Текст книги "Кроманьонец"

Вот ведь как – телом пока не мужчина, в душе старик, давно потерявший интерес к женщинам, а мысли о них приходят в голову не в первый раз.

– Давай помогу, – предлагаю.

Она кивает и идёт к реке вымыть руки.

Скатав комок глины, положил его на ладонь левой руки, а в правую взял горшок. Слышу голос сестры:

– Лило, Лило…

И эта туда же!

Она подставила обе руки, соединив локти. Теперь понимаю, отчего столько укоризны в её голосе. Ставлю ей на предплечья посуду. Медленно идём к стойбищу.

Там до меня нет никому дела. Все чем-то заняты. Вернулся в землянку. Чудом не наступил на Муську. Пожалуй, впервые она не увязалась за мной. Положив на пол глину, немного посидел у очага, отогревая руки, и снова пошёл к реке, чтобы помочь сестре донести оставшиеся на берегу изделия. Наверное, она успела это сделать раньше без моей помощи – горшков у реки я не увидел.

Не обращая внимания на первые крупные капли, я смотрел на приближающуюся к берегу лодку.

Тина правила уверенно, энергично подгребая против течения, вела долблёнку к берегу под углом. Я зашёл в воду и, ухватив лодку за нос, стал тянуть её из воды. Вдвоём с рыбачкой мы почти полностью вытащили её на песок.

Огромную щуку, лежащую на дне, я заметил не сразу. По большей мере, когда тащил лодку, следил, чтобы не отдавить себе ноги. Увидел рыбину, когда Тина стала её вытаскивать.

Ветер заметно усилился, и припустил ливень. Вода в реке забулькала и запузырилась. Косые струи дождя под порывами ветра превращались у поверхности в водяную пыль.

Тина, положив гарпун в лодку, жестами показала, чтобы я помог ей нести речного монстра, и я ухватил его хвост. Пока добрели до леса, вымокли, будто только что вышли из воды. Постепенно косые струи дождя выпрямились и ровно забарабанили по земле. Затем капли стали всё реже и реже. Когда мы подошли к стойбищу, дождь прекратился, запахло прелыми листьями и травой.

Народу в стойбище прибавилось. Наверное, с началом ливня они бросили свои дела и вернулись. Не увидел я только мужчин.

«Неужели сегодня ушли без утреннего камлания? Придут вымокшие и злые. Теперь точно без шаманских штучек к важным делам не приступят. А жаль…»

Ко мне подбежал Тошо и с гордостью доложил, что смотрел за рекой. И если чужаки решились плыть, то плохая погода обязательно заставит их вернуться. Я похвалил его и постарался переключить внимание на улов Тины. Это удалось сделать без труда. Рыбачка уже начала рассказ-пантомиму о том, как она плыла, как стала у камышей в начале затоки и как ждала. Когда речь пошла о плывущей щуке, Тина упала на землю и притворилась речным хищником. Соплеменники в восторге! Смотрят и слушают, затаив дыхание, и взрослые, и дети. А добытчица, вернувшись в свою ипостась, уже била рыбу гарпуном!

Не знаю, как долго длился бы ещё её бенефис, но очень кстати, развеяв мои тревоги, явились охотники. Они тащили на палке привязанную за ноги тушу оленя. Знатный трофей и первый! Несли вчетвером, Толо шёл позади.

Я прикинул, что рогач весит не меньше двухсот килограммов, а может, и больше. Вот это настоящая добыча, не косуля, от которой откинь потроха, голову и копыта, и племя досыта не накормишь. Чувствую, вопреки погоде, сегодня будет пир.

Только присел к распалённому костру, как появилась Муська. Порезвившись с братьями у стойбища, вместе с ними убежала в овраг. Наверное, волки решили наведаться в своё бывшее логово. Бегали они не долго. Как только охотники сняли шкуру и приступили к разделке туши, волчата уже кружили рядом, рассчитывая на подачки.

До вечера ещё далеко, вспомнил, что есть у меня незаконченное дело. Пошёл в землянку лепить крышки, чтобы наконец закупорить барсучий жир.

Вылепив крышечки, я не стал их сушить. Накрыл сверху горшочки и немного придавил, чтобы твёрдое горлышко вошло в мягкую глину. Выкопал небольшую ямку у стены и поставил закрытые ёмкости с барсучьим жиром туда.

