Текст книги "Баксы для Магистра"

– Зачем?

– Вот на этом у них все и основано, – сказал Миша. – На том, что никто не может ничего понять. Даже тебя оторопь берет. А что говорить о тех, у кого восемь классов образования и дурная наследственность. Я сегодня к одному такому работяге иду брать интервью. Не хочешь поучаствовать?

– Хочу! – тотчас откликнулся я.

Миша посмотрел на меня с сомнением.

– Ты только подгримируйся немного, – попросил он. – А не то он, если признает в тебе Колодина, решит, что мы пришли к нему не за интервью, а снимать розыгрыш – и откажется разговаривать. Я и так еле его уломал. Пришлось даже денег дать.

* * *

Старая коммуналка в центре Москвы, настолько неприглядная, что на нее даже не позарились торговцы недвижимостью, расселявшие коммуналки несколько лет назад с целью дальнейшей их перепродажи «новым русским». Эту коммуналку продать было никак не возможно. Кому она такая нужна – дом рассыпался прямо на глазах. Буквально. Мы входили в подъезд, я хлопнул неосторожно дверью, и с потолка упал кусок штукатурки приличных размеров.

– Ты поосторожнее, – посоветовал мне Каратаев. – Поляжем тут под руинами, и никто нам даже свечки не поставит.

Человека, к которому мы шли, звали Сергей Михайлович.

– Вообще-то он Магометович, – просветил меня Каратаев. – Там какая-то темная история с папой Магометом и русской мамой. Но он предпочитает зваться Михалычем. Мол, к кавказцам у нас отношение известное, зачем же людей дразнить.

– Гусей, – поправил я.

– Или гусей.

Он действительно оказался Магометовичем. Смуглое лицо и черные-черные глаза. Еще бы ему усы – и никаким он Сергеем не был бы, а был бы Сердаром, к примеру. Открыл нам дверь, окинул взглядом съемочную группу, ни на ком конкретно взгляда не задержав, и сказал очень серьезным тоном:

– Прошу в мои апартаменты!

Мы шумно прошествовали по темному коридору. Сергей Михалыч занимал в этой коммуналке крохотную комнатушку, единственное окно которой выходило на глухую кирпичную стену. До той стены было метра три, не больше, отчего в комнате стоял вечный полумрак. Над стареньким столом без скатерти светила стоваттная лампочка. На столе громоздились кучки равновеликих обломков щебня. Этот щебень, судя по всему, и сортировал Михалыч, он же Магометыч.

– Хочу сразу предупредить, что обстановка у нас тут не простая, – сказал Михалыч-Магометыч. – Люмпен-пролетариат качает права и вообще проявляет беспокойство. Классовая вражда, одним словом. Предреволюционная ситуация. Так что до окончания интервью из комнаты выходить не советую. Возможно осложнение международной обстановки с последующим членовредительством.

– Это они вам завидуют, наверное? – понимающе произнес Миша Каратаев. – Вашим заработкам и вашим успехам?

– Успехи, да, – подтвердил Магометыч. – Никак не могут взять в толк, на чем я обогащаюсь. Оттого и конфликты.

Судя по не успевшим еще рассосаться гематомам на его лице, конфликты действительно имели место быть. Деньги никому легко не даются, они всегда зарабатываются потом и кровью, можете вот хоть на Михалыча взглянуть, чтобы убедиться.

Ребята из съемочной группы Миши Каратаева поспешно устанавливали аппаратуру. Миша тем временем обхаживал Магометыча, готовя того к съемке.

– В двух словах! – попросил Миша. – Объясните кратенько, что тут у вас происходит.

– Я ж уже рассказывал! – напомнил Магометыч. – В прошлый раз.

– Помню, – кивнул Миша благосклонно. – Но вам очень скоро предстоит все это рассказать под камеру. Так что у нас тут с вами что-то вроде репетиции сейчас, пока съемка не производится, вы нам все подробненько расскажите, а уж после мы это еще раз повторим и все отснимем. Договорились?

– Ага! – с готовностью кивнул неискушенный в телевизионных премудростях Магометыч-Михалыч.

