Текст книги "Над вечным"

«Плач стихнул, откричался…»

 
Плач стихнул, откричался,
Как ворон на трубе.
А чёрный плащ остался
На память о тебе.
 
 
Тем явственней кручина
В отсутствии твоём, —
Всё время различима
Твоя фигура в нём.
 
 
Его старались спрятать
И даже потерять.
Но всё равно обратно
Он приходил опять.
 
 
Он шёл твоей походкой
И в складках поперёк
С напористостью кроткой
Читался твой упрёк.
 
 
Но так же, как в начале,
Я видеть не готов
Обвисших от печали
Не нужных рукавов.
 

2014

«Вот кульбит, от которого…»

 
Вот кульбит, от которого
Сводит конечности.
Расставались – до скорого.
Расстались – до вечности.
 
 
Чувство, близкое к панике,
Не даёт и опомниться.
Что останется в памяти
Кроме этой бессонницы?
 
 
Всё равно несказанны
И бессмертны, наверное, —
Золотые фазаны,
Фазаны серебряные.
 
 
Ты и сам был сначала
Оленёнком волшебным.
Повзрослел и умчался
Без оглядки, бесследно.
 
 
Разве были предчувствия
Или знаменья?
Всё равно отыщу тебя, —
Человека, оленя…
 

2014

«Как бы ни украсить скромно…»

 
Как бы ни украсить скромно,
Где б ни притулить её,
Ёлка – целый мир огромный,
Вольно нам вокруг неё.
 
 
Здесь вчера казалось тесно,
Угол – сразу от окна.
А сегодня: сколько места
Подарила нам она!
 
 
Мы под ней затеем прятки.
Да смотрите, не дремать:
Вдруг от волка без оглядки
Нам придётся убегать!
 
 
Дед Мороз без разговоров,
Вслед за стрелкой на часах,
Ёлку обошёл дозором
И сказал о чудесах.
 
 
Он в узорных рукавицах
Вьёт метельный серпантин
И зовёт нас прокатиться
Аж до самых до вершин.
 
 
Здесь от пола до верхушки,
Коль удержишься в санях,
То увидишь все игрушки
Под ветвями, на ветвях.
И прокатишься с размахом,
И разведаешь к тому ж, —
Как звенят в еловых лапах
Отголоски наших душ.
 
 
То не ватные пушинки!
То упали, засверкав,
Настоящие снежинки
На Снегурочкин рукав.
 

2015

«Обойтись бы…»

 
Обойтись бы
Мерцаньем
Свечи и лампадки,
Но, наверно, нельзя,
Поскольку
Обычай таков:
Все уляжемся мы
В аккуратные грядки,
Чтоб нас дождь
Поливал
И нежил
Снежный покров.
 
 
Но пройдут времена,
А, возможно,
Едино мгновенье,
Ветер сдует
Долой
Огородные наши
Холмы,
И повыдует напрочь
Последние крохи
Сомненья,
Что терзало когда-то
Наши сердца
И умы.
 
 
Ни того,
Ни другого
Не будет уже
И в помине.
Да и незачем,
Если
Даже могила пуста.
Но пока
Суть да дело,
Пусть Иуда
Висит на осине
И горячие губы
Лепечут
О Воскресенье Христа.
 
 
Ну, конечно,
Другой,
Не имевший обиды
На зренье,
Что-то там разглядит,
Не подвластное
Даже уму.
Если есть
Настоящее
В мире
Смиренье,
Это – знать,
Что умрёшь
И тогда лишь поймёшь,
Что к чему.
 

2015

«Вот лепестки цветка…»

 
Вот лепестки цветка,
Разбросанные ветром.
Не жизнь так коротка,
А смерть быстра с ответом.
 
 
Весна вернёт цветы:
Господь всё побеждает.
Но жаль мне красоты,
Что лишь мгновенье знает.
 
 
И всё ж зацепка есть
В житейской круговерти:
О Воскресенье весть,
А, значит, о бессмертье.
 

2015

Портрет Нарышкиной
(1799)

 
Портрет Нарышкиной в тени
Её умолкнувшего пенья
Напоминает мне те дни,
Когда вся жизнь – одно мгновенье.
 