Ещё перед путешествием к чужакам я сделал все части лука. Не спешил склеивать, подравнивал и полировал. Побаивался, что где-нибудь может пойти трещинка, если дерево плохо просохло. Теперь же, растопив клей, приклеил к рукояти плечи и, обмотав верёвкой, промазал клеем и сверху. Вставив в плетёную стену палочки, положил на них лук и отправился к соплеменникам на праздник живота.

Увидел всё племя вместе. Они сидели у большого костра и жарили кусочки оленьей печени и сердца, кое-кто предпочёл утолить голод рыбой. Неподалёку стоял короб, наполненный свежим мясом, и корзина с кусочками рыбы. За спиной соплеменников горели ещё пять или шесть костров. Такой способ создать микроклимат раньше, по крайней мере при мне, не использовался.

Я сел с Таша и с удовольствием присоединился к готовке. Для себя выбрал первым блюдом печень.

Разговор завёл Той:

– Сегодня не приплыли… – По интонации не пой мёшь, то ли констатирует, то ли сокрушается по этому поводу.

Сразу тему вожака развил Лим:

– Хорошо, что не приплыли, нас мало…

Кто-то закивал, кто-то повторил:

– Хорошо…

– Завтра могут приплыть, – не унимался Той.

– Дожди пошли, не приплывут, – возразил Толо.

– А если приплывут и побьют?

Вот уж не ожидал я услышать такой вопрос от вождя. Чувствую, пора вмешаться. Народ как-то загрустил, плечи женщин поникли, а дети стали жаться поближе к матерям.

Встаю и громко, протягивая слова, будто в трансе, вещаю:

– Духи услышали тебя, храбрый Той! – Тут можно было бы и закончить. «К нам едет ревизор» – финал той сцены, если сравнивать с атмосферой, воцарившейся у костра, жалок. Переборщил ли я с драматическими нотками? Возможно. Торжественно продолжаю: – Они сказали мне, как вы, мужчины племени Рыб, сможете победить много плохих людей!

– Показывай! – заревел Той.

Закрыв лицо руками, я упал на колени, содрогаясь в беззвучном приступе смеха. Хорошо, соплеменники сочли такое поведение нормальным. Наверное, Ахой и не такое вытворял, пытаясь им заморочить голову.

Успокоившись, как ни в чём не бывало, встаю и требую:

– Принесите пустую корзину и копьё с камнем на конце. – Специально уточнил, что наконечник дол жен быть кремнёвый.

Тина быстрой тенью метнулась к чуму Белок и принесла. Прошу освободить место на бревне. Толо, Тиса и Тиба встают и отходят за него. Я переворачиваю корзину на бок, оставляю на земле. Беру олений окорок и пристраиваю его на бревне. Вручаю Тою копьё.

– Ударь сюда! – показываю на мясо.

Той бьёт и пробивает окорок, оставляя глубокую вмятину в бревне под ним. Положив оленину назад в короб, снова командую:

– А теперь ударь в корзину!

Он бьёт и тут же под смех соплеменников пытается стряхнуть её с наконечника. Удар раздвинул прутья, но наконечник вошёл не глубоко. Помогаю снять корзину с копья и всем демонстрирую результат.

– Духи сказали, что женщины сплетут воинам щиты! – Руками показываю, что щиты должны быть прямоугольными. – Между ними они положат шкуру, и тут, тут и тут, – указываю, будто на края, где нужно скрепить половинки будущего щита, – они свяжут верёвками, а здесь, – пытаюсь обозначить центр, где можно сплести ручку или сделать её верёвочной, – мужчины будут держать его.

Что не смог объяснить, соплеменники, видевшие всё, сами додумали. Конечно, завтра придётся ещё показывать, но сегодня они снова повеселели и, похватав брошенные «вертела», с энтузиазмом стали совать их в огонь, улыбаясь.

В тумане меж деревьев двигался дым, неясные зыбкие тени плясали от языков пламени. Чуть слышно поскрипывали сосны, и сочно, свежо падали на землю редкие капли.

