Текст книги "Одесский юмор. XXI век"

На пляж Одесса собиралась так…

Поход на пляж – это был ритуал.

Выбиралось по несколько семей. Распределялись обязанности: кто берет водку, кто рыбу, кто салаты, кто арбуз, кто воду и так далее. В пятницу утром, часов в шесть, на Привозе все это закупалось – и начиналась готовка. К вечеру трапеза была готова. Усталые хозяйки собирали детей, чтобы в субботу пораньше пойти на пляж: нужно было занять хорошие места. Детям обещали купание, мороженое, карусель…

Часов в десять вечера вся Одесса смотрела на небо – есть ли звезды. Как правило, небо было чистым, в звездах, – и, как правило, утром шел дождь…

Дети спали. Мужчины спали. Женщины звонили друг другу:

– Как твои?

– Спят! А твои?

– Спят!

– Ну завтра пойдем!..

А назавтра дождь еще больше…

Но мы возьмем ту удачную субботу, когда погода чудная – солнце, тепло! Все идут на пляж.

Одесса ходила на Ланжерон, в Аркадию (бомонд), на фонтанские пляжи – от восьмой до шестнадцатой станции. Были еще Люстдорф и Лузановка, закрытый пляж санатория Чкалова… Но мало кто знал самый лучший в Одессе пляж – Австрийский. Он находился в порту, куда мы, пацаны, могли попасть только через забор. Роскошное место: песочек чистый, вода прозрачная, а самое главное – волнорез, маяк, уходящий далеко в море. Оттуда мы прыгали в воду, ловили рыбу, наблюдали за дельфинами. Рыбы тогда было много, особенно бычков.

А с домашними мы ходили на Ланжерон: близко, через парк.

Субботние сборы заканчивались где-то к часу дня, и до пляжа добирались часам к двум. В самую жару…

Всю дорогу слышались крики мамаш:

– Илюша, иди сюда!

– Рома, не трогай кошку!

– Додик, помоги маме нести!

Женщины тащили кошелки, мужчины шли впереди, вели разговоры: о футболе, о том, кого посадили, где заработать…

Минут через двадцать на горизонте появлялась полоса моря. Оно играло блестками, манило.

Потные, мокрые, мы входили в парк. Начинались споры, куда идти: то ли здесь, в парке, сесть на траву, то ли спускаться к воде.

– К воде, к воде! – кричали дети.

Но отцы уже расстилали клеенку. А женщины выкладывали еду…

Настало время рассказать, что брали с собой. Итак, пляжное меню: помидоры, огурцы, салат «оливье», котлеты из барабульки (рыбка такая), говяжьи котлеты, жареная печенка, жареная курица, селедка с картошкой, черноморская скумбрия (тогда она еще была) – копченая, соленая, жареная, деликатесы – фаршированная рыба, фаршированная куриная шейка, малосольные огурчики, много хлеба. Напитки: водка, пиво, вода.

Пока все это выкладывалось, дети кричали:

– Хочу купаться! Мне обещали!..

Ведь по дороге на пляж детям говорили:

– Вот придем – будете купаться. Нырять, плавать! Загорать! Строить песочные замки!..

Ну а пока:

– Сиди!.. Никуда!.. Пойдешь с папой!.. Сейчас покушаем…

А мужчины уже разливают по рюмкам. А женщины уже едят…

Из репродуктора сладкоголосо поют Ободзинский, Магомаев, Бейбутов, Утесов. Громко…

Только подняли рюмки «за здоровье» – в центр еды падает мяч! Скачет по рыбе, размазывает оливье…

Зловещая пауза. Самый нервный вспарывает брюхо мячу. Крики:

– Что ты делаешь?

– Тебе жить надоело?!

В ответ:

– Сиди, а то мы встанем!..

И вдруг узнают друг друга:

– О! Гриша, привет! Как Миша?

– Ничего! Это как раз его мяч!..

Хохот.

– Ну, будем здоровы!..

Истерический крик:

– Мама! Хочу купаться!..

– Сейчас дядя Леня пойдет с вами. Да, дядя Леня?

– Почему я?!

