Текст книги "Куранты про комедианта и колдунью"

Валерий Маргулис
Куранты про комедианта и колдунью

© В. Маргулис, 2016

© ООО «Написано пером», 2016

* * *

Посвящаю памяти многогранного художника, моему другу Георгию Эмильевичу Юнгвальд-Хилькевичу. Вдохновил меня написать эту «романтическую повесть» – Юра.

Фёдор Волков 1759 г. Худ. А. Лосенко

Екатерина Алексеевна 1745 г. Худ. Луи Каравак

Григорий Потёмкин пр.1780 г Худ. Иог. Лампи-старший

Екатерина Дашкова 1760-62 г Худ. неизвестен

Елизавета Петровна 1760 г Худ. Луи Каравак

Екатерина Вторая до 1762 г Худ. Вигилиус Эриксен

Пётр Третий 1762 г Худ. Алексей Антропов

Григорий Орлов 1763 г Худ. Фёдор Рокотов

Екатерина Вторая на коне Бриллианте 1762 г.

Александринка. Родоначальник труппы Ф. ВОЛКОВ 1756 г

Действующие лица:

Фёдор Волков – заводчик, комедиант, дворянин.

Екатерина Алексеевна – Великая княгиня, Императрица.

По ходу включения в сюжет.

Скоморохи. Действующих лиц много, но через весь сюжет проходят единицы, и потому один актёр-актриса могут исполнять несколько ролей, вовсе не скрывая этого. Не хватает мужчин – их заменяют скоморохи-женщины. Можно нарочито, переходя из одного образа в другой, менять аксессуары костюма или грим на глазах у зрителя. На театре всё это уже было.

Ерославль – Ярославль

Полушкин Фёдор Васильевич – отчим Фёдора Волкова.

Матрёна – родная дочь Полушкина.

Матрёна Яковлевна – мать Фёдора, жена Полушкина.

Бобрищев-Пушкин – Воевода Ерославля (Ярославля).

Егор Авдеевич – заводчик.

Анка – дочь Егора Авдеевича, лада Фёдора.

Братья Фёдора: Иван, Гавриил, Алексей.

Жена Егора Авдеевича, мать Анки.

Протоиерей Ерославля.

Ванюша Дмитриевский – комедиант, исполнитель женских ролей.

Игнатьев – сенатский экзекутор.

Яшка Шумский – канцелярист, комедиант.

Пантелеймон – полицмейстер.

Григорий Гурьев – заводчик.

Дашков – сенатский подпоручик.

Анфиса Алексеевна, «воеводша».

Архимандрит.

Комедианты. Девчата, бабы, парни, мужики – жители Ерославля.

Друзья воеводы, прислуга в его доме.

Санкт-Петербург

Елизавета Петровна – Императрица Всероссийская.

Алексей Григорьевич Разумовский – граф, сердечный друг императрицы.

Александр Петрович Сумароков – поэт, драматург, директор театра.

Пётр Фёдорович – Великий князь, муж Екатерины, племянник императрицы.

Гости на балу императрицы.

Гости Великого князя.

Портной. «Манекенша». Фрейлины.

Пажи.

Прокоп – мельник, друг Фёдора.

Варвара – жена мельника.

Митя – сын мельника.

Одар – международный авантюрист, соучастник дворцового переворота.

Орлов Григорий – гвардейский офицер.

Орлов Алексей (Алехан) – гвардейский офицер, брат Григория.

Потёмкин Григорий – гвардейский офицер.

Кирилл Григорьевич Разумовский – подполковник Измайловского полка, граф, сенатор.

Дашкова Екатерина Романовна – молодая княгиня из рода графов Воронцовых.

Шкурин – камердинер Великой княгини Екатерины.

Семён Воронцов – гвардейский офицер, граф.

Младший брат княгини Дашковой.

Офицеры Гвардейских Императорских полков.

Сенаторы. Московские купцы.

