Текст книги "Комдив"

Глава 5. В губернской ЧК

«Постановили. Назвать комиссию – Всероссийская Чрезвычайная Комиссия при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем и утвердить ее. Задачи Комиссии:

1) Преследовать и ликвидировать все контрреволюционные и саботажные попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они не исходили;

2) Предание суду Рев. Трибунала всех саботажников и контрреволюционеров и выработать меры борьбы с ними.

3) Комиссия ведет только предварительные расследования, поскольку это нужно для пресечения. Комиссия разделяется на отделы – информационный, организационный отдел (для организации борьбы с контрреволюцией по всей России) и филиальный отдел.

4) Отдел борьбы. Комиссия сконструируется окончательно завтра. Пока действуют ликвидационные комитеты Военно-Революционного Комитета. Комиссии обратить в первую голову внимание на печать, саботажников и стачечников. Меры: конфискация, выдворение, лишение карточек, опубликование списков врагов народа и т. д.»

(Постановление СНК о создании Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК). 7(20) декабря 1917 года)

Наступила осень, по небу, курлыкая, потянулись к югу журавли. «Ты ж мая, ты ж мая перепелка», – всплыло в памяти.

Александр шестой месяц работал в укоме. Сначала инструктором, а потом заведующим отделом труда. Жил в городе, получив комнату неподалеку, воскресеньями навещал Ольховку, помогая родителям по хозяйству. Вместе с отцом перекрыл сарай, вывез на поле навоз, помог выкопать картошку.

Левка, как и обещал, отправился в Донбасс, работал там на шахте в местечке Кадиевка, иногда присылая немного денег. Перед отъездом они крепко повздорили. Старший брат в очередной раз выразил недовольство властью, завязался спор, оба схватились за грудки, батька едва растянул в стороны.

– Контра ты, – сказал средний. – Я таких ставил к стенке!

– Попробуй, – сжал кулаки старший. На том и разошлись, каждый оставшись при своем мнении.

Целыми днями Александр был в делах: мотался верхом на казенной лошади по уезду, организовывал коммуны по совместной обработке земли, участвовал в ее размежевании и создавал в волостях партийные ячейки. Дважды в него стреляли (из лесу и дома в окно), банд в уезде по-прежнему хватало.

А по ночам Ковалев занимался самообразованием: штудировал материалы недавно прошедшего в Москве всероссийского съезда РКПб о хозяйственном строительстве и борьбе с разрухой, вникал в работу Ленина «Великий почин» и даже почитывал «Капитал» Маркса, но мало чего понял.

В октябре Ракитин свалился с чахоткой и был отправлен в больницу, Александра назначили на его место. Там он проработал до зимы, а сразу после Нового года вызвали в губернский комитет партии, председатель которого сообщил:

– Есть указание, товарищ Ковалев, направить тебя в Гомельскую Губчека. Республика в опасности, возражения не принимаются.

Положение дел к тому времени снова серьезно обострилось. Бежавшие за границу контрреволюционеры при активной поддержке Франции, Польши и Великобритании развернули широкую антисоветскую деятельность.

В борьбе против рабоче-крестьянского государства, и в частности Белоруссии, особо выделялся «Русский политический комитет», переименованный в «Народный союз защиты родины и свободы» во главе с эсером Савинковым. Совместно с ним действовали Белорусский политический комитет, крестьянская партия «Зеленый дуб» и другие организации белорусских националистов.

Для усиления «союза» в его распоряжение с согласия польских властей перешли интернированные за рубежом 3-я русская армия генерала Перемыкина, дивизия казачьего полковника Гнилорыбова, бригада есаула Яковлева.