Обильный ужин подошёл к концу, и я понял, что племя вот-вот разойдётся по чумам. А как хорошо сидим! Не знаю, что на меня нашло, но я поднялся с бревна и во весь голос, а у Лоло он был сильным и звонким, затянул «Подмосковные вечера». В тексте заменил всего два слова: сад на лес и лето на осень.

Первой опомнилась Лило:

– Лоло, а что такое «подмосковные вечера»?

Я, воздев руки к небу, отвечаю:

– Духи сказали, что всё там зовётся Москвой! А мы пируем вечером рядом с ней…

Сказанное произвело на соплеменников большее впечатление, чем песня. Были попытки особо одарённых повторить то, что они смогли запомнить, но эти потуги тут же заглушал громкий смех большинства. Снова и снова кто-то затягивал невпопад один из куплетов, и снова был слышен смех.

Мне вспомнились послевоенные годы, как мы радовались мирной жизни и верили, что теперь всё будет хорошо. Как в шестидесятых сидели у костра и пели под гитару песни. Стало вдруг грустно. На глаза навернулись слёзы. Эмоции Лоло для меня оказались чем-то новым. Перенос как-то изменил меня, я стал по-другому не только чувствовать, но и мыслить.

Ах да! Всем людям свойственно эмоциональное мышление. Поэтому и совет верен, что утро вечера мудренее…

Глава 9

Меня разбудил крик сойки. За ним короткой очередью простучал по стволу дятел. В землянке было сумрачно и сыро. Тлеющие угли в очаге уже не грели камни. Взяв палку, отгрёб мерцающие огоньками головешки к краю и плеснул из горшочка в очаг воду. «Давно пора освободить его от золы».

Вышел на воздух.

Рассвет выдался по-настоящему осенним – зябким, осторожным. Сырость была густая, вязкая, как кисель. Полосы тумана плавали между чёрными кустами, а небо обозначилось синевой. День обещал быть солнечным.

Взял под навесом за землянкой старую шкуру и прихватил палок потолще, чтобы наверняка нагреть очаг. Вернувшись, расстелил шкуру у камней, стал выбирать ладонями золу, шипя и щёлкая языком, иногда обжигаясь случайно попавшимся горячим угольком…

Когда лёгкое пламя затрепетало в очаге, пошёл к реке. Умылся. Полюбовавшись на пару лосей, вышедших за чуть проступающую зубчатую кромку леса на том берегу, набрал в казанок воды и неспешно побрёл по рыхлому песку и мокрой траве к жилищу.

Из леса донеслись крики. Мужской, будто Той орёт, а женских много, как встревоженные сороки стрекочут. Чувства голода не испытывал, но любопытство подтолкнуло узнать, что случилось у соплеменников.

Мог бы и сам догадаться: еды вдоволь, а вчерашняя демонстрация щита с утра вовлекла в процесс производства всё племя. Той бурно выражал недовольство опытными образцами плетёнок от женского конструкторского бюро. И зря. Как по мне, поняли они всё правильно. Плетённые из ивовой лозы заготовки сантиметров семьдесят в ширину и чуть больше метра в высоту полностью соответствовали техническому заданию от духов. Разве что получились не прямоугольными, а овальными. По этому поводу Той и возмущался.

Моё появление оказалось как нельзя кстати. Тиса, едва увидев меня, тут же пошла навстречу, прихватив с собой изделия. Я приложил шкуру к одной из заготовок, накрыл сверху второй, посмотрел и так и эдак, предложил попробовать не связывать их верёвкой, а вплести по краю и в середине лозу так, чтобы шкура при носке не сбивалась вниз. Тиба-Трава не случайно получила такое прозвище, справилась очень быстро. Я только и успел поздороваться с соплеменниками, получить порцию обнимашек от Лило и Таша и начать жевать кусок мяса, что вручила мне мать, как эта работа мастерицей была закончена.

Я попросил Тиба, чтобы она попробовала сплести два жгутика. И даже Тоя привлёк, определив толщину будущей рукояти в два пальца вождя. Можно было и верёвками обойтись или ремнями из кожи, но мне показалось, щит будет удобнее для ношения именно с рукоятками из лозы. Получив их, я показал, как вижу их на щите, чтобы в одну петлю на его краю полностью входило предплечье, а пальцы держались за вторую. Когда Тиба поняла, чего я хочу, тут же услышал от неё:

– Лоло, Лоло… – И головой покачала, как Таша.

