Текст книги "Дрифташтепсель. Рассказ"

Обязан компенсировать, решил я, ведь так или иначе, но он оказался связан с моими неприятностями.

Я начал вынашивать свой план, но до реализации его было ещё очень и очень далеко.

Шёл 1981 —й год, а осуществить задуманное удалось только в 1990 —ом, за несколько месяцев до выхода на пенсию.

Дрифташтепсель в руках Кузьмича.

– То есть ты взял «дрифташтепсель» сам? – спросил я.

– Сказать, взял, Володенька, язык не поворачивается, – уклончиво ответил дед. Давай к этой теме вернёмся чуть позже. Достаточно того, что он оказался у меня в руках.

– По мне так этого недостаточно, – ответил я.

– Ну, раз так, – ответил Кузьмич, – необходимо добавить. И добавить крепко. Махнём по полной. Ты как? Опыт против молодости?

– Я пас.

– Что значит пас? Что же ты пасуешь зараза на самом интересном месте? Опять меня обидеть хочешь?

– Дед, не лезет уже, – взмолился я.

– Это не ответ. То ему недостаточно, то не лезет. Раззадорил деда и в кусты.

– Ты пей, а я чисто символически, за компанию.

– Это уже лучше, но это недостаточно мне. Это, как на «дрифташтепселе» хвататься за синие контакты, когда красные есть. – Неправильно это. Тоже мне, путешественник во времени и пространстве, деда поддержать не можешь. – Ладно! Компромисс! Первую добиваем, а вторую пока не трогаем.

– Это уже третья.

– Во втором цикле – первая, не надо обобщать.

– Как скажешь. Свалюсь под стол, будешь тогда знать!

– Если свалишься – не готов к испытаниям. Вот он «дрифташтепсель», только руку протянуть, но его ведь выстрадать нужно. Прочувствовать нутром. А ты это нутро своё блокируешь. Не лезет ему, под стол готов спрятаться от неведомого. Страшно? – Так и скажи. Мне может самому страшно, но я знаю – Пока не расставишь все точки над…

Похоже, он уже бредил.

Слушать это стало невозможно и мне, действительно, захотелось выпить. – Нехороший знак

Я разлил остатки водки из открытой бутылки, получилось по полстакана.

Деда несло, он уже ничего не видел и не слышал.

– … И вот когда я соединил бесконечную синеву с красным контактом, ученик профессора взял и исчез. Просто растворился в воздухе – своими глазами видел…

– Кузьмич, ты пить будешь? – спросил я.

Дед прервался на полуслове. Посмотрел на меня осоловевшими глазами. Перевёл взгляд на стаканы.

– Не многовато, Володенька, будет? – Что-то я уже вроде поплыл.

– Нет, Кузьмич, в самый раз, – жёстко ответил я. – За что пить будем?

– Известно за что – За «дрифташтепсель»! – выкрикнул он.

Взял свой стакан. Залпом выпил. Потянулся за огурцом. Не дотянулся. Рухнул на стол и захрапел.

Я взял свой стакан и тоже выпил его до дна.

Странно, но мне показалось, что я даже протрезвел.

Это было хорошо.

У меня оставалось одно важное дело – требовалось переместить деда на кровать.

Я прошёл в его спальню, разобрал постель, поправил подушку, откинул одеяло и снова вернулся на кухню.

Дед спал, как убитый, но, естественно, он был жив. Только живые умеют так громко храпеть.

– Дед, – тихонько позвал я, трогая его за плечо.

Ноль эмоций – отключился полностью – задача немного усложнилась, подумал я.

Я присел рядом с ним на корточки, закинул его левую руку себе на плечо, правой рукой ухватился за его пояс и попытался приподнять. Это, к моему удивлению, оказалось легко. Кузьмич крепко ухватился за мою шею и даже попытался встать сам.

– Здесь недалеко, – пробормотал он, – несколько скачков, чередуя контакты.

Я скосил глаза.