Зачин

Маскарадом «Торжествующая Минерва», который был представлен в зиму 1763 года на улицах Москвы в Масленицу, мы окольцуем спектакль, воспроизведя его в прологе и эпилоге. Соавтором текста, а главное, говоря сегодняшней терминологией, – художественным руководителем этого трёхдневного представления был наш герой – Фёдор Волков. Соединив народное празднование Масленицы и торжества коронации Екатерин Второй, маскарад, под руководством Волкова, был для москвичей не только представлением, но и традиционным гульбищем в канун поста.

Предлагаю спектакль начать ещё до входа в зрительный зал, буквально с порога. Над входом цветастый зазыв «СКОМОРОШНЯ». Хорошо, если у входа в театр зрителей будет встречать чучело «Масленицы», которую (если позволят технические и пожарные условия) под звоны колокольчиков и дудок сжигать при выходе зрителей после спектакля. Сжигание «Масленицы» есть традиционное окончание праздника Масленицы. Если технически чучелу не найдётся места перед входом, можно поставить его в фойе, как новогоднюю елку. Сказ о традициях проведения Масленицы я не буду брать на себя, сегодня они хорошо всем известны. Главное, не зацикливаться на самоварах, блинах и других формах объедания… Игрища! Забавы! Главное – действия! Хорошо, если у театра есть свой двор или площадь, куда можно перенести эту живую рекламу для прохожих, которые тоже (и без билетов) могут принять участие в соревнованиях. Отличительной особенностью от уличных, традиционных соревнований может быть не покупка блинов или пирожков с капустой, а их выигрыш. Хорошо в продаже иметь маски животных для «ряженых», а ещё лучше, их выиграть. Акцент здесь хотелось бы задать соревнующимся исполнителям – на русских народных произведениях: частушках, песнях, стихах… Тексты тех же частушек не обязательно знать, помнить, они могут быть вывешены на деревьях или стенах, главное – зацепить, включить, активировать пришедшего зрителя… У русских поэтов есть много стихов про скоморохов – дать возможность исполнить эти стихи с листа, разумеется, распечатав их предварительно. Заводилами этих конкурсов должны быть актёры-скоморохи, которые, чуть позже, в тех же костюмах скоморохов, предстанут действующими лицами спектакля. Для зрителей это станет продолжением, их частичного соучастия в спектакле.

Все тридцать минут, до входа зрителей в зал, должна звучать музыка русских классиков, зарисовавших скоморохов в звуке, создавая эмоциональный настрой.

П. И. Чайковский, опера «Снегурочка» – пляска скоморохов.

Н. А. Римский-Корсаков, опера «Снегурочка» – пляска скоморохов.

И. Ф. Стравинский, балет «Петрушка» – практически музыка всего балета.

А. П. Бородин, «Князь Игорь» – хор скоморохов (без текста).

М. И. Глинка «Камаринская» (без текста).

Продолжением игр-конкурсов может стать и зрительный зал, куда постепенно входит зритель. Окончанием игр будет нарастающий колокольный звон. Свет в зале не гасится, пока звон не поднимется до фортиссимо, и лишь с уходящим звуком колоколов «уходит» и свет.

Пролог

Скоморохи-музыканты читают афишу маскарада «Торжествующая Минерва», которая вывешивалась на улицах Москвы в январе 1763 года. У нас она может быть прибита-приклеена к воротам или, как плакат, спущена с колосников. Количество скоморохов, очерёдность их чтения, продолжительность могут быть определены только в репетициях. Главное, «погромчее да поширше»!

«Сего месяца 30, февраля 1 и 2, то есть в четверок, субботу и в воскресение по улицам Большой Немецкой, по обоим Басманным, по Мясницкой и Покровке от десять часов утра за полдни будет ездить большой маскарад, названный «Торжествующая Минерва», в которой изъявится Гнусность пороков и Слава добродетели. По возвращении оного к горам, начнут кататься и на сделанном на том театре представят народу разные игралища, пляски, комедии кукольные, гокус-покус и разные телодвижения, станут доставать деньги своим проворством; охотники бегаться на лошадях и прочее. Кто оное видеть желает, могут туда собираться и кататься с гор во всю неделю Масленицы…» – далее, если не зависнет моно-тоном, по тексту.