– А кто? Пушкин? Иди! Иди!

– Ладно, пошли…

Один уходит, все продолжают есть. Ободзинский поет, подключается Радж Капур. Все едят, все подпевают: «абара я, а-а-а-а, абара я, а-а-а-а…» Никто из взрослых не идет купаться. Через час мужчины отваливаются и засыпают…

Женщины закуривают и начинают обсуждать жизнь. Вдруг одна вспоминает:

– А где дети?!

Бежит к морю и еще издалека истерически кричит:

– Миша, выйди с воды!.. Миша! Ты уже синий! Я тебе руки-ноги поломаю!.. Ты теперь у меня увидишь море!.. Паразит, выходи! Ты весь дрожишь!.. Я иду за папой!.. Не выйдешь?!! Так, теперь ты будешь купаться только под душем!..

Он неохотно выходит, получает крепкий шлепок по мокрым трусам и по затылку, жутко ревет. Она его успокаивает. Он ревет еще громче. А пляжники говорят своим детям:

– Видишь? И ты получишь!..

Мужчины просыпаются, выпивают, закусывают – и освобождают место для карт или домино.

Играют обычно на деньги. Азартно. Жены тайком следят, кто сколько проиграл. Едят – беспрерывно!

Игра продолжается часа два. И вдруг кто-то говорит:

– Пошли купаться!

– Да, да, – кричат дети, – купаться, купаться!

– Вот вы как раз и не пойдете. Вы наказаны! Купаться будете в следующую субботу…

Солнце уже почти скрылось за деревьями. А значит, наступает время сладкого стола: арбуз, груши, виноград – и торт!

Внезапно появляются соседи:

– Мы до вас. Вы не пробовали еще нашей рыбки… А? Под водочку хорошо пойдет!

– Витя! Лена! Вика! Маша! Дети! Все сюда!.. Разрешите выпить за ваше здоровье, за ваших детей, чтоб они нам были здоровенькими, и за нашу Одессу!

– Хай нам усім щастить!

И опять все закусывают – это уже вместе со сладким столом. Песни, танцы в купальниках, с полными животами, свисающими до колен…

И вдруг на тебе – дождь!.. Лихорадочные сборы, все в кучу – и бегом к трамваю. А он – битком! Кто-то животом вдавливает висящих на ступеньках. Дождь как из ведра!

Спокойно, не спеша подходит красный от выпитого Моня и говорит:

– Все в автобус! Я взял автобус, он нас развезет.

– Моня, по-моему, тебя уже развезло! – кипит его жена.

– Тихо, Зина, не позорь меня перед людьми!

– Ничего, ты у меня дома получишь! Я уже пойду с тобой на пляж!.. Ты уже меня увидишь на пляже, и ребенка, и море!..

– Зина, не порть мне вечер и жизнь, я же хотел как лучше!

Шофер:

– Так! Вы будете платить – или что?

– Кто выиграл в карты, тот пусть и платит!

– Все, поехали! Шофер, держи, только едь плавно, моего Шурика тошнит…

И вот все дома – уставшие, почти не купавшиеся, сытые.

И ложась спать, я слышу маму:

– Скоро суббота, мы пойдем на пляж, будешь купаться, загорать…

А я уже сплю…

…И когда наступала пятница, вся Одесса смотрела на небо.

В Одессе мне приснился Чаплин…

Он мне приснился – с тросточкой, в котелке и рыжие усы.

– Как вы сюда попали?

Он показал тростью в сторону порта. Там стоял огромный теплоход.

– Круиз!.. Ну, – сказал он, – что слышно у вас в Одессе?

Мы остановились. Он отдыхал, мы поднимались по Потемкинской лестнице.

– Помните «Броненосец «Потемкин»? Только они шли вниз!

Присели. Молчим…

– А что, скумбрия исчезла? – спросил Чаплин.

– Да, эмигрировала, – пошутил я. – В Турцию.

– А камбала, тюлька, барабулька, бычки?

– Пока есть, но дорого.

Мы остановились у памятника дюку де Ришелье.

– Не снесли? – пошутил Чаплин.

– Нет, снесли матросов, поставили памятник Екатерине.

