Текст книги "Записки на портянках"

– Сахарком присыпать?

– Да.

Она уселась на мой стол, раздвинула ноги и, сдобрив свое богатство кокаином, пропела ангельским голосом:

– Обед готов.

– Там какие-то люди гуталин предлагают. У них дедушка на гуталиновом заводе… – услышал я сквозь искрящиеся алмазы.

– Будем брать. Вперед!

Застучали сапоги, завизжали бабы, кто-то куда-то палил. Истерический крик, пристрелю, гадов, и твердый голос Партдонта:

– Я тебе пристрелю! Я тебе таких пристрелю! На хлеб менять будем! Не выбрасывать…

– Товарищ Командир… вызывали… боец Контра…

– А, Семен, заходи.

Да, уважаемые товарищи, товарищ командир – это я, Ебан Пшишков собственной персоной. Не ожидали? Хотя ничего неожиданного в этом нет. Шла гражданская война, а на войне пуля или повышение обязательно тебя найдет. Пули, слава богу, свистели мимо, так что стал я командиром революционного отряда, и стояли мы в Губернске. Душа же моя была в родном Колосистом, с моей матушкой, которую я не видел со времен революции и скучал… не то слово скучал. Сам я поехать к ней не мог, и решил я послать к ней бойца верного и проверенного, чтобы письмецо передал, да гостинцев.

Боец Контра мне нравился давно. Попал он к нам по комсомольской путевке. Скромный, застенчивый, но смелый в бою. С товарищами быстро нашел общий язык. Симпатичный приятный парень.

– Вот что, Семен, не в службу, а в дружбу. Хочу я тебя попросить навестить мою дорогую матушку и передать ей кое-каких гостинцев, да письмецо. Сам то я вырваться не могу, дела, а ты другое дело. Слетаешь?

– Слетаю.

– Тогда вот тебе рюкзачок, там письмо и гостинцы для матушки. Передашь, ну и так, на словах все расскажешь.

И вот скачет боец особого революционного отряда Семен Контра на своем любимом и единственном коне в город Колосистый, где живет мать его командира Ебана Пшишкова. Едет Семен и думает, что вот отвезет он заветную посылочку, а там, глядишь, и отпуск дадут, или служить поставят поближе к каше. Но каша – это конечно каша, тут и слов нет, если она с мясцом да маслицем, Семен сглотнул слюну, но лучше бы конечно отпуск. Больно он соскучился по отцу с матерью, да по супруге своей комсомольской, с которой обвенчали их на революционно-комсоморльской свадьбе, и сразу после вручения свидетельства, на фронт, его на один, а ее, уж как водится, на другой, так что семейной жизни он не знал совсем.

Задумался так Семен, и не заметил, как въехал в лесок. А лесок – не поле, тут надо ухо держать востро. Лесок не для мечтаний создан, да с кем не бывает.

– А ну стой! – услышал он.

Бежать? Да куда убежишь от пули?

– Стою, – Семен остановил коня.

Тут же из леса выехало несколько мужиков, взяв его в плотное кольцо. От смотрящих в его сторону стволов Семену стало не по себе.

– Куда путь держишь, мил человек? – нарочито ласково спросил Семена здоровенный мужик с хитрым лицом.

– В Колосистый.

– Ах, в колосистый. Ну в Колосистый это можно. А позволь полюбопытствовать, зачем тебе в Колосистый? – продолжал кривляться мужик.

– Родня у меня там, – соврал Семен.

– И кто, если не секрет?

И тут Семен понял, что попался. От волнения он забыл имя матери командира, а адреса он и не знал. Зачем? В рюкзаке лежало письмо командира с адресом и прочим, но не полезешь же сейчас в рюкзак. Подождите, дескать, братцы, у меня тут все написано, а сам я свою родню не знаю.

– Мать… друга…

– А говорил родня.

– Мы с ним… как братья. Он из колосистого… Сам не может…

– А имя у твоего друга есть? – продолжал как ни в чем не бывало мужик. Ему эта игра определенно нравилась. Остальные прыскали со смеху, но громко старались не смеяться. Видно, не первый раз так забавляются.

– Есть. Конечно есть. Как не быть имени?

– Да кончай его Палыч! Хорош трепаться. Жрать пора, – подал голос тощий сутулый мужик.

