Текст книги "Тайный монах"
Автор книги: Валерий Макеев
Жанр: Современные детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Капитан Терёхин ничего не знал о том, что объектом был Джек. Он просто делал своё дело – выполнял приказы и защищал Родину.
Разрядив полный магазин автомата, традиционным для него образом капитан Терёхин скрылся.
Через день был выезд с группой на задание в Крым.
– Задержание должно быть показательным, – инструктировал Сам, – там всем вам выдадут капитанскую форму и получите в распоряжение служебный милицейский автомобиль.
Капитан Терёхин, отвыкший удивляться, принял приказ к исполнению.
До места вероятного обитания преступника вела серпантинная дорога на Новый Свет. Группа, выполняя задачу, должна была подобраться к месту на катере с моря. Сашка Терёхин отправился на служебном милицейском автомобиле.
Очередной виток серпантина и уже совсем рядом замаячил Новый Свет. Вдруг Сашка почувствовал, что педаль тормоза провалилась, а рулевую колодку заклинило.
Он всё понял.
– Лидочка!!! – успело мелькнуть в голове перед взрывом.
* * *
Макс понимал, что он кричит во сне.
Сны он тоже ярко и отчётливо видел. Вот подошёл, по-деловому пожал руку и впервые поцеловал его в правую щёку Женька – Джек, почему-то сказав: «Береги её». Но тут появилась Ирочка, и отчего-то улыбаясь, со слезами на глазах, просто повисла у него на шее, неуёмно целуя его, то в правую, то в левую щёку, только не в губы. Вдруг эта картинка исчезла и перед ним предстала жена Юлька с оказавшимся вдруг младенцем сыном Васей-Васильком, вопрошающая его голосом, подобным колокольному звону: «А как же Любовь?».
Макс, окутанный холодным потом, в ужасе вскриком прервав череду таких невыносимо ярких сновидений, привскочил на кровати и несколько растянутых и размытых мгновений не мог придти в себя.
– Где я, – пыталось сообразить его, ставшее болезненным, воображение.
За окном полновластно правила невозмутимо светящаяся, как огромный светляк в лесу неба, Луна, освещая холодным светом страхи окружающего мира – далёкие горные вершины, уходящую в бесконечную неизвестность дорогу и комнату Макса.
* * *
– Итак, милостивый государь, вы считаете, что вас не покидают навязчивые страхи, – допытывалась тлеющая сигарета, торчащая между интеллигентными усиками и аккуратно ухоженной бородкой, у бледного Макса, добравшегося с утра первым делом до психотерапевта.
Макс глядел на Доктора, как на Учителя, готовясь принять знания, как лекарства.
– А ведь страхов не надо опасаться, – продолжал Доктор. – Страх, это определённая, довольно острая реакция нашего тела по восприятию каких-то внешних обстоятельств.
К примеру, вспомните себя мальчишкой, которого папа обучает езде на двухколёсном велосипеде. Вспомните это до мурашек приятное ощущение душевного комфорта от лёгкого, как полёт птицы, катания. И вспомните охвативший вас безотчётный ужас, когда вы вдруг обнаружили, что папа вас больше не придерживает и не подстраховывает в процессе обучения. Осознав это, вы с рёвом заваливаетесь вместе с велосипедом на бок, при этом больно ушибаясь. А вместе с тем, состояние комфортного полёта и состояние страха разделило лишь ваше восприятие того, что вы делаете.
– А что же надо было делать тому мальчику, чтобы не испугаться, не упасть наземь? – внимал каждому слову Учителя Макс.
– Ехать. Лететь. Двигаться выбранным путём. Появляются преграды – объезжать. Преодолевать…
– Но вы же не станете отрицать, что иногда нас удерживают наши страхи от безрассудных поступков. Скажем, не прыгнуть с опасной высоты, не пойти в неведомую темень? – доискивался Макс.
