Текст книги "Тайный монах"

«Она его любит», – словно скрипучий многовековой часовой механизм, оттикивая звон каждого слога, уяснил Макс.

– Я, как лучший друг, его подготовлю и сам об этом скажу, – словно биоробот отчеканил талантливый юный робототехник.

– Джек, она тебя любит, – в тот же вечер как-то неуклюже заявил Макс обезумевшему от счастья Джеку. Да, они были самыми близкими друзьями, но об отношении к Иришке то ли не успели, то ли не решились, то ли боясь чего-то сокровенного, так и не говорили никогда до этого.

Джек в безумстве, словно это сама Иришка ему сказала, обнял друга…

Джек с Иришкой стали всё чаще проводить время вместе.

Макс ушел в себя – в науку.

* * *

Когда после баскетбольного матча Макс подрался с пацанами с враждующего района, пришедший в ярость Джек поднял на ноги молодую братву со своего района. Участок на участок, район на район – уже неведомо когда установилась эта молодецкая традиция. В этих групповых бойнях, в отличие от российских кулачных боёв вековой давности, в ход, зачастую, шли всевозможные подручные предметы: деревянные штахеты, армейские ремни, цепи, заменившие пролетарские булыжники – кирпичи, а порой и металлические арматурины.

На этот раз за «чужаков» по непонятым мотивам подписались ары, прибывшие из теплолюбивых республик в один из городских вузов на учебу. Ары о местных традициях не знали, и, как оказалось, пришли с ножами.

В мясорубке, которая в милицейских сводках была охарактеризована как массовая драка «человек сто на сто», Джек увидел, как уже, казалось, завалившийся ара приподнялся и вонзил нож в пацана с «нашего» района. Подхватив невесть откуда взявшуюся арматурину, Джек расклинил лобешник «басмача». «Не надо нас трогать!», – в довершение зло прошипел Джек.

Трое погибших, восемь раненных, десять задержанных, – подытоживал милицейский протокол.

Информация о таких ЧП никогда не попадала на страницы «Правды» или в новости программы «Время». Между тем, не было такого даже райцентра в Великой и Необъятной, не познавшего этого. Да и деревенские, учитывая отдалённость друг от друга, порой съезжались для «выяснения отношений» на колхозных грузовиках.

В число десяти задержанных попал и Джек. Если бы не тренер Иваныч, вместо уютного спортзала плакали бы за Джеком нары «малолетки».

По комсомольской линии он получил строгий выговор, а среди улицы у пацанов зарождался действительный авторитет.

Взявший под свою пристальную опеку Джека Иваныч, после школы устроил ему дурфак – иронично именуемый в народе факультет физкультуры местного пединститута. В перерывах между сборами и соревнованиями после второго курса они с Иришкой поженились.

Макс, поступивший в столичный вуз, к огромному сожалению бракосочетавшихся, не попал в график перерывов между соревнованиями Джека, и за неделю до бракосочетания улетел со стройотрядом с сибирский Сургут, населённый почему-то в основном хохлами.

Через год у Джека и Иришки родилась дочурка – Светик. Казалось, жить бы да радоваться. Но когда девочке исполнилось два года, Джек залетел: по двести шестой получил реальных два года. Фактически, это был разбой. В день выдачи зарплаты наехали с братвой на строителя-кооперативщика. Тот оказался не промах. Пришлось объяснять ему свои притязания в более доходчивой форме, нанеся «телесные повреждения средней тяжести».

Менты пасли ситуацию и замели на горячем, не успев предупредить левый боковой Джека, который и принёс «телесные повреждения средней тяжести». Братва помогла – поработали и со следствием, и с потерпевшими, и разбой переквалифицировали в хулиганку.

Два года, продолжая учёбу в технологическом вузе, на руках с дочуркой, Ира терпеливо ждала Джека. Былая романтика начинала угасать. Приходя на свидания к Джеку, Ира ощущала себя где-то ущемлённой, возможно обманутой в своих ожиданиях достойной и лучшей жизни. Джек видел эту лучшую жизнь по-своему. Он по-прежнему горячо любил Иришку, души не чаял в крохотной Светуле. Но где-то в душе нарастало чувство холода.