– Кто это? – спросил комик.

– Царица легкого поведения, – пошутил теперь я. – Но казаки не хотят, она их не любила. Кстати, Одесса – город юмора, вас здесь уважают. Каждый год проходит Юморина, приезжают знаменитые юмористы – Сердючка, Кролики, новые русские бабки!

– Почему новые, а где старые?

– Старые были не русские!

– А как Винокур? – спросил Чаплин озабоченно.

– Он воюет с папарацци!

– О, папарацци, они меня тоже достали! Я не всегда был один…

В это время нас догнала одесситка, улыбнулась, поздоровалась.

– А как вы меня узнали со спины? – спросил Чаплин.

– А вы со всех сторон одинаковый!

Чаплин улыбнулся и послал ей воздушный поцелуй.

Женщина вернулась и попросила автограф. У меня!

– Вас все знают? Вы артист?

– Да! Юмор!

– О! – оживился Чаплин. – Ну расскажите что-нибудь смешное!

Я начал соображать, что ему рассказать. Вспомнил одну нашу убойную блиц-миниатюру. Выходит Витя Ильченко:

– Мария Ивановна, позовите ко мне Сидорова!

Я выходил.

– Товарищ Сидоров?

– Да!

– Вон отсюда!

Великий комик молчал.

– Ну-ну, дальше что? – спросил он.

Я сказал:

– Все!

– Я просил что-нибудь смешное!

– У нас смеялись!

– Так он что, – спросил Чаплин, – его уволил?

– Ну да!

– За что?

– Ну он, наверное, плохо работал, прогуливал.

– А в чем юмор?

– В неожиданности. Он не ожидал, что его так быстро уволят!

– А профсоюз? – спросил Чаплин.

– Я лучше расскажу вам одесский анекдот. Встречаются две женщины, одна спрашивает: «Где вы были вчера?» – «У Гриши!» – «Что вы делали?» – «Ой, я три часа играла им на рояле!» – «Да! Я тоже не люблю эту семью!»

С Чаплином случилась истерика, он хохотал, вытирая слезы.

Я сказал:

– Мне очень приятно, что вам понравился одесский юмор. И вообще, Одесса – необычный город, второго такого города в мире нет. Я здесь жил напротив театра оперы и балета. Кстати, мы с вами уже возле него! А вон моя квартира, там сейчас японский ресторан, называется «Суицидо». Хотите суши?

– А что это?

– Сырая рыба.

– У них что, нет времени сварить? – неудачно сострил он.

– А вот наша гордость – театр оперы и балета, первый в мире, есть еще в Вене, тех же архитекторов, но у них там не получилось! Хотите, сходим на «Паяцы»? Думаю, что будет трудно достать билеты.

Мы вошли в кассу. В окошке, как в амбразуре, за решеткой сидело лицо в очках, примерно двенадцать диоптрий, и не моргая смотрело на меня.

– Ты думаешь, я тебя не узнала? Думаешь, ты так состарился? А это кто?

– Это со мной, Чаплин.

– Не знаю. Так что тебе?

– Я бы хотел показать ему театр, послушать «Паяцы».

– Сколько билетов?

– Два.

– Два! А три! А сто! А двести! Никто в оперу не ходит. Смейся, паяц!

– Она меня не узнала! – обиделся великий клоун. Он надолго задумался.

– Чем опечалены, гений? – спросил я.

– Марсель Марсо умер, великий и неповторимый.

Он остановился у витрины, где стоял клоун, похожий на него.

– Боже, это я? Почему я такой длинный?

– Видимо, из уважения, – польстил я.

В это время ко мне подошел незнакомый пожилой одессит:

– Привет! Ну как ты?

– Ничего!

– Ты такой же, Роман! Совсем не изменился!

– Наверное, раз вы меня узнали.

– Как здоровье?

– Ничего, держусь!

– Чувствуешь себя хорошо?

– Да.

– Ну слава богу! – отошел, вернулся: – А это кто?

– Чаплин.

– С Молдаванки?

– Нет, с Голливуда!

Отошел, подошел:

– А он как себя чувствует?