Достала из сумочки белемнит с острым кончиком, его в будущем называют ещё «чёртов палец», и расширила им отверстие сантиметрах в пятидесяти от верхней кромки будущего щита. Надрезала кожу и так же развела волокна лозы на другой половинке. Стала вставлять туда длинные прутики. Когда они там хорошо сели, проделала отверстие сантиметров на двадцать пять ниже предыдущего и один за другим пропустила в него концы. Заведя под основу первой ручки предплечье, проверила, как получилось. Я кивнул, мол, сойдёт, ещё не понимая, что она собирается делать дальше.

Тиба взяла длинный прутик и костяную проколку. С её помощью затолкала кончик и так в плотно забитое отверстие и стала делать оплётку вокруг прутиков, составляющих основу рукояти. Закончив, забила кончик в центр второго жгутика. Концы лозы, торчащие снаружи, всё так же используя белемнит для расширения ячеек, вплела по поверхности звёздочкой. Получилось отлично. Я с трудом дождался, пока она закончит вторую рукоять, – уж очень хотелось подержать щит.

Для меня, конечно, он получился великоват, но главное, сидел на руке хорошо. Что будет, если прутики усохнут, тогда в голову не пришло. Не увидел я такой угрозы для этого изделия. Да и когда это ещё произойдет?! Такая мелочь на фоне общего успеха не смогла бы омрачить мою радость. Иногда лучше решать проблемы по мере их возникновения.

Этот первый щит вручил Тою. Тот подержал его немного, а потом приставил к дереву. Хорошо, я вовремя заметил вождя уже с копьём в руках. Успел остановить. Попытался объяснить, что на руке щит пробить труднее. Той упёрся – хочет проверить. Пришлось рискнуть, ну и схитрить немножко. Надел на руку щит и говорю ему:

– Бей!

Просить второй раз не пришлось. Бил он, правда, неумело, с большим замахом и сильно наклонился перед ударом вперёд. Я принял удар, слегка отведя левую кромку щита к плечу, одновременно отступая на полшага вправо. Копьё соскользнуло, оставив лишь небольшие царапины на лозе.

Вряд ли кто разгадал мою хитрость, но восторг выразили все и очень бурно: криками, прыжками с поднятыми руками, похлопыванием по ногам.

«Всё равно придётся показывать им и как правильно держать щит, и как принимать удары…» – подумалось, но это казалось тогда чем-то второстепенным, неважным.

Мысль научить мужчин сражаться со щитом вызвала мгновенные воспоминания из будущего.

Когда началась война, я служил срочную на границе в Беларуси. Оставалось служить ещё чуть больше года… Из нашего отряда только мы со старшиной и выжили. Тогда одиннадцать дивизий попали в окружение.

К концу января сорок второго вышли к своим аж под Смоленском. Прошли больше четырёхсот километров по территории, захваченной оккупантами. Тогда я понял, что старшина не прост. Будь я один, давно в земле лежал бы.

Радость оттого, что выжил и выбрался из окружения, длилась не долго. Для особистов как раз наступили не лучшие времена. Шли разговоры о ликвидации ГУГБ НКВД СССР, вот и начали они звереть.

Вспомнил, как лежал избитый в каком-то сарае и удивлялся: «Почему они мне не верят?!»

Когда за мной пришли и под конвоем куда-то повели, подумалось, что на расстрел. Конвойные подвели к эмке. Открылась дверь, в машине увидел старшину. Гладко выбритого, в новой шинели, он улыбался и махал рукой, садись, мол.

Приехали на аэродром. Сели в новенький «дуглас» и полетели в Москву. Там я получил Красную Звезду и был зачислен в разведшколу.

В сорок третьем младшим лейтенантом вылетел на первое задание. К концу войны – уже майор и вся грудь в орденах.

Навыков диверсанта тело Лоло пока не имеет, но в голове все мои знания сохранились. Показать соплеменникам, наверное, много чего смогу. А надо ли?..

Солнце светило ярко, но не грело. Хотя ветерок дул едва, но день был холодным. Сидеть у костра, наблюдая за работой женщин, не хотелось. Я повесил на плечо сумку, подарок Таша, взял топорик и пошёл к березовой роще.

