Текст книги "Тайный монах"

Валерий Макеев
Тайный монах

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Часть 1
В одиночестве na samoti

– Удивительно, почему там море и горы нежатся под солнечными лучами, а здесь штормовой ветер пронизывает и разгоняет всё и всех, кроме стальных туч, томно опустившихся над ещё недавно благодатным и желанным галечным пляжем?.. – не то размышлял, не то разговаривал сам с собой Макс.

– Там – Солнечногорск, – беспардонно вторглась в мысли Макса дама бальзаковского возраста с елейной, возможно подкорректированной пластическим хирургом улыбкой. А потом неожиданно мило для своего облика выдала фразу:

– Там всегда солнце.

Макса почему-то всего передёрнуло, и он глазами киллера, которого засекли на невинной мелочи – мысли о том, почему же там Солнце – резанул взглядом по всему телу, которое обладало натянутой улыбкой и заставило его оцепенеть…

Редкие санаторно-курортные туристы не обратили никакого внимания ни на застывшую в оцепененье даму, ни на быстро уходившего по набережной молодого человека в сером спортивном костюме. Драматургия момента прошла мимо всех. Охватившее дамочку оцепенение ушло через десяток секунд, и она сама, не понимая, что же её так обескуражило, слегка неуверенной походкой продолжила свой путь в противоположном от Макса направлении.

– Дня на три забарахлила погода, но море сегодня, в первый день зимы, куда теплее, чем было в этом году в июле. Мало того что сезона не было, ни шиша не заработали, так и сейчас за день можно и на хлеб не наторговать, – размышляла вслух одинокая женщина в вязаной шапочке, торгующая горной лавандой. Она было коренной жительницей курортного городка, который обычно собирал в сезон сотни тысяч туристов и десятки миллионов денежных знаков.

Не в пример жителям испанских, французских, греческих и даже российских городов, в этом украинском, не так давно ставшем независимым, городе-курорте, жизнь самих горожан никак не налаживалась.

Электричество и тёплая вода постоянно подавались только в некоторые санатории и гостиницы города. Сами жители привыкли к заблаговременной заготовке свечей, при которых, словно в очень старые времена, коротали вечера в ожидании электричества.

Возможно, такая необустроенность местных жителей сказывалась на уровне того, что обычно принято называть сервисом.

– Подумать только, первый день зимы, а в нашем районе до сих пор отопление не включили, – возмущалась официантка санатория «Берег», ставя «курицу с пюре» перед Тамарой Сергеевной, но адресуя свое возмущение к своей подруге, обслуживающей столики в ближайшем зале.

– Представляете, Лидочка, а мы вчера после дискотеки до двух часов ночи любовались на набережной ночным штормом, – обратилась Тамара Сергеевна к соседке по столику.

– О, как романтично… – подхватила Лидочка – женщина лет тридцати-сорока с волосами скорее светлыми, чем тёмными, скорее короткими, чем длинными, и скорее прибывшая, чем приехавшая поправить своё пошатнувшееся здоровье. Не найдя как развить свою мысль, она подобно Тамаре Сергеевне принялась кромсать «ножку Буша».

В самый разгар этой процедуры Лидочка почувствовала, как что-то прикоснулось к её ноге. Желания вскрикнуть от неожиданного вмешательства не возникло. Что-то за пару секунд превратилось в мурлыкающего пушистого чёрного котёнка с торчащим от восхищения хвостиком. Проделав нехитрый приём контактной энерготерапии – пройдясь мурлыкающей мордочкой от правой ноги клиентки к левой – маленький пушистый терапевт честно заработал кусочек заморской снеди из рук Лидочки.

Вернувшись в санаторный номер, Макс машинально включил телевизор. Показывали документальный фильм о событиях десятилетней давности, которые комментировал первый и последний президент СССР.