Зона оказалась для него весьма перспективным вторым образованием. Одно дело – на свободе получить представление о понятиях, другое – очутиться в самом горячем цеху Alma mater, правильно вести себя, выжить, и выйти с правильным пониманием жизни.

Дорога в большой спорт после отсидки была закрыта.

Но об этом Джек уже и не помышлял.

Он избрал свой путь.

Поначалу Ира старалась спокойно воспринимать «работу» мужа. С одной стороны – в доме начали водиться деньги, вскоре появился автомобиль с водителем, обустроенное жильё, качественный отдых, с другой стороны – осознание того, что дочери нужен отец, женщине – муж. Всё это создавало для Ирочки видимость обустроенности, но её не покидало всё чаще возникающее ощущение какого-то немотивированного страха, холода. От прислуги она отказалась. За это время привыкла все делать сама – стирать, убирать, готовить, гладить и так далее. В общем, нести на себе весь комплекс тяжелых работ по дому, который более сильные мужчины традиционно спихивали на женщин.

Однажды, запуская в стиральную машину джинсы Джека, она автоматически перед стиркой высвободила карманы брюк от содержимого. На пол перед стиральным автоматом упала пара запечатанных презервативов.

Ира обессилено опустилась на пол возле горы окружающего белья. Розовый туман бытия развеялся, и она с жгучей и разрывающей душу горечью ощутила и осознала серость и беспощадность мира, в котором она оказалась.

Вернувшись под утро, Джек равнодушно не заметил никаких перемен в супруге.

Накануне она, тихо и судорожно рыдая, всё же выстирала всё намеченное, и утром Джек одел незаметно для него выстиранные и выглаженные джинсы с парой положенных на место презервативов.

Ранее безраздельно доверявшая супругу, через неделю по собственному графику Ира вновь приступила к стирке, и уже нацелено, но так и не понимая, зачем ей это надо, вывернула карманы джинсов Джека: одинокий презерватив выпал на пол.

Никогда ранее она не замечала за собой чувства ревности. Да и не ревность может это возникла, а горечь отчаяния. И она, бросившись почему-то на кухню, начала бить посуду. Расправившись, с непонимающим «за что?» чайным сервизом, она рухнула на пол, и в судорогах начала рыдать.

Почему-то сейчас ощутила себя беззащитной сельской девчонкой, у которой больно толкнувшие её мальчишки отобрали большую красивую куклу. «Что наша жизнь – игра?».

Утром Джек обнаружил Иру в зале. Сидела на диване возле упакованных больших спортивных сумок.

Он всё понял. Неважно почему, но это должно было случиться. Её душа не могла воспринять избранного им пути.

Но ведь он избирал этот путь для того, чтобы обустроить жизнь её и дочурки!

– Ира, Ирочка… Светик, – в беспамятстве стал метаться он.

Расходились, точнее, разъезжались, тихо. Она не стала регистрировать разрыва брачного союза. Зачем? «Он был и остаётся отцом ребенка», – размышляла бесперспективно.

«Может, так и лучше – братва не должна видеть моей привязанности к семье. Семья останется в душе. Для всех – это полный разрыв», – предвидел возможную перспективу своего бытия, привыкший мыслить рационально, оценивал ситуацию Джек.

Жизнь на грани, с осознанием неуходящего стресса и агрессивности окружающего мира, научила Джека совершать кажущиеся со стороны иррациональными поступки, и лаконично, четко определить возникшую ситуацию. «Вот и всё. Теперь самые близкие для меня люди Ирочка, Светик и Макс необъяснимо далеко от меня. Но с другой стороны именно поэтому они в относительной безопасности».

Джек, купив для Иры с дочуркой небольшой домик в пригороде, с одной стороны, по настойчивой просьбе жены, с другой – руководствуясь собственной интуицией, по обоюдному согласию больше семье не должен был помогать.