Нет, по-прежнему спит, бормочет во сне.

– Ты только не бросай меня, Володя, одному мне не выбраться, – скрипучим шёпотом добавил он.

– Не брошу дед, – ответил я, зная, что он всё равно вряд ли услышит. – Ты только немного помоги, опирайся на ноги.

Но он услышал. Не открывая глаз, мелкими шажками пошёл, по-прежнему придерживаясь за мою шею.

– Молодец, Кузьмич, – шептал я. – Так мы быстро доберёмся.

Дед улыбался, не открывая глаз.

Я помог ему раздеться, уложил в постель, накрыл одеялом.

Шёпотом пожелал ему спокойной.

Кузьмич сладко спал.

Да, боевой у меня дед, подумал я.

Отвернулся от него, направился к выходу из комнаты, потянулся к выключателю.

– Посмотри на письменном столе, – услышал я тихий голос за своей спиной.

Я обернулся, как ужаленный.

Кузьмич лежал с закрытыми глазами в той же позе, что я его и оставил. Опять бормотал во сне? – Видимо, да, решил я, другое объяснение было придумать сложно.

Письменный стол стоял у окна.

Абсолютно чистый стол – ничего лишнего, как и всё в квартире Кузьмича, с одинокой общей тетрадью на его середине.

Я взял тетрадь в руки.

Несколько секунд не решался её открыть.

Я не был уверен, что дед одобрил бы мой поступок.

– Но он сам попросил, – говорил я себе.

– Да, но сделал это в бессознательном состоянии, – возражал себе я.

На обложке красовалась надпись – ДРИФТАШТЕПСЕЛЬ. (практические изыскания)

Вот оно, понял я, то чего весь вечер я добивался от деда, то, от чего, рассказывая свои истории, он весь вечер пытался уйти. Что-то скрывал от меня Кузьмич, никак не мог решиться.

– Бери, Володя, не стесняйся. Можно сказать, что это я писал для тебя. Там только практические рекомендации, связанные с прибором. Все его возможности, что я успел изучить.

Я резко обернулся.

Кузьмич, укрытый до подбородка одеялом, хитро смотрел на меня.

Я даже рассмеялся.

– Так ты притворялся что ли, когда я тебя тащил?

– Немного, Володя. Но учитывая мой возраст и количество выпитого, можно сказать и нет. В любом случае, ты меня порадовал – такая забота – лишний раз почувствовать её на себе очень приятно. Я знал, что в тебе это есть, теперь убедился окончательно.

– Проверял, значит?

– Не сердись, в этой тетради много такого, что не каждому можно показывать. Мне, например, такому, каким я был двадцать пять лет назад, было показывать нельзя. Почти никому нельзя, а вот тебе можно. Убедишься сам, когда прочтёшь. Единственная просьба – прибор сегодня не включай. Им, действительно, лучше пользоваться на трезвую голову.

Кузьмич давно спал.

У меня самого от усталости слипались глаза, но я всё ещё сидел на кухне и просматривал записи деда. Его тетрадь не отпускала меня.

Если то о чём он писал было правдой, а я был уверен, что это правда – тетрадь стоила очень дорого. А владение информацией из неё становилось смертельно опасным.

Ладно, решил я, дед прав, с прибором, да и с этой тетрадью тоже, лучше разбираться на трезвую голову.

Я выключил на кухне свет.

Прихватив тетрадь с собой, прошёл в гостиную.

Там на диване аккуратной стопкой было сложено постельное бельё, одеяло и подушка. Обо всём позаботился дед, подумал я.

Наскоро застелил диван, сунул тетрадь под подушку – с ней мне уже не хотелось расставаться ни на минуту – сняв с себя рубашку и брюки, выключил свет и юркнул под одеяло, почти моментально провалившись в сон.

Сон Володи №2.