Именно десять лет назад в Беловежской Пуще было подписано соглашение, аннулировавшее СССР. Формально это было соглашение о наследнике СССР – СНГ, но данный договор был скорее близок к договору о расторжении брака, либо к протоколу о намерениях. Ведь наследник не то, чтобы не жил, а фактически не имел ни желаний, ни знаний о том, как жить.

Рушилась эпоха. Историки наспех переписывали учебники истории. Вместо единого и могучего учебника истории СССР сначала появлялись десятки новых научных изысканий об историях республик – теперь независимых государств, затем увидели свет чуть ли не самиздатовские новеллы об историях непризнанных республик…

Рушилось мировоззрение. Внутренняя убеждённость о человеческих ценностях подлежала реформации. Но как вынуть из мозгов одни мысли и вложить иные? Инструкций в стране, привыкшей жить по постановлениям и решениям пленумов, никто не разработал.

Одним из элементов философии эволюции является то, что на смену разрухе обязательно должно идти созидание.

По замыслу Созидателя, Макс, как и все Человеки, пришёл в этот мир созидать, реализовывать в мирской жизни заложенную в него энергию сотворения.

Такая энергия, в принципе, кипуче бурлит в каждом младенце, в каждом малыше. Но взрослые безжалостно загоняют её в принятые обществом и его моралью рамки, заведомо ограничивая её природную реализацию. В результате такого мощнейшего насилия над Человеком, угнетается не только он один. На арену эволюции развития цивилизации выходят целые поколения зомбированных неулыбчивых народов.

А не улыбаться – это так неестественно для человека!

Как-то ещё в советской школе на уроках физики, изучая электрические цепи, Максимка задумался над банальными вещами. А почему существуют проводники, диэлектрики, конденсаторы, аккумуляторы? Может и люди также, как и эти творения человеческих рук – кто-то способен только принимать чужую энергию, кто-то её выпрямлять, а кто-то – преобразовывать.

Юный физик не пошёл далеко в своих философских размышлениях о природе физики, которая фактически зарождалась как наука с работы Ньютона «Математические начала натуральной философии».

Максу и сейчас было всё «по-фиг». Включённый телевизор он не слушал и не смотрел. Просто не замечал.

В голове роились какие-то мысли, которые он не отслеживал и не систематизировал, что по природе было ему совершенно не свойственно.

Домашние чуть ли не насильственно выгнали Макса в санаторий. Точнее, он сам уже где-то осознал, что ни проводить, ни тем более аккумулировать энергию, а значит, нормально управлять самим собой, он уже попросту не в силах. Энергии в природе не стало меньше. Просто его Тело уже не могло с ней общаться, обрабатывать её.

Нельзя сказать, что Макс это осознавал. Нет. Он скорее склонен был бы многие события в своей жизни относить к везению или к невезению. И именно последние несколько лет он считал, что ему попросту фатально не везло.

Жизненный оптимизм боролся с чередой неудач: Макс приходил на работу практически ежедневно. Заставлял сотрудников работать по субботам, сам работал и по воскресеньям, но иссякаемость внутренней энергии становилась всё более очевидной. И когда Макс осознал, что в нём начинает угасать его внутренняя основа – его вера, и что самое ужасное – Вера в себя! то отрешившись от разрывающих его повседневных забот, он впервые в жизни, в свои тридцать восемь лет, взял настойчиво рекомендуемую домашними путёвку в санаторий «Берег».

* * *

– Кто Ваш лечащий врач? – куда-то между только что шевельнувшейся бородкой и усами уткнулась сигарета в ожидании банального ответа.

– Да вот, через одни двери от Вас… – понимая, что отвечать надо, а не знаешь что, и при таком обороте даже за «тройку» надо будет побороться, рефлекторно ответил Макс. Он любил экзамены. Это вид борьбы, единоборства. Что-то знаешь ты, что-то – преподаватель. И вы общаетесь. При этом один «пробивает» другого (если к борьбе есть интерес). Если ваши взгляды на проблему резонируют (то бишь вступают в резонанс, а если угодно – имеют резон), ты побеждаешь, получаешь более высокую оценку. При этом побеждённого нет – побеждаешь самого себя.