– Тебя Роман зовут? Ты еврей? – спросил Чарльз.

– Да! – заплакал я и проснулся. Было часа три ночи.

Я стал вспоминать его фильмы, многие я видел за границей. Подумал: боже, какой он гениальный режиссер, композитор, сценарист, комик, трагик, лирик! Было уже четыре часа ночи. Я принял снотворное и уснул.

– Где ты был? – спросил Чаплин. – А сколько сейчас времени?

– Еще рано, а что?

– У меня часы остановились, лет пятьдесят тому назад. Это часы моего деда, и никто не может их починить.

– Вы поспите, а потом мы что-нибудь придумаем.

– Ничего вы не придумаете. Я был во многих странах, и никто не берется их чинить.

И, когда мы опять пошли гулять по городу, я зашел в первую попавшуюся часовую мастерскую. Человек пять выскочили навстречу. Ну, думаю, узнали!

– Роман! Здравствуйте! Как вы сюда попали?

– Да вот, шел с другом, у него часы не ходят!

– Сейчас не только ходить, бегать будут! Славик!

Вышел Славик:

– О-о, кого я вижу! Чему мы обязаны?

– Да вот, у друга часы, никто не может починить.

Славик зашел в будочку, вынул лупу, вскрыл часы, клизмочкой сдул пыль и ахнул:

– Это ваши часы?

– Он не говорит по-русски. Это часы его деда.

– Боже мой! Я впервые вижу такие часы, их в мире штук пятьдесят! Здесь написано: «Чаплину от Дж. Вашингтона»!!!

Он долго ахал, охал, потом сказал:

– Зайдите завтра.

– Завтра он уплывает.

– Хорошо. Зайдите в пять!

Мы пришли в четыре. Он сказал:

– Я же сказал в пять!

Мы зашли в пять. На пятачке в мастерской был накрыт стол! Тюлечка, картошечка! Водочка! Зелень! Скумбрия!

– О! – сказал Чаплин. – Где вы достали скумбрию?

– Турки прислали. Прошу к столу!

Вышли еще человек пять, красивые девушки. У них там был комбинатик – часы, обувная мастерская, портновская.

– Давайте выпьем за нашего земляка, мы вас, Роман, очень рады видеть! И за вашего друга! Кстати, вот ваши часы! Ходят как часы! И не только ваши дети, но и внуки будут сверять время по этим часам!

– У вас действительно смешной город. – Мы опять шли по Одессе. – Смотри, объявления: «Ремонт позвоночника», «Обмен валюты оптом», а вот: «Продается квартира, 5 комнат, мрамор из Бразилии, евроремонт, цветущий сад, и никаких сволочей». Мое судно будет стоять еще два дня, – продолжил Чаплин. – Я решил снять номер.

Мы вошли в гостиницу.

– Будь ласка, – сказал Чаплин на украинском языке, – прошу люкс на ніч та що-небудь поїсти.

– Фамилия?

– Чаплин.

– Только без шуток! Я серьезно спрашиваю!

– Чаплин.

– А чего усы рыжие? И один ус отклеился? Рома, где ты его нашел? Чаплин давно умер! На, приклей ему ус, а на люкс у вас не хватит денег!

В другой гостинице был только одноместный, без окна, туалет в коридоре, с мертвой мышкой в ванной. Я позвонил администратору:

– Девушка! В чем дело? Мертвая мышь в ванной!

– Да? Слава богу! Она сдохла! Пусть лежит! Не трогайте пока! Мы их травим.

– Девушка! Он комик знаменитый! Американец!

– Вот пусть там и смешит! Чмурик!

– Я проголодался, – простонал Чарльз Спенсер.

– Здесь нет ресторана, мы пойдем к маме.

Только во сне можно приготовить за двадцать минут фаршированную рыбу, холодец, селедку под шубой, чернослив с орехами внутри – сверху сметана, синенькие трех видов, фаршированные перцы, борщ, вареники с вишней.

Он ел молча, задумчиво, потом сказал:

– Помните, как я в фильме облизывал гвозди и ел подметку вилкой и ножом? Спасибо!

У дверей мама протянула ему авоську с едой:

– Покушаете на пароходе.