Я вышел из метро на канал Грибоедова, свернул направо. В некотором отдалении прямо по курсу из фасада офисного пятиэтажного здания постройки восемнадцатого века выступал стеклянный козырёк века нынешнего. Мне нужно было туда. Я там работал. Но сегодняшний день уже не обещал быть напряжённым, почти все дела были закончены, приближался вечер пятницы и через несколько часов в нашей конторе намечался корпоратив.

Под стеклянным козырьком располагалась стеклянная дверь.

При моём приближении дверь распахнулась, и передо мной оказалось улыбающееся лицо немолодого уже человека в служебной униформе охранника.

– Здравствуйте, Владимир Михайлович, – сказало лицо.

– Здравствуй Кузьмич, – ответил я.

– Что-то припозднились сегодня и без машины?

Первую часть вопроса я решил пропустить, на вторую решил ответить.

– Машина в гараже. Праздник у нас, корпоратив.

– Праздник – это хорошо. В праздник начальство добреет. Не замолвите за меня словечко там наверху.

На мгновение я даже опешил.

Происходило нечто невероятное.

Не мог охранник на вахте так со мной говорить.

Я пригляделся внимательно и с ужасом понял, что это совсем не тот охранник, которого помнил я. Мало того, его улыбающееся лицо странным образом постепенно трансформировалось и превращалось в лицо моего двоюродного деда, которого тоже звали Кузьмич.

– Что, Володенька, узнал дедушку? – То-то. Каждый день мимо ходишь – рубля не дал. Загнал родственника в тёмный угол и держишь в чёрном теле. А я, между прочим, к тебе со всей душой. Последний «дрифташтепсель» готов отдать.

– Дед, ты как тут оказался? Почему охранником…

– Эх, Володя, не спрашивай. Парадоксы пространства-времени. Схватился не за те контакты и поминай, как звали. Вот занесло, теперь не знаю, как выбраться.

– Ну, это легко поправимо, дорабатывай смену и я тебя заберу. Нечего тебе тут двери открывать. Хочешь, заберу раньше, хрен с ним с корпоративом.

– Готов значит деду помочь?

– Конечно, не чужие же люди.

– Рад слышать, – ответил Кузьмич.

– Прошёл первое испытание, – сказал он кому-то в микрофон, на лацкане пиджака.

– Доложил кому следует, – пояснил он мне. – У нас тут секретность, будь она не ладна…. – Ну да лучше не отвлекаться. Вот тебе сразу второе испытание. – Иди в свой офис, но веди себя естественно. – Выясни у своего начальника куда он дел мою платину. По моим данным именно сюда чокнутый профессор её и сбагрил – весь килограмм. Как выяснишь, сразу назад. Отчитаешься и беги. Беги, Володенька, не оглядывайся, я тут всё на красные контакты замкнул. Осталось только кнопочку активации нажать.

И с этими словами Кузьмич вынул из кармана «дрифташтепсель», от красных контактов которого, тонким пучком тянулись обратно к нему в карман провода и, видимо, пропущенные под одеждой, спускались к полу, выходили из-под брючины правой ноги и уходили вверх по лестнице.

– Всё заминировал, – сказал Кузьмич. – На каждом сиденье каждого стула под обшивкой модернизированные жопные пластины установил. Размажу сволочей по пространству-времени, если платину не отдадут.

– Дед успокойся, может ну его, – неуверенно начал я, пытаясь выиграть время. – Перестань, возможно, ты ошибаешься…

– Как я могу ошибаться, Володя? Скажи мне, как? – Скажешь не сволочи они? – Ну, допустим, не они мою платину взяли, что это меняет?

– Всё.

– Ни черта это не меняет! – закричал Кузьмич. – Ладно, не хочешь идти спрашивать – не ходи. Просто беги. У меня уже руки чешутся.

– Никуда я отсюда не пойду! – решительно ответил я.

– Значит все вместе смертью храбрых…! – крикнул Кузьмич и нажал кнопку активации.

Я невольно закрыл глаза.

А когда я их открыл, то увидел, что лежу на диване в тёмной комнате.