Я-то видел, что съемка уже идет. Оператор еще возился возле камеры, вроде как примеряясь и настраивая ее. А камера уже была включена. И звукооператор успел нацепить Магометычу «петличку», маленький микрофон, который обычно крепится к одежде интервьюируемого человека. Вот сейчас Магометыч, не подозревая о подвохе, начнет рассказывать, а все это будет записываться. Мише Каратаеву так удобнее. Во-первых, Магометыч, думая, что съемка еще не началась, не комплексует и не заикается. Во-вторых, в силу тех же самых причин Магометыч может поведать нечто такое, чего он ни за какие коврижки не скажет при включенной камере. В общем, Миша фактически снимает скрытой камерой, только он ее не прячет, а держит на виду.

– Можно начинать? – осведомился Магометыч.

– Я трепещу в ожидании, – благосклонно кивнул Каратаев.

– Работа тут у меня такая, – сказал Магометыч, заметно приосанившись.

Ему бы сейчас бурку и папаху – настоящий вышел бы джигит.

– Я должен рассортировать эти камни по размеру, по цвету и по форме. Крупные, значит, к крупным, темные к темным, светлые к светлым, ну и те, которые более-менее правильной формы – те вместе, а какие неправильной – те совсем наоборот.

– Ага, – поддакнул Миша, – очень даже понятно излагаете.

Магометыч воодушевился и продолжил:

– Работа несложная, но аккуратности требует. Тут надо, чтоб без брака, чтоб камушки один в один были, чтоб вроде как знак качества ну и типа госприемка, само собой разумеется.

– А зачем? – совершенно невинным голосом осведомился Миша.

Этот простенький вопрос поставил Магометыча в тупик. Он запнулся и побагровел, как школьник, вызванный к доске и не то что не знающий, что отвечать, а даже не понимающий, чего от него требуют.

– То есть это вы к чему? – не без труда выстроил он свой вопрос.

– Вот вы говорите – надо тщательно камешки рассортировать, – с иезуитской благожелательностью в голосе произнес Каратаев. – А для чего их сортировать? Смысл-то в чем?

– Ну как же! – закипятился Магометыч, намереваясь с ходу разрешить проблему. – Ну рассортировать же! По кучкам! Чтоб маленькие к маленьким, а большие к большим!

– Я понимаю, – кивнул Миша, – маленькие к маленьким, большие к большим. Что же тут непонятного? Я только хочу понять – зачем маленькие к маленьким?

– Ну не к большим же!

– Резонно, – вынужден был признать Миша.

Он надолго задумался, пытаясь понять, с какого боку ему теперь зайти. Магометыч воспользовался возникшей паузой и продолжил свой увлекательный рассказ:

– Мороки, конечно, много. Особенно когда эти камни домой тащишь. Тяжелые, зараза. Я раньше помалу брал, так было еще ничего. А щас цельный чемоданчик мне нагружают – вот тут я уже домой еду с перекурами. В метро на лавочке посижу, восстановлю, стало быть, дыхание и дальше продолжаю маршрут. В метро вообще-то проблемы. Он же тяжелый, зараза…

– Чемоданчик?

– Ага! – кивнул Магометыч. – Ну и милиция интересуется, ясное дело. На предмет взрывчатых веществ, и прочие всякие у них подозрения. Открывай, говорят, чемодан. А мне-то что? Открываю! Удивляются.

– Чему же удивляются? – осторожно поинтересовался Миша Каратаев.

– Камушкам этим. Для чего, мол, спрашивают, тащишь целый чемодан?

– А вы что отвечаете? – коварно подвигал собеседника к искомому ответу Миша.

– А для народного творчества!

– Но ведь неправда! – воскликнул нетерпеливо Миша.

– Неправда, – признался в собственной неискренности его собеседник. – Только мне-то какой резон признаваться? Место хлебное, мне конкуренты не нужны.

– Ладно, допустим, – временно отступил Каратаев. – Дальше что? Перебрали вы эту щебенку, маленькие камни к маленьким, большие к большим, – он зло вздохнул при этих словах. – А дальше?

– Обратно их везу.

– На фирму эту?

– Ага.

– И что там с ними делают, с камнями этими?