Макс интуитивно прочувствовал эти свои студенческие воспоминания. Действительно, как это он смог «ступить», что даже фамилии своего лечащего доктора не запомнил. Медсестра, заполняя его карточку, направляла: доктор такой-то, второй этаж, первая дверь налево. И ему было по фигу, что там за табличка с фамилией на двери. Он просто вошёл в первую дверь налево.

– Так её так и зовут – «через одни двери»? – допытывалась сквозь клубы дыма сигарета.

– Я могу сейчас выйти и прочесть табличку на её двери, – в надежде спасти положение, и полагая что это необходимо для каких-то формальностей, рванулся было к двери Макс.

– Не надо. Я прекрасно знаю, как её зовут, – рухнувший длиною в одну треть сигареты пепел нарушил ассоциативные очертания подуставшего фаллоса, преобразовав остатки тлеющей сигареты в банальный бычок, который значительно более импульсивно дёргаясь, чем некогда томная предшественница, продолжил:

– Молодой человек, я не могу сразу определить перечень ваших, нет, не заболеваний, проблем, а точнее – задач, которые вам надо решить, работая над собой. То что с психикой, и как следствие – с вниманием, а возможно и с памятью, есть некоторые проблемы, – это очевидно. И если не заняться решением этих проблем сегодня, завтра – может быть уже через год – вам понадобится действительно серьёзная терапия.

– Что вы предлагаете? – сдался Макс, интуитивно почувствовав, что может быть это и есть то, почему он здесь.

– Для начала отключите телефон дней на пять. Здесь есть всё, чтобы почувствовать себя. Попробуйте это сделать самостоятельно. Предлагаю провести нам несколько бесед – если угодно – сеансов, – бычок был безжалостно смят в казённой стеклянной пепельнице.

Доктор, вдруг напомнивший Максу Антона Павловича Чехова, что-то записывал в его санаторно-курортной книге, и словно возвращая события в Деловой мир, резюмировал:

– Я расписал здесь дни и время наших встреч, а точнее ваших встреч с самим собой.

* * *

Пелена густого не то тумана, не то обволакивающего облака скрывала всё на расстоянии метров пятидесяти. Инструктор-проводник Валентин не то нервничал, не то досадовал, не то вслух раздумывал:

– Это горы. Не Гималаи, но тоже Горы, требующие уважения даже просто к своему статусу. Мы можем отменить сегодняшний поход, но можем и идти…

– Трудности молодят, – хихикнула восьмидесяти-девяносто килограммовая дамочка в кожаном плаще, додумавшаяся выйти в горный поход на каблуках.

– Ну мы ж на долину привидений идём смотреть, а в тумане она может и по приколу будет смотреться, – добавил Вадим – «пижон с мобилкой», как его сразу определил Валентин.

– Тогда есть просьба, точнее – приказ. Держаться всем вместе. Не отставать. Замыкающим будет Вадим, – резюмировал Валентин. В горах должно быть единоначалие, а значит просьбы уступают место приказам:

Макс молчал.

Вот также, молча, выходя из столовой, не вслушиваясь и не всматриваясь в окружающих, в их заботы, разговоры, взгляды, помимо воли, а может как раз наоборот, по воле ведущего его, он из суеты звуков уловил одну фразу: «Сегодня пеший поход на гору Демерджи».

«Кто это сказал?» – промелькнуло в голове у Макса. Как будто очнувшись, он осознал, что в холле столовой достаточно шумно, но ассоциативно вылавливая тембр произнесшего предыдущую фразу, Макс увидел физически подтянутого мужчину лет пятидесяти, аккуратно коротко подстриженного с удивительным колоритом волос – природный каштановый цвет гармонично вторгалась седина. Его засыпали вопросами по существу: «…сколько стоит? а когда вернёмся?», и не очень: «А змеи там есть?».