Макс возвратился в родной город после окончания столичного вуза с привлекательной женой Юлькой и сыном Васей – Васильком.

Поначалу казалось, что былая дружба с Джеком осталась в далёком и безмятежном прошлом.

Макс уже давно угасил в себе некогда переполнявшие его романтические эмоции, и, ссылаясь на действительно серьёзную загрузку работой в НИИ, держался как бы на расстоянии от по-своему перегруженного Джека.

Новый этап в жизни, бизнес, столкнули Макса и с новыми проблемами. Однажды в его офис, арендованный в помещении «Интуриста», вошли четверо молодых людей в коричневых кожаных куртках на меху с тёплыми воротниками. «Как лётчики», – иронично подметил для себя Макс.

«Лётчики» были из бригады Угрюмого, который контролировал центральный район города. Пришли с деловым предложением о сотрудничестве: «Ты нам – долю доходов от бизнеса, мы тебе – крышу».

Макс, позволявший себе ранее безрассудно соизмерить силу своих кулаков с физическими возможностями обидчиков, на этот раз осознавал, что ему есть чем рисковать. Бизнес, который он созидал днями и ночами в течении двух лет, стал уже не просто важной составляющей, а может быть, и всей его жизнью.

Когда раньше он влезал с пацанами в разборки, то рисковал получить синяк, порвать одежду и так далее. Здесь же он при неправильном решении рисковал всем сложившимся укладом своей жизни, и в худшем варианте мог бы оставить без средств существования и себя, и свою семью.

У Макса и ранее были неприятные внутренние ощущения от осознания того, что это повсеместно происходит в стране. Но где-то себя успокаивая, перегруженный заботами он, казалось, резонно размышлял. «Проблемы надо разрешать именно тогда, когда они реально появляются, а не жить в страхе от возможности их возникновения».

Вот и дождался. Проблема – обязательно постоянно присутствующая спутница его высочества Бизнеса, возникла в образе «Лётчиков».

У Макса было три пути: идти к ментам, идти на «попятную», принимая выдвинутые условия или идти к своему Другу.

Ментам Макс не доверял: «Государство ещё слабенькое. Если я доживу до того времени, когда оно реально сможет меня защитить, значит можно будет считать, что и я прожил не зря. А пока экспериментировать на себе: защитят – не защитят, пожалуй, было бы безрассудно», – размышлял Макс.

«Бригадным тоже доверять не стоит. Если согласиться сегодня уступить какую-то часть от бизнеса, завтра можно потерять всё», – подытожил Макс.

Оставался Друг. Да, чем дальше за горизонт уходило Детство, тем чётче осознавал Макс, что именно там остаётся его Terra incognito. Именно туда он возвращался в минуты неосознанного транса, отрешаясь от окружающих его проблем и людей. Безусловно, нередко в его окружение попадали люди, заслуживающие и достойные уважения. Но понятия Дружба и Любовь остались для Макса, как Святыня, – малодоступными и не теряющими от беспардонно частого вмешательства. Может быть поэтому, понятие Друг ассоциировалось у Макса исключительно с Джеком.

– А ты чё, и впрямь решил, что в этой стране можно стать богатым, не вымазав руки в крови? – угрюмо, казалось, что не по дружески, слегка наклонив голову, словно глядя в сторону Макса через его отражение в глянцевом лакированном итальянском офисном столе, провалившись в кожаном кресле, просопел Джек.

– Да сиди ты, остынь, – остановил Джек Макса, поднявшегося, чтобы уйти в ответ на кажущуюся недружественную реплику.