На заборе, с другой стороны сцены (если не будет перебора в монотонности), скоморохи читают «Определение Московской полицмейстерской канцелярии о маршруте карнавала и о поручении майору Григорову наблюдения за порядком во время карнавала…» по тексту.

Передвижение представления проходило на двухстах пятидесяти платформах, которые передвигались быками, ослами и свиньями. Можно, конечно, эту тягловую силу выпилить из фанеры и прокручивать сценическим кольцом, но если найти взаимопонимание с цирком, эффект будет значительно ярче. Конечно, учитывая сложность содержания животных в театре более двух часов, в прологе придётся всё же довольствоваться декоративным «зверьём», и тем эффектнее воспримется (при взаимопонимании с цирком) животный мир в финале.

Принцип всего маскарада – очерёдность текстов и музыкальных «номеров». Тексты декламируют актёры-образы в соответствующих костюмах, от имени своего образа – «Невежество», «Обман», «Мздоимство», «Мотовство»… Например, «Бахус»: Иной с похмельным лбом и с рожею румяной Шатается и сам, как будто Бахус пьяной; И вместо, чтоб в делах полезных успевать, Он водку водкою изволит заливать: Такой бывает муж посмешищем народным, И будет наконец отечеству негодным.

Очень уж создатели верили в воспитательную силу сатирического изъявления гнусности пороков. Сам сценарий карнавала-маскарада каким-то чудом сохранился, и нет смысла мне его переписывать. Массовость участников-исполнителей необходимо поддержать количеством «смотрителей», которые, как пишут очевидцы, занимали места не только на балконах, но и на крышах, и на деревьях. Частично эту массовку любопытных, даже при достаточном количестве актёров в труппе, можно и нарисовать, а ещё лучше, устроить, вписывая в живых зрителей откровенный кукольный театр восторженных зрителей. Неотрывного «глазения» быть не могло, особенно для молодых, которые всегда найдут миг для поцелуя или какой другой балагурины. Хочу напомнить, что быть ряженным в дни Масленицы, для «улицы» более естественно, чем повседневная наскучившая одежда. Часто встречающиеся «ряжения» – это костюмы животных и птиц: медведи, собаки, лисы, аисты…

На авансцену выбегают скоморохи. (Распределение текста в репетициях.)

Скоморохи:

 
Что ни лес, ни трава расстилается,
Под ногами лежат расстояньица,
Неоглядны российские стороны,
Ох, и буйны русские головы!
А земля-то духом объятая,
А Россия людьми-то богатая!
Что ни лес, ни трава расстилается,
Праздник Масленицы ПРОДОЛЖАЕТСЯ!
 

(Сегодня удалью, «пафосом» скомороха пользуется на арене цирка рыжий.)

Скоморохи:

1 – Народ-простолюдин скомороха завсегда жаловал!

2 – Пляской, песней, шуткой, фокусами, всё, чем промышлял наш брат-скоморох, холопу ли, смерду ли на сердце ложилось.

3 – Без скомороха свадьба – не свадьба! Всяк спляшет, да не всяк скоморох.

4 – Скоморохова жена завсегда весела!

1 – Только вот за глумы наши, чаще про поповскую жизнь, попу скоморох был не товарищ.

2 – «Бог дал попа, а чёрт скомороха».

3 – Такую прибаутку, оно можно было и про мимо ушей пронесть, а как пройдёшь мимо, коли тебя собаками травят?

4 – «Богомерзкое дело – скоморохова хульная потеха».

1 – «Бесовские игрища».

2 – Сказывают, в былое время за те глумы предтечу нашего и на кол сажали.

3 – «Сатанинские дети, одним словом».

4 – И каково же было диво для москвичей, когда на улицах города появились огласки… – «Афишки», говоря сегодняшним языком.

1 – Это ж, почитай, вся Москва «Скоморошней» обернётся?! Недоумевал москвич.

2 – Всё как наизнанку… Только анадысь, намедни полицай разгонял, а как нагряду, огласки, вона – царской милостью тебя уж и зовут.

3 – Отродясь такого ещё свет не видывал!