– Принимают их у меня. На вес.

– На вес?

– Именно что на вес. Десять кило сырья под расписку принял, десять в конце концов и сдай.

– И оплата следует, – подсказал Миша.

– Следует, – степенно кивнул Магометыч.

– Много платят?

– Мне хватает, – посуровел Магометыч, из чего я заключил, что за эту непонятную работу платят ему в сущности копейки.

Подумав немного, Магометыч продолжил свою мысль:

– Тут еще ведь дело опыта. Вот я руку набил, к примеру, и камушки рассортировываю намного быстрее прежнего – тут и заработки растут. Я начинал с одного килограмма. Теперь вот по десять кило сырья беру за раз, и уже вижу, что скоро могу на двадцать перейти.

– А дадут? – якобы с сомнением осведомился Миша. – Все-таки ценное сырье, оно ведь денег стоит…

– Дорогое оно, конечно, – со вздохом признал Магометыч, – на доверии работать не получается, каждый раз приходится свои деньги в залог оставлять.

– Залог-то большой?

– А как же! – совсем уж закручинился Магометыч. – Раньше за маленькие партии я по полтиннику залога оставлял, а теперь и пятьсот, бывает, приходится.

– Пятьсот – рублей?

– Да как же это рублей! – еще больше расстроился Магометыч. – Если бы рублей, так я бы уже тоннами это сырье на сортировку принимал!

Миша вопросительно посмотрел на меня – все ли мне понятно. Да что ж тут непонятного. Просто диву иногда даешься, на чем люди умудряются деньги зарабатывать. Вот попробуй ты этого Магометыча уговорить отдать его кровные пятьсот долларов во временное пользование. Ни за что не даст. А объяви эти пятьсот долларов залогом за особо ценное сырье, которому на самом деле цена – пять копеек за кило, и дай ему мелкую подачку, цинично называемую какими-то ушлыми ребятами «зарплатой» – и Магометыч не только отдаст эти пятьсот баксов, но будет искать, где бы еще столько же раздобыть, чтобы ему в два раза больше щебенки доверили в следующий раз. Модернизированная пирамида. Следующий шаг в облапошивании легковерных. Просто удивительно, как люди до такого додумываются. Мне бы и в голову не пришло, честное слово.

– Ну как? – осведомился Магометыч, испытующе глядя на Мишу Каратаева. – Складно я излагаю?

– Это не рассказ, а песня, – благосклонно оценил Миша. – Я аж заслушался.

Магометыч скромно зарделся.

– Теперь, может, будем снимать? – спросил он.

– А мы уже сняли, Михалыч.

– Вах! – обмер специалист по щебенке. – Вы шутите, да?

– Какие шутки? – пожал плечами Миша. – Мы люди занятые, нам шутить некогда. Петя, скажи ему, – обратился Каратаев к своему оператору.

– Все сняли в лучшем виде, – подтвердил оператор.

– Вах! – еще больше испугался Магометыч. – Да чего ж не предупредили! Я бы хоть подготовился! Я ж думал, что репетиция…

– Я вот что от вас хочу услышать, уважаемый, – сказал Миша. – Адресочек фирмы не подскажете?

– Вах! – все еще переживал Магометыч.

– Адрес! – требовательно произнес Миша.

– Это на Каширке. Там, где строительный рынок. По одну сторону рынок, а по другую там дом такой кирпичный, там еще библиотека… В общем, если дом справа обойти, там в подвале…

– Понятно, – остановил собеседника Миша.

Мне показалось даже, что он уже знал о странной фирме на Каширском шоссе и теперь получил от Магометыча подтверждение имеющейся информации.

Съемочная группа споро свернула свою деятельность. Магометыч провожал нас до дверей и живо интересовался, когда же его покажут по телевизору. Миша советовал ему следить за программой телепередач.

Я спросил напоследок у Магометыча:

– А вы Магистра знаете?

– Кого? – округлил он глаза, отчего его лицо приобрело такое же выражение, как в момент, когда Миша Каратаев спрашивал у него, в чем смысл сортировки щебня.

– Магистра, – терпеливо повторил я, хотя уже понял, что ни о каком Магистре этот Магометыч и слыхом не слыхивал.