– Безусловно. Однако выбором человеческого пути должен, всё же, верховодить разум. Страхи же подавляют волю человека бороться за самого себя с возникшими обстоятельствами. Иное дело – интуиция, – чуть улыбнулся, видимо, чему-то своему, Учитель, – Рациональный разум человека в процессе эволюции загнал это важнейшее чувство человека глубоко внутрь его. И мы порой не доверяем сами себе, порой не можем разобраться в своих ощущениях, подсказывающих верные решения.
– А как же до него достучаться, до этого невостребованного чувства? – допытывался Макс.
– И просто, и сложно. Оно ведь, это чувство, совсем рядом и безгранично далеко – в вас самом. К своей Душе и Телу надо бы научиться относиться как к творению Божьему. Заботиться о нём, словно о живом существе, не терзать свою душу завистью к иным людям и другими порочными чувствами, часто просто изнуряющими нас. И тогда Душа и Тело смогут вместе растормошить такие дремлющие внутри нас дарования, как самоисцеление и интуиция, – делился своим видением Учитель.
– А как же быть с неуверенностью в завтрашнем дне, с беспокойством о будущем? – хотел продолжения беседы Макс.
– Безверие – родная сестра безысходности. Если вы желаете лучшей жизни, в это надо Веровать. Причём, не слепо, ожидая лучшего свыше, само собой как бы. А самому что-то делать для этого, при этом веруя в свои силы. Вера, разум и уверенность в собственной правоте – главные помощники преодолений. При вашем неуклонном стремлении в вас поверят и окружающие. И эта вера в вас многократно умножит ваши силы. При этом помните, что нет предела человеческому совершенствованию, нет предела пути. Поэтому распределяйте и бремя побед и время передышек, чтобы не загнать душу и тело чрезмерностью, с которой тоже надо учиться справляться.
– А если остановиться, сказать себе – хватит?
– Замереть нельзя, а вовремя делать привалы – необходимо.
– Но как придать этому жизненному движению уверенность? – думал вслух Макс.
– Ищите точку опоры в себе. Это так по-человечески… – всем своим видом как бы поставил многоточие Учитель.
* * *
Недалеко от берега, то ли радуясь Солнцу, то ли играя с гребешками невысоких волн, взлетая над морем и переворачивая белоснежные животы, играла пара дельфинов.
– Где же эта точка опоры, где эта буферная зона, как шанс уберечься, одуматься, отдышаться? – омывал свои думы морскими ветрами Макс, – Где опора у этой парящей в невесомости чайки, у этих, живущих в единении с морем, дельфинов? Быть может моя буферная зона сейчас где-то там, где всегда ждут меня моя Юлька и мой Василёк?..
– Купите лаванду, – обратилось к Максу милейшее создание лет семнадцати с курносым носиком, с отражающей свет солнца улыбкой и зелёными, как зелень гор, глазками.
– Что-то я тебя здесь раньше не замечал, – ощущая радость жизни, обратился к юной незнакомке улыбающийся Макс.
– Здесь раньше была моя мама. Я её иногда подменяю, – девчонка продолжала заразительно улыбаться.
– Ах, да, – словно припоминая что-то, смотря куда-то сквозь это юное очарование, пробормотал Макс: «А быть может сейчас точка опоры – Она – юный ангелочек, отражающий людям всю прелесть окружающего мира, мира моря и гор, даря улыбку Любви, оставляя словно след о себе, эту возвышенно приближенную к солнцу горную лаванду».
– Что вы рассматриваете? – находясь выше мыслей, овладевших Максом, пропел ангелочек, поворачивая личико к Солнцу, – Там Солнечногорск! Там всегда солнце! – прощебетала девочка грудным, ангельским голоском, укрепляя своей жизненной силой устремлённый в бесконечность взгляд Макса.
Часть 2
Вихри враждебные
Пронизывающий ветер, который на этот раз, казалось, пришел не из далекого штормового океана, а рождался прямо здесь – посреди покрытой ледовым панцирем, еще совсем недавно – царской, а отныне – революционной Невы, пробирал до костей.