– Сенк ю!

Чаплин развернулся, крутанул тросточку, приподнял котелок и пошел своей походкой, подтягивая штаны.

Папа и мама рассмеялись – они не знали, кого я привел! Они знали Раджа Капура и Кадочникова!

Я привел его в номер, он сразу уснул. А я проснулся, было шесть утра. Уснуть не мог и подумал: «Господи! Если его уже не помнят, так же могут забыть и «Аншлаг»!»

Мои размышления прервал телефонный звонок:

– Это гостиница «Свежая рыба», Роман. Где твой Чаплин? Он не заплатил за телефонные разговоры! И свистнул пепельницу!

Я вспомнил, что сплю, закрыл глаза и увидел Чаплина на Привозе. Он ходил с гламурной блондинкой. Я присмотрелся – Собчачка!

– Познакомься! – сказал Чаплин.

– Чарли! Где пепельница?

Он покраснел:

– Это сувенир, вот написано «Одесса». А это Привоз. Смотри! Бычки в томате! Дунайская хамса! Бьютифул! Живая камбала! Май гад!

– Господа! Берите свежую камбалу! Сэр!

– Хау мач? – спросил Чаплин.

– Твенти долларс! – ответила без акцента продавщица.

– О! Но я не довезу ее до Голливуда, она испортится!

– Ой, довезете! Я вам выньму кишки!

Тут я во сне начал хохотать, подскочил, ударился о плафон и опять уснул.

За нами ходила по Привозу толпа.

– Кто это? Что-то знакомое! Чем он торгует?

– Это Чаплин.

– Боже ж мой! «Огни большого города»! «Диктатор»! – загудел Привоз. – Чаплин!.. Чаплин!.. Чаплин!..

И вдруг все исчезло. Он летел в сторону порта.

В следующую ночь он мне приснился только под утро. Я стоял в порту у причала, огромный теплоход медленно отходил от пирса. Чаплин стоял на корме, размахивал котелком. И уплыл!

Больше он мне не снился. Пока…

Наш юмор

Юмор в Одессе я называю разговорным джазом, потому что здесь нужен абсолютный слух: пойдешь налево – юмор угробишь, пойдешь направо – загубишь интонацию. Одесский язык требует точной интонации, чуткости к музыке слова, легкости.

Здесь…

Как-то в Одессе ко мне подошел мальчик лет восьми:

– Дядя Рома, я вас первый раз вижу живым!

– Ну и какое у тебя впечатление?

– Я думал, что вы хуже! А вы нормальный!..

На стадионе возле меня сидел мальчишка лет одиннадцати. Он увидел своего друга на противоположной трибуне и закричал:

– Придурок, иди сюда! Здесь место есть, придурок! Придурок, место для тебя есть! Придурок!..

Он кричал полтора часа, он был синий! Его били по голове, он всем мешал, но он орал:

– Придурок! Место есть!..

Так он любил своего друга.

А главное, никогда не знаешь, чем закончится разговор.

Два одессита стоят разговаривают. Подходит третий, незнакомый, слушает часа два, потом бросает:

– Ой, не морочьте голову! – и уходит.

Звоню в Одессу из Москвы:

– Алло! Алло! Это Одесса?

Какой-то старичок:

– Пока да!

Та же гостиница. Иду с пляжа в шортах. Навстречу горничные – одна молодая, другая пожилая. Молодая здоровается:

– Мы так рады вас видеть! Как здоровье?

Пожилая:

– Кто это?

Молодая:

– Да вы что, Зина, это же Карцев, что вы, он в люксе живет!

Пожилая:

– А я думала, иностранец! Я ему каждый день меняла полотенца!

Больше я ее не видел. Ни ее, ни полотенец…

На одной из одесских Юморин зашли мы с компанией в ресторан. Встретили нас возгласами:

– О! Кого мы видим!.. Чем обязаны?..

Подходит ко мне официант принять заказ.

– Не узнаешь меня? – спрашивает. – Я Миша. Мы в одной школе учились.

– В какой?

– В сто девяносто третьей.

– Я там не учился, – говорю.

– Не выдумывай! Что, я тебя не помню?!