– Макс, дружище, поверь, дня не проходит, чтобы я не думал о нас с тобой, – совсем уж сменил интонацию Джек, – Думаешь, я не задумывался над тем, как сам живу, а задумываясь, не сравнивал себя с тобой? Я гоню от себя самое плохое чувство – зависть, тем более – зависть к самому близкому другу. Но я тоже, может быть, хотел бы как ты каждый вечер спокойно возвращаться в уютную семью, где ждёт хлопочущая любящая жена, дергающий за рукав ребёнок… Но в то время, когда ты уютно устраиваешься с газетой в руках возле современного сказочника – телевизора, болтающего вечерами, я иду на стрелки, на качели, разводняки… Короче, если хочешь, на вторую, а может и основную смену своей работы. И это, поверь мне, очень тяжёлая работа, – и как-то совсем тихо добавил, – Вот из-за этого иногда и семьи не выдерживают, – но уже через несколько секунд, словно выйдя из прострации, эмоционально продолжил:

– Да, да, да, ты только не удивляйся, что я именно так это называю. У токаря своя работа за станком, у клерка – за столом, у грузчика – возле выгона, у юриста – с клиентом, ну а братва – это тоже типа юристы, только вот клиенты её, в основном, новые доморощенные бизнесмены. Это новые законы существования нашей страны.

– И где же они писаны? – наверное, больше для связки темы, чем для ответа, спросил Макс.

– Парадокс нашей жизни в том, что у нас, как ты говорил «публикуют» одни законы, а реально живут по другим – нигде и никогда не публикуемым. Так сказать – народная традиция, – как бы копируя своих охранников, приподняв лишь правую сторону верхней губы, ухмыльнулся Джек.

– Вот ты делишься с государственным «Интуристом» солидной частью прибыли просто за то, что он есть, он тебе нужен. Хотя реально созидать твои бабки он не помогает.

– Ну почему же, – пытался возразить Макс, – на экономическом языке это называется нематериальный актив. Они обладают прибитым клиентами местом, чего у меня не было. И благодаря использованию этого нематериального актива я сейчас и зарабатываю.

– Ну а чиновники от власти, которым периодически приходится платить взятки, у них что, тоже, как ты говоришь – нематериальный актив – это их рабочее место?

Максу нечего было ответить.

В том или ином виде платить приходилось всем. Надоевшего систематическими проверками пожарного инспектора он попросил больше не доставать его. Для этого договорился о проведении европейского ремонта в кабинете его шефа. Санитарной станции секретарша его фирмы для напоминания об их благодарном существовании просто ежеквартально приносила упакованный деликатесами пакет. От охраны труда довелось отделаться разовой, но весьма весомой взяткой. В то время как представителям некоторых других уважаемых государственных учреждений ежемесячно, как зарплату, вручали конверты… Макс видел бесперспективность борьбы, и воспринимал это как осознанную необходимость.

– Братва – такая же, реально существующая неотъемлемая часть этого государства. Как один прикололся – диалектика, говорит. Кому-то место в исполкоме, кому-то в директорском клане. А мы в бригаде, а патрон в нагане, – копируя какого-то братка-поэта, ухмыльнулся Джек.

– И каким при таком раскладе ты видишь государство лет через десять? – спросил Макс, и как бы пробуя ответить, начал свои варианты, – Ну, конечно же, не Западная Европа…

– И даже не Польша, – прервал его Джек, – Уймись. Да, даже не соседняя Польша. Там, например, веками воспитывалось уважение к богатству. Вот ты отправлял в течение прошлого года туристов в государственный отель в Варшаве. А сейчас он чей? Частный. Притом, заметь, не трудового кол-лек-тива, – как бы кого-то перекривляя, продолжал Джек, – а какой-то бабки – немки, родителям которой он принадлежал до тридцать девятого года. Тогда началась, как ты знаешь, война. А после войны мы помогали соседям строить социализм, вот и экспроприировали все фабрики, заводы, а заодно и отели. Но того, что богатство страны основывается на богатстве граждан, из сознания наших соседей истребить не успели. Свои общественные убеждения они превращают в Законы, по которым, кстати, и живут. Заметь, лучше нас.

– Ты что, хочешь сказать, что, к примеру, в Польше нет нашей братвы? – парировал Макс.

Джек иронически улыбнулся:

– Есть. И скоро будет по всей Европе. Народная дипломатия, понимаешь? Но ты сейчас о Европе, о государстве или о братках спрашиваешь? Ты определись.

– Давай о государстве.

