Текст книги "Большая книга приключений с привидениями"

Глава III
Подозрительно и тревожно

Этот самый Грибков, который тащился от ужастиков, в доме, оказывается, не очень-то и жил. Он приезжал раза два в неделю, выходил из машины, входил в дом и… исчезал.

И как мы ни старались, никак не могли понять, куда он девается. Окна раскрыты, ветер отдувает занавески – в бинокль хорошо просматриваются все комнаты… А Грибкова нигде нет.

Часа через два-три он появляется в большой комнате, садится за дачный столик на шатких ножках и никаких ужастиков не смотрит. А долго пьет пиво, тыкает пальцем в калькулятор и что-то записывает в толстую тетрадь в черной обложке.

Потом – откуда ни возьмись – появляются еще двое, толстый и тонкий, оба в темных очках и в длинных цветных трусах. Поговорят с Грибковым, посмотрят в его тетрадь. А потом выходят из дома, забирают из машины коробки. В бинокль хорошо видно – с пивом, с водой и с пельменями. Уносят их в дом. А чуть позже несут эти коробки обратно и аккуратно укладывают в машину. Грибков садится за руль и уезжает.

Ничего не поймешь. А непонятное всегда тревожно. Ну зачем, скажите, одни и те же коробки таскать взад-вперед?

А один раз мы видели, как Грибков отсчитал им пачки денег. Это за то, что они коробки из машины вытащили?

Но самое странное – когда уезжает Грибков, дом вообще замирает. В нем не горит свет по вечерам, закрыты окна, будто никого там нет. А где же эти двое? В очках и трусах? Куда они деваются?

Отчасти наши сомнения разрешил Пал Данилыч во время традиционного вечернего обхода. Разговор завел я, а Лешка обменивался приветствиями с его зверями, которые в нем души не чаяли.

– А чего? Он там и не живет. У него дача в другой местности.

– А кто же там живет?

– Это, я тебе скажу, парень, вроде как охрана. Сторожат вроде. А чего там сторожить? Стула приличного не привезли.

– А чего-то их не видно.

– Не видно. – Пал Данилыч сердито хмыкнул. – Он их в комнаты, Грибок этот, не пускает. Они в подвале живут.

– Ничего себе!

– А чего? Подвал хороший. Большой, сухой. Свет есть. Чего еще? Он им пиво привозит.

– И обратно увозит, я видел.

– Это, я тебе скажу, парень, бутылки пустые, банки.

Чушь какая-то. Но кое-что прояснилось. И когда Алешка распрощался со своими друзьями, я рассказал ему о разговоре с Пал Данилычем.

Он рассеянно выслушал меня, потому что смотрел вслед зверям, которые тоже все время оборачивались на него и махали ему хвостами, и сказал:

– Все ясно. Они там выпивку подпольную делают. Он им пустые бутылки привозит, они их заливают – и обратно в город, на рынок.

– Участковому скажем?

– Хватит уже. Говорили.

Да, еще раз позориться не хотелось. А вдруг там ничего такого не делают? И все объясняется очень просто. Это еще наш любимый Шерлок Холмс заметил. Он говорил, что некоторые факты всегда могут сложиться так, что будут чрезвычайно загадочны. А на самом деле все объясняется очень просто, и они «не таят в себе никаких преступлений».

Забегая вперед, скажу, что Лешка был довольно близок к истине, но действительность оказалась куда ужаснее.

Наступил летний вечер. Мы сидели в семейном кругу возле своего нового дома и мирно беседовали.

На небе сияли звезды. За Мрачным домом поднималась багровая луна. Звенели комары, и квакали лягушки.

Трава была влажная от росы. Роса даже капала тихонько с листьев березы. Было прохладно и очень хорошо.

Мама, притулившись к папиному плечу, сказала мечтательно:

– Хочется, чтобы такой вечер никогда не кончался.

Алешка, притулившись к маминому боку, сказал ворчливо:

– И всю ночь не спать, да? До завтрашнего вечера?

– Ты совершенно неромантичный человек, – обиделась мама. – Ты лишен полета фантазии.

Как все-таки родители, даже самые хорошие, ошибаются порой в своих детях. У Алешки насчет фантазии как раз все в порядке. Даже, я бы сказал, большой перебор.

– Я тоже лишен фантазии, – зевнул папа. – Особенно, когда комары кусаются. – И звонко шлепнул себя по щеке.

– Завтра за водой надо сходить, – романтично помечтала мама. – И баллоны для плитки поменять.

