Текст книги "Дрифташтепсель. Рассказ"

– Новое дело всегда страшно, – перебил дед. – Но ничего…, мы потихонечку, аккуратно, авось и пронесёт.

– Только это…, дед…, я голой задницей на пластину не сяду. – Неловко как-то.

– Не хуже, чем голый провод на конец наматывать, – рассмеялся дед. – А носом или языком – вообще, несолидно и не увидишь ничего. Если стесняешься, одень сверху штаны, а провод подключения, через ширинку пропустим. На хозяйство твоё оденем резиновую перчатку – тебе ещё детей делать, мало ли что.

– Ладно, – немного подумав, согласился я.

И тут меня осенило.

– Дед, а ты же говорил, что вторая твоя встреча с дрифташтепселем состоялась в 1986 году. Что-то мы мимо этого факта лихо с тобой проскочили. И ты, как будто бы и забыл. Опять темнишь? Не рассказываешь….

– Да там, Володя, нечего рассказывать. В 1986 году первая версия дрифташтепселя была разработана окончательно, и он из опытного образца перешёл в разряд готовой продукции. Было изготовлено десять штук и передано мне на ответственное хранение. Всё упаковано, опломбировано, но я добился того, чтобы один экземпляр распечатали, под предлогом, что мне нужно проверить, что принимаю на хранение. Рассчитывал, что при всеобщем бардаке обратно нормально упаковать забудут, и я с этой штукой потом поэкспериментирую на досуге.

Какое там.

В присутствии охраны распечатали одну из десяти ячеек стального бронированного контейнера с дрифташтепселями – случайную ячейку, ту, что выбрал я.

Начальник охраны вынул из этой ячейки мини сейф с электронным и механическим замками. Открыл и тот, и другой. Откинул крышку. К прибору, уложенному на мягкую подложку, он даже прикасаться не стал. Кивнул головой, разрешая взять и сказал – Можешь брать, осматривать. Только ради бога, Кузьмич, аккуратней и от кнопки активации держись подальше. Пойдёт что-то не так, за этот прибор башку оторвут.

– Действительно, крутая значит штука, – вставил я.

– Круче не бывает, – поддержал Кузьмич. – Платину так не охраняли. На платину, если с этим прибором сравнивать, вообще, всем было плевать. А тут…

– Ладно, и как ощущения? – спросил я, видя, что деда опять заносит.

– А что ощущения? – Нормально. Покрутил прибор в руках для вида и сунул обратно. Сказал начальнику охраны, чтобы запаковывал и отошёл в сторону, чтобы случайно не увидеть код от замков. Испугался немного, но внешне этого не показал. Когда ячейку контейнера запаяли, позвал двух грузчиков и переместил контейнер на склад.

– И не было соблазна попробовать открыть этот контейнер? – спросил я.

– Если честно, соблазн был. Сам подумай, если уж этот прибор охраняют в десять раз лучше платины, стоит он, наверное, баснословно. – Пару дрифташтепселей взять, и на всю жизнь обеспечен, думал я тогда. – Дурак, от жадности чуть голову не потерял, хорошо, страх оказался сильнее, а то, точно остался бы без головы – впаяли бы измену Родине…

– Я имел в виду возможности прибора, – чуть нервно осадил деда я.

– Возможности тоже конечно, – ответил он. – Но, когда речь идёт о таких деньгах, какие к чёрту возможности? – Я же молодой тогда ещё был – чуть больше пятидесяти. Семьи не было, вот и прикидывал варианты. Жизнь ведь она, Володя, не вечна, не успеешь оглянуться – спишут со счетов и окажешься на помойке.

– Причём тут помойка?

– А при том! Живём, как по лезвию бритвы ходим, платину своими руками психу отдал, а судьба дрифташтепсели подсовывает, вот и задумался.

– Пойду-ка ещё кофейку подолью, – добавил он, отводя от меня глаза.

Вот зараза, подумал я. – Да, он же там втихаря вместо кофе что-то другое, покрепче, подливает.

– Слушай дед, а с внуком не хочешь поделиться? – спросил я.

– Тоже, Володенька, кофейку захотел?

– Захотел. Только такого же, как у тебя.

Он оглянулся настороженно, понял, что раскусили. Улыбнулся.