– Кончать на бабе будешь, а у нас тут эта… следствие. Так как, говоришь, его имя?

– Ебан. Попросил к матери съездить… сам не может…

– Слыш, к Ебаной матери… – они заржали в полный голос.

– Ебана мать…

– И кто ж тебя послал к Ебаной матери?

– Друг мой, Ебан…

– Ну вот, имя друга вспомнил. Эт хорошо. А может у тебя и документик найдется?

– Найдется! – радостно сказал Сеня. Он как раз получил мандат на посещение библиотеки в целях борьбы с неграмотностью у неграмотного населения. Не ахти, но бумага, с подписью и печатью.

– А дай посмотреть.

Палыч долго вертел мандат перед глазами, после чего передал тощему мужичонке в старой шинели.

– Семен Контра, – прочитал тот по складам.

– Дивись яка гнида! – глаза Палыча сузились. – Так вы и по документам Контры!

– Я же говорил кончать…

– Не надо меня кончать! – взмолился Семен. – Никакая я не контра. Вернее Контра, но это фамилия, а я свой, революционный, и Ебан – мой командир…

– И что ты тут такой революционный делаешь?

– Выполняю приказ командира.

– Какой приказ?

– Передать письмо его матери.

– Так тебя не просто послали, а еще и с письмом!

– Мужики! Видали! Теперь к Ебаной матери с письмами посылают!

Они снова заржали.

– И где письмо?

– В рюкзаке.

– Давай.

Семен попытался открыть рюкзак, но Палыч его остановил.

– Ты чего?

– Письмо… сами сказали…

– Рюкзак кидай.

Палыч с головой забрался в рюкзак, из которого доносилось его одобрительное похрюкивание. Дальше, как из цилиндра фокусника, на свет появились шмат сала, тушенка, крупа…

– Хорошее письмецо. Можно мы почитаем? Налетай!

– Ой! Вот оно! – Палыч вытащил мятый конверт.

– И правда письмо. Огласи, – Палыч передал письмо тощему. Тот повертел конверт, понюхал, даже прикусил уголок.

– Нет, Палыч, я это не осилю.

– Вот что. Отведем мы тебя к командиру. Слезай с коня.

– Зачем?

– Пленным положено пешком.

Лагерь находился тут же в лесу. Он был похож на цыганский табор. Несколько кибиток образовывали круг, в центре которого горел костер. Пахло едой.

– Где командир? – спросил Палыч у мирно дремавшего часового.

– Тудыть твою мать! – выругался тот. – Мне такая баба снилась, а ты…

– Я тебе покажу бабу!

– Что за шум?

Из ближайшей кибитки выбрался человек в пальто, одетом на голое дело.

– А это ты… – он увидел Палыча, – чего шумишь?

– Да вот, контру с письмом поймали.

– Ну давай сюда свою контру. Сейчас разберемся.

– Сенька! Твою мать!

– Танюха!

Да, это была она, Танюха, его комсомольская жена. Она подстриглась под мальчика и в мужской кавалерийской форме была вылитый казак, если бы не ее аппетитная грудь. Она уже висела у него на шее и страстно целовала в губы. От нее пахло табаком и сивухой.

– Так вы знакомы? – удивился Палыч.

– Да, мать мою туда, Палыч, это муж мой, Сенька! Где ты его взял?

– Вестимо где, в лесу.

– А вы меня шлепать хотели! – осмелел Семен.

– Что? Моего Сеньку шлепать?

– Так он сам сказал, что контра.

– Ну да, Семен Контра. Я ведь тоже Контра по мужу! Бля буду мать твою! Не ожидала! Что ты здесь делаешь?

– Танечка, ты материшься? – удивился Семен.

– Еще как! Я, еб твою мать, зам командира, а не траханоебаная курсистка. Костик, дай папироску, – обратилась она к человеку в пальто.

– Танечка, ты куришь?

– Нет, жру их, как коза. Знаешь, как козы папиросы жрут! Рассказывай, с чем пожаловал. Твою мать, Сенька!

И она вновь одарила его горячим поцелуем.

– Конечно знаю Ебана, – оскалился в улыбке человек в пальто, – сам его посвящал в революционеры. Моя школа.

– Только вот провалил я задание, – сказал, шмыгая носом, Семен, – нет у меня ни письма, ни гостинца.

– А куда ж все это подевалось?

