчатый и длинный, как Потемкинская лестница в Одессе, склон уходил вниз. Данилов наудачу сделал фотоснимок через иллюминатор. В правый иллюминатор ничего не было видно, и я перебрался к левому. Сидя голова к голове, мы с Игорем каждый одним глазом смотрели вниз.

Олег Донец, сидя на ремнях возле центрального иллюминатора, как стрелок-радист в самолете, вел аппарат вдоль склона. Наш спуск напоминал слалом-гигант. Известняковая лестница тянулась бесконечно: прочный пласт – карниз, слабый пласт – выемка или осыпь.

Глубиномер показывал 650 метров, когда известняковые ступени исчезли, скрывшись под шлейфом белого песка, насыпавшегося откуда-то сверху, скорее всего с рифа, словно снег с крыши. Какие породы были под этим песком, я узнать не мог. Склон становился все более пологим, и напоминал мне снежную горку. Донец увеличил скорость аппарата, который быстро заскользил вперед, слегка касаясь грунта.

– Олег, будто на салазках едем! – воскликнул я.

– Точно! Одно удовольствие управлять. Хочешь порулить?

– Конечно, хочу!

– Давай на мое место, а я отдохну немного.

Он встал со своих ремней, вытер пот со лба. Только сейчас я понял, какого напряжения ему стоил подводный слалом. Он проделал спуск с ювелирной точностью – ни одного удара о скалы, хотя мы шли впритирку к склону.

Я занял место Донца на ремнях. «Север-2» довольно медленно реагировал на командный импульс: лишь через шесть-семь секунд 40-тонная громадина начинала двигаться в том направлении, куда ее направляли. Я пробовал переключать скорости, прижимался к грунту, благо ровный пологий склон позволял любые маневры.

Мы плыли больше часа над занесенным песком склоном. Я тщетно выискивал на дне хотя бы один уступ с обнажением коренной породы. Ни одного! Стрелка глубиномера подкрадывалась уже к цифре «1500». Вокруг была белая безжизненная пустыня.

– Может быть, всплывать начнем? – предложил Олег. – Ничего интересного вроде бы нет.

– Еще немного, – упорствовал я.

– Ну, ладно. Давай еще метров сто пройдем в глубину – и наверх. Батареи подсели.

Минут через пять «Север-2» совершил прыжок со второго подводного трамплина и приземлился у подножия уступа на глубине 1580 метров. Я приник к иллюминатору и увидел пласт черной породы, в которой просматривалась тонкая параллельная слоистость. Теперь сомнений не оставалось: передо мной были точно осадочные породы, по-видимому, гемипелагические известняки. Из двух предположений Джорджа Шора – граниты или осадочные породы? – первое можно было отбросить, а второе принять и конкретизировать. Теперь я точно знал, что весь геологиченский разрез банки Сая-де-Малья по крайней мере до глубины 1580 метров представлен известняками: сначала коралловым кавернозным, затем грубослоистым мелководно-морским и, наконец, тонкослоистым глубоководным (гемипелагическим). Поначалу меня несколько смутил черный цвет самой нижней толщи, однако я тут же нашел этому объяснение: порода покрылась коркой окислов марганца, что достаточно часто наблюдалось в разных районах океана на глубинах около полутора тысяч метров.

Я был очень доволен погружением. Мне удалось добыть факты, проливающие свет на геологическую историю громадного подводного хребта – осадочного по своей структуре.

Самое же главное научное открытие было сделано с помощью простого эхолота. Оно заключалось в том, что на вершине банки Сая-де-Малья мы обнаружили затопленные коралловую лагуну и полукольцевой коралловый риф, чего не смогли сделать до нас американцы, видимо, пожалевшие время на детальные промеры.

Ихтиологи тоже были довольны: морозильный трюм был полон отборной рыбы; в бидонах с формалином хранилось немало редких образцов. Общий результат экспедиции был таков: в середине Индийского океана мы обнаружили крупный промысловый район, в котором российские рыбаки могли свободно вести круглогодичный промысел, поскольку почти вся банка Сая-де-Малья располагалась за пределами экономических зон иностранных государств.