– Тебе нельзя. Сестра, то есть, бабушка твоя ругаться будет, скажет, спаиваю внука.

– Да ладно тебе, мне уже двадцать пять лет. Бабушка меня всякого видела, а напиваться никто и не собирается. Грамм пятьдесят, если бы коньячка, за компанию с тобой.

– Так я его родимого и добавляю в кофеёк. Пристрастился в последнее время, но доктора говорят даже полезно, если в меру. Да только где она мера-то – у каждого своя. Ладно, давай кружку подолью.

– Мне лучше отдельно, не люблю смешивать, – ответил я.

– Значит, вприкуску с кофе любишь – тоже вариант. Только у меня рюмок нет, если в стакан налью нормально?

– Нормально, но чуть-чуть.

Кузьмич вернулся за стол. Поставил перед собой кружку, в которой плескалось прилично, а передо мной стакан, наполненный на две трети.

– Дед, я же просил чуть-чуть.

– Это и есть чуть-чуть, сам говорил, что тебе уже двадцать пять. А прыгать туда-сюда за добавкой, только отвлекаться, да и тяжеловато, не забывай, сколько мне лет.

Я кивнул головой. – С логикой деда спорить было трудно. В любом случае, меня никто не заставлял пить всё.

– Ладно, давай понемногу за встречу, – сказал дед, поднимая кружку.

Я поднял стакан, чокнулся с ним и сделал пару глотков.

Так вот, Володя, – продолжил свой рассказ Кузьмич. – Ты меня за те мои мысли не осуждай. Я пожил на этом свете достаточно. Многое видел, многое знаю. Вагонами воровали и всё сходило с рук. А я хоть и работал по материальной части всегда оставался честным человеком и меру свою знал. Ну дрогнула рука, мысль проскользнула и что? Кто без греха?

– Да я и не осуждаю, – сказал я, прекрасно помня, что ещё несколько минут назад осуждал.

И от своих мыслей и слов мне сделалось стыдно.

– Прости дед, – добавил я. – Кто я такой, чтобы тебя осуждать? – Я же очень тебя люблю. Дай я тебя обниму.

И я с твёрдым намерением обнять и расцеловать старика, стал подниматься из-за стола.

– Сиди уж. Я тоже тебя люблю. Понял, Володя и молодец. Давай лучше выпьем ещё немного, но не налегай, разговор предстоит длинный.

Мы выпили ещё.

И Кузьмич продолжил свой рассказ.

– Да…, – протянул он задумчиво, – 1986 год. – Год крушения мечты.

«Дрифташтепсели» спрятали в бронированный ящик, особых перспектив не было. Перемены всякие замаячили и добавили ненужной неопределённости. Всё куда-то покатилось, но совсем не в лучшую сторону.

Программа многоразовых космических кораблей начала сворачиваться и, как следствие, финансирование института урезали, а как печальный факт, исчезли доплаты и премии и дополнительных возможностей не стало.

Но «дрифташтепсели» продолжали клепать.

Было выпущено ещё три версии.

С интервалом чуть больше года на склад готовой продукции попадал очередной бронированный ящик.

– А этот какой? – Я кивнул на дрифташтепсель всё ещё лежащий на столе между нами.

– А это, Володя, самый лучший – четвёртого поколения – модернизированы контакты, шесть степеней защиты от окружающей среды, кнопка плавной активации с возможностью экстренной автоматической блокировки при сбоях систем корабля. Начинка – не знаю, но думаю, тоже усовершенствована. В любом случае, спаяна на платине, не то, что у ворюги профессора – на олове.

Этот прибор, Володя, вершина инженерной мысли – совершенный продукт – результат кропотливой работы множества прекрасных людей по доведению гениального изобретения до совершенства. – Последний достойный аппарат прошлой эпохи. Выпущен, как я тебе уже говорил, в 1990-ом году, за три месяца до моей пенсии.

До сих пор удивляюсь, как это, вообще, могло произойти. Денег в институте уже практически не было – исключительно, на голом энтузиазме, при полной самоотдаче людей.

– И вашего покорного слуги тоже, – добавил он, имея в виду себя.

Он печально посмотрел на меня, склонил голову и сказал:

– За это просто необходимо выпить! И выпить стоя, и до дна.