– Да мы его того… по дороге экспроприировали, – потупившись, сказал Палыч.

– Соберешь из своего пайка, – распорядился Костя, – а пока погутарим. Танюха!

– Уже!

Пока Константин разбирался, что да как, Танюха накрыла стол возле костра. Самогон, хлеб, картошка, сало, лучок…

– Здорово тут у вас, – сказал Семен, – тишина.

– Да уж, природой бог не обидел… За это и выпьем!

И Константин одним махом опрокинул стакан, больше, чем наполовину наполненный первачом.

– Ух! – крякнул он, и закусил хозяйским пучком лука, предварительно побывавшим в солонке.

Танюха тоже выпила одним махом и, занюхав рукавом, налила еще. Семен закашлялся. Крепкая зараза!

– Как вы ее пьете? – спросил он.

– А вот так, – сказала Танюха, и выпила полный стакан, как воду.

– Ты пьешь? – продолжал удивляться Сеня. Он помнил свою жену тихой, застенчивой, домашней…

– А что, не пила? – поинтересовался Константин.

– Даже в рот не брала! – ответила уже начавшая пьянеть Танюха.

– Кто бы мог подумать! – всплеснул руками Костя. – Революция тебе на пользу.

– Наливай.

– Скажи мне, Семен, А тебя в революционеры посвящали? – похабно подмигивая, спросил основательно захмелевший Костя.

– Не а.

– Ну, так нельзя!

– Костя, он мой муж все-таки.

– Ну и что?

– Я первая. Тем более что это мой медовый месяц.

– Так вы еще не…?

– Ни-ни.

– Тогда другое дело. Забирай его в кибитку.

Но Семену было не до кибиток. Волнения, да и лошадиная доза самогона с непривычки сделали свое дело, и он лежал ничком на траве с блаженной улыбкой на своем еще совсем детском лице.

– Голый номер, – сказал голосом знатока Палыч, – пусть лучше спит, где упал.

– Нет, но это принцип… – не унималась Танюха.

– Давай я за него, – предложил Костя.

– С тобой я и так каждый день почти, а вот с законным мужем ни разу.

– Непорядок, – поддержал ее Палыч.

Очнулся Семен в постели уже за полдень, если верить, конечно, пробивающемуся сквозь занавески солнцу. Голова болела неимоверно, при этом она гудела, визжала, сопела и пыхтела на все лады. Вот только соображать она не хотела. Семен с трудом вспоминал вчерашний день. Последнее, что он помнил, – был стакан самогона и почему-то расстегнутые штаны. Все пили за него и с чем-то поздравляли, а Танюха, почему-то совершенно голая орала похабную песню. Потом острая боль в заднице, которая несла в себе нечто очень приятное и что-то заполняющее рот…

Потом плясали звезды, а кто-то далеко кричал:

– Кому к Ебаной матери?

И пустота…

И вот он лежит в постели, у кого-то дома, совершенно ничего не помня и не понимая. А ведь он сейчас должен быть… Острое чувство вины заставило его подняться на ноги. Одежда аккуратно висела на стуле. Кое-как одевшись, он отправился на поиски людей.

В маленькой кухоньке, пахнущей едой и домом, суетилась женщина средних лет. Кого-то она напоминала, но Семена сейчас волновал этот запах дома. Как он соскучился по домашней жизни. По матери с отцом, по сестрам, которых у него было семь, по работе рано утром, когда пахнет травой, а земля пышет силой. Только теперь, оказавшись рядом с этой совершенно чужой и почему-то ставшей ему родной женщиной, он понял, как он истосковался по дому.

– А, проснулся… иди завтракать, – сказала она ласковым голосом, – спасибо за гостинцы. Налить подлечиться?

Слава богу, подумал Семен, и еще он подумал: Вот ты какая, Ебана мать.

Часть 2

– Вот что, Ебан, – сказал мне товарищ Сам, – собирайся. Поедешь домой.

– Отпуск? – обрадовано спросил я. Давненько я мечтаю об отпуске. Еще с того времени, как…

– Нет, Ебан. Гражданская война заканчивается. На фронте мы и без тебя справимся, а вот в тылу… Плохое дело в тылу, скверное. Совсем бандиты замучили. Последнюю кровь из людей пьют. Так что посылаю тебя на более серьезную войну, чем эта. Но ты парень крепкий, а главное сознательный. Выдюжишь. Поступаешь в расположение Губернского ЧК.