– Запиши и меня, – не то рявкнули, не то прохрипели застывшие без дела за несколько дней голосовые связки Макса. Разговорчивый Валентин, который привык поддерживать беседу с самыми различными людьми и по долгу службы и по велению души, на этот раз потребности в разговоре не испытал: «Молодой, здоровый – не то что эти разговорчивые клуши», – отметил про себя Валентин.

– Всё! Семнадцать человек. Группа набрана, – пытаясь продолжать быть угодливым для всех, подытожил инструктор. Желание поддерживать коллективную беседу как-то пропало, да и внутри появилось ощущение холода.

«Семнадцать», – вновь из суеты звуков Макс выхватил не фразу, а просто слово. Число семь он считал своим. В недавно отстроенном офисе не было традиционной нумерации: на каждой двери Макс собственноручно прикреплял «семёрки». Офис-менеджер, который направлял посетителей к менеджерам и юристам, произносил достаточно необычные фразы: «Вам в офис «четыре семёрки», «Вас ожидают в офисе две семёрки» и так далее.

Макс верил в знаки.

Как бывший спортсмен, кладущий не задумываясь в своё время под пятку в кроссовки или бутсы пятачок, он не мог понять, какой идиот додумался в целом микрорайоне города запустить телефонную АТС, половина номеров которой начиналась на три шестёрки. Именно это Макс считал изначальной причиной того, что район в городе был самым запущенным: проблемы с отоплением, подачей холодной и горячей воды, преступность, наркомания…

«Горы, это тоже может быть знак», – подумалось Максу.

* * *

В своё время, в восемьдесят девятом году, к уже ставшему успешным предпринимателю, но ещё весьма молодому двадцатичетырёхлетнему Максиму Петровичу обратилась группа учёных-энтузиастов с просьбой профинансировать экспедицию в горы Памира.

– Это не простая экспедиция, – говорил совершенно седой, с аккуратно торчащей бородкой, руководитель проекта, Яков Петрович. – Вы что-нибудь слышали о Снежном Человеке?

Макс утвердительно кивнул головой и как бы для значительности добавил: «Йети…»

– Совершенно верно, – захлёбываясь от переполнявших эмоций и от радости, что его тут понимают, затараторил Яков Петрович.

– Видите ли, уже более тридцати лет, практически ежегодно, под курированием Москвы, – Яков Петрович многозначительно поднял палец вверх и на миг широко раскрыл глаза, как бы придавая особую значимость тому, что он дальше скажет, – формируется и направляется группа исследователей в поисках признаков существования Снежного Человека, именно в горы Памира, где наиболее часты упоминания о встречах с Йети. В последние годы финансирование ухудшилось, а теперь вот и вовсе прекратилось. Но дело это благородное и нужное.

Разница между бизнесменами конца девяностых и конца восьмидесятых в том, что в девяносто девяти случаях из ста в конце столетия, если б до этого дожил Яков Петрович, то мог бы услышать в ответ на свой «спич»: «А на фиг мне это надо?!»

Максим Петрович – типичный представитель удачливых предпринимателей конца восьмидесятых, колебался не долго:

– А что надо оплатить?

– Да самую малость: авиабилет туда – обратно, Киев – Душанбе – Киев, да суточные на двадцать пять человек. Амуницию возьмём свою, – и как бы переходя к более глубокому деловому предложению, Яков Петрович с доверительной вкрадчивостью полушёпотом добавил:

– Можем оформить командировочку и на вас.

Макса немного перекосило.

Ему за его же деньги, но как бы уже от себя, предлагали командировку. Но он уже жил и мыслил по-другому.

Во многие вещи, которые стали для него нормой жизни, абсолютное большинство окружающих просто «не въезжало». Первыми ростками предпринимательства в горбачёвской Руси стали кооперативы и комсомольские молодёжные центры, центры научно-технического творчества молодёжи. Вернувшись из армии Максим понял, что это его эра. Немного «потусовавшись» в родном НИИ, Макс вышел на комсомольского вожака с предложением создать первый в городе молодёжный центр. Понятия «налоги» в то время ещё не было. Единственное, что нужно было сделать, – оговорить сумму, которая пойдёт «на развитие комсомола».