– А его нет! Нет ценностей, которые бы объединяли! Ведь философия идеологии державы до нашего смутного времени была, как тот мент в фильме «Рождённая революцией» точно сказал: «Занимаемся экспроприацией экспроприаторов». И этот лозунг «Грабь награбленное» пошёл в массы. А сейчас народу, который привык экспроприировать, предложили всё приватизировать. То бишь, стать частниками. Ты представь, как этот народ, которому с молоком матери вдалбливали, что богатство – это плохо, а всем поровну – это хорошо, сейчас себя чувствует. Глянь на эти смазливые сериалы – для народа богатые хороши, только когда плачут. И вот я выбрал сам для себя путь ускоренного развития. Не устраивает меня навязываемая государством обывателю жизнь, вот и приходится всё делать на порядок быстрее. Быстрее бегать в поисках места под солнцем, быстрее ездить, быстрее думать…

– Да уж, и иногда для ускорения развития общества, посылать из обоймы в ствол пулю.

– Что ж, бывает и так. Из окружения пробираются маленькими группками. Но я и хочу себя, свою систему и своих пацанов сделать богатыми.

– А страну?

– Страна, с такой губительной идеологией, когда к людям, созидающим богатство, общество относится как к врагам народа, обречена на бедность.

– Так ты же в этой стране. Значит, ты и себя обрекаешь на бедность?

– Повторяю, – словно репродуктор на вокзале, войдя в кураж, вещал Джек, – Из окружения – из бедности – будем выходить маленькими группками. Я верю, я знаю, да и попросту я хочу быть богатым, и я буду таким. А управление богатством высшего полёта – это власть. Придёт время, и я хочу стоять возле «первого микрофона», – мечтательно рассмеялся Джек.

– Так может и в президенты или в премьеры подашься? – поддержал юмор Макс.

– Не-а. Вот туда наверняка нашему брату не прорваться, – уже по-деловому заключил Джек.

– Как знать, всё может быть, – как будто говоря о чём-то другом, подбил Макс.

Джек, во время беседы по душам с Другом, всё время в уме прокручивал сложившуюся ситуацию: «Почему бригадные Угрюмого наехали на Макса? Нет ли в этом подвоха?». Криминальные войны в активной фазе со взрывами автомобилей и стрельбой в центре города, на какое-то время приутихли. Но скорей всего, на языке военных, происходила перегруппировка сил. Джек с Угрюмым как бы заключили коалиционное соглашение. Естественно, не на бумаге. Но учитывая, что договаривающиеся стороны «пургу не гонят» и «за базар отвечают», то жители города могли реально ощутить все прелести ночного уюта центральных улиц. Вместе с тем, неписаное соглашение подразумевало невозможность посягательств на сферы влияния и внутренние дела бригады со стороны её коалиционного партнёра.

В ситуации с Максом был именно такой случай – Центр безоговорочно контролировался Угрюмым со времени организации Движения.

Ситуация могла быть и более закрученной – наезжая на Макса, Угрюмый мог проверять Джека: «Городок то совсем не мегаполис, и особо напрягать память для воспоминаний о закадычной дружбе Макса и Джека многим нынешним бойцам не приходилось».

Сказать, что Джек давно держит крышу Максу – было довольно опасно. «Лапшу» могли просечь: «…а где откаты за Макса в Общак, а чё это бизнесмен сразу не сказал бригадным, что у него есть крыша?».

Как-то всё тут не вязалось, и тем самым настораживало Джека.

С другой стороны Джек соображал, что он обязан найти выход, и ничего не говоря Максу, перейдя от общегосударственных проблем к суете мирской, Джек закругляясь кинул, уже не ожидавшему на решение своего вопроса другу:

– Думаю, что дня три у нас есть. По поводу Угрюмого – я дам тебе знать.

* * *

– Что-то или город наш стал мелковат или одесские нас с тобой в нём совсем не замечают, – по деловому угрюмо держал слово Джек.

– Город с годами не мельчает, да и мы с тобой люди всеми уважаемые, – пробивая, к чему клонит Джек, отвечал Угрюмый.