Фото 1. Научно-поисковое судно «Ихтиандр»

Фото 2. Виктор Климов за пультом управления подводного аппарата «Север-2»

Фото 3. Спуск подводного обитаемого аппарата «Тинро-2» на воду

Фото 4. В рубке связи с подводным аппаратом

Фото 5. Подводный обитаемый аппарат «Омар» отправляется в погружение

Фото 6. Манипулятор пытается схватить плевротомарию

Фото 7. Стеклянная губка на подводной горе Плейто. Атлантический океан, глубина 1450 м

Глава 8
Маврикий и Назарет

После завершения работ на банке Сая-де-Малья «Ихтиандр» направился в Порт-Луи, столицу островного государства Маврикий. Нужно было пополнить запасы продовольствия и пресной воды, а экипажу дать отдых на берегу. Время, отведенное на отдых, я решил использовать для изучения подводных ландшафтов острова, чтобы понять, каковы ландшафтные особенности прибрежной зоны вулканического острова, окруженного коралловыми рифами.

Изучение навигационной карты, которую мне любезно предоставил третий штурман, показало, что Маврикий был расположен в пределах южной тропической зоны (на 20°) и окружен коралловыми рифами. Правда в лоции не было сказано, какими именно: окаймляющими или барьерными. Это мне предстояло выяснить самому. При подходе к острову со стороны океана я увидел, что Маврикий – высокий гористый остров. Его максимальная высота достигала почти километра.

Перед увольнением на берег весь личный состав (кроме капитана) был разделен на группы, я был назначен старшим одной из групп. В моей группе было четыре человека, в том числе Илья Рубинштейн, который уже бывал в Порт-Луи и хорошо знал его окрестности. Он предложил поехать в бухту Томбо Бей: искупаться, позагорать, ракушек поискать. Все согласились. С языком проблем не было, местные жители говорили на английском. Мы быстро нашли автобусную остановку и поехали в бухту Томбо Бей.

Вид с высокого берега на бухту Томбо Бей открывался потрясающий. Береговой обрыв (клиф) зарос густой сочной зеленью, среди растений особенно выделялись агавы. Внизу синел океан, голубоватый возле берега и густо-синий вдали. Мы осторожно спустились по узкой тропинке вниз и оказались на песчаном пляже, загроможденном огромными черными глыбами и валунами. Я без особого труда определил тип породы: базальт. Они упали с берегового обрыва, эти глыбы, не выдержав ударов штормовых волн. На пляже волны продолжали свою разрушительную работу, разбивая глыбы на более мелкие обломки и закругляя их грани: получились валуны и галька. Весь этот грубый каменный материал теперь служил естественным гасителем энергии волн, которые дробились, ударившись о камни, на мелкие струи и уходили в песок. «Вот как природа сама позаботилась о защите берега!», – продумал я.

Мы перешли по колено в воде небольшую речку, выносы которой замутили воду возле устья, и отправились вдоль западного берега острова на север. Наш путь пролегал большей частью возле самого уреза воды по каменной плите, отполированной волнами до блеска. Но плита не была ровной. Ноги то и дело ударялись о каменные выступы и соскальзывали в неглубокие канавки и ямки. На нашем пути оказалась группа местных мальчишек; они что-то искали между камнями. Когда мы поравнялись с ними, они стали предлагать нам красивые пятнистые раковины – ципрея мавритиана. Просили 10 маврикийских рупий за раковину. Я прикинул, что каждая раковина будет стоить больше доллара. «Дорого! Сами найдем, – было наше коллективное решение. – Если мальчишки нашли, разве мы не сможем?». Ближайшее будущее показало, что мы ошибались: никто из нас не нашел ни одной ципреи, а почему – скажу чуть позже.