Вожак с удовольствием пошёл на это новаторство: и в райкоме «галочку» поставят и по турпутёвочке в месяц «на шару» Макс обещал оплачивать.

Макс взялся за дело круто: первым делом переоформил на себя всех таксистов-частников, само существование которых под девизом «Куём бабки, пока Горбачёв» только-только стало нормой жизни. Переманить было просто. Частники уже должны были платить что-то вроде патента. Молодёжный центр по уставу мог заниматься чем угодно, в том числе и частным извозом. Предложение Макса местным таксистам платить не в казну, а ему в молодёжный центр – типа «патент», но на четверть меньше, было встречено «на ура!». На комсомольскую путёвку работало от силы десять таксистов, остальные работали на свой карман и на «патент Макса».

По звонку комсомольского вожака Макс встретился с милейшим седовласым изогнутым старичком, бывшим кэгебистом, а в конце восьмидесятых – директором местного отделения «Интуриста» – Владленом Петровичем. На работу и с работы его забирала «Волга», в которую он кряхтя усаживался с ощущением выполнения важнейшей государственной миссии. Путёвки «Интурист» получал по распределению из столицы. И за туго набитые пакеты с блоками «Marlboro», «Советским шампанским» и «Вечерним Киевом», девочки-инструктора из «Интуриста» распределяли эти путёвки среди достойных.

Главной проблемой «Интуриста» было обеспечение своих близких и дальних знакомых и попросту нужных людей необходимым количеством путёвок.

– Владлен Петрович, – обратился Макс к лукаво дырявящему его взглядом директору «Интуриста», – как бы вы отнеслись к тому, если бы количество зарубежных путёвок увеличилось минимум в три раза?

Опытный кэгебист искал подвох: «Надо бы всё проверить – откуда у него эти путёвки могут быть? А если это подстава и меня просто перепроверяют?».

Без малейших изменений в мимике Владлен Петрович отчеканил:

– В целом я положительно отношусь к возможности ещё более глубокого удовлетворения потребностей трудящихся в организованном отдыхе и туризме. Но позвольте узнать, каким образом вы собираетесь пробить увеличение лимитов?

– Не беспокойтесь, лимиты не будут задействованы. Привезу вам прямые договора на очень привлекательные маршруты. Я готов работать на благо Родины, при этом отдавая половину прибыли от нашей совместной деятельности вашему отделению «Интуриста», а половину оставляя себе.

– В чём же будет заключаться наша совместная деятельность?

– Очень просто – я заключаю договора, разрабатываю привлекательные маршруты, набираю и обучаю молодых и талантливых менеджеров для нашего дела.

– А мы?

– От вас требуется только одно – для совместной деятельности предоставить для меня и моих менеджеров три комнаты в вашем прекрасном здании.

«С таким нахрапом у него явно есть рука сверху. Придраться не к чему. Да и что мне три комнатки из десяти. Как-то да сложится», – размышлял Владлен Петрович и резюмировал:

– Принципиально – я не против. Давайте начнём. Только правильно всё оформляйте! – в завершение вдруг взмолился стареющий, но стоящий всегда на посту чекист.

Макс неплохо играл в шахматы. «Здесь мы применим тактический ход – пожертвуем фигурой», – размышлял он, готовя бизнес-проект сотрудничества с «Интуристом».

«Именно такой ход применял Каспаров в борьбе за чемпионскую корону. У него получилось. У меня не может не получиться.

Во-первых, аренду офиса в центре пробить практически нереально, на окраине – для турфирмы не подходит. Всё должно быть чинно и солидно.

Во-вторых, доверие клиента завоёвывается долго. Чем мы можем привлечь клиента? Лозунгом «Мы Вас возим по городу, повезём и за границу!»? Чушь!