Кроме того, под командованием Савинкова и главарей белорусских националистов находились части так называемой Белорусской повстанческой армии генерала Булак-Балаховича. С началом года на территорию республики начали интенсивно забрасываться их эмиссары и вооруженные до зубов банды. По замыслу своих хозяев они должны были поднять антисоветское восстание, в связи с чем развернули активную подрывную деятельность: убивали партийно-советский актив, нападали на красноармейские отряды, жгли продовольственные склады, школы, больницы и дома, расстреливали сочувствующих. А поскольку основной формой борьбы с контрреволюцией явились войсковые операции, Ковалев оказался в родной стихии. Вместе с ротой бойцов, приданной губернской ЧК, он в первую же неделю уничтожил крупную банду, действовавшую в Речицком уезде, а спустя месяц, организовав засаду, расстрелял из пулеметов группу конников в пятьдесят сабель, совершавшую рейд по деревням, захватив ее командира. На допросе тот дал весьма ценные сведения о белом подполье в Мозыре, которое было арестовано через две ночи.

Познакомившись во время служебных поездок с крестьянами окрестных деревень, Александр имел некоторые сведения о действовавшей там более года банде некого Смоляка. Один из них, в прошлом красный партизан, как-то даже рассказал, что знает место в урочище Большой лес, откуда банда совершает налеты. Он ставил об этом в известность уездную милицию, но для уничтожения бандитов не имелось сил. Теперь же они были в наличии.

Свои соображения Ковалев доложил руководству и получил согласие на проведение операции. Для начала он выехал в уезд, где встретился с начальником тамошней милиции и ввел того в курс дела, а от него, переодевшись селянином и захватив берданку[49]49
  Берданка – винтовка системы «Бердан».


[Закрыть], на лыжах ушел в деревню. К ночи добрался туда (улица в сугробах была пустынной), постучал в крайнюю избу.

В одном из окошек затеплился огонек, внутри проскрипела дверь, из-за наружной двери хрипло спросили:

– Кто там?

– Дядька Игнат, открывай! Это я, Ковалев из Гомеля.

За дверью упал крюк, она приоткрылась.

Вскоре оба сидели за дощатой перегородкой у задернутого окна, на столе тускло светился каганец.

– Помнишь, ты рассказывал про банду Смоляка? – наклонился вперед гость.

– А як же.

– Она все еще на старом месте?

– Ну да, а чаго им баяцца?

– Хотим взять ее к ногтю, место покажешь?

– Отчего ж, банда в лесу, в старом панском фольварке[50]50
  Фольварк – панская усадьба.


[Закрыть]. Душ двадцать.

– Значит, слушай меня внимательно…

Спустя три дня, метельным вечером на околице деревни остановился санный обоз с бойцами в заснеженных шинелях. Из первых саней вылез человек в бекеше и заскрипел валенками к избе Игната. Оттуда вернулись вдвоем, розвальни тихо заскользили по лесной дороге. Из лошадиных ноздрей валил пар, тишину иногда нарушал далекий вой волка.

Проехали версты две, стали в кустах у длинного замерзшего озера. Метель кончилась, сквозь тучи проглянула желтая луна.

– Дальше пехом, тут рядом, – первым ступил на лед Игнат. Взвод, рассыпавшись цепью, с винтовками на изготовку (позади катили «максим») тихо двинулся следом. Сразу за озером на поляне, окруженной елями, светился окнами небольшой фольварк. Был он в два этажа, из кондовых бревен и с вычурный мезонином, сбоку темнел каретный сарай.

 
Не для меня придет весна,
Не для меня Буг разальется,
И сердце радостно забьется
В восторге чувств не для меня!
 
 
Не для меня, красой цветя,
Алина встретит в поле лето;
Не слышать мне её привета,
Она вздохнет – не для меня…
 

– доносили порывы ветра густой бас Шаляпина, сопровождаемый хором. Остановились, прячась за деревьями, окружили усадьбу, взводный подбежал к Ковалеву: «Готово».

– Пулемет сюда, – Александр показал на старый пень рядом. – Всех, кто будет выскакивать с тыла, брать живыми.

– Есть, – козырнул тот и растворился в темноте.