– У меня завтра выходной, – стал отнекиваться папа, – мне отдохнуть нужно. А у детей каникулы. Им все равно делать нечего.

И тут ночную тишину разорвал дикий звериный вой. Я даже отскочил от Алешки, потому что в первый момент мне показалось, что это он взвыл от такой несправедливости.

А вой поднялся до невыносимой ноты и резко оборвался. Где-то возле Мрачного дома.

– Ого! – сказала мама. – Дичаем. – Она, видимо, тоже решила, что завыли мы с Алешкой. Или папа.

– Это не мы, – сказал папа. – Мы так не умеем. Это собака Баскервилей. Ну-ка, Алексей, принеси бинокль.

– Лучше ружье, – сказала мама и еще теснее прижалась к папе.

Мы тоже удивились – какой толк от бинокля в ночной темноте?

Но, оказывается, бинокль был непростой. У него было устройство для «ночного подглядывания», как сказал Алешка.

– Ночного видения, – поправил папа, повернул бинокль в сторону Мрачного дома и долго его рассматривал.

А мы долго переглядывались. Потому что сразу сообразили, какие получили преимущества для наблюдения. И когда забрались на свой чердак, постарались тут же их использовать. Но толку вышло очень мало – Мрачный дом затаился. Ничего не видно интересного ни внутри, ни снаружи. Только на соседнем участке мы разглядели хитреца Петюню, который под покровом ночи забрался туда за чужой клубникой.

– А кто у них воет, как ты думаешь? – спросил Алешка, когда мы убрали бинокль в футляр и забрались в постели. – Может, правда, какая-нибудь дикая собака в подвале?

– А чего ей там делать? – спросил я.

– Охранять.

– Если бы она там была, мы бы ее давно уже увидели, гулять-то ей надо.

– А кто ж воет? – Опять мы вернулись к тому же вопросу.

– Крокодил, – послышался снизу недовольный папин голос.

– Два крокодила, – сонно добавила мама. – Дима и Алеша.

Так ничего и не придумав, мы уснули, а проснувшись, начали думать с того же места.

– А давай, – предложил Алешка, – притворимся, что нам перед ним стыдно. Приедет этот Грибков, а мы придем к нему извиняться за то, что участкового на него натравили, а сами что-нибудь выведаем.

Я согласился – в этом был резон.

И вот в ожидании Грибкова мы весь день вертелись вокруг Мрачного дома. И даже днем он производил плохое впечатление – ни дать ни взять развалины старого замка, в которых воют хромые привидения.

После обеда мы осмелели настолько, что перелезли через забор и подкрались к подвальному окну. Оно было без стекла, но завешено изнутри чем-то плотным, вроде одеяла. И за этим одеялом что-то слышалось. Какое-то бормотание, какая-то тревожная музыка, и вдруг детский испуганный голос звонко завизжал по-английски. Моих знаний вполне хватило, чтобы понять его:

– Папа, папа, там какие-то монстры играют в футбол дедушкиной головой!

На что папа мрачно ответил:

– Так ему и надо. Он был при жизни порядочным скрягой.

Лешка дернул меня за рукав, взволнованно требуя перевода.

– Не слабо, – выдохнул он, когда я передал ему смысл английского разговора. – Откуда они взялись?

Я уже ничего не понимал. Пацан какой-то, англичанин. Папаша его злобный. Дедушка без головы. Монстры… Бред кошачий.

Единственное, что я понял ясно, – это то, что надо поскорее удирать. Пока эти монстры и до нас не добрались. Лешка, по его глазам видно, был того же мнения.

Мы отползли от окна, короткими перебежками достигли забора и взлетели на него не хуже тети-Клавиного петуха Васьки.

Едва мы отбежали от Мрачного дома на безопасное расстояние, как в конце улицы показалась машина Грибкова. Мы переглянулись. Во сейчас будет! Он же не знает, что у него в подвале творится.

– Надо его предупредить! – сказал Алешка, и мы бросились навстречу машине, размахивая руками так, будто собирались остановить курьерский поезд у разрушенного бурей моста.

Грибков затормозил и высунул голову в окошко.

– У вас там, в доме!.. – заорали мы. – Там такое случилось!..

– Что? Что случилось? Пожар?

– Там какие-то чужие люди… Чей-то дедушка без головы… Кто-то воет изо всех сил… По-английски ругаются.

Вместо того чтобы испугаться, Грибков тоже сначала ругнулся, а потом рассмеялся:

– Фу! Ну вы даете! Да это мои дураки охранники развлекаются. Делать им нечего – английский изучают, я им аудиокассеты подарил.