– Не-е, – не обманул моих ожиданий собеседник.

Уже на лестнице, когда мы спускались к машине, нам встретился сумрачного вида мужик. Он был сильно нетрезв. Пропустив нас, мужик некоторое время смотрел нам вслед, потом вдруг сказал:

– Телевизионщики, едрить твою мать.

Ему никто не ответил. А ему наш ответ и не требовался.

– От Магометыча небось, – высказал он предположение. – От контры недобитой. От мафиози этого, едрить его мать.

Миша Каратаев заинтересовался. Остановился и спросил:

– Почему же он мафиози, позвольте узнать?

Мужик позволил.

– Потому, – безо всякого вызова ответил он, – Магометыч бабки бандитские отмывает. На мафию работает, в общем.

– При чем тут мафия? – гнул свое Миша. – Он сырье обрабатывает.

– «Сырье»! – с чувством сказал мужик и сплюнул так зло, что сразу стало видно, как он презирает Магометыча с его сырьем, мафию, да и всех, кто к Магометычу в комнатушку наведывается, тоже. – Там камни одни. Говорит, ему за камни платят. Да я таких камней ему хоть десять ведер принесу прямо сейчас. Так что врет он все про сырье. Это так, для отвода глаз, едрить его мать. Там всякие бандитские шуры-муры, ясное дело. Нас не обдуришь, едрить твою мать, мы все-таки тоже разумение имеем. – Мужик непроизвольно сжал кулаки, и я вдруг понял, откуда синяки на лице бедного Магометыча.

– Классовая вражда, – определил Миша Каратаев, когда мы рассаживались по машинам. – Ни минуты покоя проклятым буржуям.

* * *

У меня отлегло от сердца. Когда Каратаев предложил вместе с ним наведаться к участнику очередной финансовой пирамиды, я согласился, не раздумывая. Мне вдруг почему-то представилось, что вот сейчас мы с Каратаевым отправимся на интервью и там как-то сам собой всплывет человек по кличке Магистр. Он не появится там лично, конечно, но о нем будет упомянуто. Ничего подобного. Напрасно я разволновался.

– Ты понял? – сказал мне Миша. – Фирма процветает. Участники пирамиды порой даже не отдают себе отчета, в чем там дело. Вот как Магометыч, к примеру. Приносит свои деньги в виде залога, с каждым разом денег оставляет все больше и больше. Ребята его деньгами пользуются, и я думаю, в конце концов в один не самый прекрасный день все закончится тем, что Магометыч с двумя чемоданами рассортированных камней приедет на Каширку, а там уже нет ни фирмы той, ни его, Магометыча, денег.

– Ну как же так! – неприятно поразился я. – Ведь понятно же, что мошенничество, что облапошат людей в конце концов – а власти и в ус не дуют!

– Нет повода вмешиваться. Фирма с Магометычем договор подписала и зарплату ему платит. За сырье залог берут? А это их право. Дорого эти камни оценивают? Их сырье, им и цену назначать. Так что ни к чему не придерешься.

– Ты сам-то веришь в то, что говоришь?

Миша посмотрел на меня внимательно.

– Конечно, нет, – сказал он совершенно серьезно. – Я что – похож на идиота?

– Не похож, – признался я.

– В том-то и дело. Этих ребят, мой уважаемый коллега, власти не трогают только потому, что с кем-то из тех, кто мог бы этих ребят тронуть, они благоразумно делятся. А все эти договора о приеме на работу, зарплата Магометычу и всем прочим идиотам, которые в пирамиде участвуют, – всего лишь антураж. Хотят приличия соблюсти.

– И чем все это закончится, по-твоему?

– Тем же, чем и всегда, – сказал Миша. – Когда приток новых участников иссякнет и у фирмы возникнут проблемы с выплатами, организаторы пирамиды исчезнут вместе с деньгами. С теми залоговыми суммами, которые люди вносят за щебенку.

Пауза.

– А потом возродится, – сказал Миша. – Там будут новые правила игры и название у пирамиды будет другое, и в офисе будут новые сотрудники, но организуют это все те же люди. Это их хлеб и образ жизни. Ничего другого они делать не умеют, зато вот с пирамидами у них всегда получается на пять с плюсом. Так что мы о них еще услышим.