Я хотел, было возразить, что мое место здесь, на фронте, но после слов товарища Сама, любые отговорки выглядели малодушием. Мне оставалось только согласно кивать и сглатывать слюну.

– В общем, Ебан, партия направляет тебя в ЧК, а партии видней. Не подведи.

– Постараюсь, товарищ Сам, как можно бодрее сказал я и вышел из кабинета.

Я узнавал и не узнавал Губернск. Город сильно изменился за время моих скитаний. Вымершие в период войны, улицы вновь были полны народа. Появились новые вывески. Кипела комсомольская кровь в жилах комсомольских строек, которых в Губернске было целых пять. Строили даже аэродром.

Отделение ВЧК находилось в помещении закрытого и ставшего мне вторым домом губернского борделя. Здание так и не отремонтировали, а некоторые окна скалились фанерными фиксами. Новую вывеску прибили аккурат прямо под старой, и моему взору открылось:

ГУБЕРНСКИЙ БОРДЕЛЬ

ОБЛАСТНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

ИМЕНИ ФРУНЗЕ

Какой-то умник умудрился оторвать «ВЧК» между «Областное отделение» и «Имени Фрунзе». Внутри тоже почти ничего не изменилось, разве что исчезли некоторые предметы роскоши, да со стен смотрели окруженные пикантными картинками вожди. За любимым столом мадам сидела до боли знакомая женщина, затянутая в кожу и с папиросой в зубах. Она положила ноги на стол, и рассматривала сквозь дым носы своих сапог с выражением мучительной скуки на красивом лице.

– Молодой человек… – строго начала она, однако ног со стола не убрала, – Ебан! Ты что ли! Узнаешь?

Она уже висела у меня на шее.

– Товарищ Блядь?

– Уже нет. Теперь я секретарь комсомольской организации Губернска и ответственный секретарь ВЧК.

– Круто.

– А ты как думал?

– Как вы тут?

– Да ничего, живем. Бордель, вот видишь, закрыли, пришлось заняться общественной работой.

– Получается?

– Да в принципе то же самое

– А как девчата?

– Кто как. В основном в пионервожатые подались, а Наташка учительница начальных классов. Помнишь ее?

– Спрашиваешь.

– Так какими судьбами?

– Направлен к вам в ЧК на работу.

– Так ты теперь дома!

– Почти.

– Да брось, домой будешь каждую неделю ездить. Да, чуть не забыла! Ты уже определился?

– С чем?

– Остановился где?

– Да пока нигде.

– Вот и хорошо, будешь жить у меня.

– А удобно?

– Еще как удобно! Возражений не принимаю.

– Да я и не возражаю.

– Вот гад! Не возражает.

– Я рад безумно.

– Поцелуй меня.

– А где тут главный? – спросил я после долгого страстного поцелуя.

– В комнате Мими. Помнишь?

– Еще бы я не помнил!

На двери главного мирно сосуществовали одна под другой таблички, гласившие:

МИМИ

НАЧ. ГУБЕРНСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ ВЧК

Мазеров Яков Феликсович

Из-за двери доносился громогласный баритон:

– Барышня, барышня, барышня… Что? Левинсона. Ле-вин-со-на… как уже на проводе? Что? Твою мать! Как повесился? Когда? Почему без разрешения? Что?

Я подождал, пока буря сменилась затишьем, и постучался в дверь.

– Войдите.

– Товарищ Мазеров… – он был все такой же. Та же косая сажень, те же усы и казачий чуб, и даже озорной взгляд его глаз был прежним. Казалось, что этот энергичный, жизнерадостный человек был сильнее времени.

– А, Ебан, – узнал он меня, – заходи, гостем будешь.

– Гостем вряд ли.

– Это еще почему?

– А потому, что направлен я к вам в отдел ЧК на службу.

– Это здорово. У нас каждый боец на счету. Нашел, где остановиться?

– Дежурный по ВЧК уже все сделала.

– А, Леночка, – Мазеров улыбнулся, – она тебя любит. Вот что, ты сегодня давай размещайся, а завтра утром приступишь к службе. Вечером, может, загляну.

– Буду рад.