По набережной уверенно, не обращая внимания на вьюгу, двигался человек в военной шинели, разглядеть лицо которого, при отсутствии фонарей, было просто невозможно. Завывала метель, ветер со снегом кусал за все, что мог укусить.
Он не видел «хвоста», если не считать «хвостом» проныру-холод, который вцепился и уже не отпускал. От него волосы встали дыбом на затылке и позвоночник оледенел. Однако не возникало ни малейших сомнений в том, что на этот раз его таки «пасут», притом «пасут» профессионально. Опыт подсказывал ему, что лучше всего «рубить хвост» в слиянии с толпой. От отряда кронштадтских матросов, который двигался не подзабытым ними военным строем, а именно толпой, доносилась крепкая смесь ароматов, редких филологических находок и революционного порыва. Составляющими смеси были самогонный перегар, отборные маты, шелуха семечек и странное слово «лекция».
Худощавый молодой человек с бородкой клинышком «а-ля Троцкий» в непримечательной старенькой фронтовой офицерской шинели, на которой уже давно не было никаких знаков, смешался с революционно-матросской толпой и протиснулся к ласково-теплой лектории Балтийского флота.
Впрочем, скептики могли спросить, о каком «опыте» мы говорим. Ведь и года не прошло, как он – Яков Кумкин – стал кадровым военным. Справедливо. Но это для других. Его жизненный путь совершался по законам, которые, как ему иногда казалось, он не только придумывал для самого себя, но и вводил для других.
* * *
Симша-Янкель Гешев родился в глухом городке Черниговской губернии, но ни в одном из официальных документов при поступлении на службу он этого не указывал. По документам он числился именно как Яков Кумкин, родившийся в городе Одесса.
Следует отметить, что это как раз было недалеко от правды. Именно в Одессе на целебном морском воздухе пробилось в мир немалое количество его талантов. Одним из них, а именно – умением подделывать документы, Яков прославился так, что имел с этого немалые деньги. Вся Молдаванка стояла в очереди к Яше за фирменной «ксивой», которая давала отсрочку от воинской повинности.
Впрочем, не этому учиться посылала мать Яшу в Одессу. Правда, окончив училище, он таки немного поработал в электротехнической мастерской.
Но Одесса-мама научила его тому, что действительно было ближе к его душе. Если вообще, можно было руководствоваться таким определением относительно будущего одесского налетчика, впоследствии – эсера, затем – чекиста-террориста и так далее.
Конечно, были попытки привить Яше любовь к ближним в школе. Но Яша с талмуда взял только тяготение к еврейской мистике и к ценностным старинным еврейским манускриптам.
Настоящим же кумиром для юного Яши был легендарный Мишка Япончик – гораздо больше, чем просто одесский криминальный авторитет.
Мойша Яков был на целых пять лет старше Яши Кумкина. Но какой-то неземной магнетизм притягивал их друг к другу. А возможно ребята тянулись друг к другу, потому что их юные жизненные пути были очень похожими. У обоих в возрасте шести лет в душе появился рубец – они остались без родителей. Оба пошли в еврейскую школу. Разница была лишь в том, что Мишка Япончик закончил четыре класса школы, а вот Яша Кумкин – целых пять классов. Впоследствии оба выбирают техническую специальность электрика, хотя жизнь и предоставляет им уроки других техник.
В марте 1917 года революция открыла двери тюрем перед политзаключенными, к которым относились и анархисты. Благодаря этому Мишка Япончик, отсидев свои девять лет за убийство полицмейстера Молдаванки, получил возможность вернуться в объятия родной Одессы-мамы. Правда, сначала он погостил у Питерских анархистов и блатных «братишек».
В июле 1917 года Мишка Япончик и Яша Кумкин, словно разведенные войной братья-близнецы, встретились. И… началось. Одесса вздрагивала и без этого невероятного дуэта. В городе не утихали перестрелки между отрядами деморализованных солдат, одесской милицией, гайдамаками и просто бандитами, которые переодевались милиционерами и солдатами-дезертирами и матросами, сбежавшими из флота. Все они вламывались в дома обывателей и осуществляли «реквизиции».