– Я накануне задумался, чего это одесские пригородный ресторан «Ласточка» выкупили. И заслал своих пробить, мол: «Что строим пацаны?». А там как раз их наместник засветился – маланец хитрожопый: «Молодые люди. Сейчас свободный рынок». Ещё и приколоться решил: «А что здесь будет – пока коммерческая тайна», – выкладывал Джек.

– Он хоть «крышу» свою назвал?

– И крышу, и коммерческую тайну – всё как Мальчиш-Плохиш выложил после того, как его поганый маланский нос чуть не смяли!

– Стоп. Как было? Он назвал крышу, а твои – его прессовать, или – наоборот? – пробивал на соответствие регламенту действия бригады Джека Угрюмый.

– Всё было путём. Если б по уму базарил, базару нет – у меня не танкисты. Так вот, они суки, влазят в бизнес, который должен быть наш.

– Что-то я не понял. Чтобы велись тёрки относительно действующего бизнеса – это в норме, а чтобы о будущем…

– Игровой бизнес во всё мире за братвой. Не важно – в Чикаго, на Майорке, да хоть на Чукотке. А тут, без нашего ведома, планируют целый игровой комплекс.

– Слова этого маланца надо ещё проверить. Одесса – она мама, как говорится. И туда, в тёплый солнечный город с серьёзными людьми, с этой пургой о будущем нечего и соваться.

– Проверить то проверим. Но что-то и нам на этом поприще не пора ли делать?

– Мысль правильная. Но у меня сейчас всё бабло в ликероводочном и сахзаводе. Так сказать, нехватка инвестиционных и оборотных ресурсов. Однако тема хорошая. Давай помозгуем – где, как, какими долями. Пусть кто-нибудь из твоих умников бизнес-план составит, как на Западе.

Джек вдруг нутром учуял, что Угрюмый юлит, едва заметно уходя от разговора по существу, но сказал совсем о другом:

– Кстати, на счёт Запада. Новые загранпаспорта для твоих и моих пацанов готовы, можно забирать?

– Постой, а ты причём к паспортам?

– Так наша тур фирма в «Интуристе» их через ОВИР пробивает.

– Постой. Ты не говорил, что фирма ваша. Мои пацаны туда заезжали к директору, он крышу не назвал.

– Не понял, а чё это твои заезжали ко мне без моего ведома? – сделал недоумённый вид Джек.

В воздухе запахло керосином. Завис невидимый топор войны, да и какие угодно иные боевые аллегории здесь оказались бы уместны. Неуместным только было для Угрюмого публично испортить отношения с Джеком.

– Чикаго! – окликнул Угрюмый зависавшего неподалёку одного из своих братков, спешно подсевшего за столик Джека с Угрюмым.

– Ты ходил к директору частной турфирмы в «Интуристе»?

– Ну я!?

– Крышу он назвал? – допытывался Угрюмый.

– Не-е-а! – растянул ухмылку Чикаго.

Угрюмый развёл руками.

– А ты о крыше как его спрашивал? – поняв, что молчать нельзя, решил раскрутить Чикаго опытный в тёрках Джек.

– Ну мы с пацанами спросили как работается, с кем работает, предложили…

– Стой, стоп, стоп! – прервал Джек, – Ты слово «крыша» говорил?

– Нет. Но я спросил, с кем работает?

– Да у него пятьдесят человек, может, работает в штате, может, он базару твоего не просёк. Мы с тобой вроде бы, на одном языке должны говорить, а я вот и то ни хрена не понимаю. Получается, вы зашли к нему и сами базарили, базарили, а он что – обосцался и молчал?

– Да не видно было, чтоб он обосцался. Сидел себе в кресле, тупо смотрел на меня; я ещё подумал: «Счас руку под стол засунет – а там «волына».

– Так может это ты обосцался? – ощутив, что перехватил инициативу, уже атаковал Джек, – так вы себе базарили, а он молчал. Так?

– Не-а, – вдруг что-то вспомнив, выпучил глаза Чикаго, – Он молчал, молчал, а потом херню какую-то выдал, – из затаённых закромов памяти Чикаго озвучил фразу Макса: – «Не надо нас трогать!».