Скоморох – (Из зрительного зала) А чё «не видывал»? Чё «не видывал»? Большим, чтой-то, чудом мне не показался ваш маскарад…

Скоморох – (На сцене, тональностью рыжего) – Ты в каком веке живёшь?

Из зала – В XXI…

– У тебя электричество в доме есть?

Из зала – Иногда бывает…

– А фантазия?

– Это завсегда, сколько угодно!

– Представь, что ты живёшь двести пятьдесят лет назад, при лучине…

– (Партнёры подсказывают) – Без телевизора!

– Да, что там двести пятьдесят, сто лет назад стояли многочасовые очереди увидеть в кино Чарли Чаплина.

– А покажи сегодня того же Чаплина… Что услышим?

Скоморох – (Из зала) «Эка невидаль…»

– Если всё понял, прибивайся к нашему берегу.

– Да, что там говорить про сам маскарад… Уже пробы-репетиции, стало быть – собирали толпы на улицах Москвы!

– От охочих отбою не было.

– Около четырёх тысяч человек в скоморохах побывало!

– Раздолье!

– Воля!

– Всё можно!

– Все равны!

– Всех мздоимцев ославить можно!

– Буквально: «Луч света в тёмном царстве!»

– Три дня карнавал затихал только на ночь.

– И участники, и смотрители до конца своих дней рассказывали внукам о сказке, в которой они побывали.

– Никогда! Ни до, ни после Россия такого размаха не знала!

– Четыре тысячи участников в стотысячной Москве!

– Через двенадцать лет, на гребне воспоминаний о «Торжествующей Минерве», решено было в июне 1775 года ознаменовать свершившуюся мечту Петра Первого – присоединение Крыма и выход России в Чёрное море – апофеозным праздником!

– Денег было отпущено куда как больше, ан не остался тот праздник в памяти Россиян, как та зимняя Масленица 63 года.

– Так, да не так…

– «Не было с нами Фёдора Григорьевича», – сказала императрица Екатерина…

– Про Фёдора Григорьевича Волкова, про пращура нашего и пойдёт сказ сегодня.

– Вы, поди, уж поняли, что начали мы «куранты» наши с конца…

– Про «куранты», пожалуй, сказать бы. Поди, мало кто помнит, как приживались они на Руси.

– А это первая российская газета, рукописная ещё, что при царе Алексее Михалче, сказы вещать стала.

– Про россиян и заграницу истиной ведала. И звалась та газета «Курантами».

– От неё и часы наши московские «курантами» зовутся, что вещают, мол, нам истину.

– Авось и мы не осрамимся, нареча сказ наш «Курантами»…

– Вещая вам про комедианта Фёдора и колдунью Екатерину!

– Пусть вас не удивляет, что начали мы сагу нашу буквально с последних дней жизни героя нашего…

– Да, да. Его фейерверк фантазии, осветивший тягомотные дни Белокаменной, стоил Фёдору Григорьевичу… жизни…

– Конечно, все мы не вечны, но не хотелось заканчивать нашу добрую сказку трагическим финалом.

– И потому, забегая вперёд, вспомним сейчас:

– В эту зимнюю стужу везде нужен был глаз главного распорядителя, не дававшего отдыха ни себе, ни лошади.

– Разгорячённый, он, сняв шубу, положил её за седло, а потом и вовсе отдал озябшему парнишке.

– В суете не почувствовал, а в результате – обширное воспаление лёгких…

– Императрица, в заботе о своём… ну, скажем так, помощнике… увидев его мокрого на морозе, наказала не шутить здоровьем, а вечером заглянуть к ней, обещая поделиться настоичкой чеснока на водочке. Хорошо, мол, помогает.

– В этот вечер ему было недосуг, а на завтра… уже и поздно…

– О чесноке на водочке. С шутками. Был их последний разговор, после которого он ушёл уже в небытие.

– В тридцать три года… В возрасте Христа…

(Чувствую, чувствую, длинён «пролог». Репетиция подскажет, где длинноты.)