Первый раз, когда Яша решился «держать слово» перед Мишкой Япончиком, прозвучало предложение «не размениваться по мелочам»: «Яша, банки надо брать, банки! Мы не бычки какие-то!»
Мишка Япончик сразу заприметил сообразительность юного друга, но в бурном ноябре 1917 года ему было не до него. Как говорили в Одессе: «У вас своя свадьба, а у нас – и здесь неплохо!». Пока большевики делали свою бескровную революцию с холостыми залпами в Петрограде, Мишка Япончик объявил в отдельном районе Одессы – Молдаванке – не больше и не меньше – о создании «молдаванской республики».
При этом, держа свой «нос по ветру», призвал бандитов Одессы не грабить рабочих, а «перенести свою деятельность в центральные и буржуазные кварталы».
Природный нюх Мишу почти никогда не подводил. Он быстро понял, что «молдаванская республика» – это очень хорошо и романтично, но власть нужно уважать. Поэтому и выступил основателем первого Одесского добровольного военного «железного отряда», ставшего ядром третьей советской украинской армии.
Яков Кумкин, желая достичь уровня не менее, чем генерала, понимал, что начать, хоть и вполне символично, нужно с солдата. И в январе 1918 года он направляется рядовым в родной «железный отряд». Но видимо, что очень весело играла музыка на Молдаванке, и Яша Кумкин уже через два месяца становится помощником начштаба армии, а еще через месяц его «за особые боевые заслуги» назначают комиссаром революционного военного совета армии.
Как положено, для реализации «накопленных знаний» требуется соответствующая должность, и Яша Кумкин не пренебрег своими возможностями. В должности комиссара он «талантливо» берет… банк в Славянске. И как Попандополо с известного фильма «Свадьба в Малиновке» делит все по-честному: чуть-чуть, и еще чуть – себе, а остальное, все же, родной кассе эсеров.
Возможно, благодаря этому в июне 1918 года по «эсеровской квоте» он был направлен на службу в ВЧК. Не прошло и месяца, как Яков Кумкин сделал свой исторический выстрел.
Он вошел в историю, как первый и последний эсер-террорист с мандатом ВЧК. Шестого июля он убил посла Германии в России. От этого никогда не открещивался: «Чего сторониться своего героизма?». И, даже наоборот, это событие стало его визиткой. Подходя знакомиться в кругах чиновников и интеллигенции, он, приближаясь к своей очередной симпатичной будущей пассии, представлялся:
– Я – Яков Кумкин. Да-да, именно тот. Это я убил посла, – и сразу включал во все сияние свою завораживающую волшебную улыбку, наклоняясь к ручке дамы, чтобы отметить ее своим поцелуем.
Государство должно было сымитировать свое негативное отношение к чекисту-террористу – объявить в розыск, назначить вознаграждение и… готовить ему новое назначение и разрабатывать новую задачу. Но это произошло несколько позже.
А сейчас, когда холодный ветер поднимал снег и пригоршнями бросал его в прохожих, Якову Кумкину неистово хотелось только одного – или, наконец, скрыться от лютой метели и, при оказии, «обрубить хвост», или сначала «обрубить хвост», а уж потом согреться. Но вышло иначе. Как всегда. Какая-то невидимая рука вела его своим путем.
* * *
В прокуренном зале лектории Балтийского флота было дымно, грязно и тесно, как в жестянке, набитой килькой. Яков с помощью молодых нахальных локтей и употребления отборочных изысканных одесских матов вместо извинений, таки завоевал для себя право на «свободное сидячее место».
Сначала у него возникло неудержимое банальное желание «задремать» – отдаться воле сна и тепла. Но, возможно, именно благодаря такому положению и голосу лектора, что журчал словно горный ручей, неслышный для суетливых и певучий для тех, кто умеет слушать Природу, Якову стало казаться, что лектор именно для него рассказывает нечто сокровенное.