– Дед, если стоя трудно – сиди, никто не обидится.

– Нет, Володенька, только стоя. Труд людей уважать надо, а как выпьем садиться уже не обязательно. Будет маленькая просьба.

Мы выпили, и я остался стоять, глядя на деда, который сел обратно за стол.

– Просьба такая, – сказал Кузьмич. – Там у плиты, в правом верхнем ящике стоит початая бутылка коньяка. Тащи её сюда. Рядом стоит целая, её тоже прихвати.

– Не многовато дед?

– Этого мы с тобой, внук, знать не можем. Неси их сюда, а там разберёмся. Хуже если не хватит. – Придётся в комнату идти, но там не коньяк, а смешивать не хотелось бы.

Кузьмич, как всегда был очень логичен, и я в точности выполнил всё, что он говорил.

Початую бутылку мы допили почти сразу.

Дед никак не мог собраться с мыслями, чтобы продолжить свой рассказ. Пауза затягивалась, мы пили коньяк и заполняли паузу короткими репликами.

– Ну что ещё по одной?

– Давай.

– А что было дальше?

– Ну, как меня провожали на пенсию я уже, рассказывал, а после …. Давай, Володя ещё по чуть-чуть.

– Ладно, давай.

– А вот…

– Погоди, Володя, потерпи немного, мне нужно сосредоточиться.

Наконец Кузьмич был готов.

Решительно посмотрел на меня.

Взял пустую бутылку и поставил её под стол.

Взял полную и открыл.

Налил мне в стакан на три пальца.

Примерно столько же плеснул себе в кружку.

Молча поднял её, дождался, когда я подниму свой стакан, с силой чокнулся со мной и ни слова, не говоря – выпил. Я последовал его примеру.

– Я решился поведать тебе всё! – с силой в голосе сказал Кузьмич. – По-другому никак, может быть, в последний раз пьём и между нами должна остаться только правда.

– Да, брось ты дед. Почему последний? Мы с тобой ещё сто….

– Не перебивай Володя. Извини. Лучше послушай. – Забудь всё, что я говорил.

– Как? Что-то я не понял? Ты это о чём?

– Обо всём том, что я рассказал тебе, начиная с 1990 -го года. То, что я рассказал до этой даты, более-менее, правда.

Я с удивлением смотрел на него.

В моём не очень трезвом мозгу крутилась одна единственная мысль – Ну, ни хрена дед выдал. При этом объяснить, что эта мысль значит, я бы, наверное, не смог.

– Вернее, не совсем так, – добавил дед. – Цепь событий, описанная мной, в целом соответствует направлению и координатам, как пространственных векторов, так и вектора времени, но вот детали, из которых эти события складываются – несколько различаются.

– И что это значит? – всё ещё не понял я.

– Сейчас объясню. – Вот перед нами лежит «дрифташтепсель». Он образца 1990 -го года, четвёртого поколения, как я и говорил, но попал он ко мне иначе. Никто мне его не подкладывал.

– А какая собственно разница, как он к тебе попал? Зачем ты мне об этом говоришь? Зачем выглядеть в моих глазах хуже, чем ты есть? – Некоторые вещи, как ты и говорил, мне знать вовсе необязательно. Вот он прибор, уже здесь, давай просто разбираться с ним. Расскажешь, всё, что о нём знаешь, а потом мы с ним поэкспериментируем.

– Нет, Володя, ты ошибаешься. Сейчас мне трудно объяснить почему, но чуть позже ты сам всё поймёшь. Одно могу сказать точно – нужна только, правда. Но я готов согласиться, что в данный момент с ней можно и повременить.

– Да и вообще забыть! – выкрикнул я, немного устав от терзаний и разглагольствований деда. – Лучше кратенько рассказать, что было дальше, и лучше только то, что касается «дрифташтепселя».

– Дальше я ушёл на пенсию и вся моя последующая жизнь только с ним и связана. А что касается того, как и что мне говорить, вне зависимости от твоих предпочтений, будет высказано. – Выдам по полной программе! А если не согласен – можешь проваливать прямо сейчас! И нечего мне хамить!

Я молча встал, собираясь сделать так, как он предлагал. У меня тоже какая-никакая, но гордость есть.

– Так и пойдёшь? – спросил дед.