Картина 1

Ерославль 1750 год

В этот зимний вечер в большой горнице, в доме заводчика Полушкина Фёдор Васильевича, отчима Фёдора, накрывали праздничный стол. Спиной к печи сидит «кряж» – хозяин дома. Не шелохнётся, но всё видит. Одет по-европейски, стало быть, без бороды. Напевает, а точнее говоря, гудит сам себе. И вдруг:

Полушкин – Куды же ты, дура-баба, студень тянешь? Давай, вертай!.. Ну, чо стала? Нет башки, право Богу, нет башки!

Баба – А чаво?

Полушкин – Чаво?! Чаво… Народу-то и не слыхать…

Баба – Да уж, поди, скоро будуть…

Полушкин – Народ-то будеть, а студня уж и не будеть… Да ташши ты, баба, в сени его!

Дочь Матрёна – (Войдя с полными руками яств.) Может, я, батюшка, провожу вас до постели, а придуть наши лицедеи – вы и пожалуете.

Полушкин – Ну, чё, Матрёна, болташь? Аль кажен дён братов твоих привечает, чуть не весь Ерославь? Воевода! Хозяин города сулит пожаловать, а я «здрасти вам» – на перине… Яйца кур учат! Ей бо…

Вошли ещё бабы. Суетятся вокруг стола.

Полушкин – (Ворча, достаёт из кармана часы.) Матрён, а Матрён, сбегай, дочка, погляди – скоро ль они? Да не заглядывай по многу, мигом – и назад.

Матрёна – (Радостно.) Ага! (Накинув шаль, радостно выбегает на улицу.)

Суета баб, накрывающих стол, переходит в суетливо-динамичный танец, в хоровод. К женщинам могут присоединиться скоморохи-музыканты.

Полушкин – (После окончания хоровода опять вынимает часы. В сердцах гремит.) Ну, сукина дочь! За смертью, ей бо, за смертью бы ей ходить.

Жена Полушкина, Матрёна Яковлевна, мать Фёдора – (В суете.) Аль много она забав тех видала? Девка чать.

Полушкин – Аль она ту забаву на пробах не видела? Ну, шалавна дочь, абы с дома прочь. Ну, нихрена работать не любит…

С улицы доносятся крики. Нарастает шум.

Первая баба – (Крестясь.) Поди, опять басурманово племя людям козни строит…

Вторая баба – (Крестясь) Ох, охальники… Ну, что ни ночь – беги с дороги прочь…

Первая – Господи, да когда же ты их изведёшь, нехристей поганых, чтобы честной-то народ без страху пожить мог?

Шум за окнами нарастает. Его уже подхватили во всех дворах собаки. А вот стали различаться весёлые голоса. Смех.

Матрёна Яковлевна, мать Фёдора – Да басурманы ли? Свадьба поди.

Хотели бабы в окошко поглядеть, да мороз закрыл его густо.

Полушкин – (Лукаво окликает баб.) Эх, говорухи, то ж наших лицедеев здравят.

Среди других голосов и лицедеев, и их провожающих смотрителей, слышен голосина воеводы, хозяина города – Бобрищева-Пушкина.

Бобрищев – (Не зло.) Меру бы знать, православные! Застудим мы эдак лицедеев наших.

Мало-помалу уважаемые гости, именинники-лицедеи с шумом растекаются по дому. Большинство без бород. Те несколько, что при бородах, группируются своей «компанией». Однокосые, незамужние девушки – своей стайкой.

Замужние – парами. Слышны реплики: «Стол то царский!» «Пир на весь мир!» И вправду, чего только хлебосольные хозяева не выставили: рыба во всех видах, икра, холодец… А солёностей: грибы, яблоки, огурцы, капуста… Всё это не натуральное, а разрисованный русский лубок, в преувеличенном размере, можно чуть с гротеском. На стол не ставится, а вставляется в лунки. Шум стихает. Тяжело поднимается хозяин.

Полушкин – Я, конечно, хозяин дома, но у нас на Руси принято уважение старшим давать. Тебе, господин воевода! Тебе, Михайло, первому среди нас слуге царскому – слово!