Зал притих. Только кое-где слышалось шуршание матросских бушлатов и сопение изумленной матросни. В аудитории установилась некая фантасмагорическая идиллия. «В глубине Азии, на границе Афганистана, Тибета и Индии, среди восьми снежных вершин, похожих на перевернутые лепестки цветущего лотоса есть таинственная страна…».
Яков словно грезил: «Неужели это голос лектора, а не продолжение уроков Шолом-Алейхема?»
Но матросское: «Дае-е-е-шь!» возвратило его к реалии. Вокруг братва была бурно-завороженная. Она была готова пробиваться вместе с лектором боями в Тибет – к земле чародеев – в Шамбалу. «Дае-е-е-шь!» связь с ее великими вождями… «Дае-е-е-шь!» их секретные умения товарищу Ленину на благо революции. Не откладывая дело и революционный порыв на «потом», прямо в зале выбрали комиссию, которая должна была составить письма в различные инстанции с просьбой выполнить с помощью кронштадтских матросов чрезвычайную миссию – захватить Тибет. Разговоры закончились. Через час письма были зачитаны вслух. Что и говорить, они были единодушно одобрены и приняты «присутствующими на лекции в лектории, что имеет чрезвычайное значение, как для трудового народа Советской России, так и для победы революции во всем мире». Приняв решение по существу, матросы разошлись по кораблям. Яков оставлять лекторий не спешил. Кумкину хотелось поближе познакомиться с лектором. Наконец он дождался, когда лектор получил заслуженный паек за работу, и подошел к нему, чтобы представиться:
– Журналист нового издания: «Огни революционной Невы» Михаил Забудкин. Спасибо, товарищ лектор, за очень содержательную и познавательную лекцию. Могу ли я записать ваши данные для читателей?
– Буренков Александр Васильевич, – как-то необычно сухо, без улыбки, и, возможно, без интереса к собеседнику, ответил лектор.
Они разошлись даже не сказав для проформы ритуальное: «До свидания!». Яков подумал: «Зачем? Все равно встретимся!».
* * *
Так встретившись, будто случайно, во флотской лектории, ученый Буренков и эсер Яков Кумкин направились невидимыми человеческому глазу путями-параллелями земного шара в диаметрально противоположных направлениях – путями творения добра и зла.
Впрочем, определение сути Якова Кумкина, указанное выше, должно быть значительно глубже и объемнее. Еще при жизни современники называли его ангелом ада или Иудой во плоти. Там, где он появлялся, словно прорывая плотину человеческой благодати и бросая вызов красоте животворности, врывались в мир струи человеческой крови и гибли люди.
После убийства германского посла в Питере среди своих эсеров Кумкин стал настоящим героем. Погибнуть за него считалось в этом кругу делом чести.
Большевики, которые якобы искали чекиста-оборотня, получили прекрасную возможность разделаться одним махом с недавними союзниками – левыми эсерами. Их менее интересовал арест Кумкина.
Москва превратилась в кровавое месиво гражданской войны. Прямой наводкой пятнадцати пушечных батарей большевики расстреляли жилой массив, в котором оборонялись левые эсеры, превратив его в смесь высококачественного дореволюционного кирпича, обломков жилищ и тел погибших защитников. Более трехсот левых эсеров были убиты, еще шестьсот человек арестовали. Всех, кто остался в живых, через год ждала убийственная новость – тот, кого они считали своей мессией, оказался предателем. В мае 1919 года справедливо решив, что дело сделано, президиум ВЦИК амнистирует обвиняемого в убийстве германского посла Якова Кумкина. Только после этого левые эсеры поняли, с кем имели дело. И тогда они вынесли этому Иуде смертный приговор.
Да откуда им, высокообразованным (в рамках традиционной ортодоксальной науки) интеллигентам, было знать, что смертный приговор будет так нелегко выполнить.