 
А юность тем и хороша,
Что и раскрыл Боровиковский.
Её вспорхнувшая душа
Ещё звучит в его наброске.
 
 
Не cхвачена наверняка,
Но и неявным очертаньем
Она бессмертьем нам близка
И сладострастным обаяньем.
 

2015

Крым

 
Крым – это Рубенс моря.
Не пишет, пышет он,
Горячим солнцем вторя
Сиянью синих волн.
 
 
Не краски по приметам,
Здесь жизни торжество.
Закаты и рассветы
В палитре у него.
 
 
А холст – да он повсюду,
Весь мир на рубеже.
Есть где явиться чуду
И явлено уже.
 
 
Тут не искусство – что-то,
Что ближе к бытию.
Он в кровь своих полотен
Подмешивал свою.
 
 
Но это, как в сосуде
Налитое вино:
Всегда собою будет,
Пока собой хмельно.
 

2015

«Эх, ватник-телогреечка…»

 
Эх, ватник-телогреечка,
Судьба к тебе строга.
Хоть не блестит копеечка,
А всё-таки деньга.
 
 
Почём она, болезная?
Тут счёт совсем простой.
Была она, железная,
Дороже золотой.
 
 
И ты, сермяга серая,
С тебя такой же спрос.
Славна ты не манерами,
А стойкостью в мороз.
 
 
В тебе наш век отметил
Перелицовок дар,
Сложив гусарский ментик
И душегрейку бар.
 
 
И на работу годная,
И в праздник, коль чиста.
Ты, как душа народная,
Не так уж и проста.
 
 
А тем, кто всё коверкая,
Грозит тебе огнём, —
Напомню я про зеркало
И про мартышку в нём.
 

2015

В гостях у мотылька

На Соловках

 
Заскучала почта,
Почта покосилась.
В нашей жизни что-то
Странное случилось.
 
 
Не богата ношей
Сумка почтальона.
Письма – это в прошлом.
Нынче – телефоны.
 
 
Брякнул, звякнул кратко.
А сидишь, бывало,
С ручкой да тетрадкой
И всё места мало.
 
 
А в конце приписка,
Будьте, мол, здоровы.
Но теперь всё близко,
Не до разговоров.
 

2015

«Да, юность – лучший друг…»

 
Да, юность – лучший друг.
Но так же – первый враг:
Всему, что есть вокруг,
И кажется не так.
 
 
Проходишь весь в цвету
Своих волос и глаз,
Способный на мечту,
На подвиг в первый раз.
 
 
Свет твоего лица,
Как озаренье сна,
Куда влечёт сердца
Нездешняя весна.
 
 
А здесь? Страшней всего
Прозренье для тебя:
Не любишь никого, —
Не любишь и себя.
 
 
На зеркале твоём
Невидимый изъян.
И отражаясь в нём,
Ты искажён и сам.
 
 
И мнится, вся любовь
Вся жизнь – лишь маскарад.
И с маской ты готов
Лицо своё содрать.
 
 
О, сколько гибнет их,
Попавших в эту сеть:
Ни жить среди живых,
Ни с мёртвым умереть…
 
 
Но где-то на путях,
В овраге, может быть,
Какой-нибудь пустяк
Тебе поможет жить.
 
 
Но тут не надо слов.
Как юность ни пуста, —
Гирляндами цветов
Звучат её уста.
 

2015

Сказ о Соловецком мореходе Александре Максимове

 
Живёт на свете Саня
Поморский мореход.
Моря и океаны
Он переходит вброд.
По солнцу и по звёздам
Определяя путь,
Он рано или поздно
Придёт куда-нибудь.
 
 
Он начинал с начала,
Но раньше всех начал,
Не много и не мало,
Построил свой Причал.
В заливе Соловецком
С названьем «Сельдяной».
И у него есть место,
Куда придти домой.
 
 
Не по уставу кроткий,
Как монастырский кот,
Наловит он селёдки
И ягод наберёт.
И снова прыг в кораблик —
А море словно сталь —
Нахохлится, как зяблик
И весь вопьётся в даль.
 