Сыпались дождём последние листья, и стало уже заметно, как поредел осенний холодный лес. Теперь хорошо стали видны уродливые, похожие на потёки дёгтя наросты на берёзовых стволах. Насобирав чаги, я стал обходить озерцо в поисках птичьих перьев.

Брал все, что попадались. Утиные, гусиные, чёрное перо, наверное, с воронова крыла, и даже несколько штук из оперения цапли поднял.

Почему встревожился, трудно сказать. Услышал странный звук. Даже сухая валежина под ногой хрустнет по-особому, хлестнёт кого-нибудь по лицу пружинистая ветка – и этот звук для леса уже чужой. А тут ещё сойки протрещали тревогу и заскакали, перекрикиваясь, по веткам сороки.

Я упал за корягу и вжался в землю. Прошла минута, вторая, и на опушку березняка к озерцу вышли люди. Мужчины, женщины с детьми, нагруженные тюками и коробами, с длинными шестами в руках, кое-кто тащил волокуши.

«Какое-то племя кочует к югу, – подумалось и тут же пронзительно: – Где Муська?!»

Волчицы не видел уж минут пятнадцать – двадцать. Появись она сейчас – и чужаки могут меня заметить. Они, похоже, решили остановиться здесь, у воды. Уже сбросили на землю поклажу, и кое-кто из них налегке скрылся в роще.

Племя большое. Сосчитать всех не вышло, но человек сорок взрослых точно есть. Встали на отдых или сочли это место подходящим для зимовки, кто знает? Поскольку к шестам до сих пор никто из них не подошёл, может, и дальше пойдут. Но наверняка у реки станут. Вода уже холодная, а о переправах поблизости я не знаю.

Такое соседство нашему племени во вред. Той уже говорил, что пора вернуться на дюну. А там стойбище заметным станет, да и охотники пришельцев наверняка рано или поздно наведаются и в наш сосняк.

«Уйти бы сейчас незамеченным…»

Медленно отползаю. За холмиком перевожу дух. Юркнул в прибрежные заросли и, пригибаясь, пробежал через лужок, нырнул в низкорослый ольховник. Там затаился.

Слышу совсем рядом шорох. Сердце чуть из груди не выскочило. Вижу, волчица зря времени не теряла. Тащит молодого гуся. Бока и лапы в грязи, где она его поймала? На озере птиц точно уже не было. Уж я заметил бы. Шепнул ей:

– Ну что, охотница, побежали?

Гулко билось сердце, а я бежал и бежал. Ноги и руки безостановочно работали, лёгкие со свистом и хрипом вбирали воздух, а голова заполнена только одним видением, только одной картиной, которая назойливо повторяется, как в испорченной грампластинке: много чужаков, суетящихся на берегу озера.

Бросив у землянки сумку и топор, обессиленный, плетусь к стойбищу, тащу за шею гуся. Для Муськи такой забег – лёгкая разминка. Прыгает вокруг, покусывает птицу за крыло.

Соплеменники дембелюют, то есть ничего не делают, чему на этот раз я рад. Таша забирает у меня гуся, поднимает над собой и кричит:

– Лоло мужчина!

Все смеются.

Я пытаюсь начать рассказ о том, что видел у озера чужаков, но лишь издаю хрип. Той первым заметил необычность в моём поведении. Взял за руку, подвёл к костру и усадил на бревно.

– Показывай! – говорит.

– Видел у озера много чужих. Большое племя! – Едва произнёс, как тут же закашлялся.

Думал, увижу тревогу в глазах вожака, озабоченность. А Той, услышав такую весть, стал глупо улыбаться. Завизжала Саша, соплеменники возбуждённо загомонили. Спустя пару минут толпой почти все взрослые отправились к озеру.

Вскоре выяснилось, что то племя – родичи Саша. Об этом мне поведала Таша. Будто ждали их прихода ещё раньше и переживали, не случилось ли с ними чего-нибудь плохого.

Встреча с племенем Зубров – охотниками за парнокопытными мохнатыми быками – подтолкнула меня не затягивать с приведением лука в рабочее состояние. А вдруг встретится враждебное племя? Лично я вряд ли смогу помочь мужчинам, размахивая перед врагами дротиком и ножом.