– И правильно он тебя предупредил, – хотел было развить свою мысль Джек о том, что нас – это бригаду и так далее, но…

– Иди, отдыхай, – вдруг отправил Чикаго почему-то до сих пор молчавший Угрюмый. И как будто не было этого разговора, перевёл тему:

– Да, игровой бизнес тема важная и нужная. Давай как-нибудь обсосём её поподробней, – приподнявшись закончил беседу Угрюмый.

– Не прощаемся, – они обменялись вместо рукопожатия фразой, давно уже обозначавшей в их мире гражданское «До свидания!».

* * *

Угрюмому было о чём задуматься.

Полгода назад, когда они ещё не создали коалицию с бригадой Джека, к нему – к Угрюмому, действительно прикатили уважаемые люди с южной морской столицы. Угрюмый нашёл свой интерес в их проекте в виде тривиального отката, и это его вполне устраивало. Но подход Джека шёл вразрез с достигнутой Угрюмым договорённостью. А это чревато. С одной стороны, отказ от своего слова может серьёзно подорвать его авторитет. С другой стороны, в подходе Джека к вопросу об игровом бизнесе в городе есть серьёзный резон, перспективный на будущее. И если не прислушаться к словам Джека, есть шанс утратить авторитет в самом городе.

Оба варианта по жизни не подходили Угрюмому.

– Порядки в мире я изменить не смогу, а вот контролировать ситуацию в городе – обязан. Не будет Джека – не будет возникшей проблемы. Да и влияние в городе, от неизбежно перешедших ко мне его братков, станет практически безграничным. Вот только убрать его надо – с почестями, как будто я тут не причём, – начал выстраивать свой план Угрюмый.

Джек прибыл на условленное место встречи с Николаем Семёновичем – подполковником службы безопасности в отставке (если об её ветеранах уместно так говорить). Он работал на Джека, но кликухи не то чтобы не имел, а если имел, то она полностью повторяла его имя – Николай Семёнович.

– Доктор, – импровизируя во время прогулки по парку, обратился к Николаю Семёновичу с просьбой Джек, – Мне надо послушать одного Высокого человека. Что-то мне его «дыхание» не нравится – опасаюсь осложнений.

Джек достал заранее заготовленный примятый листочек, с надписью, указывающей на «высокого больного», прикурил сигарету и сжёг скомканный компромат.

– Хорошо. Я непременно послушаю его и дам вам знать.

Джек понимал, что началась игра по-серьёзному. А в серьёзной игре даже мельчайшая оплошность может привести к непоправимому поражению.

Поэтому, встречаясь с Николаем Семёновичем, он, возможно, и перестраховывался, выбрав запущенную лесопарковую зону, не называя имени интересующего его человека, и предусмотрительно проявляя предосторожность.

Николай Семёнович работал в скромном юридическом агентстве. Скромном, потому что в местной прессе агентство рекламировало только одну услугу. «Взыскиваем безнадёжную дебиторскую задолженность». И спрос на услугу был ошеломляющий. По сути, в агентстве работало всего четыре человека – адвокат, его помощник, секретарь-бухгалтер и Николай Семёнович. Официально он занимался «изучением деловой репутации» провинившихся дебиторов. Неофициально, если никакие юридические механизмы (претензии, исковые заявления) не срабатывали, он обращался к Джеку. И «взыскание дебиторской задолженности» превращалось в банальное «выбивание долгов».

Прослушать Угрюмого было и просто, и сложно.

Просто, потому что, благо, пришло время, когда ранее труднодоступную даже для оперов КГБ аппаратуру, теперь легко и свободно можно было по чеку купить в каждом уважающем себя городе. Правда, очень важным аспектом для эффективного применения всяких хитромудрых штучек, нужен был опыт квалифицированного их применения. Но этого Николаю Семёновичу как раз было не занимать.

Сложно, потому что цена оплошности была чрезмерно высока. Одно дело, следить за амурными похождениями жены глубокоуважаемого заказчика, другое – за одним из главных городских авторитетов.