Я молча пожал плечами.

– А на посошок?

– На посошок можно.

Дед налил мне в стакан грамм пятьдесят, плеснул себе.

– За единство и борьбу противоположностей! – выдал он тост.

Мы выпили.

Пошла хорошо.

– Ты должен понимать, – сказал дед. – Всё, что я рассказываю очень серьёзно, как и очень опасно. И я пытался оградить тебя от ненужной информации и проблем. От того и не договаривал, от того приходилось, иногда лукавить. Проще всего сказать – Вот «дрифташтепсель» – хватайся за контакты, тыкайся в него носом и дрочись с ним сам, как захочешь…

– Так и я о том же! Давай упростим. – Только главное и по существу, – не удержался я, прерывая деда.

– Да не получается так, дурья башка! Битый час объясняю. – Вреда от таких объяснений будет больше, чем пользы.

– Мне просто непонятно становится, о чём мы, вообще говорим, – ответил я. – Пообщаться, конечно, приятно, тем более видимся редко, но раз уж выбрали тему, давай попробуем по существу…

– А это, Володенька, и есть по существу. Вот ты говоришь – правда не нужна. Да я и сам – старый дурак полчаса назад так думал. Считал, что не нужно забивать мозг внука лишней информацией. А получается, что? – Полная ерунда получается. – Со временем, ты всё равно правду узнаешь и хорошо, если просто узнаешь, а не наткнёшься на эту правду, как на острый нож. Думая, что с этим прибором всё тихо и хорошо. Считая, что дед Кузьмич уладил все, связанные с ним неприятности. Поймёшь, что это не так, да только поздно будет – накроют, пикнуть не успеешь. Или ещё …, напоровшись на правду, поймёшь, что я тебе врал? – Возненавидишь меня, подумаешь, что я врал тебе во всём, забросишь «дрифташтепсель» на антресоли и забудешь о нём. А мне бы очень хотелось, чтобы этот прибор послужил и тебе, твоей семье, твоим детям.

Дед закрыл лицо ладонью правой руки и мне показалось, что заплакал.

– Эй, Кузьмич, – тихонько позвал я. – Ты что расстроился?

Тишина.

– Конечно, послужит этот прибор …, а если будет, что непонятно, мы всегда обратимся к тебе. За советами, за объяснениями, – добавил я не очень уверенно.

– Так я тебе и поверил, – не убирая ладонь от лица, ответил Кузьмич. – Если уж сейчас рот затыкаешь, что потом будет?

– Да нормально будет. Ладно, прости, не сердись.

– Придёте ко мне за объяснениями своими, – словно не слыша, грустно продолжил дед, – а спрашивать уже и некого. – Нет Кузьмича – Сгинул – Пропал при таинственных обстоятельствах, как ученик ненормального профессора. – Пропал, и унёс с собой свою тайну.

– Не говори глупости, дед. Ты ещё сто лет проживёшь!

– А я и не собираюсь умирать! Я тебе про исчезновения толкую, – совершенно нормальным голосом ответил Кузьмич.

– Ты это про красные контакты, о которых профессор рассказывал? – машинально спросил я, кивнув на прибор.

– Дурак он твой профессор! – Ни черта он не знал, хоть и учёный был. Я сам до всего дошёл. Методом проб и ошибок. Подвергая себя смертельному риску.

– Расскажешь? – взволнованного спросил я.

– Конечно, расскажу! Для чего мы, по-твоему, тут пьём? Но всё по порядку – Наливай.

Я разлил остатки коньяка из второй бутылки, считая, что с алкоголем лучше покончить сразу, и потом уже не отвлекаться, и разобраться с прибором.

Получилось прилично.

– Под такую дозу, нормальный тост должен быть, – сказал дед. – Давай выпьем, Володя, за шипы и розы в научных познаниях. И выпьем до дна.

– Согласен, – ответил я и чокнулся с дедом.

И мы выпили до дна.

Сон Володи.

Дальше я, видимо, заснул потому что рядом с Кузьмичом напротив меня оказался бородатый человек в очках и белом халате.

Человек пристально разглядывал меня сквозь линзы своих очков. Кузьмич задумчиво улыбался, глядя в сторону.

Я догадался, что человек в белом халате чокнутый профессор, но как он оказался в квартире моего деда, оставалось загадкой.