Жила Леночка в большой просторной комнате с высокими лепными потолками и дорогим паркетом на полу, который, правда, давно уже мечтал о циклевке и лаке. Во главе комнаты стояла огромная кровать, происхождение которой не вызывало сомнений. И уже вокруг этой кровати существовали стол, стулья, буфет, шифоньер и прочая мелочь.

– Нравится? – гордо спросила Леночка.

– Надо будет у Мазерова попросить раскладушку.

– Зачем?

– Еще одна кровать здесь не поместится.

– А зачем тебе кровать? Ты что, брезгуешь?

– Нет, но…

– Будешь спать со мной или у ног на коврике.

Я нежно поцеловал ее в губы.

– Мир?

– Ладно. Ты что сегодня делаешь?

– До пятницы я совершенно свободен.

– Отлично. Вечером будет слет пионервожатых. Знаешь, как они обрадуются!

– Мазеров обещал зайти.

– Вообще здорово.

Первой пришла Наташенька, которую я хорошо помнил по оперативной работе в борделе.

– Ой! – воскликнула она и повисла у меня на шее. – Ебанушка!

Затем она с разбегу прыгнула на постель. Кровать жалобно застонала.

– Ты куда в ботинках! – возмутилась Леночка.

– Профпривычка. Сама, небось, ботинки никогда не снимала.

– Так то ж на работе.

– Ну, знаешь ли…

Следом пришла Катюсик, которая, приложившись ко мне, как к чудотворной иконе, тут же забралась на кровать с ногами в модных дорогих туфельках. Олечка, Валечка и Галочка пришли вместе, и чуть было не разорвали меня на части, потом, как по команде кинулись на кровать.

– Никогда не думала, что буду ностальгировать по средствам производства! – сказала политически грамотная Олечка.

– Можно? – на пороге стоял Мазеров с коробкой конфет и железной банкой чая.

– А где самовар? – спросила насмешница Валюша.

– А вот и не угадала, – прогромыхал Мазеров, – я дедушка Мороз, а это, – он поставил на стол банку, – мой снег, ну и конфеты для барышень.

– Давно нас так никто не называл, – растрогалась Галюсик.

– А вот и наш ответ Чемберлену, – Леночка поставила на стол бутылку водки со льда в сопровождении милых сердцу закусок.

– Сейчас принято кокаин пить с водкой, – заметила модная Катенька.

– А я предпочитаю традиционный способ, – почему-то зло возразила Леночка и втянула хорошую порцию белого порошка своим изящным носиком.

– Весь не перенюхаешь! – парировала Катюша.

– Девочки, давайте жить дружно, – остановил готовую съязвить Леночку Мазеров, который среди этого великолепия напоминал заботливую мамашу.

– Какова будет повестка дня? – спросила Галюсик, когда всем было налито.

– Торжественное принятие в наши ряды…

– За нивелирование полов!

– Давненько мы не вспоминали молодость! – Катюсик подарила мне плотоядно-томный взгляд.

– Стар я для трех на одного, – довольно проворчал Мазеров.

– Ой, шеф, не прибедняйтесь.

– Ату их!

Любимым занятием Губернских преступников были ночные налеты. В городе свирепствовали три банды, действующие каждая в своем секторе и не мешающие друг другу. Они же держали в руках всю мелкую шпану, которая и шага не могла ступить без разрешения отцов-основателей. Были и независимые: игорные, питейные и наркозаведения. Эти еще не сформировались в так называемую мафиозную структуру. Жили они припеваючи и наглели на глазах. Чекисты, в силу своей малочисленности и плохого технического оснащения, которого у них не было вообще, были практически бессильны, но делали все, что могли, как врачи у постели безнадежного умирающего больного.

В библиотеке имени Бакинских комиссаров было темно промозгло и сыро. Пара одиноких посетителей зябко куталась в пиджаки. С грязного, местами обвалившегося потолка лениво капала вода.

– Да? – спросила у меня служащая, да таким тоном она спросила, будто посылала меня далеко-далеко. Двинуть бы ей по противной в бородавках роже!

– У меня привет для Ковальчука, – пароль я узнал у старых друзей.

– О, товарищ! – завиляла она хвостом. – Вам сюда, – она услужливо открыла передо мной дверь с табличкой «ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН».