 
Живёт на свете Саня
Белужий мореход.
Владеет Соловками
И морем круглый год.
А море не простое
И остров не простой.
Здесь озеро Святое
И монастырь Святой.
 
 
А море даже смелым
Не покорится вплавь.
Оно зовётся Белым
За свой Полярный нрав.
Не белого налива
Здесь кто-то набросал.
Полярный Круг лениво
Вращает свой кристалл.
 
 
На Муксалму, на Анзер[1]1
  Муксалма, Анзер – острова Соловецкого Архипелага.


[Закрыть],
Все рифы обходя,
Он смотрит не глазами,
А из всего себя.
И что уж он там видит
С пяти своих сторон, —
Не бойся, не обидит,
Про всё расскажет он.
 
 
Наврёт, наскоморошит
И насмешит вовсю.
А самое хорошее
Расскажет про семью.
И сколько и какие
Ребята у него.
Да будет Бог под килем
Кораблика его!
 

2015

«Над больницей, над тёмным острогом…»

 
Над больницей, над тёмным острогом,
Где особенно зорки сердца,
Тонкий месяц взошёл Козерогом,
Колокольцы осыпав с лица.
 
 
Это где-то не здесь, это дальше.
Нет, наверное, там, в вышине,
Где на чистом снегу нету фальши
И встречаются души во сне.
 
 
Подморозило с вечера славно
И дыханье летит высоко.
Приговор прозвучал так недавно,
А всё прошлое так далеко.
 
 
Свету много, тем зримей печали
На снегу заплутавших ракит.
Бубенцы прозвенели в начале,
А теперь тишина говорит.
 
 
Ни к кому никакого упрёка,
Но запретную волю в груди
Сохрани, соблюди без порока
И откроется рай впереди.
 
 
Не беда, что под нежным запястьем
Не подушка, а жёсткая жесть.
Если так велико в нас несчастье,
То какое же счастье в нас есть!
 

2015

На смерть отца

 
Уж которую ночь, как нарочно,
В позе древних кариатид,
Там какой-то мужик под окошком
Всё стоит и чего-то свистит.
 
 
Или это сгустившийся ветер
Тенью пал под слепым фонарём?
Этот свист что-то значит на свете,
Отчего мы, наверно, умрём.
 
 
А пока, если некуда деться,
Просто думай о том, что с утра
Я приду целовать твоё сердце,
Как моё целовал ты вчера.
 

2015

«Я испытал удары по лицу…»

 
Я испытал удары по лицу,
Я был и оскорбляем и унижен.
Но вот, когда подходит жизнь к концу,
Я и следа всего того не вижу.
 
 
Как будто это было не всерьёз,
Хотя болело и внушало ужас.
Душа недостижима для угроз.
А внешне, что ж, и я бывал не хуже.
 
 
Я не затаивал ни мести, ни суда.
Но так же точно оскорблял другого.
И мне понадобились целые года,
Чтоб я в себе возненавидел злого.
 
 
Все эти не огрехи, не грешки, —
А чёрствость вся моя и непотребство
Теперь меня поймали, как в тиски,
И душу жмут и давят мне на сердце.
 
 
Есть голос сердца – сколько ни глуши,
Он покаянной вырвется слезою.
Ведь не лицо есть зеркало души.
А всё, что выше – связано с грозою.
 

2016

«Как море – переменчива…»

 
Как море – переменчива,
Гибка, как вал морской,
Не создана ты, женщина,
Всегда была такой.
 
 
В непостоянстве дивная,
Ты бродишь, как вино.
Сама природа, видимо,
С тобою заодно.
 
 
Как берега не равные,
Тот смотрит вверх, тот вниз,
Все чувства своенравные
В душе твоей слились.
 
 
То мягкие, то нежные,
Как переплеск волны,
Они всегда безбрежные
И не всегда ясны.
 
 
А то бывают бурные,
Уж тут, смотри, держись,
Красивые, лазурные,
Но забирают жизнь.
 
 
В глаза твои весенние
Взглянул. – и вмиг пропал:
Такое в них волнение,
И поле, и опал.
 
 
Но тайны есть вселенские
И вот одна из тех:
Глаза у моря – женские,
Сбежавшие от всех.
 