– Но я учился в семьдесят второй!

– Не морочь голову! В сто девяносто третьей. Я же лучше знаю!..

– Романчик! По пятьдесят!

Я:

– Почему по пятьдесят, давай по сто!

Он:

– Давай!

Я:

– Что «давай»?

Он:

– Деньги давай!

Встречаю на Дерибасовской знакомого, не видел его лет двадцать, он обзавелся огромной бородой. И еще издалека:

– Ты меня узнал? А?

Я:

– Конечно!

Он:

– Не может быть! Меня никто не узнает! Ну как меня зовут?

Я:

– Гриша.

Он:

– Где я жил?

Я:

– На Преображенской.

Он:

– Как маму зовут?

Я:

– Софа.

Он:

– Ну как тебе Путин?..

Прихожу в бассейн. Молодой тренер:

– О, кого я вижу! Ну, покажите класс!

Нырнул, плыву. У него ушла одна группа, другая, третья, он пришел закрывать бассейн – смотрит, я плыву.

– Сколько вы проплыли?

– Два километра.

– Ого! Класс! А по времени?

– Не знаю, часа полтора.

– Ого! Завтра у нас соревнования, вы всех побьете! Соревнования ветеранов!

– Так я уже ветеран? – говорю.

– Ну а кто же так медленно плывет?..

Захожу в магазин.

– Что такое, девушка? Я вчера покупал эту копченку по восемь гривен за кило, ночь прошла – она уже двенадцать стоит!

Продавщица:

– А вы не ложитесь!

Моментальный ответ, без обдумывания.

Привоз – любимое место. Рыночная экономика. Стоит женщина, кричит:

– Зелень! Зелень!

Я:

– Дайте два пучка.

Она:

– Отойди!.. Зелень!

Я:

– Дайте три пучка!

Она:

– Отойди, я доллары меняю! Зелень, зелень!..

В сентябре в Одессе огромный урожай винограда. На Привозе крики: «Пробуйте виноград!», «Без косточек!», «Лечебный виноград!»… Женщина ходит, пробует у одного, у другого.

– У вас виноград лечебный?

– Лечебный, мадам, лечебный. – И снова кричит: – Покупайте лечебный виноград!

А она все пробует, пробует…

– Мадам! Вы что, здесь будете лечиться?!

В одесской филармонии в шестидесятые годы работала контролером бессмертная мадам Гризоцкая, ей было тогда лет восемьдесят. Она уже плохо видела, и когда ей давали деньги, она их рвала вместе с билетами. Возле нее на полу лежали разорванные купюры. Ей говорили:

– Мадам Гризоцкая, идите уже на пенсию!

И она отвечала:

– Я умгу на контголе!..

– Куда вы едете? – спрашивала она меня.

– В Ташкент.

– Пгивезите мне фильдепегсовые чулки!

– Зачем?

– Пусть лежат!

В той же филармонии была уборщица тетя Маня: если ей вздумалось мыть пол, она выгоняла со сцены симфонический оркестр.

– А ну выходите, мне надо убирать!

Прервали генеральную репетицию, вышли. Она убрала, кричит:

– Идите играйте себе!

От нее я услышал лучшую рецензию на свое выступление. Она подошла ко мне после спектакля и заметила:

– Вы неплохой артист, товарищ Карцев, но вы сильно пересаливаете лицом!

Прилетаю в Одессу, меня не встречают. Таксисты толпой:

– О, давай подвезу за полцены!

– Давай за четверть цены!

Один подошел, отвел в сторону:

– Я тебя везу бесплатно, но ты будешь меня слушать!

Он повез меня в роддом – показать, где он родился. Потом повез в школу, где он учился, ЗАГС, где он женился, на кладбище, где лежит его мама. Он возил меня часа два и, когда мы подъехали к гостинице, сказал:

– Знаешь, мой брат уехал в Америку лет тридцать тому назад. Он живет вот так! – и показал выше головы. – Я здесь эти тридцать лет живу вот так! – и провел по горлу. – Так из-за такого кусочка я должен уезжать?!