За дверью находилось чистилище в виде длинного узкого коридора, соединяющего ад, из которого я прибыл, с персональным раем товарища Ковальчука. Такого великолепия я не видел даже во сне. Настоящий райский сад, в котором стояли уютные столики. От столика к столику, словно с цветка на цветок порхали ангелы в виде обнаженных молоденьких официанток в одних трусиках и туфлях. И был джаз. Настоящий негритянский джаз.

– Позвольте вас проводить, молодой человек, – сказал мне архангел Гавриил или Михаил и усадил меня за столик. В ту же секунду ангелочек был, а, вернее, была у моего столика.

– Что желаете? – спросила она меня, сверкая зубками.

– Что-нибудь фирменное.

– Северную звезду?

– Хорошо.

– А еще что будете?

– Что-нибудь.

– Поняла.

Минут через пять на столе появилась водка с кокаином и прекрасный обед, да такой, что икра по сравнению с ним покажется собачьим кормом. Следующие минут тридцать были посвящены исключительно трапезе, но не успел я поднять голову от тарелки, как ангел возник вновь.

– Чего-нибудь желаете?

– Счет.

– Пожалуйста.

– Чаевые включены?

– Мы не включаем чаевые в счет.

– Ну так включите.

– Спасибо, товарищ. Вы не хотите сказать мне пару слов наедине?

Мне стоило неимоверных усилий сказать ей нет. В конце концов, я на работе.

– Не сейчас. Сейчас, детка, скажи мне, где у вас управляющий?

– А кто его спрашивает?

– ЧК, – я показал ей удостоверение.

Наверно появление Сатаны со всем своим воинством, пропахшим серой, произвело бы на нее меньшее впечатление.

– Не волнуйся. Я с деловым визитом.

– Подождите минутку, – заикаясь, попросила она и быстро скрылась в зарослях.

Через мгновение передо мной, как лист перед травой возник мужичок маленького роста в черном костюме. Он был в очках, обрамленных бородой и пейсами.

– Старший библиотекарь Ковальчук, – представился он.

– Хохол?

– Как скажете.

– Я пришел предложить вам шефство. У вас ведь нет шефов?

– Так чтобы постоянных нет, но периодически приходят люди из различных фондов.

– Жертвуете?

– А куда деваться? – он тяжело вздохнул.

– Теперь будут постоянные.

Он ничего не ответил, только еще сильней втянул голову в плечи. Мне его стало жалко.

– Зато фонды и конкурентов я возьму на себя. Сразу же после первого взноса.

– Сколько?

– Вот это я понимаю, разговор.

На следующий день я был уже в сопровождении пятерых лихих бойцов из моего отряда. Они несли ящик с гранатами и катили «Максим», еще новенький.

– Вот, Ковальчук, знакомьтесь. Отдел по работе с общественностью. Зарплата моя, стол ваш.

– Конечно-конечно, о чем разговор. Я приготовил для них одну из лучших комнат.

– А теперь о конкурентах. Мне нужен список с адресами и фамилиями.

– Как скажете, – Ковальчук повеселел.

Вдохновенные Ковальчуком чекисты быстро навели порядок, устроив грандиозную чистку, а в библиотеке, кроме моих орлов появился красноармеец с винтовкой. Посетителей он не трогал.

Следующим пунктом были питейные заведения. Одно из них находилось в музее революции.

– Я сейчас милицию вызову! – завизжал похожий на свинью директор музея, когда я предложил ему шефство.

Я с превеликим удовольствием сунул ему кулаком в лицо так, что он полетел со стула, а потом добавил несколько раз ногами в живот, пока его штаны не стали мокрыми.

– Молись, гнида! – я навел на него пистолет. – Я тебя вспомнил. Это ты выдавал коммунистов бандитам!

Он что-то затараторил в свое оправдание, но я быстро пресек его словесный понос.

– А мне плевать. Сказал, выдавал, значит, выдавал, а в ЧК ты и не в том признаешься.

– Я сделаю все, что прикажете.

– Целуй сапоги, гнида!

И он принялся вылизывать мои сапоги до блеска.

– Хватит! – оттолкнул я его. – Мне нужны фамилии всех конкурентов.

Через месяц я владел всеми игорными питейными и наркозаведениями.