Пройдя километра три вдоль берега, мы нашли уединенный уголок пляжа, который со стороны берега был скрыт от посторонних глаз зарослями сахарного тростника. Разбив бивуак и, наскоро перекусив, мы с Игорем Цукуровым бросились в воду и поплыли к пенящимся бурунам, неспешно помахивая ластами. Рассматривая дно через стекло маски, я заметил, что в небольшом отдалении от окаймляющего кораллового рифа дно стало илистым и по нему ползают огромные голотурии, называемые в обиходе морскими огурцами. За каждой голотурией оставались характерные спиральки, то есть фекалии. Я уже знал, что такие животные относятся к трофической (пищевой) группировке грунтоедов, а более научно – безвыборочно глотающих детритофагов. Глубина в прибрежной лагуне была метра два, не больше. Ближе к рифу, голотурии пропали и вместо них появились огромные двустворчатые моллюски – тридакны. Их выдавали зубчатые края раковин и сине-фиолетовая мантия. При попытке схватить тридакну, моллюск молниеносно захлопывал створки и затаивался. Тридакны крепились к коралловому известняку биссусными нитями, и оторвать хоть одну из них от мертвого коралла было напрасной тратой сил. После одной-двух неудачных попыток мы с Игорем прекратили это занятие, и я приступил к подводной фотосъемке. Я приблизился к ветвистому кораллу акропора, чтобы снять маленьких рыбок, сновавших между ветвями коралла, и, увлекшись, не заметил длинную серебристо-серую в крапинку «ленту», которая извивалась над кораллом. Вдруг я почувствовал, что Игорь тянет меня назад, схватив за ногу. Недовольный, я обернулся. У Игоря были испуганные глаза, и он всем своим видом показывал мне, что надо плыть обратно. Тут только я догадался, что это была за «лента» – морская змея, называемая плоскохвостом. Позже я узнал, что яд плоскохвоста раз в 50 сильнее яда кобры, одной из самых ядовитых змей, обитающих на суше. Я резко развернулся и быстро поплыл к берегу, вслед за Игорем, который, будучи кандидатом в мастера спорта по плаванию, плыл еще быстрее. Больше нам нырять в этом месте не хотелось.

На обратном пути мы вспомнили о красивых ракушках, которые не стали покупать у местных ребятишек. Не тут-то было! Вся прибрежная рифовая платформа, по которой мы утром шли почти посуху, теперь была залита водой по щиколотку. Начался прилив, вода быстро прибывала. Тот ручеек, который мы легко перешли утром, теперь превратился в бурный поток, в котором вода текла вспять, а на поверхности дыбились крутые гребни. Это явление называется стоячими волнами. Такие волны возникают в устьях приливных рек, когда сталкиваются два противоположно направленных течения: речное и приливное, несущее морскую воду навстречу реке. Высота стоячих волн в нашей маленькой речке доходила, наверное, до метра. Боязно! Но деваться нам было некуда: мы могли опоздать на последний автобус, идущий из Томбо Бей в Порт-Луи и тогда… Страшно даже представить себе невозвращение группы из увольнения в иностранном порту к установленному сроку. Мы приняли такое решение: взявшись за руки, чтобы не сбило с ног течением, осторожно стали переходить реку. Вода была по грудь! Одежду одной рукой каждый поднимал высоко над головой. Потихоньку, потихоньку – и перешли! На автобус успели, на судно прибыли в срок (к 18.00).

Несмотря на трудности, возникшие на обратном пути, поход в бухту Томбо Бей с научной точки зрения удался. Во-первых, я своими глазами увидел, то, что искал: как выглядит берег вулканического острова, окруженного коралловым рифом. Во-вторых, я увидел сразу два рифа: окаймляющий и барьерный. Напомню, что от окаймляющего рифа барьерный риф отличается тем, что между ним и берегом расположена лагуна. В-третьих, я (для себя, по крайней мере) установил, что даже в такой мелководной коралловой лагуне (2 м) среди донных беспозвоночных преобладают грунтоеды (голотурии), которые обычно живут значительно глубже. Это наблюдение было для меня совершенно неожиданным, потому что, например, в Охотском море, зона преобладания грунтоедов начинается глубже 200 м. До этого я и понятия не имел, какие животные обитают в прибрежных коралловых лагунах.

Вот так экстремальная вылазка на берег острова Маврикий дала мне возможность ознакомиться с особенностями подводных ландшафтов коралловых рифов, окружающих вулканические острова.