Вспомнил, что остался ночевать у деда, что вчера мы крепко выпили – рассекречивая «дрифташтепсель». Я даже улыбнулся этой мысли.

Понял, что видел всего лишь сон.

Достаточно странный, но всего лишь сон, который почему-то вызывал ощущения, что место, приснившееся мне – знакомо.

Нет, не может быть, решил я.

Захотелось в уборную.

Я нехотя поднялся и сходил.

На обратном пути заглянул на кухню.

Там всё оставалось так, как мы и оставили. – Бардак, подумал я.

Выбросил пустые бутылки в мусорное ведро, кружки тарелки и стаканы переложил в мойку. Целую бутылку водки убрал в шкафчик у плиты, вздрогнув от одной мысли, что её содержимое можно пить.

Нацедил из трёхлитровой банки немного рассола и выпил.

Особого похмелья у меня не было, но стало получше.

Банку с огурцами прикрыл крышкой и отправил в холодильник.

Протёр со стола.

Основные следы преступления были убраны, остальное можно было сделать и потом.

Снова захотелось спать.

По пути в гостиную не удержался и заглянул к Кузьмичу.

Он спокойно спал, ровно дыша и тихонько похрапывая.

И тут я вспомнил – тетрадь.

Я прикрыл дверь к деду и чуть ли не бегом устремился в гостиную.

Там немедля ни секунды сунул руку под подушку – тетрадь была на месте.

Я взял её в руки, включил свет.

Процентов на девяносто я был уверен, что вчера, листая записи деда, читал про место, которое идеально подходило под декорации моего сна.

Я помнил, что его описание находилось почти в конце этой тетради, в рубрике, которую дед озаглавил – «Пути отступления».

Пути отступления.

Эта рубрика завершала записи Кузьмича, содержащие подробные инструкциями по использованию дрифташтепселя. Она выбивалась из общего контекста исследований прибора и воспринималась мной, как нелепые фантазии деда о возможных вариантах его собственной жизни.

Этакий экскурс на тему упущенных возможностей.

Можно было эту рубрику и не принимать в расчёт, а свой сон просто забыть. – Я понимал под впечатлением чего, я увидел своё сновидение. Но мой сон был слишком живой, а записи деда не могли быть обычной фантазией – Кузьмич ничего не делал просто так. Да и меня самого не покидало чувство, что я упускаю что-то главное. В чём оно – это главное и есть ли оно вообще, листая странную рубрику деда, я и пытался понять.

В этой рубрике содержались восемнадцать вариантов.

Кузьмич ответственный партийный работник – политик, среднего звена. Владелец малого предприятия. Водитель троллейбуса. Водитель грузовика. Машинист электропоезда. Эмигрант, живущий в Германии, и дальше, дальше. Всё с подробностями, с описанием условий работы и быта, с указанием отношения к тому или иному варианту.

Зачем ему нужны эти фантазии? Что он собрался менять? Ему восемьдесят пять лет – жизнь приближается к закату.

Я читал и не мог понять. Здесь явно было что-то не так.

Вот и мой вариант.

Служба охранником, на пенсии, бывший работник спецслужб. По-прежнему внештатный сотрудник этих служб. Не женат, детей нет, одинок. Место проживание Санкт-Петербург. Отдельная трёхкомнатная квартира в центре. Место работы – офисное здание на канале Грибоедова. И подробности, подробности, вплоть до описания холла, где он стоял на вахте, стиля и покроя форменной одежды.

В заключении приписка – начало 1990 —й год, возраст 60 лет, а дальше ещё одна – Предпочтительный вариант.

Что, чёрт возьми, всё это значит? – думал я.

Ответов не было.

Без Кузьмича, точно не разберёшься, понял я.

Я поднял глаза от тетради и наткнулся на любопытный взгляд своего деда. Я даже вздрогнул от неожиданности. Погрузившись в записи, я не заметил, как он проснулся и подошёл.