Бобрищев – Сегодня легко слово держать! Всех, всех вас, мои дорогие комедианты, хочется обнять. Поблагодарить! Ан вот вам два Фёдора… И нам повезло, и им, что нашла их судьба. Чего там… Редко ведь и родной отец столько вкладывает в сына, сколько Фёдор Васильч в Федьку, пасынка. Ни в Москве, ни в Питере ты, Фёдюнь, хлеба даром не ел. Взял не токмо, что Фёдор Васильч приказывал для прибыли, ан и для души прихватил, для нас. Долгие вам лета, мои дорогие!

Шум, суета… Кубки поднимают, не чокаясь. Несколько баб несут в расписных мисках с поддоном – варёный картофель, как говорят сегодня, «в мундире». Здесь уж натуральный продукт. И сразу за шумным столом наступила тишина.

Полушкин – Вот, значит, родненькие, отведайте теперячи кушанья заморского, амриканского.

Голос – А как же имя-то ему, Фёдор Васильч?

Полушкин – А имя ему, как значит, по-амрикански, то картопля, а как, значит, по-нашему, то оно – яблоко земляное.

Бобрищев – Не карто-пля, а карто-фля, Фёд Васильч.

Полушкин – Может, оно и так. А коль ты, ваше высокоблагородие, всё знаешь, так тебе и показать гостям, как его, значит, в рот и закласть.

Воевода торжественно демонстрирует способ очистки и отправления в рот заморского чуда. Получив наглядный пример, гости не спеша отведуют чудо. Оценивая «яблоко земляное», за столом воцаряется многоголосица. Кто-то затянул от удовольствия песню, её подхватили…

(Музыкальная заставочка, не без скоморохов-музыкантов.)

Но встал и берёт слово богатый заводчик, Егор Авдеевич, родитель Анки. Одет он в европейский костюм, брит – всё, как полагается.

Егор – Всё это правильно, что мы тут говорим «чудо», одно слово «чудо»! И всем вам, дорогие лицедеи, большой поклон от всего нашего Ерославля. Дому сему великое спасибо! А тебе, Федюнь, и слов не сыщу, как спасибочки сказать. Однако же, вот при всём народе, хочу я слышать от тебя, Фёдор Григорьев, твоё слово, а я своё скажу. Кто ты есть? Какого звания отчим твой, почитай, родитель твой? – За-вод-чик! Первым человеком в России велел почитать нашего брата – заводчика – царь-батюшка, Пётр Великий. Много кого, скажи, он от службы солдатской ослобонил? Может, дворянина? Нет. Купца? Шиш.

Заводчика! Стало быть, понимал Пётр Лексеич, царство ему небесное… (Крестится.) Заводчик в России всему голова! Я хоть и не знал отца вашего, а отчима вам, ребяты, сам Бог послал, и грех вам его обманывать.

Анка – (Боясь перечить отцу.) Батюшка… Да, что это вы…

Матрёна, мать Фёдора – Да ты, что же такое говоришь, Егор Авдеич? Люди и вправду подумают.

Полушкин – (Удивлённо.) Егор, ты шерсть стриги, а шкуры-то не дери.

Егор – Погодьте, погодьте… Я хочу, чтобы Фёдор мне тут вот сказал: кто ты есть со своими братьями?

Иван – (Один из младших братьев Фёдора.) Заводчики мы!

Егор – Младший за всех лучше знает. А старший что скажет?

Фёдор – Ну, само собой…

Егор – А теперь скажи: вправду ли народ гуторит, что ты кумедийну храмину как в столице ставить замыслил?

Фёдор – Ну, уж как в столице…

Егор – А на какой же капитал, ежель не секрет?

Фёдор – (Желая уйти от прямого ответа.) Была бы охота, сладится всякая работа…

Егор – Ан без косы-то сена не накосишь! Без капиталу, оно никуды…

Протопоп – Не гоже, не гоже, отроки. О божьем храме должно помышлять православным.

Фёдор – (Сдерживаясь.) Ваше высокопреподобие, да у нас ли в Ерославле мало церквей? Сорок, да ещё четыре! В Москве столько не стоит!

Иван – (Младший брат.) А ещё два монастыря!..