Выйдя из Порт-Луи, наше судно вновь направилось на банку Сая-де-Малья, чтобы воспользоваться результатами своих исследований. Раз мы нашли скопления рыбы в лагуне банки Сая-де-Малья, то решили пополнить там наш морозильный трюм, учитывая, что судну был установлен план по добыче рыбы, 200 тонн. Мы имели все шансы этот план выполнить, а значит, – рассчитывать на повышенную премию. По пути, слева по курсу, лежали острова Каргадос-Карахос. Это были небольшие островки, окруженные обширной коралловой отмелью. Ничего больше лоция не сообщала, кроме того, что подходить любому судну к этим островам не рекомендовалось из-за опасности наскочить на риф. Но я смотрел на острова Каргадос-Карахос иными глазами – глазами Чарльза Дарвина: «Вот передо мной финал жизни вулканического острова, перед тем, как он окончательно будет разрушен и поглощен волнами. Это была наглядная иллюстрация второй стадии в схеме эволюции коралловых атоллов в схеме Дарвина. К сожалению, мне довелось увидеть эту стадию лишь издалека.

Наш дальнейший путь проходил мимо банки Назарет, о которой лоция сообщала очень кратко: преобладающие глубины 40–60 метров, грунт коралловый, местами ракушечный. Грех было упустить возможность провести хотя бы краткое исследование этой практически неизученной подводной возвышенности. Капитан Евгений Алексеевич Петухов согласился выделить на обследование банки Назарет четыре дня: три на комплексную съемку и один день на погружение подводного аппарата.

За три дня судно обошло всю банку Назарет, выполнив сорок комплексных океанографических станций и несколько контрольных тралений. Вот какие результаты принесло это обследование. По всему периметру банки Назарет проходит широкий слабовыпуклый вал, окружающий сравнительно неглубокую лагуну. Максимальная глубина лагуны, которую мы обнаружили в ходе промера, едва достигала 80 м, то есть значительно меньше, чем на соседней банке Сая-де-Малья. Окружающий лагуну вал (погруженный кольцевой коралловый риф) имел наименьшую глубину 30 м, но преобладающими были глубины 40–50 м. Судя по глубинам рифа, получалось, что банка Назарет погружена глубже, чем банка Сая-де-Малья. Но донных отложений в лагуне банки Назарет накопилось больше, чем на банке Сая-де-Малья, поэтому лагуна на банке Назарет была значительно мельче. Объяснение я мог дать такое: биологическая продуктивность банки Назарет больше, что даёт больший объем обломочного материала, оседающего в лагуне. Тогда я еще не знал, что есть и вторая причина: течения. В разомкнутый с юга риф банки Сая-де-Малья свободно проникала струя мощного Пассатного течения, которая выносила из лагуны «излишки» взвешенных веществ, не позволяя им накапливаться на дне. А вот на банке Назарет коралловый риф был сплошным (полное кольцо!), и течение в лагуну не проникало. Всё, что продуцировал кольцевой риф (обломки кораллов и другие биологические остатки), то и накапливалось в лагуне. В результате донные отложения на банке Назарет состояли из более крупных обломков, главным образом, известковых водорослей – халимеды и кораллины. Донные осадки также содержали много обломков игл и панцирей морских ежей и спикул стеклянных губок. Наши бентосные пробы показывали аналогичную картину: большую часть вываленной на промывочный стол массы составляли зеленые листочки халимеды. Таким образом, в трофической (то есть, пищевой) структуре донного сообщества банки Назарет имелись следующие отличия (в сравнении с банкой Сая-де-Малья): гораздо больше фотосинтезирующих известковых водорослей в ущерб мадрепоровым кораллам, более широкое распространение по склонам рифа неподвижных сестонофагов (то есть, прикрепленных животных, питающихся взвешенным органическим веществом) и практически полное отсутствие грунтоедов, которых замещали собирающие детритофаги (те животные, которые подбирают с поверхности грунта частицы свежего органического вещества).