– Это он? – спросил профессор у Кузьмича.

– Он самый, – ответил Кузьмич. – Смышлёный парнишка, мой двоюродный внук, тоже болеет за науку, мечтает поучаствовать в эксперименте.

– Это правда молодой человек? – спросил человек в халате.

Я неуверенно пожал плечами.

– Вы должны быть уверены на все сто, – добавил профессор. – Для чистоты эксперимента, желательно ваше добровольное участие. Ну, так как?

– Согласен, – тихо и неуверенно ответил я, вспоминая, что, действительно, совсем недавно сам хотел испытать прибор.

– Предупреждаю! – с нажимом сказал учёный. – Эксперимент будет жёсткий! Права на ошибку у нас нет. Возможно, это билет в один конец. Но если не мы, то кто? – Пройдёмся сразу по красным контактам.

– А может быть сначала с синих начнём? – спросил я, пробуя смягчить эксперимент.

– Нет времени, – сурово ответил профессор. – Нужно срочно отправиться и найти моего ученика.

– Но я с ним даже не знаком? – возразил я.

– Вы его узнаете сразу. Ошибиться невозможно, там кроме него никого нет. И не забивайте голову всякой чепухой, не о том думаете молодой человек, туда ещё добраться надо. Не скрою – это пока не удавалось никому. – Будете первым. Особо волноваться нечего, я усовершенствовал жопные контакты и теперь ошибка исключена. Шипы и розы, как любит повторять ваш дедушка.

С этими словами он вытащил из-под стола металлическую пластину с припаянным к ней проводом. Пластина щетинилась густо посаженными острыми стальными иглами сантиметра по три длиной.

– Зато можно штаны не снимать, – добавил он.

– Это правильное решение, а то он стесняется, – высказался Кузьмич и рассмеялся.

– Но я не хочу! – крикнул я.

– Поздно метаться! – рявкнул профессор. – Решение принято и обжалованию не подлежит!

Я вскочил из-за стола.

– Кузьмич лови его, уйдёт! – завопил учёный.

– Да разве его поймаешь? – сказал Кузьмич, медленно поднимаясь из-за стола, и хохоча, как ненормальный. – Он шустрый, весь в меня.

Я от страха не соображал, что делаю.

Побежал вокруг стола к своему деду и со всего разгона врезался в него. Он даже не покачнулся. Мне показалось, что он словно из камня, и я сильно об него ударился, упал прямо у его ног и от боли закрыл глаза.

Когда я их открыл, Кузьмич глыбой возвышался надо мной и по-прежнему хохотал.

– Смешно тебе да? – выкрикнул я.

– Не ударился Володя? – спросил дед, всё ещё улыбаясь, помогая мне подняться.

– А где профессор? – спросил я.

– А где ему быть? – Надеюсь в дурдоме до сих пор – ворюга.

Тут до меня дошло, что я просто уснул, а во сне рухнул со стула.

– А что смешного? – спросил я.

– Позвонил твоей бабушке пока ты дремал, сказал, что ты переночуешь у меня.

– И что?

– Она стала спрашивать – Что, да как? – А я взял и выдал – «Дрифташтепсель»!

– А что тут смешного-то?

– Кому как, – ответил дед. – Сверхсекретное слово по телефону, походя… Двадцать пять лет терпел – уже смешно, да и ей наверняка ничего непонятно, представил, её лицо.

– Сейчас все родственники приедут сюда спасать меня от ненормального деда, – сказал я.

– Не волнуйся, не приедут, я сказал, что мы на даче, – ответил дед и снова расхохотался.

У меня, наверное, округлились глаза.

– Ладно, не дёргайся, – поспешил добавить дед. – Пошутил про дачу. И бабушку твою успокоил. Сказал, что этот «дрифташтепсель», современный сленг, пообещал, что завтра объясню. Так что всё нормально. Уже передала по цепочке нужную информацию. Можем продолжать.

И он скосил глаза в сторону стола, на котором стояли две целые бутылки водки и два чистых гранёных стакана.

Принёс водку из комнаты – зараза и даже со стаканчиками подсуетился, пока я был в отключке, подумал я. – Представил, что водку нужно будет выпить и даже застонал.