После того, как я прибрал к рукам весь независимый бизнес, мною не могли не заинтересоваться. Я ждал и недоумевал по поводу отсутствия каких-либо шагов со стороны главных семей города. Они же настолько считали себя непоколебимыми, что опомнились только после нескольких неудачных попыток взять что-либо мое. Тогда-то они и узрели, что в городе уже не три, а четыре хозяина. Первым побуждением неорганизованных теорией Маркса бандитов было меня убить, но после ряда неудачных покушений, самая умная из боссов, Нина Шторн пожелала со мной встретиться.

Было ей лет под сорок. Начавшая жиреть, эпатажная, несдержанная, она вела себя скорее как модная футуристка, чем как глава банды. Вот и сейчас она сидела передо мной в платье с разрезом до северного полюса, перекинув ногу на ногу, и демонстративно курила сигарету в длинном мундштуке. Стареющая тупая шлюха, да и только. К тому же еще и истеричка. Но это была только маска. И те, кого эта маска сбивала с толку, расплачивались за свой промах жизнью. За всем этим стоял холодный расчетливый ум, вооруженный природной хитростью и огромным багажом знаний. Раньше она преподавала философию в каком-то университете.

– А с чего ты взял, что я соглашусь? – спросила она, окинув меня презрительным взглядом.

– Начнем с того, что половина больше четверти.

– Я не гордая.

– Да, но другие как раз могут оказаться гордыми.

– Они тоже не захотят войны.

– Никто не хочет войны. Я тоже не хочу войны. И упаси боже, я никакой войны не предлагаю.

– Ага, они сами придут и скажут: забирайте наши территории.

– Они и пикнуть не успеют.

– И как же ты это сделаешь?

– А у меня волшебные слова есть.

– И, конечно же, секретные.

– Отнюдь.

– Тогда, может, поделишься тайной?

– Поделюсь.

– И что ж это за слова такие.

– Это не слова даже, а буквы. Три буквы.

– Хуй что ли?

– Хуи есть у доброй половины населения.

– А мне и без него неплохо.

– Хуй отметаем.

– Твоя очередь.

– ВЧК.

– И ты предлагаешь мне в шестерки к мусорам пойти?

– Зачем. Это они пусть нам пошестерят.

– Я не продам друзей ментам.

– Да какие они друзья? И потом, никто не узнает. А нет свидетелей, нет и дела.

– Какой ты добрый. Ладно, а у меня какие гарантии?

– Никаких. Но если ты откажешься, могу гарантировать, что желающие найдутся, и тогда…

– Ладно. Перейдем к основной части беседы.

Мы быстро нашли общий язык. Как я и говорил, конкуренты даже пикнуть не успели, как очутились в гробах или на нарах. Город стал наш. А еще через неделю состоялся большой совет в кабинете Мазерова. Да, дорогие мои, все это было хорошо и тщательно спланировано нами в комнате Леночки долгими вечерами. На работе мы боялись даже слово сказать. Там был работающий на бандитов стукач. Благодаря моим усилиям, он был отправлен к уголовникам, причем я лично позаботился, чтобы в камере узнали о его прошлой профессии.

Итак, все мои главы отделов, а именно Нина Шторн, Ковальчук, ресторанщик Пивоваров и глава игорных домов Ван Ли. Все они были в наручниках. Мазеров сидел в своем кресле. Когда в кабинет вошел я, мои собратья оживились. Первое, что появилось на их лицах, было выражение злорадства, сменившееся неприкрытой ненавистью, когда они увидели, что я без наручников.

– Сдал, гад, – прошипел Пивоваров.

– Мусор! – Нина демонстративно сплюнула на пол.

Ван Ли продолжал сидеть с невозмутимым выражением своего азиатского лица, а Ковальчук втянул голову в плечи и жалобно шморгал носом.

– Хорошая работа, Ебан, – поздравил меня Мазеров, – ну что, считаем собрание открытым?

– Да уж куда открытей, – философски заметил Ковальчук.

– Мы собрались здесь не для обвинений и взаимных упреков…

– Какие могут быть упреки, – изрек вновь Ковальчук.

– Мы хотим предложить вам открытое сотрудничество.

– Стучать на соседей по камере? – зло прошипела Нина.

– Зачем вы так.

– Да есть причина, – она помахала руками в наручниках.

– А, это. Ну, наручники мы снимем, если обещаете тут без глупостей.

– Да уж, какие могут быть глупости, – ответил за всех Ковальчук.