2016

«Своей беды виновник…»

а)

 
Своей беды виновник,
Я шёл на склоне дня.
Навстречу шёл шиповник
И целился в меня.
 
 
Как будто в каплях крови
Концами стрел своих
Он был уж наготове
Ударить в тот же миг.
 
 
Но шёл я так же быстро
И весело слегка,
Как шёл бы я на выстрел
Или удар клинка.
 
 
Я знал, что скоро вечер.
И ночь, венец всему,
Придёт затеплить свечи
К возглавью моему.
 
 
Так что же, пусть пронзает
Шиповник грудь мою, —
Того, кто уповает
С любимой быть в раю.
 
 
Я объяснюсь немного,
Тут слов не подбирай,
Она теперь у Бога,
А где она, там рай.
 
 
Нет без любви любовника.
Того я и желал,
Чтоб стрелами шиповника
Сражён был наповал.
 

2016

б)

 
А липа по весне не расцвела.
Либо задумалась, не то изнемогла,
Не выдержав боренья с зимней стужей.
Росток же вдохновенья неуклюжий,
Обласканный и солнцем и дождём,
Едва-едва пробившись огоньком,
Но всё же дал в побеге два листочка.
Так что же, смерти нет? Или дана отсрочка?
Ах, знать бы изболевшимся сознаньем,
Что обещается нам этим прозябаньем
Того, что спрятано под умершие вежды?
Без смерти жизни нет, а счастья – без надежды.
 

2016

в)

 
Воспоминаний ли образы дальние —
Искрами счастья в лёгком порхании
Вьются снежинки, как будто печальные,
Как и вся жизнь в этом зимнем дыхании.
 
 
Сердце без них и пустынно, и бедно.
Вот промелькнули, не повторяются.
Но исчезают они не бесследно.
Ими, лишь ими душа озаряется.
 
 
Сколько утрачено, ветром подхвачено
Снов и надежд, и пылких стремлений.
Что же, тем больше нам предназначено
Встреч мимолётных, долгих волнений.
 
 
Жаль, что иной раз ужалит сомнение
В смысле всего, что с нами случилось.
Кто же утешит и в чём утешение?
Ты отдалилась, но не изменилась.
 
 
Может ли жизнь быть полней и прекрасней?
Я не хочу, не могу измениться.
Пусть всё проходит, мелькает и гаснет:
В искрах снежинок горят наши лица.
И соловьиное пенье, весеннее,
Снова врывается в наше затишье.
Смерть существует, но это – Успение,
Для пробуждения выше, о, выше.
 

2016

г)

 
Художники – иной и гений, —
Но как же им не повезло:
Из самых лучших побуждений
Они обожествили зло.
 
 
Среди обыденности серой
Герой быть должен весь в цепях,
Иль дьяволом, набитым серой,
С кривой усмешкой на устах.
 
 
Избрав свободу идеалом,
Художник, если не дурак,
Представит казни карнавалом
И раем – грязный кавардак.
 
 
Тут надобно побольше краски,
Особой адской густоты.
На кладбищах устроим пляски,
Распнём святыню красоты!
 
 
Герой прославился злодейством?
Удачно удавил отца?
Скажи, что он без фарисейства
Шёл за идею до конца.
 
 
От этой мерзостной идеи
Разило смертью за версту:
Художники, как фарисеи,
Варраву предпочли Христу.
 

2016

После солнца

«Ты приснилась мне в жаркой истоме…»

 
Ты приснилась мне в жаркой истоме,
А была ты, как солнце, смугла
И ходила по жёлтой соломе
И почти что её подожгла.
 
 
А потом мы пошли по дороге,
По такой раскалённой пыли,
Что твои золотистые ноги
Уж совсем не касались земли.
 

2016

«Где, – то бегом, то шагом…»

 
Где, – то бегом, то шагом,
А где на крыльях влёт,
Мы мчимся по оврагам,
По капищам болот.
 
 
Воздушные просторы
Полны святых чудес.
А на земле заторы
Встают наперерез.
 
 
Проточные низины,
Протаявшие льды,
И ягоды рябины
Кровавят нам следы.
 