Он улыбнулся во весь рот, но глаза у него были сердитые и озабоченные.

– Идите, дети, занимайтесь своими делами.

И он поехал к дому. А в машине у него – опять большие коробки, на которых нарисованы банки с пивом и пельмени с мясом.

Мы пошли домой. Немного смущенные, с одной стороны, и сильно задумчивые – с другой. Объяснение Грибкова нас не убедило.

– Врет он все, – сказал Алешка. – По глазам видно.

Мама развешивала белье на веревке, папа сидел с газетой на ступеньках дома. Родители нам обрадовались.

– Какое счастье! – сказал папа, сворачивая газету.

– Какое? – недоверчиво спросили мы, чувствуя очередной подвох.

– Огромное, – улыбнулся очень довольный папа. – Мама затеяла стирку, и у нее опять кончилась вода. – Папа сладко потянулся. – И она хотела послать меня к колодцу.

– Ну и сходил бы, – усмехнулся Алешка, – раз такое счастье привалило.

– Счастье не в том, – сказал папа. – Счастье в том, что вы вовремя вернулись. Берите ведра.

– Да? Мы сегодня уже ходили за водой. Твоя очередь.

– А у меня выходной!

– А у меня не бывает выходных, – сказала мама, встряхивая мокрую простыню. – Заодно обменяйте баллоны для плитки.

Ничего себе – заодно! Колодец вон на том конце поселка, а обменный пункт вообще в другом месте. В поселке городского типа.

Но спорить было бесполезно. У них ведь три высших образования. Против одного нашего неполного среднего.

Мы взяли три ведра и, нарочно погромче ими брякая, пошли на колодец.

Вообще-то я люблю за водой ходить. Мне нравится, когда пустое и звонкое ведро, стукаясь боками о сруб, опускается в темную прохладную глубину колодца. Нравится, как оно там всплескивает, достигнув воды, как оно молча тонет и тяжелеет. А когда поднимаешь ведро, вращая скрипучий ворот, то с него звучно падают в далекую глубину тяжелые холодные капли. Но особенно мне нравится переливать воду в свое ведро. Вода – свежая, чистая, с каким-то особым глубинным запахом – падает тяжелой тугой струей, а ледяные ее брызги, как ни старайся, обязательно попадают на ноги.

Я люблю за водой ходить. Только почему-то приходится это делать всегда не вовремя. Только, например, размечтаешься о чем-нибудь интересном после обеда, а тут вдруг откуда ни возьмись: «Дима! У меня вода кончилась!»

Ни разу в жизни не было так, чтобы пришлось идти к колодцу именно тогда, когда этого хочется…

Мы набрали воды, облились, конечно, с головы до ног и не спеша пошли на свой участок. По дороге несколько раз останавливались отдыхать и попить прямо из ведер – даже зубы ломило и дыхание перехватывало, такая отличная была вода.

Я бы, конечно, смог дотащить ведра и без остановки, да Лешку жалко. У него хоть ведро и самое маленькое, но ему все равно тяжело. Душераздирающее зрелище: весь изогнется в сторону, одна рука, как семафор, отставлена, другая, с ведром, так натянулась под его тяжестью, что вот-вот лопнет. Ноги друг за друга цепляются, вода на них из ведра щедро плещется, кроссовки все мокрые, глаза от напряжения – вот такие круглые, и хохолок на макушке торчит… Где у нашей мамы глаза? А у папы сердце?..

Оставив ведра у пожарного щита, мы зашли навестить Пал Данилыча. Новости узнать. Он только что приехал на своей телеге с поля, накосил там травы для кроликов. Лешка сразу же взялся их кормить, а я Пал Данилыча расспрашивать.

– Вчера ночью кто-то так выл в овраге, – начал я издалека.

– В овраге… – хмыкнул Пал Данилыч, усаживаясь на бревно и доставая папиросы. – Ну ты, парень, сказанул! Кто ж это в овраге выть будет, больно надо. Это все в том дому…

– А там-то кто может выть? – удивился я изо всех сил.

Лешка увлеченно совал в кроличьи клетки траву, успевая погладить вертевшихся возле него собак, а одно ухо направил на нас.

Пал Данилыч на мой вопрос покрутил головой и ответил:

– Откуда же мне знать? Кому надо, тот и воет. Только не нравится мне этот дом. От него одни напасти. И то сказать: сегодня он воет, а завтра что, кусаться станет, да?

– Кто станет кусаться? – насторожился Алешка.