– Что такое Володя? – спросил дед. – Если не хочешь, не пей – у нас демократия. Закруглимся и пойдём спать, а с прибором потом как-нибудь разберёмся.

Потом, может оказаться и никогда, подумал я. – Утром проснёмся с больной головой, будет не до разговоров. Потом закрутятся дела, замотают. Куда-то придётся бежать, что-то делать. Суета покроет всё липким туманом. А то, что рассказывал дед, будет казаться совершенно нереальным. – Оно и сейчас таким кажется.

Идти спать нельзя, понял я. – Пока не испытаю прибор, точно нельзя. Иначе завтра сам себе не поверю.

– Только давай, дед, так, – сказал я. – Выпьем по чуть-чуть и испытаем прибор, а с разговорами посмотрим – будут силы, поговорим. Нет – пойдём спать.

Кузьмич нахмурился.

– Не хочу, Володенька, снова тебя обижать, – ответил он тихо и очень внушительно, отсекая любые мои возражения. – Правила здесь устанавливаю я! А они просты – Как скажу, так и будет! А возвращаясь к конкретике, объясню – Вот ты рвёшься проводить эксперимент, а какие контакты, извините, будем щупать? – Что ты от этого эксперимента ждёшь? – Зачем тебе это, вообще, надо? – Уверен, ответов на эти вопросы у тебя нет. А почему? – Тут тоже всё просто. – Ты не знаком с теорией. И потому повторю – Ты выслушаешь всё, что я тебе скажу, иначе, хрен тебе, а не прибор. И сердиться не надо. Я не из стариковской вредности так говорю. Так говорит мой опыт. А вот то, что ты предложил по чуть-чуть – одобряю. У меня и солёные огурчики есть. Ты наливай пока, а я принесу.

Дед поднялся из-за стола и заковылял к холодильнику.

Я взял первую бутылку, свинтил пробку, налил в каждый стакан грамм по сто.

Дед вернулся, поставил на стол открытую трёхлитровую банку с огурцами.

– Правильная доза, – сказал он, глядя на стаканы. – Торопиться нам некуда, история только начинается. А огурчики, не стесняйся, бери из банки прямо рукой. Под водку – можно. Под водочку, никакая инфекция не страшна.

Мы выпили, похрустели ароматным огурчиком. Водка пробежала по пищеводу приятным теплом и нормально прижилась.

Дед задумался и сказал:

– Остался я, Володя, совсем один.

– Дед, у тебя есть я.

– Это сейчас, – ответил он. – А в 1990 —ом, когда я вышел на пенсию, тебя ещё и на свете не было. У бабушки твоей, моей сестры – своя семья – виделись редко. Верных друзей не нажил – так, собутыльники одни, товарищи по работе. – Не стало работы и товарищей не стало. Веришь, чуть руки на себя не наложил. Если бы не «дрифташтепсель», всё, хана бы деду пришла.

Я молчал, видел, что Кузьмич не ждёт от меня ответа, а просто размышляет вслух. Ему требовалось выговориться, а помочь ему я мог только тем, что послушать.

Рассказ Кузьмича.

– Смотрел я на свой «дрифташтепсель» и вся жизнь моя, Володька, в его блестящей сфере отражалась, – с грустной улыбкой рассказывал дед. – Вспоминал, как глупым пацаном пришёл устраиваться на секретный завод. Такой же, как и ты был шустрый и несдержанный. Всё мечтал о чём-то необычном.

Вот и домечтался.

Приняли на завод, оформили подписку о неразглашении. Тогда о космосе никто и не думал, но секретности хватало. – Что на заводе выпускают? Какие детали, приборы? – Никто толком не знал. – В каждый цех – свой допуск. В каждом цехе свои зоны секретности. Просто так не пройдёшь. Кордоны, откатные двери с кодовыми замками, охранники с собаками. Где невозможно секреты спрятать и отсечь от любопытных глаз, а проходы обеспечить надо – сделаны закрытые коридоры – лабиринты. Где и этого не сделать – проход с повязкой на глазах.

Страшное дело.

Несколько человек, которых я знал и у которых просто свалилась повязка с глаз, я больше никогда уже не видел.

Ужас, Володька, но привыкаешь ко всему.