– Готово, – передернул затвор первый номер[51]51
  Первый номер – боец пулеметного расчета.


[Закрыть].

– Огонь! – приказал Александр.

Гулкая очередь разорвала песню, из окон полетели стекла, а от бревен – щепки, внутри кто-то пронзительно завизжал. Выпустив половину ленты, пулемет замолчал. Ковалев, приложив ладони ко рту громко закричал:

– Всем выходить без оружия! В противном случае подожгу фольварк!

На несколько секунд возникла звенящая тишина, потом дверь на крыльце отворилась. Подняв руки и затравлено озираясь, на свет луны вышла дюжина расхристанных бандитов.

– К стене! – выскочил из-за угла взводный с четырьмя красноармейцами.

Бандиты построились у фасада. К ним, толкая в спины прикладами, добавили еще троих, пойманных по другую сторону фольварка.

– Обыскать, – приказал Ковалев отделенному.

Тот обошел шеренгу, на снег полетели браунинг и два нагана.

В зале за проходным коридором с разбитым зеркалом, в центре стоял уставленный закусками и четвертями с самогоном длинный стол, валялись опрокинутые стулья, на затоптанном ковре подплывали кровью два трупа.

– Ото и есть Смоляк, – показал Игнат пальцем на одного в офицерском кителе без погон и зажатым в руке «манлихером»[52]52
  «Манлихер» – модель германского пистолета.


[Закрыть].

– Допрыгался, гад, – сунул в кобуру револьвер взводный.

На двух диванах сбоку были навалены шинели с полушубками, в разных местах валялось брошенное оружие.

– Осмотрите весь дом, – сказал Ковалев, и они с Игнатом вышли наружу.

– Так что в сарае двое саней, семь лошадок и фураж, – доложил один из бойцов в солдатской папахе. И еще во, – кивнул назад, там стояли двое с подбитыми глазами, икая и пошатываясь, – в стельку пьяные.

– Тоже туда, – кивнул чекист на понуро стоявших у стены бандитов.

Спустя пару часов обоз выехал из лесу. К нему добавились груженые награбленным добром и трупами сани, позади вели захваченных «смоляковцев».

Под утро въехали в местечко и сдали всё и всех в уездную милицию, а на следующее из Гомеля прибыл военный трибунал. В полдень всех бандитов расстреляли на базарной площади при большом стечении народа.

– Собакам собачья смерть! – выкрикнули из толпы, а какая-то баба заголосила…

* * *

Лето. Июль. За окном цвели липы. Ковалев сидел в кабинете председателя губернской ЧК Леонюка. Кроме него там находились еще двое: сам начальник и приехавший из Минска человек. Среднего роста, лет двадцати пяти, худощавый, с русыми, зачесанными назад волосами. Это был Председатель ЧК Белоруссии Ян Каликстович Ольский.

По национальности поляк и член РСДРП[53]53
  РСДРП – Российская социал-демократическая партия.


[Закрыть] с семнадцатого года, он имел богатый опыт работы в подполье, в Гражданскую являлся одним из руководителей Особого отдела ВЧК Западного фронта. Близкий друг Дзержинского.

Разговор шел по службе. Ковалев (он был уже заместителем Леонюка), докладывал Ольскому о результатах работы на своем участке, а именно – борьбе с националистическим подпольем.

– Неплохо, очень неплохо, – внимательно выслушав, сказал Ольский. – Давно служите у нас?

– Второй год.

– А до этого?

– Был на фронте, командовал взводом, ротой.

– Образование?

– Учительская семинария, не закончил, и курсы красных командиров.

– Для чекиста, я бы сказал, высшее, – улыбнулся Ян Каликстович. – Удачи в работе, – пожал через стол руку.

– Разрешите идти? – встал со стула Александр.

– М-да, перспективный сотрудник, – сказал Ольский, когда Ковалев вышел. – Возьму себе на заметку.

– Никак думаете забрать? – насторожился Леонюк.

– Пока нет, а там посмотрим.