 
Мы оба длинноноги
И на одной волне.
И если уж не боги,
То журавли вполне.
 
 
Нам свет души не застит.
И вот мы в небесах
Бежим навстречу счастью
С погибелью в глазах.
 
 
Ветра нас обнажили.
Ну что ж, сильней гори!
Не кровь на наших крыльях,
А капельки зари.
 

2016

Соловецкое море

 
На том на острове, на сказочном, Святом
Нас окружали чудеса природы.
Сияло море, бледное притом,
Стонали чайки на прибрежии пустом,
Где валуны отыскивают броды.
 
 
И валуны довольно далеко
Уходят в море, словно им легко
Всё время уходить и возвращаться.
Задумываясь мрачно, глубоко,
Предпочитает море не кончаться.
Я восходил на эти валуны
И море так таинственно кипело,
То пеной угрожающе шипело,
То разевала пасть нахлынувшей волны.
 
 
И было всё оно прекрасно до того,
Что, право, оставаться невозможно
В его присутствии свободным от него.
Но красота его поистине безбожна.
И дышит льдом спокойствие его.
 
 
Так вот откуда эта тишина, —
От этих валунов, огромных, как планеты.
В них тайна вечности заключена.
В их немоте – столь очевидно это —
Полярного безмолвия приметы.
И солнцу их не пробудить от сна.
 
 
Но море что-то думает, итожит.
Меняет поминутно свет и цвет.
Повсюду воздух, дух, наверно, Божий.
Неужто жизнь и смерть одно и то же?
Запомнился белуг полярный менуэт.
Мы дышим морем – тишина в ответ.
 

2016

Соловецкий блокнот № 3

 
А были мы с тобой в гостях у мотылька.
Что ж, жизнь в гостях у мотылька легка.
Но этот мост – из валунов-громадин
Через морской пролив, – а вид его отраден, —
Кто строил это чудо на века?
 
 
Казалось, здесь работали гиганты
Иль может быть слоновьи арестанты,
Ведь здесь стонал советский лагерь СЛОН.
Недаром же так назывался он!
 
 
Но походили мы, поели дикой шикши.
К фантазиям паломники привыкши.
Но ни к чему лисице виноград.
Нет, это были не гиганты и не зэки.
Откуда пресные озёра здесь и реки?
Да это, Боже, просто Райский Сад!
 
 
И это в Ледниковом нашем море!
Здесь сам Господь, как на горе Фаворе,
Нам предстаёт в твореньях мотылька.
Монахи здесь трудились и страдали,
И во спасенье жизнь свою отдали.
Нам говорят о чудесах наверняка.
А это – веры верная рука.
 

2016

«Мне не нужны кабацкие стаканы…»

 
Мне не нужны кабацкие стаканы,
Портовые красотки не нужны.
Нет, мне нужны моря и океаны
И берега неведомой страны.
 
 
Я в детстве полюбил носить матроску.
И будучи со мной во многом «за»,
Отец мне подарил мечту в полоску
И синевой обрызгал мне глаза.
 
 
Он говорил, играя с нашей кошкой,
Немного в шутку, но вполне всерьёз, —
Ступай, сынок, своим путём-дорожкой
И солоней волны не ведай слёз.
 
 
Он говорил не с бухты не с барахты,
Он вправе был, хоть отошёл от дел.
Он отстоял все штурманские вахты,
Но капитаном стать не захотел.
 
 
Вот так и я – не мечу в капитаны.
Хочу матросом все моря пройти.
Я не хочу быть по-кабацки пьяным.
Я пьян, как волны на морском пути.
 

2016

«Промелькнуло, прогремело…»

 
Промелькнуло, прогремело
Эхо выстрела в горах.
Жили-были, было дело,
Но теперь не при делах.
 
 
Словно искры в отдаленье
Сгинули бог весть куда
И прекрасные мгновенья
И гнетущие года.
 
 
Всё печальней, безответней
Прошлое в душе моей.
Стали трещины заметней,
Стали сумерки темней.
 

2016

«Кажется, зимняя ночь хороша…»

 
Кажется, зимняя ночь хороша.
Мороз продолжает крепчать.
В тёмные окна, морозом дыша,
Смотрят отец мой и мать.
 