С берегов Невы, осенью 1918 года, Яков возвращается в столицу матушки Украины. Но ему не сошло с рук. Эсеры, после того, как узнали о его измене, начали на него охоту. Первая попытка оказалась неудачной. Восемь пуль выпущенные в бывшего соратника, обошли Якова. Через неделю в кафе на Крещатике двое неизвестных неотразимо стреляют в Кумкина вплотную. В придачу, в палату больницы, куда Якова доставили в тяжелом состоянии, бросают бомбу. Взрыв должен был поставить эффектную точку. Но на выздоровление ему понадобилось на удивление мало времени. Нет, Яков не убегал от железной руки Чрезвычайного Комитета большевиков поближе к родительскому жилищу. Он уже чувствовал, что ему вообще не надо кого-либо бояться. Наоборот – все должны ужасаться его.
Удивительно, но факт – будто заколдованные, общались и стремились общения с ним выдающиеся люди своего времени. Сергей Есенин, Анатолий Луначарский, Владимир Маяковский, Лев Троцкий, сам «железный» Феликс и многие другие. Какая-то мощная незримая сила на этот раз вела его на Украину своим путем. Бывший мальчик Яша шел по жизни путем жадности, обладания золотом, властью и насыщения человеческой кровью.
* * *
На этот раз контрразведка УНР сработала на все сто. По оперативным данным, которые получил контрразведчик республики Петр Филонченко от одного из братьев близнецов-ординарцев гетмана Скоропадского, известный чекист Кумкин собирался выполнять задание по организации и ведению террористических действий в Украине. Среди прочего он должен был ликвидировать гетмана Скоропадского.
След Кумкина вырисовывался, как правило, там, где вспыхивали бунты и различные беспорядки. Месяц назад это было в Киевской области, а неделю назад стрельба началась в Полтавской области.
Опыта у бывшего эсера-террориста в агентурных разработках не было почти никакого. Но природный талант и способности сообразительного украинского крестьянина с Волыни умноженные на отчаянные порывы его наглой души, помогали ему мобилизировать себе в помощь какие-то неизвестные, но действенные силы.
А еще была у Яши одна безудержная безумная страсть – женщины. Все срочные планы можно было вдруг отложить, если только под прицел его страстного взгляда попадала очередная «мечта мечты». Летом восемнадцатого года такая очередная шикарная «мечта» материализовалась в лице чернобровой и пышногрудой Лизы Сорокиной. Довольно быстро после первых любовных приключений в постели он направил Лизу на путь политики. Таким образом, она, неожиданно для самой себя, стала эсеркой. А что поделаешь? Женщины, стремятся помогать своим любимым.
И пусть берегутся любовники, которые изменяют своим любовницам. В истории революции эсерка Сорокина оставила свой примечательный след. Именно она сдала петлюровскому контрразведчику Филонченко своего именитого любовника.
Казалось, чего только не было в стремительной сногсшибательной биографии Якова, но в плену он был впервые.
– Ну, здравствуйте, освободитель! – допрос вел сам Симон Петлюра – легендарный главный атаман Армии УНР.
– Уже и не знаю, благодарить тебя за мое освобождение из тюрьмы, или привязать твои ноги к отборным скакунам, да и послать их во все стороны, чтобы и следа от врага Украины не осталось? Не подскажешь, а? – казалось, что обладатель изысканного офицерского кителя должен бы был сверкать грозно глазами. Но нет. Симон был благодушным и сочувственным к слабым. Тем более, если этот человек ему еще и помог.
– Чего угрожаешь, Симон? Здесь человек исключительно из симпатии к силам, способствующим развитию еврейского пролетариата на его натуральной Родине, бросив в Питере неотложные дела, стремглав летит освобождать лидера прогрессивных сил и подвергается такой благодарности. Как это понимать, Симон? – Яков легко сыграл обиженного и моментально расплылся в своей коронной характерной улыбке во «все тридцать два бриллианта».
Петлюре вдруг зачесалось заехать чем-то по этой наглой «Иудиной морде». Всем было известно «неоднозначное» отношение Симона к еврейскому вопросу. Он, вроде, уважал евреев как класс, но иногда просто терпеть их не мог.