– А кто воет!

Объяснил. Яснее не скажешь.

В общем, мы поняли одно: никто нам в этом деле не поможет. Самим придется разбираться.

Мы забрали ведра, а дома нас уже ждали баллоны. Правда, папа дал нам денег и сказал, чтобы в поселке мы купили себе на сдачу от баллонов чего-нибудь, чего хочется. А мне лично хотелось запустить эти баллоны в овраг и удрать на карьер купаться.

По Лешкиным глазам я понял, что наши желания совпадают. А по маминым – что она эти желания насквозь видит.

– Никаких карьеров! – отрезала она, выставляя баллоны на ступеньки. – За удовольствия надо платить.

Глава IV
«Вампир на помойке»

В поселок городского типа под названием Белозерский надо идти сначала через весь наш дачный поселок, потом чистым полем под горячим солнцем, потом тенистой лесной дорогой. И никакого белого озера по пути нет. Пал Данилыч говорил, что оно когда-то было и поселок Белозерский стоял прямо на его берегу. Но озеро до наших дней не сохранилось. А поселок сохранился, правда, плохо. Он сильно постарел с той поры, облупился, деревья в нем зачахли, скверик перед бывшим кинотеатром, где теперь расположилась какая-то фирма, засорился вековым мусором, и только перед главным зданием, похожим на купеческий комод, было чисто подметено и даже побрызгано водой. Здесь находилась поселковая милиция, и она, силами задержанных правонарушителей, приводила в порядок прилегающую территорию.

А вообще в поселке было жарко, пыльно и пустынно. Лишь на рынке процветала и кипела бурная жизнь. Мы отыскали газовую палатку, обменяли баллоны и пошли вдоль рядов «посмотреть кой-какого товару».

И тут вдруг получилась неожиданная встреча. Из киоска, где торговали видеокассетами, вышел наш загадочный знакомый Грибков. Повернулся, что-то сказал кому-то внутри палатки и направился к другому такому же киоску.

Мы, не сговариваясь, укрываясь за спинами и сумками покупателей, двинулись за ним.

В киоске Грибков пробыл недолго. Осмотрел хозяйским глазом полки и витрины, о чем-то поговорил с продавцом и, вытащив из-за пояса свою черную тетрадь, показал ему какую-то страницу. Продавец взглянул на нее, побегал пальцами по калькулятору, согласно кивнул, достал откуда-то сверток – небольшой, но толстый – и передал его Грибкову. Деньги, сразу сообразили мы. За видеокассеты. Значит, хозяин Мрачного дома где-то достает по дешевке видеокассеты, отдает продавцу, тот их подороже продает и сдает Грибкову выручку, что-то, конечно, и себе оставляя. Обыкновенный рыночный механизм.

Выйдя из киоска, Грибков сказал: «Будь здоров, Васек» – и пошел дальше, но больше никуда не заходил, только купил большую бутылку. Потом сел в машину и уехал, пыля колесами, вдаль.

Проводив его, мы бегом вернулись к киоску, поставили надоевшие баллоны на землю и, открыв рты, стали рассматривать выставленные на продажу видеокассеты.

– Выбрали что-нибудь, хлопцы? – спросил нас продавец Васек. – Есть классные ужастики. Волосы дыбом, зубы стучат, и к маме хочется!

– Огласите, весь список, пожалуйста, – сказал я с важностью состоятельного покупателя.

Продавец кинул взгляд вправо-влево и почему-то шепотом стал перечислять:

– «Вампир на помойке», «Плюнь на дедушку», «Злобный, зубастый, ужасный», «Призрак на руинах», «В плену у гномов»…

– Это у нас все есть, ерунда.

– Не завирайся, хлопец, – рассердился Васек. – Есть у него! Да я их только вчера получил.

Я пренебрежительно хмыкнул.

– Вы их получили от посредника, а я из первых рук. – Что-то внутри просто толкало меня на это вранье ради правды. – От господина Грибкова.

Продавец сразу сменил свой тон:

– От Грибка?

– Мы соседи по даче, – небрежно ответил я, скучающим взглядом продолжая разглядывать кассеты. – Он нам первым дает просматривать все новенькое.

Продавец засмеялся от души:

– Эксперимент проводит. На качество и спрос. Вы у него юные эксперты! Что же вам предложить? «Плюнь на дедушку» правда смотрели? Высший хай!..

«Горячий хот-дог», – подумал я.

– Там два монстра отгрызают старикану голову и гоняют ее клюшками по полю.