И что самое страшное, мне даже нравилось, хотя кто я был – катал на раздолбанной тачке порошок, из которого потом при помощи термообработки делали корпуса для деталей. – Для чего-то более серьёзного на этом заводе нужно было ещё дорасти. Первые несколько лет там не доверяли. Правда, платили хорошо, да ещё и приплачивали и за риск, и за секретность, и за вредность – порошок ядовитый был.

Я ведь, Володя, учиться хотел, думал, учёным стану, но не сложилось, может и к лучшему – сидел бы сейчас в дурдоме, как чокнутый профессор, а так ничего, пронесло – вот он я – бодр и весел.

Кузьмич легонько хлопнул себя по груди правой рукой, грустно рассмеялся, взял бутылку и налил по пол стакана.

Мы выпили.

– Ведь я, Володя, прошёл путь от самых низов, – продолжал он. – Через два года стал варщиком корпусов, через пять уже доводил эти корпуса до кондиции, через десять перешёл в службу контроля и стал на приёмку готовой продукции. Через пятнадцать лет появилась вакансия в службе снабжения и реализации – перешёл, да так и остался. Дослужился до начальника.

Ты и представить не можешь, с какими людьми приходилось выпивать. – Большими, настоящими людьми – из высшего эшелона власти…

Но и им без Кузьмича было никак.

Придут бывало, представятся и выкатят просьбу или просьбочку – уваж мол, Кузьмич, помоги. А почему? – А потому, что у Кузьмича связи. – Доверять стали Кузьмичу.

А доверие, Володя, страшная сила. Там, где доверие, там и возможности, да и деньги там. Заслужить доверие очень сложно, а потерять можно в один день.

Я вот сумел сделать и то и другое.

Эх…, да что там!

Кузьмич снова потянулся к бутылке. Я его опередил. Хотел налить по чуть-чуть, но неожиданно для себя, наполнил стаканы на две трети.

– Уважаю, – пробасил Кузьмич.

Поднял свой стакан, приветствуя меня, и выпил до дна.

Я последовал его примеру.

– Вот ведь жизнь, – продолжил дед. – Годами идёт себе, не предвещая ничего плохого, а потом в одночасье – бац и ты по уши в дерьме.

Ошибся я, Володя, в 1981 —ом.

– Это, когда профессор «дрифташтепсель» показывал? – спросил я.

– За три месяца до этого.

Пришёл ко мне в кабинет этот самый профессор и попросил килограмм платины на припои для своей лаборатории. Я мог эту проблему решить. Я много чего мог. Схема была отработана. Килограмм хоть и много, но не запредельно. Были люди, которые могли помочь на определённых стандартных условиях. Все, кто ко мне приходил, эти условия знали. Все, кроме этого чокнутого профессора.

Я его ещё переспросил – знает ли он правила и знает ли он, сколько эта услуга будет ему стоить? Он ответил – Да. И вот тут-то всё и началось. – Платину выписали, доставили в лабораторию профессора и тишина.

Я его не дёргал несколько дней, всё-таки килограмм переварить непросто, но на пятый день стал переживать. Собрался его найти, но в его лабораторию у меня допуска не было. На седьмой день он сам пришёл. Потоптался на пороге и прошёл к моему столу.

– Вот, Кузьмич, пришёл, – говорит, – принёс.

У меня отлегло на душе, но, когда он вытащил из своей сумки и выставил на мой стол только бутылку водки, у меня чуть инфаркт не случился.

Посмотрел я на него. Заглянул в его коровьи глаза и понял, что мне конец. – Ничего этот придурок не соображает. И при плохом раскладе, половину стоимости, переданной ему платины, мне придётся отдавать из своих.

Я не стал его прогонять, даже не стал кричать. Что толку, если человек не в теме? А рассказывать человеку, который ничего не знает, всю подноготную, тоже неразумно.

Я был виноват сам.

Это был мой косяк.

Привык, что все знают, что просто так ко мне приходить не стоит.

Был уверен, что ко мне и не может прийти кто попало и просто так.

Профессор, правда, смог, но у этого человека был допуск куда угодно.

Я сделал тогда вид, что ничего не произошло.

Достал стаканы и выпил с ним, как полагается.

Не хватило.

Сам сбегал и купил ещё.

Мы даже немного подружились, собеседник он оказался интересный.