Вечерело, но я отправился к зарослям ивняка у реки. Срезая только ровные мясистые прутики, из которых, по моему мнению, получатся неплохие стрелы, вспомнил о щитах. Мысль была мимолётной, случайной. Касалась она больше формы сплетённых из ивовой лозы половинок и процесса крепления ручки. Каким образом в моём сознании овальный щит ассоциировался с лыжами, объяснить трудно, может, ожидание первой в этом мире зимы, но именно такая ассоциация подтолкнула нарезать ещё и тонких прутиков, чтобы попробовать сплести снегоступы.

Всходил месяц. Он выкатился ещё по светлому небу над рекой, над округлыми ивовыми кущами, над похолодевшей, окутанной туманом землёй. И тут же вода словно остановилась, накрывшись фольгой. Подул ветер, и сорванные длинные листочки с ив упали в реку и поплыли, разрушая иллюзию момента.

Глава 10

Племя охотников, родичей Саша, ушло вниз по реке всего на два перехода. Как оказалось, уже месяц оно кочует за огромным стадом быков. Той сказал, что, как только выпадет первый снег, будет Большая охота и пойдут все мужчины.

За рекой больше никто не наблюдал. Скорее всего, непогода помешала Лосям снарядить погоню или они вообще не собирались делать это. Но лично я всё ещё тревожился. Уж больно мерзким, скользким человечком показался мне их предводитель.

Вчера первый раз пострелял из своего лука. Хотя и делал его плечи тонкими, но натянуть тетиву до щеки не смог. Правда, и в половину натяжения стрела по прямой линии пролетела метров тридцать хорошо, резко.

И сегодня решил похвастаться луком. Но в стойбище идти не пришлось. Мужчины сами пришли к землянке с копьями и щитами. Тренироваться решили, а меня вроде как тренером назначили. Стал им показывать всё, что знаю. Вначале – как правильно держать щит, не прижимая к себе. Зачем? Долго пришлось объяснять, поскольку понять, что щит можно чем-ни будь пробить и если держать его вплотную, то и тело получит повреждение, они не могли. Ну да: щит-то защищать должен!

Как я только не объяснял… Но самым весомым оказался аргумент, что может попасться очень сильный противник. А силу соплеменники уважали.

Потом пошло легче. Поняли, что «в лоб» удар принимать тоже плохо. Но если в момент удара щитом «поиграть», то можно не только хорошо защититься, но и противника подловить, вывести из равновесия.

Непросто оказалось объяснить, что лучше всего им стоять вместе, прикрывая щитом не только себя, но и товарища. Аргумент, что Лосей ожидали много, а в племени мужчин мало, не помог. А вот народную мудрость из будущего, когда одна палочка легко ломается, а пучок – никак, они поняли!

Когда же показал Тою, с какой лёгкостью макуахутл рубит древка копий, и стратегия обрисовалась: Той атакует, а Толо, Тин, Лим и Лют обороняются или атакуют вместе. Как получится, случись сражаться, бой покажет. Главное, мужчины довольны и вроде бы кое-что хорошо уяснили.

Они уже собирались уйти к стойбищу, но я попросил остаться. Сказал, что хочу ещё показать. Заинтересовались…

Вынес лук и пару стрел. В их глазах читаю абсолютное равнодушие. Стреляю…

Той пожимает плечами и говорит:

– Играй сам, – и покровительственно похлопывает меня по плечу.

Другие мужчины улыбаются с таким умилением, что захотелось сказать им что-нибудь эдакое…

Остаток дня тренировался стрелять и, если какая-нибудь стрела летела плохо, полировал древко, правил оперение.

Наступили сумерки, и пошёл снег, первый снег года. Он был крупным, мокрым, тяжёлым и вмиг облепил деревья и кусты. Налетел порывом, усыпал землю, и сразу высветлило вокруг, и чётко обозначились чёрные кочки холмов, пни и поваленные деревья.

Для меня это утро стало поздним. Заснул за полночь, мастерил колчан. Лёгкий морозец не дал подтаять первому снегу. В мутном воздухе мухами кружились редкие снежинки.

Натянув поддёвку Лосей, взял колчан с десятком стрел и лук, зашёл в стойбище, чтобы чем-нибудь позавтракать.