Мишин голос вдруг обрел доверительные нотки.

– Вот эта тетка, – сказал он мне, – которая мне интервью давала… ну, многодетная мать-героиня… Она ведь еще много чего могла бы порассказать о пирамидах…

Я посмотрел вопросительно.

– Ты же знаешь, – вкрадчиво произнес Каратаев. – Я сейчас собираю материал…

– Даже не рассчитывай! – оборвал я его. – Марии тебе больше не видать!

Я все никак не мог понять, чего это он так старается сохранить хорошие отношения со мной. И на интервью с Магометычем взял, и вообще всячески демонстрирует свою приязнь ко мне. А он, оказывается, до сих пор сохранял надежду на то, что через меня ему удастся снова выйти на так некстати исчезнувшую Марию. Он ее еще порасспросить хотел. Информацию подсобрать.

– И не надейся!

– Женя! – заканючил Каратаев. – Я под твоим присмотром! Без упоминания места ее теперешнего пребывания! Можешь даже мне глаза завязать, когда к этой матери-героине будешь везти! Но только дай мне снять еще одно интервью с ней!

Вместо ответа я продемонстрировал Мише Каратаеву кукиш.

– Вопросов больше не имею, – сказал понятливый Миша. – Хотя твой ответ, Колодин, выглядит как-то не по-товарищески.

* * *

Если я вам скажу, сколько зарабатывает в месяц Лиза Кулакова, вы мне ответите, что такого быть не может. Поверьте – может. Лиза работает смотрительницей в картинной галерее, зарплаты там мизерные и ни одному человеку, пребывающему в здравом уме, как кажется, никогда не придет в голову за те деньги ежедневно ходить на работу, а уж тем более отвечать своей головой за те бесценные картины, что развешаны по стенам. А Лиза вот ходит. На самом деле она не просто Лиза, а Елизавета Андреевна, поскольку ей уже далеко за шестьдесят, но есть такие люди, к которым отчество ну никак не клеится – и она для всех Лиза. Она получает пенсию, а смешная зарплата смотрительницы – это как прибавка к пенсии, настолько мизерная, что об этих деньгах и говорить не стоило бы, если бы дело было в деньгах. Но Лиза на работу ходит не из-за денег, а потому, что, во-первых, привыкла каждый день ходить на работу, а во-вторых, тут коллектив. Коллективом Лиза дорожит. Коллектив Лизой – тоже. Но письмо все-таки прислал кто-то из ее коллег. Подписи под письмом не было, но никаких сомнений – писал кто-то из тех, кто очень хорошо Лизу знал, кто работал с нею бок о бок. Что в письме? Обычная история. Здравствуйте. Вашу передачу любим и регулярно смотрим. А у нас вот работает чудесная женщина. Почему бы ее не разыграть?

Мы на Лизу клюнули, потому что у нас давно уже не было вот таких очаровательных старушек – божьих одуванчиков с высшим образованием, тихих бессребрениц, интеллигентных пенсионерок. Герои у нас должны быть разные.

Для начала мы прикинули, где будет происходить розыгрыш – в галерее, на улице или дома у нашей героини. С домом не получалось, потому что Лиза жила одна и не с кем было договариваться о подготовке к съемкам, установке аппаратуры и так далее. Подумывали о розыгрыше где-нибудь на улице, но Светлана запротестовала.

– Чем вам не нравится галерея? – спросила она. – Галерея – это хорошо.

Я был с нею согласен. Мы когда-то уже снимали в картинной галерее. Тогда по сюжету галерею якобы купил «новый русский». Вместе с картинами. На общем собрании коллективу был представлен новый хозяин – пальцы «веером», словарный запас грузчика из овощного магазина, в залах галереи планировалось открыть казино. Коллектив был в шоке. Мы это все отсняли. Материал получился что надо. Почему бы теперь не заняться чем-то подобным?