Все хотели бы поехать за границу, и просто были бы счастливы, если бы всем «Интурист» смог предложить куда-либо съездить.

Значит надо сделать так, чтобы за нашими путёвками клиенты шли в «Интурист», а путёвки получали от нас».

Со временем такие рассуждения назвали бы креативной бизнес идеей.

Но тогда Макс просто добился своего. Владлен Петрович – милейший пенсионер. Просто жил не в то время, и служил не в тех условиях, чтобы рассуждать о возможности пять-шесть раз в месяц летать за границу для заключения контрактов. Макс не допускал мысли, что это нельзя!

Он просто предположил, что это возможно, и реализовал это. За полгода работы в туризме Макс насчитал собственных сорок восемь «взлётов – посадок» по всему Союзу, в Польшу, Болгарию, Финляндию. Через полгода Владлен Петрович уже не мог ничего ни контролировать, ни управлять, ни изменять. Через здание «Интуриста» проходили до полутора тысяч туристов, вместо десятка в месяц, как раньше.

Макс стал мыслить, жить и действовать по-другому.

Совсем недавно, его друг, комсомольский вожак, вернувшись из очередной командировки по туристической путёвке, забежал к Максу с просьбой:

– Макс, слыш, не в службу, а в дружбу, перекинь мне по безналу сто штук, мы тут «Фонд поиска исторических корней» замутили на уровне горкома. Но инициатива наша!

Макс искал способ послать «друга» покультурнее:

– Извини, сто штук безнала – проблема. Давай я тебе дам сто рублей и ящик шампанского на мероприятие по поводу открытия.

– Здорово! Действительно, сто рублей – деньги, шампанское девчонкам подойдёт. А безнал – фигня, напрягу горком, пробьём с какого-нибудь завода! – искренне радовался вожак.

«Во чудаки, – психовал Макс, – а ведь эти вожаки ещё ой как долго будут нами править. Завтра для них миллион на твоём счету может стать государственной ценностью и собственностью, а твоя каторжная, но приносящая тебе радость и пользу государству работа может быть расценена как способ надувательства державной казны. Неужели же это ещё может быть?! Ну не может история повторяться, да ещё в течение одного века! Не дай бог!».

– Ну так как, Максим Петрович? – возвратил Макса к реальности Яков Петрович.

– Не скрою, идея хорошая, государственная. Мы поможем. Занимайтесь своим делом, исследуйте маршрут, а там и туристов на Памир, может, оправлять будем, – улыбнулся Макс.

– Ну а вы как? – вкрадчиво напомнил Яков Петрович.

– Посмотрим, – ответил Макс прощаясь.

* * *

На Памире Макс таки побывал. И за компанию, и вместо отпуска. Планировал вылететь с группой, а через недельку вернуться самостоятельно, но возвращаться пришлось с группой Семёныча.

Группа была спетая. Были тут такие, что ходили и с десяток раз. Первый этап – многочасовый перелёт, карабканье на «Урале» в нижний базовый лагерь – для них было всё обыденно. Дальнейший поход по маршруту экспедиции был окутан множеством странностей, от которых «новичок» в группе, даже предварительно подготовившись и осознавая где и с какой целью он идёт, чувствовал себя весьма неуютно. Создавалось впечатление, что в группе только один ведущий с правом голоса – Петрович. А стальные – ведомые – взахлёб могли здесь говорить о чём угодно, кроме обсуждения предмета самого похода.

При попытке завязать разговор с повстречавшимся чабаном о Снежном Человеке, Макс напоролся на стену похлеще китайской. Чабан был рад говорить с путником о чём, угодно, только не о Йети.

– У чабанов табу на разговоры об этом, – успокаивал Макса Петрович.

– Они подметили, что как только тот, кто хоть как-то был причастен то ли к встрече с Йети, то ли к его следам, и рассказывал об этом, сразу у рассказчика начинались неприятности – вплоть до ухода из жизни.

– Ну а вы то – видели Его? – допытывался Макс у Петровича.