…и там

Одесситы на Брайтоне, как у себя дома, разговаривают через дорогу, почти все знают друг друга – кто с кем, кто куда и зачем.

Встречает меня женщина:

– О!

Я:

– Что «о»?

Она:

– Ничего!

В гастрономе «Интернешнл» на Брайтоне есть все. Бычки в томате, дунайская селедка, свекольник, соленья – ну все! Хозяин – мой друг детства Марик, в магазине работают только его родственники – дяди, тети, сестры, племянники. Мы пришли с Витей покупать продукты. Марик со второго этажа дал команду сделать нам скидку двадцать пять процентов. Сказал громко – чтоб слышали все. Мы покупаем колбасу, мясо, рыбу, берем две селедочки, и продавщица берет с нас полную стоимость. Мы говорим:

– Марик же сказал – скидка!

Она:

– Ой! Что вы его слушаете!..

Оказалось, это его теща за прилавком.

Он сказал:

– Зачем вы к ней пошли? Она даже мне не делает скидку!..

Моя тетя Поля уехала с дочкой в Америку давно. В Одессе жила плохо, в Америке тоже. И вот я прилетаю в очередной раз в Нью-Йорк – она прекрасно выглядит, в пенсне, красиво одета. Я спрашиваю:

– В чем дело, тетя Поля?

– Ой, что ты знаешь! У меня оказался талант, я открыла кабинет – маникюр, педикюр, макияж. У меня очередь, запись, ходят американки!

– Ну а как с языком? Вы уже говорите?

– И не говорю, и не хочу!

– Почему?

– Я не хочу коверкать свой!

– Ну хорошо, а люди, которые по-русски не говорят? С ними как?!

– Американки – они как лошадь: стучу по правой – дают правую, стучу по левой – дают левую!.. Еще эти, в магазине, вьетнамцы, – ни бум-бум по-русски. Я беру альбом и рисую. Рисую морковку, капусту, нарисовала яички. Он не понял. Я дорисовала все остальное – и он тут же сообразил!.. Так зачем мне их язык?!

Иду я как-то по Брайтону – ищу, где можно отремонтировать фотоаппарат (не работает вспышка), – и встречаю знакомого. А у него есть привычка: когда разговаривает, все время смотрит не на собеседника, а по сторонам.

– Ну, что слышно? Чего ты здесь?

– Иду чинить фотоаппарат.

– Покажи!

И, едва взглянув, бросает его в урну.

– Леня, ты что?! – возмущаюсь я и чуть ли не с головой ныряю в эту урну. – Что ты делаешь?!

– У нас не чинят, – отрезает он. – У нас выбрасывают.

И тут же, без паузы:

– Что слышно в Одессе? Как «Черноморец»? Где ты выступаешь?

– В школе, – отвечаю, все еще роясь в урне.

– Я приду, – говорит он, – со всей семьей. Не волнуйся, я взял билеты. Идем, мусорщик!..

Переходим мы дорогу, заходим в магазин – там висят дубленки, кожаные пальто.

– Гриша! – с порога кричит мой спутник. – Дай ему фотоаппарат!

– Леня, какой фотоаппарат? – оторопел тот. – Ты что, не видишь, чем мы торгуем?!

– Дай фотоаппарат! Не видишь, что ли, кто это!

– Вижу, ну и что?

– Дай ему фотоаппарат!

Через пару минут на прилавке лежал десяток фотоаппаратов.

– Выбирай, – приказал Леня.

Я выбрал.

– Дай ему пленку! – приказал он Грише.

– Он заряжен.

– Тогда сфотографируй нас!

А когда мы уже уходили, он обратился к хозяину:

– Гриша, позвони мне! У меня есть для тебя товар!..

Это тоже Одесса. Которая уже там, на Брайтоне.

… Да, мой город дал сильный крен, он вот-вот опрокинется и уйдет под воду, как подбитый кит. Но кое-что осталось. Остались блестки одесского разговора. Это неистребимо, это в генах, и по этому коду я всегда узнаю Одессу – что на Приморском бульваре, что на брайтонской дощатой набережной. И оттого я твердо знаю: как бы Одесса ни менялась – все равно она останется Одессой.