Спустившись к себе, Ковалев пригласил одного из начальников отдела Радкевича.

– Александр Петрович, что нового по разработке?

Уже месяц они искали в Гомеле подпольную типографию, где печатались, а ночами расклеивались листовки, призывающие к свержению советской власти, террору и саботажу. Банд в губернии поубавилось, но подполье существовало. И теперь чекисты вышли на след, приведший в один из костелов. Там в подвале и находился печатный станок, на котором трудились трое. Их пока не брали, отрабатывая связи.

– Все по плану, – уселся напротив Радкевич. – Имеем адреса всех «почтальонов» и двух явок. На одной зафиксирован некий Фурман, в прошлом царский офицер, служит в земельном комитете.

– А вторая?

– Кроме содержателя, там пока никого не наблюдаем.

– Хорошо, активизируйте работу, – отпустил его Ковалев.

Часов в десять вечера, он убрал в сейф дела, запер кабинет и, кивнув дежурному, вышел из здания. На город опускались лиловые сумерки, изредка встречались редкие прохожие, где-то по булыжнику прогрохотала телега.

Миновав два квартала, вошел во двор одного из домов с цветущим кустом сирени, поднялся по лестнице на второй этаж, отпер ключом дверь, щелкнул выключателем. Лампочка под потолком осветила комнату, где у одной стены стояла заправленная по-армейски койка с тумбочкой и стулом, у другой – старый шифоньер. Положив на него фуражку, Александр прошел во вторую комнату, поменьше, с умывальником, приспособленную под кухню. Вымыв руки, вскипятил на керосинке жестяной чайник и поужинал ломтем черняшки, намазав комбижиром, и двумя вареными картошками.

Вернувшись в комнату, снял портупею, сунул под подушку револьвер, стянул сапоги, обмотав голенища портянками. Взял с тумбочки учебник Гросса по следственной тактике, улегся на жесткую койку и принялся читать.

* * *

На следующее утро (было воскресенье) встал, как обычно, в шесть, заправил койку, натянул галифе и прошел на кухню, где, умывшись холодной водой, побрился и причесался перед осколком зеркала. Через полчаса снова сидел в своем кабинете, работая с секретными документами.

Примерно в одиннадцать закончил, сдал дежурному ключи и вышел на улицу. Перекусил в наркомпросовской столовой, сел на конку и проехал до железнодорожного вокзала. За ним находились казармы, где размещалась кавалерийская бригада 15-й конной армии Гая[54]54
  Г. Д. Гай – советский военачальник, участник Гражданской войны.


[Закрыть], сражавшаяся под Варшавой.

Там у Ковалева имелся приятель, командовавший эскадроном. Они познакомились еще на Польском фронте и теперь встретились вновь. Звали эскадронного Семен Вишняков, родом был с Дона.

Помимо прочих кавалерийских качеств он был виртуозом рубки, за что на Империалистической получил два «Георгия» и теперь в свободное время обучал Александра этому искусству, к чему имелись причины. На одной операции, при ликвидации конной банды зеленых[55]55
  Зеленые – в данном случае разновидность банд, сражавшихся против советской власти.


[Закрыть] того едва не зарубил главарь – спас случай. Шашка полоснула по накладке винтовки и сломалась. Теперь друзяк[56]56
  Друзяк – друг, товарищ (бел.)


[Закрыть] (так звал приятеля Семен) сам неплохо ей владел, а сегодня предстоял урок по освоению «баклановского» удара[57]57
  Баклановский удар – особый удар шашкой у донских казаков.


[Закрыть]. Таким можно было развалить противника от плеча до пояса, что могли немногие. Вишняков умел и передавал опыт Ковалеву.

Занятие по счету было третьим и проходило на специально оборудованной полосе за частью. Там под присмотром эскадронного, посылая лошадь в намет, Александр для разогрева рубил лозу, затем – ее же, но уже с надетой поверх фуражкой, а в заключение – прикопанные в землю березки толщиной с руку.