Мать – (Одёргивает.) Ты ешшо!

Воевода – (По-отцовски.) Молчи уж, Ванька…

Полушкин – (Осерчал.) Всем, гляжу, всё ведомо, окромя меня…

Воевода – Ты погодь, Фёд Васильч, кипеть-то зря. Эх, Егор, не ко времени кашу ты заварил. Всему бы свой черёд. А ты, Фёд Васильч, не гневись. Чего было языком-то чесать до срока. Вот поглядели мы на ахтёров-то наших сегодни, порадовались – оно и есть про что гуторить теперь. А то видь раньше было что? Одно баловство, а не ахтёрство…

Полшушкин – (Всё больше серчает.) И воевода наш, гляжу, ведает про всё. Так, может, сам город и будет строить ту храмину кумедийну, а не из мово кошта?

Егор – До срока, кум, радуешься. Много ли у нашего воеводы в казне, не знаю, ну да это ладно. А кого, ты мне скажи, он в кумедианты определит? Без твово Фёдора они, рази что, сварганят? (Помолчав.) Нешто я супротив кумедий? Вот хоть при протопопе могу сказать тебе, Михайло, воевода ты наш дорогой. Давай самых, что ни на есть, дорогих закардонных ахтёров выписуй. Дороже столичных! Хоть французких, хоть те немецких, хоть, там, италянских – всех купим! А нашего брата заводчика – не тронь! Нам, ваше высокоблагородие, своё дело работать надо. И вот тебе моё слово, кум: (К Полушкину.) отойдёт ваш Фёдор от государева дела, на кумедийны забавы – откажу ему Анку нашу.

Анка – Батюшка… (У неё навернулись слёзы, не дав больше ничего сказать.)

Мать Фёдора – Ты, дочка, не тово… не бойсь… Да что же ты молчишь, отец?

Полушкин – А чаво мне тут сказывать? Дурнем я его не знал. По наукам преуспел – так что больше и нельзя. Заводское дело знает лучше мово, так уж это точно. А ента дурь – пока меня ноги держат. А как надо будет – до всего самому… Тут уж не до забав будет. А я уж чо? Почитай, и не работник. Выходит, кум, Анку-то тебе и не удержать.

Егор – Погодим, да поглядим, какого зятя ты мне в столицах-то растил.

Фёдор – Вы, батя, не сомневайтесь. Супротив вас идти никто в мыслях не держал. И вот вам, батюшка, и вам, Егор Авдеич, слово моё: заводы держать и капитал приумножать сколь обучен. А храмина для кумедий что? Мечты, грёзы… (Увлекаясь.) А что, дурно ли? Чем ерославцы хуже москвичей, аль, там, питербуцев? Ведь для души простор-то какой! Вот как здоровья, батюшка, поднаберёте, мы с вами в Москву аль Питербурх пренеприменно съездим. Посмотрите вы, что оно есть, – настоящий театр! Ведь забываешь, кто ты, и не знаешь, на небе ты иль на земле! Вот, как увидите, так, право слово, сами придёте к нашему воеводе. Вот тебе, скажете, ваше высокоблагородие, деньги на театр, а уж про ахтёров не волнуйтесь, мы с сынами на себя это берём.

Смех гостей разом спустил тетиву предшествующих разговоров. Увлечённый Фёдор не сразу и понял причину смеха.

Воевода – (Смеётся.) Всё сказал!

Матрёна – Вы уж, батя, тогда сразу отпишите мне заводы, а мужикам театру.

Смех сразу стих.

Полушкин – От дура девка. Всю обедню испортила…

Матрёна – А чо я? Я чо?

Протопоп – (К Матрёне.) А ежели Бог призовёт тебя поране отца?

Мать Анки – (Обрывает споры.) Да что же это у нас сегодня разговор не в ладу? Кончайте, мужики, лясы точить. Выводи их, бабоньки, на круг!

Молодёжь только и ждала этого призыва. Вмиг заходили, закружились, защёлкали каблуками. Ближе к хозяину дома воссели мужи города. Фёдор сел за гусли. Неожиданно к нему на грудь бросилась немолодая подвыпившая соседка.