– Разбираешься Володя? Ты хоть немного поспал? – спросил дед.

– Поспал немного, но не очень-то спится. Пытаюсь понять твои записи.

– И как успехи?

– Понятно не всё. Вернее, ничего не понятно. – С инструкциями к прибору нужно разбираться на практике, а как, когда и где я смогу это сделать, зависит от тебя. С последней рубрикой «Пути отступления», вообще тёмный лес. Что это дед? – Откуда такие фантазии?

– Это не фантазии, а возможности, – ответил Кузьмич. – Возможности, которые дарит прибор. На самом деле, даже у меня их значительно больше, чем восемнадцать. В тетрадь я включил только приемлемые для себя.

– Что ты хочешь этим…? – попытался спросить я, но дед меня перебил.

– Дослушай, Володя. – Вопросы задашь потом.

– Просто представь, что этот мир имеет бесконечное число вариантов своего развития. Имеет теоретически, – объяснял Кузьмич.

Я смотрел на него и не узнавал. Он приосанился, изменил тембр голоса, взял какой-то лекторский тон. И откуда что берётся, думал я, видимо, он очень долго разбирался с этим вопросом.

– Некоторые варианты похожи, некоторые различаются радикально, – продолжал дед. – Для нас, находящихся в собственной версии мира, остальные версии, словно, спят, ждут своего пробуждения, ждут активации. Мы иногда забредаем в некоторые из них в своих снах, но их значительно больше, чем мы можем увидеть таким способом.

Дрифташтепсель позволяет увидеть их все и не только увидеть, но при желании и реализовать.

Но есть два ограничения:

1. При движении в прошлое ты не сможешь отправиться в год, предшествующий появлению прибора у тебя.

2. Уйдя, ты никогда не сможешь вернуться.

Это серьёзные ограничения. Они не давали мне уйти двадцать лет.

– С ограничениями тоже не очень понятно, – сказал я. – Если первое ещё можно принять с некоторой натяжкой – типа, этот прибор появился здесь и, соответственно, появился во всех нереализованных версиях, где присутствую я. Второе ограничение понять труднее. Переместившись в другую версию, эта получается что? – Исчезает?

– Не совсем. Исчезает не версия мира, а ты в этой версии. Здесь ты уже был активирован и здесь же ты был и изъят. Соответственно, здесь уже не будет даже виртуального образа тебя. – Возвращаться станет некуда.

– Ни хрена себе! Все близкие, друзья, всё к чему привык – исчезнет?

– Да, Володя, именно так. Поэтому я никак и не мог решиться. Но чувствую время пришло. Я уже стал очень старый.

Мне стало грустно.

Получалось, что с дедом мы, возможно, больше не увидимся никогда.

Я хотел сказать ему об этом, но в голову пришла другая мысль.

– А ты уверен, что там, куда ты переместишься, ты будешь моложе и почему ты решил стать охранником.

– Простым охранником, Володя, я стать не хочу. Я решил стать охранником-агентом, пусть и внештатным, но спецслужб. Мне предстоит интереснейшая работа по выявлению незаконной коммерческой деятельности в крупной корпорации – всегда чекистом хотел быть. А ещё, в той корпорации есть парнишка, чем-то очень похожий на тебя, тоже Володей зовут, выручать надо – пропадёт ни за что.

– А вот стану ли я там моложе? – Вопрос. Если честно, сомнения остаются, – продолжил Кузьмич. – Полистаешь тетрадь – увидишь, там много чего понаписано на эту тему, я думал об этом много лет, но так и не сделал однозначных выводов.