Охотники с утра ушли в лес. Обычно они ходили по опушке вдоль реки. Я, перекусывая у костра, планировал отправиться в глубь леса, туда, где чаще встречались ельники.

– Что это? – спросил Тошо, указывая пальцем на лук.

– Помнишь, ты держал в руках это? – указываю на рукоять.

Он кивнул.

– Я обещал тебе показать позже. Смотри!

Достал из колчана стрелу и, наложив на лук древко, натянул тетиву. Потом, немного ослабив, отпустил. Стрела улетела метров на десять и зарылась в снег.

Тошо залился от восторга смехом. Стал прыгать вокруг меня и просить:

– Дай, дай мне!

Минут через пять, когда дети и женщины во что бы то ни стало решили тоже пострелять, я стал сожалеть о своей слабости к детям.

– Нет! – твёрдо ответил им всем. – Возьмите копьё и играйте!

– Лило, Лило… – завела старую шарманку Таша. – Оружием не играют. – Грозит пальцем.

– Лук – тоже оружие!

Смеется Таша, смеются женщины и дети, но больше не просят дать им лук пострелять.

Скармливаю остаток полусырого мяса Муське и спешу поскорее уйти в лес. Посмеиваюсь над собой: соплеменникам всё-таки удалось вывести меня из себя.

Иду по заснеженному лесу, как когда-то, точнее, в будущем ходил, стараюсь ступать мягко на носок или на пятку, избегая валежника, пригибаясь под ветками. Недовольно поглядываю на волчицу, нарезающую вокруг меня круги.

Простор между сосен постепенно стал заполняться подлеском. Пару раз волчица поднимала из снега тетеревов. От мысли опробовать лук на такой цели отказался сразу. Но запланировал себе сделать стрелы с тупыми наконечниками, чтобы поохотиться на птицу. Ведь острый наконечник предназначен для разрезания шкуры и кровеносных сосудов, он подходит только для охоты на копытных или для войны. Для дичи нужен такой наконечник, чтобы сломать кости крыла и оглушить.

Стали попадаться овражки, заросшие дубами, и на холмах одинокие ели, одетые в роскошные зелёные шубы с белыми воротниками из снега. В сравнении с ними сосенки выглядели мёрзнущими сиротками. Суетливо хлопали крыльями, перелетая с ветки на ветку, синицы и клесты.

Я подошёл к краю глубокой балки, с зарослями ивы на дне, услышал звон ручейка и разглядел на снегу отпечатки следов вокруг. На снегу, выпавшем накануне, отчётливо виднелись оленьи следы, чуть поменьше оставил кабан, а по склонам вились цепочкой заячьи.

Охотничий азарт захватил меня целиком. Взяв в левую руку лук, я наложил стрелу и, придерживая её указательным пальцем, был готов выстрелить в любой подходящий момент.

Одинокая самка оленя вышла из ивняка. Она медленно шла вдоль зарослей, изредка останавливалась и грызла нежные веточки ив. Я провожал её взглядом, пока она не скрылась в ельнике за оврагом. Идти за ней по следам было бы неверным решением. Обычно, набив брюхо, олень делает крюк и ложится так, чтобы видеть тропу, по которой он шёл. Если по ней пойдёт охотник, животное припадёт к земле и будет лежать неподвижно, пока тот не пройдёт мимо. Потом потихоньку встанет и убежит.

Главное правило на охоте в лесу: не идти по следам зверя. Нужно свернуть в сторону и искать холмики или заросли, словом, удобное местечко, где животное могло бы лечь отдохнуть.

Я двинулся в обход оврага, пробираясь между деревьями. За оврагом они росли так близко одно к другому, что я видел не дальше, чем на десять шагов вперёд. Войдя в ельник, я стал пробираться шаг за шагом и всё же умудрился задеть плечом ветку ели, и снег посыпался тяжёлыми хлопьями. Тут же увидел, как шагах в двадцати поднялось облако снежной пыли. Волчица бросилась в погоню, но что она сможет сделать, даже если и догонит оленя?

«Не беда! Зверья здесь водится много, а до ночи ещё далеко», – подумал я и пошёл дальше.