 
Там ещё брат под окошком стоит,
Словно о чём-то забыл.
Но на меня лишь она глядит, —
Та, что я так любил.
 
 
Любил не любил… Что значит, любить,
Если мы были одно?
Смерть нас, конечно, смогла разлучить,
Но душой ей владеть не дано.
 
 
Вот мы и смотрим: она на меня,
Я на неё – всякий раз,
Едва только отблеск ночного огня
Нас озарит в поздний час.
 

2016

«В городе каждом, даже в селе…»

 
В городе каждом, даже в селе,
В каждой деревне почти
Есть этот странный клочок на земле,
Который не обойти.
 
 
Днём это место внушает грусть,
Ночью внушает страх.
Откуда же здесь смятение чувств,
Весь этот ужас впотьмах?
 
 
Каждый думал одно и то ж
И думает каждый миг:
Хочешь не хочешь, сюда придёшь
И ляжешь среди других.
 
 
Снег навеет сугробы свои,
Дождь намоет песку.
Где же зёрна твоей любви,
Собранной по колоску?
 
 
Где же те очи, что столько звёзд
Таили в своих зрачках?
Прищёл, погостил и ушёл на погост
И снова будто в гостях.
 
 
Так что же? Значит, не навсегда
На странном клочке земли
Будет шуметь над тобой лебеда
И ковылять ковыли?
Не знаю, но помню лишь об одном,
Что отняли у меня
То, что сияло в сердце моём
Ярче весеннего дня.
 
 
Жизнь, как молния рядом с тобой
Упала и в землю ушла.
А что если наша с тобой любовь, —
Ушедшая в небо душа?
 

2016

«А дождь всё ищет ключик…»

 
А дождь всё ищет ключик,
Всё хочет дверь открыть,
Топочет и канючит
И проявляет прыть.
 
 
Зима ему не рада
И не пускает в дом.
Он ходит вдоль фасада,
Стучится под окном.
 
 
Ещё крепки сугробы.
И посмотри, к утру
Капели-нищеброды
Застынут на ветру.
 
 
Не износилась шуба
И хочется поспать.
Да и хмельного шума
В деревьях не слыхать.
 
 
Дождь всхлипнул напоследок
И сгинул в полутьме.
Не тот он собеседник,
Что нужен был зиме.
 

2017

Интермеццо прелюдий

«Приди ко мне, когда я буду…»

 
Приди ко мне, когда я буду
Иное видеть на земле,
Поверю истинному чуду
И отыщу огонь в золе.
 
 
Приди ко мне, когда я стану
Бедней и проще, чем теперь.
Ночному ветру и обману
Высоких звёзд открою дверь.
 
 
Приди тогда, когда в невзрачном
Побеге запоёт лоза.
Когда в лице моём прозрачном
Останутся одни глаза.
 

1984

«Под снегопад…»

 
Под снегопад
Я засыпаю
И рассыпаю
Снов звездопад.
 
 
Глубокий, нежный
Роится мир,
Как рокот снежный
Небесных лир.
 
 
Твои ли руки
На струнах их
Срывали звуки
Стихов моих?
 
 
Душа живая,
Как снег бела,
Не сознавая,
Их родила.
 
 
Они сорвались
С души моей
И отозвались
В душе твоей.
 

1985

«На стол, забывшись в разговоре…»

 
На стол, забывшись в разговоре,
Вино из хрусталя пролил, —
И вот уже встаёт над морем
Твоя Венеция в дали.
 
 
Твой город, в прошлое влюблённый,
Где незабвенные в веках,
Высоколобые Мадонны
Младенцев держат на руках.
 
 
Он выдуман тобой так ярко,
Так смело блещет наяву,
Что я из-под руки Сан Марко
Тебя ревную и зову.
 
 
А ты смеёшься надо мной
Адриатической волной.
 

1983

«Ложатся годы паутиной…»

 
Ложатся годы паутиной
На переносицу, у глаз.
И кажется, как миг единый
Всё, всё вчерашнее для нас.
 
 
Быть может, мы грешны в том сами,
Не успевая различать
События за пустяками,
А в жизни глубины печать?
 