Единственное, что я попытался ему объяснить, так это то, что такое количество платины ему доставили по ошибке и настойчиво просил проверить оставшееся количество и вернуть на склад грамм восемьсот.

Он обещал посодействовать, но обещал, пока пил.

Наутро, видимо, осознав глупость своих обещаний, составил отчёт, по которому было видно, что платина ушла в дело вся и ему её даже не хватило. Принёс мне свой отчёт и приложил к нему заявку на триста недостающих грамм.

Это, на мой взгляд, было уже настоящим хамством, и я организовал проверку его лаборатории, на предмет использования не по назначению драгоценных металлов.

Первую проверку отменили приказом сверху, но и я был непрост. Позвонил, кому следует и организовал вторую.

Вторая проверка состоялась, но не выявила никаких нарушений. Правда, целесообразность следующей поставки платины была поставлена под сомнение, и профессор не получил больше ничего.

Что же касается первого килограмма – пришлось покрутиться. – Кое-что сделать удалось, но цепочка взаимодействий оказалась длиннее, чем я думал и за четверть этого килограмма, всё равно пришлось заплатить.

Неприятная история.

Моя репутация оказалась подмочена, доверие подорвано и в моей жизни изменилось всё.

Денежная река почти иссякла и превратилась в жалкий ручеёк. Иссякла бы совсем, и я вылетел бы из нашего института с треском, но мой непосредственный начальник всё ещё мне доверял и стоял за меня горой. – Единственный мой надёжный товарищ, с которым мы в начале нашей карьеры вместе катали тачки с ядовитым порошком.

– А что профессор? – спросил я.

– Это отдельная история, – ответил дед. – Наливай, расскажу.

Мы выпили снова.

– Сука он! – ответил дед. – Но тогда я этого ещё не знал. Приходил ко мне несколько раз, мы выпивали. Пробовал даже прощения просить, но я его тогда и не винил. Мало того, он мне нравился. Я воспринимал его, как редкого, очень образованного человека, который не думает ни о чём, кроме своей науки. Живёт ей. И просто делает то, что должен. Как такого человека винить? – Нужна была для экспериментов платина – он её использовал. Проверка показала, что в дело. Его разработки имели первостепенное значение. Значит, его дело было стоящим. А то, что я не разобравшись в это дело влез – только моя вина.

Так думал я, но всё было не так просто.

Позже, когда мы выпивали с ним раз в десятый, месяца через три после знакомства, он пригласил меня в свою лабораторию.

Пропуск у меня тогда ещё был – остался с проверки, набрались мы в тот момент изрядно и я согласился.

Именно тогда профессор и показал мне новейшую разработку – «дрифташтепсель». – Ничего не боялся гад. – Кто-то стоял за его спиной.

Зачем он это сделал? – Остаётся загадкой, но теперь я уверен, что не только для того, чтобы потешить своё самолюбие, скорее всего, и в этом был какой-то его коварный план.

В лаборатории мы добавили ещё, и он рассказал про своего ученика.

Рассказал, как выжимал из него все соки, держал в чёрном теле, как фактически толкнул на необдуманный шаг.

В тот день мы оба уже ничего не соображали.

Противно вспоминать, но я даже смеялся вместе с ним.

Планировал новую встречу, хотел подробнее изучить прибор.

Только наутро я начал догадываться, что за гнида этот профессор. Попробовал его найти, хотел поговорить с ним о платине, но в институте его не было. Не появлялся он и в последующие два дня.

Дальше были выходные, в понедельник мне было не до него, а уже во вторник профессор загремел в дурдом.

Говорили, что так и не вышел из запоя и окончательно слетел с катушек.

– Ускользнул гад! – добавил дед. – Коварная сволочь. Уверен, что и с платиной он всех нагрел, а меня обманул больше двух раз, а это, ни до, ни после него, никому не удавалось.

Но тут уж ничего не поделаешь, тем более что неприятности, связанные с платиной, были уже позади, в вине профессора на все сто я всё-таки уверен не был, а жизнь не стояла на месте.

Единственное, что всё ещё связывало в тугой клубок институт, профессора и меня был «дрифташтепсель».

Я знал, что только этот прибор, учитывая его стоимость и возможности, сможет компенсировать все мои убытки.