На краю небольшой полянки шагах в пятидесяти от меня большой лось-самец объедал веточки какого-то кустика. Видеть меня он не мог. Нас разделяла стена молоденьких ёлочек, за которыми я и затаился, приготовившись к стрельбе.

Мимо совершенно беззвучно пронеслась Муська. Слова проклятий едва не сорвались с языка. Но, видимо, сохатый решил, что молодая волчица не опасна. Он, конечно, перестал объедать веточки, но и не убежал. Повернулся к охотнице и пару раз ударил копытами в землю перед собой.

Муська кружила вокруг, заставив лося двигаться, чтобы не потерять возможности нанести удар передними ногами.

Я шаг за шагом подходил всё ближе и ближе, пока не решил, что пора стрелять. Мне удалось натянуть тетиву к уголку рта. Тогда я даже этого не заметил. Стрела рассекла воздух и вонзилась в бок лося. Он перепрыгнул через волчицу и скрылся в ельнике. Муська побежала за ним.

Наложив вторую стрелу, я медленно пошёл вдоль цепочки волчьих следов. Стрелять второй раз не пришлось. Вскоре я наткнулся на издыхающего лося. Он лежал, уткнувшись рогами в землю. Стрела торчала под лопаткой, войдя в тело рогача почти по оперение. Волчица бегала вокруг, покусывая трофей то за ногу, то за живот.

Радовался ли я тогда? Восторг был скоротечен, подобно оргазму после секса в общественном месте. Когда тут же осматриваешься, пытаясь понять, а были ли нежелательные свидетели? Испортил себе праздник души одной только мыслью: «Как я сам его потащу?»

Понятно, что никак.

Взяв морду волчицы в ладони, заглянул в лукавые глазёнки и несколько раз произнёс: «Охраняй!» Так, на всякий случай. Но, пробежав к стойбищу большую часть пути, рядом её так и не увидел. Муська осталась охранять нашу добычу.

Едва заметив дым от костра, закричал:

– Я убил лося!

В ответ зазвучали детские голоса:

– Лоло убил! Лоло убил!

Навстречу мне бежали женщины и дети.

Обратный путь к ельнику мне показался очень долгим. Всё-таки зря женщины позволили детям пойти с нами.

* * *

Всю дорогу я переживал, опасался обнаружить у трофея хищников-мародёров и волновался о волчице. Хоть и доросла она до размеров взрослого волка, но всё ещё оставалась щенком. Возможно, на этот раз просто повезло, но лось лежал там, где я его оставил. Рядом сидела Муська.

Женщины ходили кругами вокруг сохатого, причитая, какой я молодец! Теперь их «Лоло» звучало для моих ушей приятно.

Тащить тушу самца было тяжело. Он весил пятьсот или шестьсот килограммов. Постоянно цепляющиеся за крупные ветки и лежащие на земле деревья ветвистые рога задерживали нас не меньше, чем необходимость обходить холмы и ямы.

К стойбищу подошли уже в сумерках. Навстречу нам вышли встревоженные мужчины. Они вернулись недавно и как раз обсуждали, идти ли по нашим следам или предпринять что-нибудь другое. Недоумевали, что побудило женщин и детей убежать в лес.

Кстати, сегодня им ничего не удалось добыть. Понятное дело: за подлеском не спрятаться, скрытно стадо не обойти. На снегу всё не белое становится заметнее.

Ещё веселей мне стало, когда Той понял, что лося я завалил из «игрушки». Ну, хоть как-нибудь смутился бы! А ему что с гуся вода, снова слышу:

– Показывай!

А что я вчера пытался сделать?

На этот раз пир начался необычно. Вначале мы пили лосиную кровь. Что было для соплеменников в этом сакрального, я так и не понял, но «разливать» пришлось мне, как шаману.

Дальше пошло всё по плану. Вот только, раскрасив лица, соплеменники не спешили смывать кровь. Понятное дело, и я решил не выделяться.

Дело шло к моему сольному выступлению. Уже не раз я ловил взгляды женщин и догадывался, чего они хотят. Все сыты, вокруг темень. Вроде пора на боковую, но никто до сих пор не поднялся и не ушёл от костра.

– Зубры зовут нас на Большую охоту, – как бы между прочим сказал Той.

Женщины закивали, и снова ловлю направленные в мою сторону их вопросительные взгляды.