Бородка ещё более оттопырилась от расплывшейся «от уха до уха» улыбки Петровича:

– Для интересующихся мы издали брошюрку. Кстати – вот вам экземпляр. Всё, тема закрыта, – то ли с гордостью, то ли с ехидством подытожил Петрович, презентуя Максу восемнадцатистраничный «отчёт для масс» о тридцатилетних изысканиях.

Позже, когда Макс отпечатывал фотоснимки, сделанные на Памире в «зоне поиска», оказалось, что на фото миловидного горного озера в небе ясно были видны два огненно-жёлтых пятна.

– «НЛО», что ли? – спрашивал Макс затем у Петровича, рассматривая снимки.

– Мил человек, в этой зоне всё может быть. Здесь пересекаются миры познанного и непознанного цивилизацией, – и вдруг совсем преобразовавшись из учёного в простого старичка, возможно, осознав, что впервые он проговорился о тайном и сокровенном, в безнадёжности заключил, – На всё воля Божья.

Но свернуть экспедицию пришлось помимо своей воли. Из рассказов в базовом лагере Макс узнал, что в Таджикистане стало неспокойно. Появились какие-то вооружённые оппозиционеры. Говорили, что вроде политические разборки, а может и борьба за дорогу для наркоторговцев из Афганистана.

* * *

У него всегда получалось это схоластически. Вообще, в отношениях с женщинами он никогда не был гусаром, скорее – боевым кавалеристом: налетел, рубанул и ускакал.

В группе кроме него был ещё один новичок – Ниночка. Она запомнилась ему некрашеной фигуристой брюнеткой в клетчатой рубашке и потёртых джинсах. Ниночка только что была выпущена из какого-то то ли технического, то ли географического факультета, и по протекции кого-то из друзей Петровича попала в их группу. Дней пять Макс на неё никак не реагировал, что только подогревало интерес Ниночки к нему. Особого опыта в завоевании мужчин у неё не было, но как любая женщина, она обладала интуитивным осознанием того, что для таких контактов надо уметь попросту создавать ситуацию.

Шестой день Петрович назвал выходным (как будто группа предыдущие пять дней носила кирпичи на стройку, а за шестой Макс отказывался платить командировочные).

Ниночка поняла, что ситуация сама идёт в руки.

– Максим, не желаете ли пройтись и сделать фотоснимки у горного озера, – с лукавой улыбкой предложила Ниночка.

– А где это? – машинально ответил Макс, на мгновение задумавшийся: «И чего я её раньше не замечал?».

– Намного ближе, чем Гималаи, – довольно туповато парировала Ниночка.

– Да, я ей вчера об этом озере рассказывал. До него метров восемьсот, а то и километр отсюда будет, но находится оно практически на нашем уровне, – вмешался в разговор подошедший Петрович, – а чё – пройдитесь.

«Пройтись» – дело молодое. Не прошло и часу, как Ниночка в романтическом неистовстве, очень кратко сымитировав сопротивление, отдалась Максу на отшлифованном многовековыми ветрами валуне у горного озера. Совместные усилия по шлифовке валуна практически не отобразились на его невозмутимости, но если б он мог говорить, то поведал бы, что последний раз его так шлифовали динозавры, когда он был галечным берегом огромного моря.

– Я сейчас, – хихикнула Ниночка, побежав к растущим в пятидесяти метрах от валуна кустикам.

Макс романтично посмотрел ей вслед, затем повернулся нацепить на шею лежащий фотоаппарат… и замер.

Перед ним в трёх метрах стояли два «духа» с «калашами». Болезненно жёлтые зубы, расплывшиеся в зловещей улыбке, не предвещали Максу ничего хорошего, а выражали предвкушение от определённых удовольствий для их обладателей.

Всё происходило в считанные секунды. Макс из уверенного в себе мужика, только что так романтично завладевшего дамой, превратился в никчемного маменькиного сынка – хлюпика, накрывшего голову двумя руками, в полу приседе изогнувшегося, начавшего всхлипывать, дёргаться и причитать: «Ой, ой – только не бейте!»