На этот раз обошлось. Симон сдержался.
– Ты лучше расскажи, Яша, как ты превратился в эсера-анархиста Григория Вишневского, который стал помощником генерального секретаря УРСРП Владимира Винниченко? Как это случилось, что после разговоров с тобой он вдруг стал патриотическим бунтовщиком, который заставил 14 ноября 1918 отречься от власти гетмана Скоропадского?
– Я уже говорил тебе, атаман, что исключительно мотивированный желанием освободить тебя из тюрьмы, я действительно способствовал господину Винниченко в организации и проведении бунта, благодаря которому и пришло к тебе твое долгожданное освобождение.
Яков был сама невинность, демонстрируя патриотизм, любовь к ближнему, доброту и искреннее желание помочь Симону совершенно во всем. Как другу.
Симон, не реагируя на проявления такой искренности, продолжал:
– Восемнадцатого октября 1918 года немецкий фронт в Европе провалился. Как ты понимаешь, для украинского государства это означало начало войны с Советской Россией, и нужны были сообщники. Это надо было решать с Антантой, прежде всего, с Францией и Великобританией. Последние были заинтересованы в самостоятельной Украине, как в определенном буфере от коммунистической России.
– Знаю. Согласен. Но за любовь, тем более такой изысканной дамы, как Антанта, нужно платить! – Кумкин уже не скрывал своей осведомленности в сути вопроса, который развивал Петлюра.
– Изысканную даму, как ты говоришь, интересовала оплата и ранее предоставляемых услуг – кредитов и инвестиций в царской России.
– Да, да! Но предложенную даме желаемую половину долга царской России Украина банально оплатить не могла.
– Ты прекрасно понимаешь, что во время создания Версальского порядка в Европе только гетманская держава Скоропадского могло спасти украинскую государственность. Помощь Украине, в том числе в сотрудничестве с Антантой, могли предоставить только те, кто был заинтересован в продолжении существования Украинского государства с его частной собственностью и рыночными отношениями. Частные капиталы уже вырывались из Советской России, чтобы пустить в Украину свои корни…
– Довольно! – Яков стукнул кулаком по столу.
Петлюра на мгновение обалдел: «Это что – допрашивает задержанный?».
Но бывший эсер никак не реагировал на окаменевшего атамана, без колебаний забрав обладание ситуацией на себя. Он уже не желал останавливаться:
– Случилось то, что должно было случиться! И именно тогда, когда должно было! Что вы здесь себе придумали басни о райском кусочке на карте Европы? Не будет этого!
Якова несло.
– Это же ваши патриоты от Винниченко за десять дней до так называемого «бунта Винниченко» прибыли в Кремль и четко доложили о ситуации, что сложилась – или Украина с Европой, или с Россией. Что ваш Скоропадский уже связался с Европой и вот-вот войска Антанты должны высадить свой десант на украинском побережье Черного моря. Вспоминай, Симон, вспоминай.
Яша улыбнулся уголками губ. Так улыбаются тигры, прежде чем потрепать своими неожиданными когтями лицо собеседника.
– К тому же, частный концерн «Протофис» уже помог гетману средствами для уплаты Украиной части долга царской России. Оставалось только дождаться в Киеве полномочного французского представителя Клемансо и передать ему эти назначенные средства. Нам стало понятно, что ворон ловить нельзя. Действовать надо было немедленно!
Слова упали, словно камни в глубокую воду колодца. Симон молчал.
– Именно после этой встречи с «настоящими патриотами» Ленин принял решение разорвать Брестский договор. Конечно, Симон, совпадение во времени этого события и начала «бунта Винниченко» – не случайность…
Симон бросил на Яшу убийственный злой взгляд. Яша ответил убийственной улыбкой. Обмен взглядами-выстрелами ни к чему не привел. Выстрелы оказались холостыми, никто не пострадал.