Я чуть не сел прямо на баллон: одна тайна начала разгадываться. Хорошо, что Лешка меня выручил:

– А у вас наших мультиков нет, старых?

– Кому они нужны? – презрительно отмахнулся продавец.

– Мне, – серьезно сказал Алешка.

– Закажу… Попробую… – неуверенно пообещал Васек. – На них ведь нет спроса. Барахло.

Алешка пожал плечами, нагнулся за баллоном и, отойдя немного, тихо спросил:

– Дядь, ты дурак? – И помчался к выходу с рынка. Я со своим баллоном за ним.

Продавец, конечно, не побежал за нами, а только покричал вслед в том же духе.

– Соображаешь? – рассердился я, когда мы отдышались. – Могли бы еще что-нибудь выведать у него полезное.

– Мы и так все узнали, – сказал Алешка.

– Ну и что? Он бы нам еще пригодился. Зачем ты его обругал?

Алешка помолчал – по глазам видно, – возмущаясь моей недогадливостью.

– Вспомни Штирлица. Он говорил: запоминается в разговоре всегда последняя фраза.

– Ну и что? – все еще не понимал я.

– Что, что? Станут они с Грибком разговаривать. Васек скажет:

«Вот, значит, пацаны заходили, соседи ваши по даче». – «А что им надо?» – «Да ничего. Обозвали дураком и убежали».

Логика, конечно, в его словах и действиях была. Но логика глупая. Продавец этот теперь нас хорошо запомнит. По последней фразе. Когда тебя дураком обзывают, это долго не забывается.

Тут мы еще вспомнили, что ничего не купили на сдачу, осторожно, как партизаны, вернулись на рынок, выбрали небольшой моток лески, два поплавка и крючки. А по дороге домой вырезали в овраге, где росли длинные кусты орешника, два удилища.

Родители нам искренне обрадовались.

– По глазам вижу, – сказала мама, – что за баллонами вы в Москву ездили.

– А по времени, – прибавил папа, не отрываясь от газеты, – пешком ходили. В Петербург.

– А ты вообще что тут делаешь? – обиделся на эти упреки Алешка. – Почему не на работе? У нас-то каникулы.

И тут папа обронил, не отрываясь от газеты, странную фразу:

– С чего ты взял, что я не на работе?

И сказал он это таким тоном, что сразу стало ясно: уточнять нет никакого смысла, все равно ничего больше от него не услышишь.

Я подключил к плитке свежий баллон, отрезал кусок хлеба для наживки, мы наладили удочки и пошли на карьер.

Это очень красивое место. Живописное. Похожее на дикий каньон, как в фильмах про ковбоев.

Когда-то здесь добывали песок и вырыли экскаваторами громадную яму, в которой сохранилась дорога в самый низ для самосвалов. Она обвивала склоны, как большая змея, а все вокруг уже начало зарастать дикими травами и кустарниками, а на самом дне была чистая-пречистая вода, кое-где со стройными мохнатыми камышами по берегам. Озерцо такое получилось. Полное всяких удовольствий. И поглядеть на него приятно, и искупаться здорово, а уж карасей здесь развелось – хоть руками лови.

Мы наживили и забросили удочки и стали вполголоса, чтобы не спугнуть рыбу, обсуждать свои детективные дела.

– Никаких англичан в подвале нет, – сказал я, уставясь на поплавок. – И безголового привидения скряги-дедушки с монстрами тоже. Это мы слышали отрывок из ужастика…

– «Плюнь на дедушку», – уточнил Алешка. – И в тот раз, когда они орали в доме, тоже не было никаких преступлений. Опять какой-то ужастик по видаку.

– Это, я тебе скажу, парень, – задумчиво проговорил я любимую фразу Пал Данилыча, – не так все просто. Ты же сам сказал – ни видака, ни телевизора в доме нет.

– В доме нет, – согласился Алешка, перебрасывая удочку. – Все у них в подвале.

– А зачем такие сложности? Зачем это скрывать? Ну любит этот Грибков смотреть ужастики, ну и что? Вон наш сосед из квартиры напротив «Сникерсы» любит, но не стесняется же?

Алешка не ответил, потому что рванул удилище вверх, выдернул здоровенного золотого карася, снял его с крючка и опустил в полиэтиленовый пакет с водой. А у меня не клевало.

– По-моему, Дим, – сказал он, снова забрасывая удочку, – здесь какая-то тайна. И мы ее должны разгадать. – Он тут же выхватил еще одного карася.