На переговоры с директором почтенного заведения был направлен Демин. В нашей программе он мелькал не так уж часто, поэтому его вряд ли кто-либо узнал бы и появление Ильи в стенах галереи не могло никого натолкнуть на подозрения о том, что здесь что-то затевается. С директором Демин столковался быстро. Администратор администратора всегда поймет. Мы за свой счет отремонтируем одно из подсобных помещений галереи, где недавно так некстати протек потолок, а директор за это даст нам возможность снять розыгрыш. Бартер в чистом виде.

Директор играл за нас. Через него мы и решили действовать. В один из дней директор вызвал Лизу Кулакову к себе в кабинет, тщательно запер дверь, после чего сел не за свой стол, как бывало обычно, а непосредственно перед Лизой, что предполагало особую доверенность их сегодняшнего разговора.

– Как вам работается, Елизавета Андреевна? – для начала осведомился директор.

И у Лизы сердце ухнуло в пятки. Потому что ежели доверительная беседа начинается с такого вот вопроса, то первое, что приходит на ум – будут увольнять.

– Хорошо работается, – обмерла бедная Лиза.

Она хотела было поинтересоваться, к чему бы это такой вопрос задан, да не решилась и только молча смотрела на директора – так, как согласно народным поверьям, кролик смотрит на удава.

– Я вас вызвал для важного разговора, – сказал директор. – Но предупреждаю сразу – все до поры до времени должно оставаться в тайне. Согласны?

Лиза нервно кивнула. Она все еще ничего не понимала. Директор посмотрел на нее так, будто решал, можно ли доверить Лизе тайну, и наконец решился.

– К нам везут Мону Лизу! – сказал он.

Лиза обомлела. Директор молча смотрел на нее.

– Не может быть, – смогла наконец произнести Лиза.

– Может, – сказал директор. – Информация конфиденциальная. Переговоры с Лувром шли с прошлого года. В обстановке строжайшей секретности. Поэтому никто ничего не знал. Теперь вот я вам могу сказать. На следующей неделе Мона Лиза будет доставлена к нам. Экспонировать ее будем в вашем зале.

Тут Лизе вспомнилось, что как раз сегодняшним утром в ее зал наведывались ребята из охраны музея. Что-то вымеряли и прикидывали. Она утром ничего не поняла, и только теперь вот прояснилось.

– Ах ты, господи! – прошептала потрясенная Лиза.

Я вам сейчас объясню, в чем тут дело. В мировой культуре наперечет раритеты, которые можно было бы поставить в один ряд с этим творением гениального Леонардо да Винчи, и перемещение в пространстве подобной ценности происходит столь редко, что каждый раз это становится сенсацией. Привезти Мону Лизу в Москву для экспонирования – это почти то же самое, что доставить из Парижа в Москву Эйфелеву башню и установить ее месяца на три на Красной площади – чтобы на башню полюбовались москвичи и гости столицы.

Но не только поэтому Лиза Кулакова все приняла так близко к сердцу. Дело в том, что Лиза очень трепетно относилась к Моне Лизе – по причине тождественности имен. Это шло откуда-то из детства, с той самой поры, когда Лиза Кулакова впервые увидела репродукцию знаменитого творения Леонардо. С того момента она, взрослея, постоянно сверяла свои собственные достижения с мифической, самой Лизой придуманной судьбой своей тезки, но нисколько к Моне Лизе не приблизилась за эти годы, как невозможно приблизиться простому смертному к далекой небесной звезде – хоть, выбиваясь из сил, поднимись на Джомолунгму, а до звезды все равно тысячи и тысячи световых лет. Так что отношение у Лизы Кулаковой к той картине было самое трепетное. Это больше, чем икона. Это нечто такое, чему не дать определения.

– Нам надо согласовать с вами очень многое, – сказал директор Лизе Кулаковой, которая все еще продолжала находиться в некотором замешательстве. – В зале, где будет экспонироваться картина, мы обеспечим особый режим охраны. Еще за оставшиеся дни необходимо установить дополнительную сигнализацию…

– Да-да, – невнимательно отвечала на это Лиза.

– Я ставлю вас в известность, но одновременно повторяю свою просьбу: никому и ничего пока не говорить.

– Да-да, – кивала Лиза, будучи не в силах ни на чем сосредоточиться.