– Мы собрались здесь для того, чтобы обсудить нашу дальнейшую совместную политику, – продолжил Мазеров, после того, как наручники были сняты. – Да, на сегодняшний день мы можем покончить с преступностью в вашем лице, но что будет дальше? Дальше придут другие, свято место пусто не бывает, и эти другие займут ваши места. Гораздо выгодней, для всех, с вами договориться. Вот наши условия:

1. Отныне все ваши сотрудники во главе с вами должны состоять либо в компартии, либо в комсомоле.

2. Вы приведете в надлежащее состояние принадлежащие вам официальные заведения.

3. Вход в ваши заведения будет осуществляться только по партийным, комсомольским, пригласительным и членским билетам еще нескольких организаций. Вот список.

4. ВЧК оставляет за собой право ревизионной деятельности, а также право проводить на базе ваших ресурсов необходимые общественные мероприятия.

5. Ответственной за вашу работу назначается товарищ Шторн.

6. В обязанности первичной организации товарища Шторн также входит поддержание общественного порядка в городе и на прилежащих территориях.

7. ВЧК обязуется оказывать вновь созданным первичным организациям всяческую шефскую помощь.

Вопросы есть?

Американцев было трое. То, что это американцы, было видно сразу, даже не надо было документы смотреть. Они бродили по Губернску в чудных, до колен штанишках и все время фотографировались. При этом они удивлялись всему, как дети малые. Милые сердцу даунята.

– Надо бы пригласить их в кабинет, и поинтересоваться, что они тут вынюхивают, – сказал зло Санек, который терпеть не мог праздношатающихся граждан иностранного происхождения. Они все у него ассоциировались с Антантой и шпионажем.

– А так спросить слабо? – съязвил я.

– Так они тебе и скажут так. Они и тут не сразу расколются. Таких надо пор всем правилам ведения допроса. Их там, знаешь, как в шпионских школах учат.

– Да какие из них шпионы? Они на шпионов и не похожи совсем.

– А ты видел шпионов, похожих на шпионов?

– А что шпионам может понадобиться в Губернске? У нас же тут нет ничего.

– Вы газеты читаете? – прервал наш спор Мазеров. Мы как раз сидели у него в кабинете и обсуждали текущие вопросы.

– Когда мне? – обиделся Санек. – У меня работа есть, чтобы время разбазаривать.

Я благоразумно промолчал.

– Так ты говоришь, что газеты для бездельников пишут?

– А то для кого. Занятому человеку некогда на газеты время разбазаривать.

– А пишут их в таком случае тоже бездельники? Раз для бездельников.

– Конечно бездельники. Их бы на завод, а они…

– А вот скажи мне, Ленин бездельник?

– Товарищ Ленин?!!!!!

– А у тебя получается, что бездельник. Вот смотри, – Мазеров извлек из своего стола последний номер «Правды» со статьей Ленина на всю передовицу. Санек готов был влезть под стол. – А если бы ты читал газеты, – продолжал тем временем Мазеров, – ты бы знал, что в далекой империалистической Америке трудовой народ не только вынужден пахать на буржуев-эксплуататоров, но, и не имеет права теперь на пролетарско-народный отдых. В Америке сухой закон. Теперь вам понятно, чего хотят американские товарищи.

Мне стало жаль, погибающих от пролетарской жажды американских товарищей, о чем я и сказал Мазерову.

– Это в тебе говорит пролетарский интернационализм, о котором пишет в сегодняшнем номере товарищ Ленин, – мазеров посмотрел на Санька.

– Надо что-то делать, – продолжал я.

– А давайте станем для наших заокеанских товарищей дедами Морозами. Передадим им подарок из далекой России. Объявляю операцию Новый год открытой. И еще, с сегодняшнего дня на каждой планерке будет прессобозрение. Ответственный Санек. Вопросы есть?

– Ну, какие могут быть вопросы, – сказал я тоном Ковальчука.

Уставшие от буржуазной заразы, американские туристы жаждали истинных пролетарских радостей и оттопыривались полными, так необходимой нашей Родины, валюты карманами.

– Извините, мисс, – неловкий американец, залюбовавшийся памятником старины, не заметил, как толкнул очаровательную юную леди. Ее сумочка выпала из рук и по придорожной, исторической пыли рассыпались всякие мелочи, хранящиеся в дамских сумочках.

– Не стоит извиняться, – ответила она на чистом английском.

– О, вы говорите по-английски!