А я подумал, что никакой тайны здесь нет и в помине. Просто Грибков устроил в Мрачном доме производство ужастиков на кассетах, размножают их и переводят на русский язык эти «охранники», а потом Грибков распределяет готовые кассеты по своим торговым точкам и собирает денежки. Вот и все.

И я сказал об этом Алешке, когда он отправил очередного карася в битком набитый пакет. А у меня никак не клевало.

– Вот и не все, – не согласился Алешка. – Во-первых, почему они все это делают в секрете? – это раз. Во-вторых, кто бродит вокруг дома с фонарем и хромает? – это два. А три, – он выдернул еще одну рыбку, – кто там воет по ночам?

Да, на эти вопросы ответов у нас не было. Мы смотали удочки, искупались и пошли домой.

Когда мы поднимались наверх бесконечной песчаной лентой дороги, в карьере уже стемнело. Небо отсюда казалось почти черным, и на нем засияли звезды. А наверху было пока светло. За лесом, между ветвями деревьев еще поблескивали лучи заходящего солнца, и звезды были еле видны тусклыми пятнышками. И ласточки мелькали высоко над землей.

– Это на завтрак. – Алешка протянул маме тяжелый пакет, в котором, как селедки в банке, сплотились караси.

– Где это вы их купили? – спросила мама. – И почем?

Мы так обиделись, что молча выпили чай и молча забрались на свой чердак. И такую почувствовали вдруг усталость, что даже за бинокль не взялись. Повалились на свои матрасы и погасили фонарик.

– Не люблю я этих «кассетников», – проворчал Алешка, задремывая. – Они своими ужастиками только детей пугают…

Алешка в свое время, когда эти ужастики только появились, как и все ребятишки, сначала очень ими увлекся. Но очень быстро охладел. «Ерунда, – говорил он сердито, – глупости одни, для одного только страха, а пользы никакой. Я настоящие сказки люблю, в которых смысл есть».

– …В нашем классе Вовка Смирнов до того насмотрелся, что спать ночью перестал. И уши у него стали дергаться. Его за это Чебурашкой прозвали. А им хоть бы что – лишь бы деньги собирать.

Поумнел братец, рассудительный стал. И тут он меня еще больше удивил.

– Да, я люблю настоящие сказки. Чтобы польза от них была. И смысл такой, чтобы что-то в жизни узнавать.

– Интересно, – хмыкнул я. – Ну, ладно, в «Репке» есть смысл. О коллективном труде и взаимопомощи. А «Колобок»? Бессмыслица. Катился, катился, от всех удирал, а Лиса его съела.

Алешка прямо вскипел:

– Ну и лопух же ты, Дим. Да в этой сказке знаешь сколько мудрости! – И я даже в темноте ощутил, как слетела с него дрема и он вскочил на своем матрасе, задев макушкой крышу. – Во-первых, в этой сказке говорится, что на всякого хитреца свой хитрец все равно найдется…

– Подумаешь, мудрость, – фыркнул я.

Тут в его голосе даже какая-то жалость ко мне прозвучала за мою темноту и серость.

– Дим, ты что, притворяешься? Правда не понимаешь? Ведь Колобок – это солнышко. Катится, катится по небу, за одну тучку забежит, другая его скроет, а оно все равно вырывается и светит. От Зайца ушел, от Волка ушел…

– А от Лисы? – съехидничал я. – Это что, туча грозовая, на все небо?

– Дим, ты дурак? – Алешка не выдержал и обозвал меня, как Васька на рынке. Видно, во всей этой истории с ужастиками что-то здорово его задело. – Это не Лиса! Это закат. Как солнышко ни бегает, а садиться вечером все равно надо! Понял?

Вот это да!

Для меня действительно эта простая и, как я думал раньше, глупая сказка открылась в своей мудрой глубине. И открыл ее мой младший братишка.

Да, что-то у меня сегодня совсем не клюет.

– Постой, Леха, – решил я так просто не сдаваться, – а как же утром? Раз Лиса его съела? А?

– Так это же сказка! Она утром опять начнется. С самого рассвета, с самого начала. Она навсегда. Понял? Тогда спи. – И он плюхнулся на матрас.

– Давно пора, – донесся снизу папин голос. – А как насчет «Курочки Рябы»? Имеешь версию?

– А ты не подслушивай, – буркнул Алешка.

– Ну мне же интересно, – признался папа. – Расскажи, будь другом.

– Завтра утром, – прервала их мама сонным голосом. – Будут вам яички не золотые, а простые.

С тем мы и уснули.