С другой стороны, 1990 —й год для меня открыт, виртуальные версии различных миров этого года, при помощи синих контактов, я изучил досконально. В каждом из этих миров мне 60 лет. – Не думаю, что при использовании красных контактов что-то изменится. Но интервал, между 1990 и 2015 годом – беспокоит. Если я собираюсь активировать себя там в 1990 —ом, то теоретически, здесь, я уже должен был исчезнуть. А если до сих пор не исчез, то почему невозможно возвращение в момент, до того, как я отправился. С другой стороны, как бы я отправился, если бы уже исчез. – И опять же дерево в горшке на плоскости, нанизанной на вектор времени, покоя не даёт – то стоит, то набок ляжет. – Сплошные парадоксы. – Теория не мой конёк. – Пусть учёные разбираются. – Один уже доразбирался – в дурдоме сидит.

– Нет, Володька! – воскликнул дед. – Мы с тобой практики. Замкнём на хрен, фигурально выражаясь, красные контакты на себя и перевернём Вселенную к чертям собачьим. А будет возможность вернуться – вернёмся, и здесь тоже всё перевернём…

Деда опять понесло. И хотя он снова стал самим собой, его нужно было останавливать.

– Дед, есть вопрос, – робко прервал его я.

– Задавай! – грозно рявкнул Кузьмич.

– Вопрос личный.

– Ну, ты внук не вовремя с личными-то вопросами.

– Дед, вот ты уйдёшь, а как же я.

– А что ты? – Справишься! Сам говорил двадцать пять лет уже.

– Это да. А дрифташтепсель?

Дед хлопнул себя ладонью по лбу.

– Хорошо, Володя, напомнил. Так бы и ушёл. – Забывать стал, видно склероз начинается. Я сейчас.

И он трусцой, словно ему и правда, всего шестьдесят, умчался к себе в спальню.

Там загрохотало.

Было слышно, как хлопают какие-то дверцы, выдвигаются ящики, наконец всё стихло, а ещё через мгновение вернулся Кузьмич.

В одной руке он держал папку с какими-то бумагами, вторую прятал за спиной.

– В папке, Володя, завещание – всё, что у меня есть – квартира эта, какой-никакой счёт в банке, оставляю тебе.

– Дед, ну, зачем ты …, – начал было я.

– Не спорь! – осадил он меня. – Когда я исчезну, выждешь недельку и заявишь об исчезновении. Папку найдёшь на моём письменном столе. А во второй руке – сюрприз. Ну-ка внук, угадай.

– «Дрифташтепсель»? – неуверенно спросил я.

– Он родимый, специально для тебя с 1990 -го года хранил.

– Второй?

– Точно. «Дрифташтепсель» номер два.

– Слушай дед, а сколько их у тебя, вообще?

– Этот последний, но, вообще-то, было четыре. Два я ещё тогда в 1990 —ом, своему бывшему начальнику отдал. Выручил он меня, спас от неприятностей, после отвальной по случаю выхода на пенсию.

– Так ты что же, бронированный ящик вскрыл?

– Обижаешь, Володя, как можно, у каждого свой хлеб. Вскрывал начальник охраны с помощником, я обеспечил доступ на склад.

– Тоже, наверное, взяли по прибору.

– Взяли по два, ещё два – кладовщице, имя не буду говорить.

– Так выходит вы всю последнюю партию дрифташтепселей свистнули.

– Не говори этого слова, вам молодым – не понять. Разве вы можете понять чувства человека, который всю душу, все силы Родине отдал, а у него эту Родину…

– Не надо дед про Родину. Вы новейшие технологии присвоили, а на складе оставили старьё.

– Вообще-то, на складе «дрифташтепселей» не осталось.

– Как?

– Были люди, которые просили – дед закатил глаза к потолку – с самого высшего эшелона власти. Если бы не это, я бы и не решился никогда. Но я сразу поставил условие. – Лично мне – четыре штуки и обязательно последнего поколения – образца 1990 -го года.

Кузьмич был неисправим, но я всё равно очень любил этого человека.

– Да, ладно тебе, Володька, не парься, – сказал он. – Всё уже быльём поросло. На, бери свой «дрифташтепсель», изучай, пользуйся. В этом приборе возможностей – тьма.

Я помялся немного для вида и взял.