Соседка – Красавчик ты мой, дай я тебя, светлую головушку твою, поцалую! А я-то, дура старая, думала, ты и взаправду там, в амбаре, Богу душу отдал. И не я ж одна… Ревели мы об тебе. За мать твою ревели… А ты… Чародей! Кудесник! Вот он!

Когда быстрая часть «русского» сменилась медленным раздумьем, Фёдор, подойдя к Анке, глубоким поклоном приглашает её. И пошли они, что поплыли… Мать Анки склонилась к матери Фёдора.

Мать Анки – Ну, точно лебедь с лебёдушкой… (Заморгали, завздыхали матери.)

Танцуя, Фёдор, склонившись, что-то тихонько сказал Анке. Она покачала головой: «нет, мол». Фёдор ещё раз склонился к ушку. Анка, лукаво глянув по сторонам, чуть заметно кивнула головой в знак согласия. Они пошли к двери, к выходу. Постепенно и вся молодёжь потянулась на улицу. Промеж женщин течёт разговор.

Мать Фёдора – Ребяты мои, окромя Ивана-то, как заговорённые, родненькие вы мои, – и Лексей, и Гаврюшка, и Гринька – все за Федькой – театру им, да театру.

Соседка – (Собирает вести.) А «сам» – то твой взаправду так уж плох?

Матрёна Яковлевна махнула набежавшую слезу.

Мать Анки – И-и-и, Яковна, видать Федьке и впрямь уж не до кумедий будет. Это ж кому под силу такой заводишша! Одних работников у вас что куплено, что нанято. Помяни моё слово, Яковна, ему и этих-то рук мало будет. Не смотри, что башковит, а не разорвётся. А там, глядишь, и Лексей, и Гаврила баловать забудут.

Матрёна Яковлевна – Оно ладно, как твой Егор Авдеич герою-то нашему спеси поубавил. Может, теперя зачешится, а то прямо тебе, святой отец. Ему, вишь ты, доход что? Ему, вишь ты, людей просветлять охота.

Течёт разговор и среди мужей города.

Воевода – (К протоиерею.) А что же это, ваше высокопреподобие, не пожаловал сегодня на кумедию архимандрит?

Протоиерей – Я и сам в размышлении. (Крестясь.) Боюсь, счёл не богопристойным для его монашьего сану.

Егор Авдеич – (Ершится.) То, когда оно ещё было непристойно. Вон, до Петра Лексеича оно и бороду брить – непристойно было. А теперь-чи… За жизнью следить нужно, скажу я вашему архимандриту, а не сидеть безвыглядно в своём монастыре!

Протоиерей и ещё несколько мужиков, что-то шепча «про себя», перекрестились, другие чуть улыбнулись задору Егор Авдеича. Языкастые девчата окружили Ванюшу Дмитревского, который в спектакле исполнял роль княжны.

Девчина 1 – Ванечка, да как же ты знаешь всё про нас, про девчат?

Девчина 2 – Ванечка, да, может, вовсе это и не ты кралю ту показывал?

Ваня – (Краснея.) Я…

Девчина 1 – Уж больно ты красив, Ванечка!

Девчина 2 – Глядишь, всех наших женихов приворожишь!

Девчина 1 – И где же ты так ловко повадки наши бабьи перенял?

Подошла ещё одна черноволосая молодуха.

Черноволосая – (Обнимая Ваню.) Девоньки, а может, он и впрямь не мужик?!

Все зазвенели смешинками.

Алексей, брат Фёдора – (Заступаясь с улыбкой за парнишку.) Ой, девчата, заклевали вы, поди, парня. Не дрефь, Иван! Это они от зависти!

Светясь радостью, в дверях появились Анка и Фёдор.

Мать Анки – (Глядя на вошедших.) Гляжу, уж поздно нам, Егор, отказывать-то дочь.

Анка и счастлива, и засмущалась.

Фёдор – (Многозначительно) Поздно… поздно… А что музыки не слыхать? Что не поём? Что не танцуем?!

Музыкальная заставка.

Занавес