Рассматривая донные ландшафты банки Назарет с позиций теории Дарвина, их можно было считать однотипными с ландшафтами банки Сая-де-Малья (третья стадия развития кораллового атолла), но имеющими свои индивидуальные особенности: глубже риф, мельче лагуна, больше водорослей, меньше кораллов, крупнее донные отложения в лагуне, иная структура бентосного сообщества (больше автотрофов, неподвижных сестонофагов, гораздо меньше грунтоедов). Из наших исследований следовало, что даже соседние коралловые образования могут существенно различаться по особенностям донных ландшафтов.

Выбирая место для погружения «Севера-2», мы учитывали, что в лагуне банки Назарет очень теплая вода (29°) и небольшая глубина (менее 80 м). «Сваримся мы там!» – подумали гидронавты. Вместо лагуны мы выбрали северный склон банки Назарет, вдоль которого следует Пассатное течение. Вообще-то оно должно было называться Южным Пассатным течением, так как его ось находится примерно на 12° ю. ш. Но поскольку Северного Пассатного течения в Индийском океане нет (его роль выполняет Муссонное течение), то прилагательное «Южное» обычно опускают.

Пассатное течение мощным потоком прокладывает себе путь с востока на запад в тропических широтах Индийского океана, а когда встречает на своём пути Маскаренский хребет, устремляется в седловину между банками Сая-де-Малья и Назарет, ускоряя свой бег. Строго по закону неразрывности (главному закону гидравлики): при уменьшении поперечного сечения потока скорость его должна увеличиться. Как увеличение скорости Пассатного течения отразится на подводном ландшафте? Есть ли кораллы на внешнем склоне рифа? Много ли кораллов? Такие вопросы я ставил перед собой, собираясь в погружение. И как всегда в наших экспедициях самым важным был практический вопрос: есть ли рыба в месте погружения?

Подводный аппарат достиг дна на северном краю погруженного кольцевого рифа. Глубиномер показывал 70 м. Мы двинулись на север, в сторону увеличения глубин. Мы не особенно удивились, когда не увидели в точке погружения ни одного мадрепорового коралла, потому что наш дночерпатель приносил мало коралловых обломков на всех станциях. Раз мало обломков, то и обилия живых кораллов не следовало ожидать. Так оно и получилось. Внешний склон рифа был заселен сообществом известковых водорослей, горгонарий и коричневатых кремнероговых губок. Среди горгонарий только однажды мелькнула крупная сериола, и она была единственной за все погружение.

«Губковый» ландшафт тянулся до глубины 110 м, а потом внезапно сменился пологим склоном, вдоль которого неслась «поземка» из тонкой взвеси, которая, словно метлой, подметала дно, оставляя на нем лишь тоненький слой мелкого песка. Унылый пейзаж оживляли лишь одиночные шаровидные морские ежи цидарисы да маленькие рыбки синодусы, лежавшие на дне. Других объектов наблюдения не было и, достигнув глубины 130 м, мы повернули назад, в сторону рифа. Дойдя примерно до середины склона (глубины 80–90 м) мы стали замечать небольшие стайки стремительных рыбок.

– Это парацезио, – определил Анатолий Помозов.

– А я успел их снять, – с гордостью заметил Игорь Данилов.

– Мне остается только записать, на какой глубине мы их видели и на каком грунте, – добавил я. – Голый ноздреватый камень, коралловый известняк.

Это погружение дало мне еще один штрих в познании донных ландшафтов поднятий дна океана. Северный склон банки Назарет был примером такого поднятии, находящегося в зоне действия сильного течения. Я обратил внимание на различия в видовом составе донной фауны и рыб между банками Назарет и Сая-де-Малья, расстояние между которыми было всего около 100 миль. У меня складывалось впечатление, что обе банки были разделены словно стеной, через которую не могли перебраться обитавшие на них беспозвоночные и рыбы. Нетрудно было догадаться, что этой «стеной» являлось Пассатное течение, переплыть которое поперек было не под силу многим небольшим слабосильным рыбкам и переползти донным животным, населявшим лагуну банки Сая-де-Малья, например, таким, как рак-медведь, который не был обнаружен нами на банке Назарет. С точки зрения науки о подводных ландшафтах важным был следующий вывод: мощные океанические течения, как и крупные реки на суше, могут играть роль ландшафтных границ.