– Тэбя ещё нэ били, сморчок! – внушительно проскрипел выдвинувшийся вперёд «дух». Усыпленное желание сразу врезать этому хнычущему доходяге прикладом «калаша», в секунду сменилось чисто восточным желанием – взять хорошую вещь, и он наклонился в полуметре от Макса за фотоаппаратом.

Младший сержант запаса воздушно-десантных войск Советского Союза имел в запасе три секунды жизни: полсекунды – подъём головы, одновременно с выходом на упругих полусогнутых, со смертельно-разящим ударом в гортань, полсекунды – выхватывание из-за пояса обмякающего тела кинжала, полсекунды – замах, секунда – полёт кинжала. Второй дух, так и не успев уяснить, как этот «хлюпик» в три секунды перечеркнул все его жизненные планы, удивлённо широко растопырив глаза, грузно рухнул наземь. «Не надо меня трогать», – почему-то прошипел Макс, в три секунды преобразившийся из слюнтяя в безжалостного киллера. Странно, но ни малейшего отвращения, сожаления и прочего слюнтяйства по поводу содеянного Макс не испытал. Более того, он ощутил себя в своей среде обитания.

Однажды в детском садике, пришедшую забирать домой Максимчика-тихоню маму, окружили воспитатели и просто требовали больше не приводить малыша в детсад, рассказывая ей невероятную историю:

– Ну играли детки на снежку в кучу малу. Максимчик очутился в самом низу. Может и долго. Но когда выбрался – всем досталось: пока всех не поукладывал – кого просто на снежок, кого прямо в сугроб личиком – не успокоился. Мы сами опасались к нему подойти. У него были такие безумные глаза, – говорила пожалуй самая молоденькая из воспитательниц, безумно округлив подведённые тушью глазки.

– Мы уж его и так, и сяк, и журить, и воспитывать, а он – ну ни слезинки. Сказал только одну странную фразу: «Не надо меня трогать».

В выпускном классе активный спортсмен Максим, выступил за школу практически по всем видам спорта. После гостевой баскетбольной встречи с одной из школ Максим дольше всех задержался в раздевалке.

В коридоре его окружили недавние противники. Мысли о том, что «влип, попался» почему-то не появилось. Максим почувствовал себя комфортно и уютно – в своей среде обитания. Понятие «групповая драка» приобретало для него особый оттенок – один против группы. Максим никогда не занимался каратэ, борьбой или другими видами единоборства. Но сколько помнит себя в детстве и юности – постоянно дрался. Это были мальчишеские драки и стычки, иногда из спортивного интереса, иногда за компанию, иногда за честь двора, но никогда Макс не чувствовал такого страшного внутреннего удовольствия как от боёв, когда его одного загоняли в угол. В такой ситуации у него появлялась часто подавляющая противника внутренняя энергетика. Тогда в школе Макса окружили человек двадцать. Они не знали с чего начать. Макс знал.

Из окруживших вышел лидер. Макс дал ему себя ударить. Мощнейший удар. Макс устоял, слегка отступив назад.

Гораздо позже Макс, разговаривая с тренером-боксёром, услышал от него:

– В боксе для победы собственный удар стоит на третьем месте. На первом то, как ты держишь удар. Осознание противником того, что у тебя железный подбородок, убивает его психологическую уверенность в своих силах. На втором месте – промахи противника.

Макс на деле показал двадцати атакующим, что их самый сильный удар он держать умеет. Дальше началось нечто звериное. Он один метался в окружении троих-четверых, то отбиваясь, то сам нанося удары.

Человек пятнадцать так и не вступили в бой.

Через минуту-другую, когда все на мгновение замерли, лидер нападавших, сбивая дыхание, выдохнул: «Ну что, всё?»

Макс, не обращая внимания на разбитую губу, прошипел: «Не надо меня трогать». И двинулся за своей спортивной сумкой. Толпа расступилась.