То, что удалось зафиксировать, заставило Николая Семёновича провести ночь на кухне возле заполненной трупами сигарет пепельницы. Утром он договорился о встрече с шефом своего родного ведомства.

– Товарищ генерал, подполковник в отставке…

– Да ладно, Николай Семёнович, просто здравствуй! – то ли умело расслабляя своего бывшего сослуживца, то ли из благодушия поприветствовал Николая Семёновича генерал.

А накопал подполковник важное. Прослушав беседу Угрюмого с Чикаго, он понял, что тот запланировал убрать Джека. И если банальное убийство просто портило чисто ментовские показатели, то убийство, связанное с этими авторитетными именами, могло поднять на уши весь город.

– Ой, Коля! – посетовал генерал, – И чем только не приходится заниматься. Всякой уголовщиной, коммерсантами, а классическая контрразведка сейчас там, – и он многозначительно указал на потолок, – никого сейчас не интересует. Но придёт ещё и наше время.

И уже по-деловому, не слишком преуменьшая значимость полученной информации, лаконично подвёл итог встречи:

– Спасибо за очень важный сигнал.

Отдав долг Родине, Николай Семёнович направился к Джеку, отрабатывать долг за гонорары.

Услышанная информация была для Джека, естественно, ещё более важна, чем для генерала. Но демонстрируя генеральское владение своими эмоциями, Джек по-генеральски и от души поблагодарил:

– Спасибо, Николай Семёнович, это очень важно для меня.

* * *

– Макс, пришло время и мне попросить у тебя совета, а может и помощи. Меня заказал Угрюмый. Но никому из своих я не хочу даже признаваться, что мне это известно. Я долго думал и понял, что должен нанести упреждающий удар. Но о нём не должен знать никто.

Мне нужен киллер, который никогда и ни за что не узнает, что заказ на Угрюмого поступил от меня. Ты говорил, что поддерживаешь контакт со своими сослуживцами – десантниками. Отпетый народ. Попробуй пробить, может кто-то из толковых близок к этим делам.

– Хорошо, Джек, – не особо раздумывая, откликнулся на просьбу друга Макс.

А через пару дней, как всегда уравновешенный Макс доверительно говорил Джеку:

– Есть надёжный человек. Ни ты его, ни он тебя никогда не узнаете. Нужен качественный ствол с оптикой и три штуки баксов.

– Ствол не проблема – завтра передам «Сайгу» с оптикой. А три – это не мало?

– Хватит – народ отпетый и бедный. Но на песни хватит.

Пуля в мгновенье ока раскромсала черепную коробку Угрюмого, который попивал джин-тоник на террасе летнего кафе. Для оперативников управления наружного наблюдения службы безопасности было очевидным, что выстрел был осуществлён из окна заброшенного с времён начала перестройки проектного института. Они выскочили из своей «засекреченной» шестёрки, готовые начать поиск и преследование киллера. Но увиденное остановило их. Откуда-то с высоты, словно метеорит, прямо на капот их «шестёрки» влетела «Сайга». Это был прокол. Двойной прокол – капота и оперативников. Вот оно – орудие убийства в их руках. И идите теперь месяцами пишите рапорта и показания, что это не вы, уважаемые, замочили Угрюмого.

Раздираемые этими мыслями опера так и не увидели перебравшуюся уже на другой конец недостроенного института тень, соскочившую словно кошка в дворик, и вскоре материализовавшуюся в облике одного из многоликой толпы – ныне добропорядочного предпринимателя, бывшего младшего сержанта воздушно-десантных войск, отстоявшего право на жизнь своего лучшего друга, а теперь ставшего киллером, Макса.

Выход из игры Угрюмого привёл на вершины городской жизни Джека. Бригада Угрюмого теперь приобщилась под его крыло. Игровой бизнес не приемлил внешних иногородних притязаний. Да и уравновешенные отношения с властью привели и город в состояние, определяемое на конференциях и пленумах как состояние неуклонного экономического роста.