От нее сейчас ничего и не требовалось. По нашему плану, ей предстояло всего лишь узнать о скором появлении в стенах галереи творения Леонардо – и уж дальше целую неделю она будет свидетелем соответствующих приготовлений.

А приготовления действительно развернулись. Теперь в том самом зале, где и было рабочее место Лизы Кулаковой, постоянно дежурили охранники. Часть экспонируемых картин сняли со стен и временно отправили в запасники. Директор музея появлялся в зале каждодневно и обязательно заговорщицки кивал Лизе, словно давал понять, что теперь уже скоро. Лиза при этом обмирала и на некоторое время превращалась в неподвижную статую. Мы все это снимали, причем практически не таясь. Просто в зале, где предполагалось выставить творение Леонардо, работали две видеокамеры – они стояли на треногах и вокруг них крутились операторы. Это были наши ребята, только Лиза о том не знала. В последние дни тут много новых людей перебывало – у каждого своя работа, Лиза на них уже и внимание обращать перестала. Мы собирались эти кадры смонтировать с другими – с теми, которые снимем в день появления бессмертной Моны Лизы. Ну и надо было Лизу приучить к присутствию операторов со своими камерами, это тоже было важно.

В тот самый день Лиза пришла на работу на час раньше. У входа в картинную галерею дежурили сразу три милицейские машины. Люди в штатском переговаривались с помощью переговорных устройств. На входе у Лизы долго и придирчиво проверяли документы. Когда Лиза вошла наконец в здание, она уже была внутренне готова. Совершенно случайно в коридоре ей встретился директор.

– Привезли? – почему-то шепотом осведомилась Лиза.

Директор кивнул и увлек ее за собой, на ходу докладывая обстановку:

– Сегодня ночью. Спецрейсом из Парижа. Под гарантии Правительства Российской Федерации и лично Президента. Уже находится в зале экспонирования. Доступ посетителям откроем завтра.

Лиза Кулакова едва поспевала за директором, медленно бледнея на ходу. Сейчас она увидит Мону Лизу! Она целую неделю готовилась к этой встрече. И вот сейчас свершится. Ей не верилось.

У входа в зал дежурили незнакомые дюжие охранники.

– Это со мной! – сказал им директор.

Лиза мышкой проскользнула мимо охранников. В зале не было никого, кроме двух операторов, привычно для Лизы настраивавших свою аппаратуру.

– Вот! – со сдержанной торжественностью в голосе провозгласил директор.

Лиза замерла перед бессмертным творением Леонардо, и у нее сделалось такое лицо, словно она собиралась вот-вот хлопнуться в обморок.

Ошеломление, вызывающее паралич практически всех органов. То есть в первый момент Лиза даже не поняла, что с ней происходит. Вообще-то это был ужас. Просто никогда прежде Лизе Кулаковой не доводилось испытывать это неприятное чувство. Совершенно новые ощущения. Очень необычные.

Мона Лиза насмешливо смотрела на Лизу Кулакову, показывая при этом ей язык. Без шуток. Именно такой вид и имел сей шедевр. Бедная Лиза не знала, что и думать. Встреча с прекрасным оказалась слишком ошеломляющей. Когда у нее на голове зашевелились волосы, она будто очнулась и повернула голову медленно-медленно, словно боялась увидеть рядом с собой не директора, а какого-то неведомого монстра. Но монстра никакого, конечно же, не было, а был директор собственной персоной. Он стоял рядом с таким выражением благоговения на лице, какое бывает только при встрече с прекрасным. Выражение директорского лица неприятно поразило Лизу.

– Вот! – очарованно сказал директор. – Она здесь! Дождались!

– Э-э, – ответила на это все еще пребывающая в параличе Лиза. – А-а…

– Что? – очнулся директор.

– Э-э…

– Что с вами? – встревожился директор.

Лизе не понравилось, что ее состояние директора тревожит, а вот эта странная Мона Лиза с высунутым языком – вроде бы и нет.

– Что с вами? – повторил директор.

– Это что? – спросила Лиза, вжимая голову в плечи.

– Где?

– Это вот, – Лиза перевела взгляд на картинную насмешницу.