– После одновременности этих двух событий Европа заподозрила Украину в предательстве договоренностей и очень надолго отвернулась от вас, поэтому мамочка теперь де-факто стала частью Советской России. Если хотите – глушите и дальше водку и заедайте салом, но вас нет как государства. Вы только мнимость, если в отдельности. А так – составляющее. Симон, неужели непонятно? Или видеть не хочешь?
Симону, казалось, сносит голову. Слишком донимало реальное положение вещей. «Вот, стерва! И я буду такое терпеть? «.
Этот нахал-Иуда, сидя на скамеечке, таки довел его.
– Подлец! – Петлюра мгновенным ударом давно напряженного кулака таки освободил свою убийственную энергию и попал в челюсть этого оборотня. Еще, еще, еще раз!
– Оборотень! Гнида! Чтоб вороны выклевали тебе твой язык! Змея языкатая! Ненавижу! Убью тварь! Чтобы твои ноги были, как прогнившие бревна, чтоб тебе, падло… Чтоб тебе, чтоб…!
Сбежались ординарцы и охранники. Ребята застыли. Таким они своего атамана еще не видели. Это была какая-то слепая ярость.
На полу, скрученным от боли и от ударов атаманских сапог, хрипел «гость», выплевывая вместе с кровью на пол свои пожелтевшие зубы.
Атаман не останавливался.
– Кнур недорезанный! Наемник московский!
– Видимо, кончит контру! – шепнул ординарец охраннику, стараясь неслышно исчезнуть из помещения.
– Ты видишь, как ловко бьет! – восторженно прошептал охранник, не отставая от ординарца, – Не будем мешать! Это дела атамана!
Атаман сходил с ума – колотил, что-то выкрикивал. Словарный запас и запас всех его сил через достаточно длительное время стали покидать его. Ударив еще раз для приличия, Симон, придерживаясь за край стола, в изнеможении сел на стул, на котором еще несколько минут назад так омерзительно поносила его матушку эта окровавленная сволочь, эта задыхающейся большевистская «Иудина» контра.
Петлюра обхватил голову счесанными от ударов пальцами и задрожал в безудержных судорогах отчаяния: «Вот, сволочь! Иудина сука! Довела таки! Не удержался!».
Яков лежал, как неживой, даже не стонал.
«Как я устал! Как муравей, срубивший дерево!»
Тишина повисла, как паутина для насекомых гнева и ярости. Неизвестно сколько минут длилась эта тишина, и вдруг Симону показалось, что кто-то его зовет. Но кто? В комнате кроме него и этого окровавленного чучела никого не было! И быть не могло! Атаман отнял руки от склоненной головы и посмотрел вокруг тяжелым удивленным взглядом. Молчаливая жуть стала перерастать в испуг. Мерещилось черт знает что. Две черные проталины вместо глаз жгли ему душу:
– Что, бедняга? Оскорбить меня безнаказанно хотел? «Иудиной контрой» назвал? Ну что ж! Ты сам выбрал себе путь: в Иудиной крови ты и захлебнешься!..
С того момента звезда Симона покатилась под откос.
Пройдет меньше трех месяцев, и состоится страшный «Проскуровский погром». В «бесовской резне», совершенной петлюровцами, захлебнется в крови более чем полутора тысяч человек. Убийцы не щадили ни стариков, ни младенцев. Нашелся-таки в городе праведник, ставший на защиту «несчастных». Священник Климентий Качуровский, отец двух малолетних детей, в начале погрома в погребе своего дома спрятал немало еврейской детворы. Но главное испытание ждало его впереди. Беспомощные, напуганные погромом люди из разных уголков города в отчаянии направлялись в единственное место спасения – в церковь. Отец Климентий открыл ворота собора для всех обездоленных.
Но когда, преследуя своих жертв, к собору приблизились убийцы, Климентий Качуровский приказал евреям закрыться изнутри, а сам вышел навстречу извергам.
– Открывай церковь, батюшка! Не раздражай нас! Тебя не тронем! Нам только к тем иудам добраться! – звучали разъяренные голоса.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