– М-да, – поигрывая плеткой, рассматривал косые срезы Вишняков. – Уже лучше, из трех развалил две. Токмо не напрягай кисть, держи рукоять нежно, как бабу за сиську, и руби с потягом на себя. Уразумел?

– Уразумел, – кивал потный ученик и повторял в очередной раз.

– Здоровый, черт, – глядя вслед, качал чубатой головой Семен.

Потом они рубились шашками по-пластунски на земле, а в завершение устроили конный поединок.

– Ну што, неплохо, – сказал, отдуваясь, после завершения комэск. – Казака в бою свалишь, хотя и не всякого.

Дав жеребцам остыть, они купались с ними в прохладной реке и загорали. Семен рассказывал про Тихий Дон, Александр, прикрыв веки, слушал. Где-то на окраине загудел фабричный гудок.

– А давай к нам на обед? – перевернулся на спину комэск. – Сегодня обещали борщ с мясом.

– Нам вчера выдали жалованье, – улыбнулся Александр, – лучше пошли в город, я угощаю.

– Отчего ж, айда, – стал тот натягивать галифе с леями. Вернув лошадей в конюшню, Вишняков предупредил дежурного, что отлучится на час, оба вышли за ворота.

– Куда двинем? – одернул гимнастерку.

– Есть тут у вокзала одно место, хорошо кормят.

По весне Совнарком объявил в стране НЭП[58]58
  НЭП – новая экономическая политика.


[Закрыть], и в городе открылись множество частных заведений, в том числе в системе общепита. Миновав запруженный людьми вокзал, оба пересекли площадь перед ним и вошли в зеленый сквер. Там имелись всяческие ларьки, торговавшие снедью, а еще заведение с вывеской «Пролетарский трактир».

Внутри было немноголюдно, сели за столик со скатеркой у окна, тут же подбежал малый в красной рубахе и с полотенцем на руке:

– Чего товарищи желают?

– А что есть? – поинтересовался Ковалев.

Тот, загибая пальцы, начал перечислять, потом заговорщицки наклонился:

– А к сему хлебный самогон.

– Значит так, – сказал Александр, – тащи свекольник, по куску мяса, хлеба само собой и бутылку.

– Да смотри, чтобы не конина, – постучал пальцем Семен по эфесу шашки.

– Не извольте беспокоиться, – заверил малый и умчался.

Через несколько минут вернулся с тарелками на подносе, двумя стаканами и заварным, в цветочках, чайником.

– А это што за хрень? – вскинул брови комэск.

– Так что подаем в чайниках, пакольки заборонено. Не сумневайцесь.

Александр разлил «чай» по стаканам, звякнув ими, выпили.

– Первач, – крякнул казак, занюхав хлебом. Приступили к обеду. Свекольник был с грибами и сметаной, отбивная поджарена с картофелем – всё на уровне. Когда всё съели и выпили, рядом снова возник официант и предложил на десерт кофе-глясе.

– Неси, попробуем, – согласился Ковалев.

Спустя минуту перед ними стояли бокалы, наполненные сверху чем-то белым, а внизу коричневым.

– Духмяно пахнет, – отхлебнул из своего комэск.

– Это да, – сделал то же Александр.

– А вот когда взяли Перекоп[59]59
  Перекоп – линия обороны Крыма у белогвардейцев.


[Закрыть], у меня в эскадроне был случай, – продолжил Семен. – Сидим с ребятами в барском особняке у моря, отмечаем победу и пьем шустовский коньяк. Тут помощник и гутарит, мол, это што, у меня есть получше. Англицкий.