– А что? – осведомился директор и тоже посмотрел на картину.

Лично у него Мона Лиза с высунутым языком удивления не вызывала.

– Вам не кажется… как бы это сказать… несколько странным…

Лиза не успела сформулировать свою мысль до конца, потому что в зале вдруг появилась группа французов. Представители Лувра. Группа сопровождения. Они лопотали по-французски. По пространству зала поплыло что-то парижское. Лиза наблюдала за вошедшими так, как экспериментатор наблюдает за подопытными мышами. Вот сейчас французы увидят, что тут за безобразие творится, да и хлопнутся в обморок от полного расстройства чувств. Французы подошли и воззрились на картину. И ничего такого с ними не случилось. Напротив, их лица приобрели столь же благостное выражение.

– Что случилось? – спросил у Лизы директор таким неприветливым тоном, каким обычно в зале кинотеатра у сидящего рядом невоспитанного человека осведомляются о том, долго ли еще он будет хрустеть своим поп-корном и мешать смотреть фильм.

– Ннннничего, – не без труда ответила бедная Лиза и стала бочком смещаться в направлении своего стульчика, на котором обычно ей и доводилось нести свою службу.

На стульчике лежал каталог экспозиции Лувра. Лиза еще на прошлой неделе принесла его на работу, выпросив у своей старой знакомой. Страница с бессмертной Моной Лизой была заложена тряпичной ленточкой. Должен сразу вас предупредить, что на нынешнем этапе развития полиграфического дела отпечатать новый лист для каталога и тот каталог заново сброшюровать – пара пустяков. Но это вы знаете, а Лиза не была готова к сюрпризам. Так что напрасно она заглянула в каталог, принимая его за истину в последней инстанции. Не было бы этого каталога – и Лизе не пришлось бы пережить второго подряд потрясения за последние пять минут.

Леонардова красавица из каталога дерзко показывала Лизе язык. Лиза опустилась на стул и всхлипнула. До истерики ей оставалось всего ничего.

– С вами все в порядке? – спросил подошедший директор.

– Да! – ответила Лиза с твердостью, присущей партизанам на допросах.

В том, что она стремительно сходит с ума, Лиза никому не призналась бы ни за какие коврижки. Вот хоть на куски ее режь!

– Мне просто не верится, – сказал директор, лицо которого снова стремительно обретало благоговейное выражение. – У нас в галерее – Мона Лиза!

– Да, – деревянным голосом поддакнула Лиза. – Кто бы мог подумать!

– Шедевр!

– Именно что шедевр, – проявила упорство Лиза.

– Достояние человечества!

– Бессмертное творение Леонардо, – все тем же деревянным голосом произнесла Кулакова.

– Хотя лично я тут вижу одно очень необычное обстоятельство, – вдруг сказал директор.

Лиза обмерла и вжала голову в плечи. Потом перевела взгляд на директора. Тот смотрел на картину будто бы с сомнением.

– Правда? – еще не веря, осведомилась Лиза. – Видите что-то необычное?

– Да, – сказал директор задумчиво. – Мне эта картина всегда представлялась несколько более крупной. Я думал, что она побольше по размеру. А тут смотрю – ну просто фитюлька какая-то, а не картина.

Он скрестил руки на груди, отчего тотчас же стал похож на Наполеона Бонапарта, и так и рассматривал картину.

– А еще что-нибудь необычное? – несмело вякнула Лиза.

– Еще? – задумчиво переспросил похожий на Наполеона директор.

Всмотрелся в картину с прищуром.

– А так все то же, – вынес он свой вердикт. – Образ, знакомый с детства. Знаете, Лиза, я, когда в трехлетнем возрасте впервые увидел репродукцию в «Огоньке»…

Лиза посмотрела на своего собеседника почти с ненавистью. Я видел ее лицо на мониторе и голову был готов дать на отсечение, что Лиза задушила бы этого чертова директора своими собственными руками, если бы это было возможно при ее хлипком здоровье.

– А вот язык, – как в омут головой бросилась Лиза.

– А? – воззрился на нее директор, бесцеремонно вырванный из благостных воспоминаний о своем сопливом детстве и оттого изрядно растерявшийся.