 
Но стоит обострить вниманье,
Вести минутам строгий счёт,
И время – словно в оправданье
Ещё быстрее потечёт!
 
 
Махнуть рукой – одно возможно,
Но как не думать о другом,
О неизбежном и тревожном:
Мелеет сердце с каждым днём.
 
 
И жизнь, с трудом тая презренье
К поступкам нашим и делам, —
Как бы иное измеренье
Всё чаще предлагает нам.
 
 
Нам это больно, как измена.
Но жизнь диктует без стыда:
Мы отступаем постепенно
И выбываем навсегда.
 

1982

Классические строфы

 
О если б я сошёл с ума!
Меня б не мучила зима,
Не крючил бы мороз.
И я, скитаясь босяком,
По льду ходил бы босиком,
Не чувствуя заноз.
 
 
Я видел бы вокруг себя
Не то, о чём душа, скорбя,
Не хочет говорить, —
Но небывалые миры,
Как разноцветные шары,
Способные парить.
 
 
И я спасал бы от воров
Шедевры улиц и дворов —
Всеобщих галерей,
Куда манит в вечерний час
И завораживает нас
Голгофа фонарей.
 
 
А летом убегал бы я
Подальше от житья-бытья
Сограждан дорогих.
Пересекая пустыри,
Заглядывал в монастыри
Развалин вековых.
 
 
И как ребёнок, тих и слаб,
Я слушал бы крикливых жаб
Среди болотных ям.
Я б услаждал свой дикий слух
И повторял их трели вслух
На зависть соловьям.
 
 
А если вдруг придут за мной,
Чтоб запереть глухой стеной,
Я сам скажу тогда,
Что в этом тоже есть резон,
Заходит же за горизонт
Полярная Звезда!
 
 
И ночью, в тишине, во сне
Повадится медведь ко мне, —
Кому ж ещё взбредёт
Стучать, затворами бренчать,
Да стену ветхую качать,
Пока не упадёт.
 

1988

Стансы на стене

 
Счастливцы праздные во всём великолепии
Проходят перед нами чередой.
Осанка гордая, на лицах благолепие,
Почти что с крыльями и что всего нелепее —
Им легче дышится за облачной грядой.
 
 
Они блистают со страниц прославленных
Улыбками и белизной рубах.
Как будто к стенке не было поставленных,
Как будто не было средь них отравленных,
Удавленных на уличных столбах.
 
 
Подхваченные чёрными крылатками,
Они свершают сказочный полёт,
Не важно, что сквозь башмаки с заплатками
Они порой отсвечивают пятками:
На этих пятках золотой налёт.
 
 
На старых улицах они ночами сходятся.
Хотя им не противен свет дневной, —
Но только по ночам их время сходится,
Но только по ночам их счёты сводятся
За стойкою с трактирщицей одной.
 
 
Хозяйка та открыла им, как избранным,
Ничем не ограниченный кредит.
Так высока цена речам их выспренним!
Тогда как здесь дороже меткий выстрел нам
И то, чтоб каждый в бронзу был отлит.
 
 
И нам плевать, что души их алмазные,
Когда свистят свинцовые пращи, —
Проходят сквозь кошмары непролазные,
И корчатся счастливцы эти праздные,
И кровью набухают их плащи.
 

1988

Гоминарий

 
Какое странное дано виденье мне.
Я вижу некий город в глубине,
В нём всё почти на уровне щестого
Или седьмого чувства, как во сне,
Но нет ни белого, ни золотого.
 
 
Всё движется и всё стоит на месте.
Ломается, как маятник из жести,
Людской поток всё вдоль одной тропы.
И угловатость камня в каждом жесте,
И в каждом камне жест и лик толпы.
 
 
Живые птицы роются в отбросах,
А мёртвые висят на перекосах
Мостов и стен, на фонарях слепых.
И небо дремлет в водяных насосах, —
Столь тесное для мёртвых и живых.
 
 
И пыль повсюду. Пыльное пятно
Переползает из окна в окно.
Случись у дворников однажды семинарий, —
И вместе с пылью будет сметено
То, что зовётся Город – Гоминарий.
 

1988