– Давай, говорю, попробуем. Выходит наружу, приносит черную бутылку с наклейкой, ставит на стол, откупоривает, наливает в кружку. «Ты первый», – предлагаю. Он залпом выпивает, глаза по пятаку и выскакивает наружу. «Сразу видно, вещь», – наливает себе взводный Ракита, повторяет и выскакивает еще хутче. Тут в дверь заходит полковой ветеринар из бывших и интересуется, што случилось с помощником и Ракитой. Их во дворе наизнанку выворачивает. «Да вот, – показываем на бутылку, – выпили англицкого коньяка». Тот берет ее, читает наклейку и гутарит, мол, это жидкость от клопов, – закончил свой рассказ комэск, и оба весело рассмеялись.

Потом Ковалев расплатился с официантом, друзья вышли на улицу. В пыли, чирикая, купались воробьи, ярко светило солнце.

– Ну, брат, бывай, – тряхнул ему руку Семен. – Пошел нести службу.

Ковалев тоже вернулся к себе, час поспал, а затем, сняв гимнастерку, вынул из шкафа пиджак с кепкой, захватил удостоверение с наганом и опять вышел на улицу.

Через полчаса он сидел на явочной квартире, беседуя с осведомителем. Тот в свое время был жандармским ротмистром и помимо сведений, которые предоставлял, обучал чекиста сыскному делу: подбору, формам и методам вербовки агентов, правилам наружного наблюдения, конспиративной связи. Александр внимательно слушал, задавал вопросы и порой делал записи в прихваченном с собой блокноте.

Назад он возвращался в сумерках. Город спал, изредка проходил, блестя штыками, ночной патруль.

К августу разработка белогвардейского подполья завершилась.

В городе и его окрестностях губернская ЧК арестовала несколько десятков активных участников (из офицеров и левых эсеров), а еще обнаружила тайный склад с оружием и взрывчаткой.

Седьмого ноября отмечали очередную годовщину Октябрьской революции. Центр города украсился кумачовыми флагами с транспарантами, на главной площади установили трибуну, состоялся торжественный митинг. На нем выступили партийно-советские руководители, после чего состоялось торжественное прохождение войск гарнизона.

 
Белая армия, чёрный барон
Снова готовят нам царский трон,
Но от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней!
 

– разнесся в воздухе молодой чистый голос

 
Так пусть же Красная
Сжимает властно
Свой штык мозолистой рукой,
И все должны мы
Неудержимо
Идти в последний смертный бой!
 

– подхватил его размерено шагавший с винтовками на плечах стрелковый полк с гарцующим впереди на коне усатым командиром. За красноармейцами, урча, катили в синеватых выхлопах три броневика, а за ними под алым, с кистями знаменем цокала копытами по брусчатке кавалерийская бригада.

– Ура! – бежала позади босоногая стайка мальчишек.

После митинга и торжественного прохождения Ковалев в числе многих отправился на вокзал. Там стоял длинный состав теплушек под парами, куда грузилась кавалерийская бригада. Она в полном составе перебрасывалась на Туркестанский фронт, где шли упорные бои с басмачами.

Вишнякова он нашел в середине состава, где тот командовал погрузкой эскадрона.

– Ну, вот и пришло время расставаться, Ляксандр, – развел руками казак. – Так что не поминай лихом.

Друзья, крепко обнявшись, расцеловались.

– Будешь в наших местах, непременно заезжай, – отстранился Семен. – Станица Еланская, там меня каждая собака знает.

– По ваго-онам! – прокатилась вдоль перрона команда.

Паровоз дал длинный гудок, вдоль состава прошел лязг сцепок, капельмейстер военного оркестра взмахнул палочкой – грянул походный марш. Все убыстряясь, завертелись колеса, теплушки поплыли мимо, стоявшие на перроне люди замахали фуражками и руками.

Александр долго смотрел вслед, пока последний вагон не скрылся в голубом тумане. Слишком часто приходилось терять боевых друзей. Одни полегли в боях, как весельчак Осмачко и многие другие, где-то на фронтах затерялся отчаянный матрос Рогов, а вот теперь на войну с басмачеством уехал Вишняков.

Он вздохнул и пошагал назад. С деревьев, кружась, осыпались листья.