Текст книги "Книга желаний"

– Вася, а не слишком ли много мы стали говорить о делах и рассчитывать? – спросила Ольга. Она неторопливо подошла и обняла мужа сзади, но вдруг почувствовала отчуждение к нему и, чтоб не поддаваться настроению, заставила себя постоять рядом.

Василий Степанович, отодвинув ноутбук, поцеловал её руки.

– Он, кстати, ветеран Афганистана. Награждён орденом, – сказал сенатор, как всякий муж-слепец, не замечая, что разговор о другом мужчине уже тяготит жену.

– Ну вот, ты снова о нём! – улыбнулась Ольга Валерьяновна, чувствуя, как из-за неясной ассоциации с отцом волна теплого чувства к Олтаржевскому захлестнула её, и она с лёгкой укоризной подумала, что в прошлый приезд он промолчал о том, что воевал. – У тебя тоже есть награды. Почему он тебя интересует?

– Теперь – не только меня.

Ольга поняла и, чуть досадуя, спросила:

– Им-то что от него нужно? Неглупый человек. Воевал. Не боится поступать, как считает нужным. Кроме того, он ученый. Привык обдумывать поступки. Если логика не помогает, находит неожиданные решения.

– Новый человек всегда вызывает интерес.

Ольга вздохнула и выпрямилась. Она сообщила, что хочет послоняться по городу.

Обычно в такие дни она уезжала на такси, чтобы не быть привязанной к машине. Она могла «забрести» на демонстрацию мод, на выставку, в музей, в необычный ресторан – куда угодно, где было людно, но без толчеи.

– Постарайся не задерживаться! – Василий Степанович, поцеловав жену, напомнил о вечернем приёме.

Ольга провела час в Доме моды Юдашкина на Кутузовском проспекте. На Новом Арбате в Доме книги с грустью полистала учебные пособия, как напоминание о добрых старых временах – она с улыбкой подглядывала за парочкой студентов, то и дело тискавшихся у стеллажей. Пообедала в ресторане, рассматривая в окно людей и машины. Утренняя меланхолия не покидала её. Ольга вызвала такси, чтобы ехать домой.

Она попросила водителя провезти её к Киевскому вокзалу и оттуда по набережной на Кутузовский проспект мимо гостиницы «Украина». С Бородинского моста они свернули на набережную Тараса Шевченко. С неожиданным щемящим чувством Ольга посмотрела на здание Киевского вокзала и только тут призналась себе, что замысловатый маршрут мимо мест, связанных с именем Олтаржевского, доставляет ей мучительное наслаждение, словно они могли бывать здесь вместе.

Проезжая по набережной, она смотрела на серый лед реки с большими черными полыньями посередине, и ей хотелось плакать. На повороте за Арбатским мостом она попросила водителя подождать и вышла на свежий воздух. Машина припарковалась у обочины. Постовой с полосатым жезлом взглянул на красивую женщину и отвернулся.

Ольга, кутаясь в меховой воротник от сквозняка с реки, прошла по пешеходному тротуару к пирсу гостиницы. Слева высилась громада небоскреба, а перед ним в сквере памятник Тарасу Шевченко в шинели-крылатке «пушкинского» кроя. Она отвернулась от небоскрёба, чтобы не мучиться болезненными ассоциациями. Справа через реку на Краснопресненской набережной белел Дом Правительства, а чуть правее размашистая «книжка» мэрии – он, кажется, работал где-то рядом…

Ольга озябла и повернула назад. Чтобы сократить путь к машине, отправилась через сквер, старательно огибая подмерзшие лужи и грязный снег. Возле памятника стоял мужчина в добротном пуховике и, заложив руки за спину, рассматривал бронзового поэта. Он обернулся и посмотрел на Ольгу долгим взглядом.

Ей показалось, что она узнала рослого незнакомца. Тонкое лицо с горбинкой на носу. Сосредоточенный взгляд прищуренных глаз. Случайная встреча в многомиллионном городе показалась невероятной, и она заспешила, не оборачиваясь, испугавшись, что случайность может оказаться правдой. Что ему было тут нужно? Она рассердилась на себя: не хватало в каждом встречном выискивать сходство с ним, подчиняясь своему воображению.

Возле такси Ольга обернулась. Мужчина по-прежнему пристально смотрел на неё. Как только она обернулась, он шагнул к ней. Ольга скорее села на заднее сиденье и приказала ехать. Она изо всех сил старалась не оборачиваться – если бы он выбежал на дорогу, она приказала бы таксисту остановиться, сама не понимая, зачем! Всё время, что машина выруливала на середину Кутузовского проспекта, Ольга мысленно возвращалась к своему запретному счастью в сквере. Страшному и непостижимому, как всё, что с ней происходило. Здравый смысл не мог справиться с наваждением. Посторонний человек, которого она видела лишь дважды и почти ничего о нем не знала, не мог поработить её мысли. Её фантазии – каприз от скуки. Она мучила себя упрёками, ощущала вину перед мужем, пока не осознала, что бежала из сквера не от незнакомца, а от себя.

Наконец, Ольга убедила себя в том, что обозналась, но решила на сегодняшний приём не ездить.

19

Василий Степанович позвонил и сказал, что отправил за ней машину. На приёме ждут Путина. По дороге Ольга старалась не вспоминать происшествие у гостиницы и от этого беспокоилась еще больше.

Ольга вошла в дверь, и сейчас же в холле пахнуло свежим морозным воздухом, словно Шерстяникова сама была частью московской зимы. Свободная шубка не стесняла ее легких и плавных движений, голова не покрыта. Из-под длинного золотистого платья выглядывали изящные туфельки. Она принялась снимать перчатки и тут заметила Олтаржевского. Щеки её порозовели то ли от волнения, то ли от мороза.

– Вы? – удивилась она. – Вы уже уходите или только приехали?

Олтаржевский проговорил что-то невнятное. Он приехал только что и теперь не знал, уезжать ему или остаться. Он появился здесь лишь потому, что был уверен – именно сегодня встретит Ольгу. Он хотел и боялся её увидеть.

Шерстяников, поглядывая на жену, никак не мог отделаться от знакомца, державшего его за руку у двери. Наконец он вошел, быстро пожал ладонь Олтаржевского и отвернулся, что-то рассказывая жене.

Вячеслав Андреевич отступил. Перед ним была другая Ольга – блестящая светская красавица. От её ли великолепия, или от того, что супруги казались своими в чуждом ему обществе, Олтаржевский почувствовал себя скромным и маленьким. Он передумал спрашивать женщину, мог ли видеть её сегодня в сквере у гостиницы «Украина».

Ольга улыбнулась:

– Что же вы? Пойдемте! Вечер только начинается.

Шерстяников ободряюще кивнул Вячеславу Андреевичу. Они втроем стали подниматься по лестнице – Шерстяниковы впереди, Олтаржевский следом.

Стук каблуков Ольги о мрамор, казалось, расчищал им дорогу в толпе. Олтаржевский видел только подвески ее серег, переливавшиеся в электрическом свете, платье, расшитое золотом, и никак не мог сосредоточиться на окружающих. Шерстяников ступал рядом с женой так, чтобы не мешать её величавому шествию.

На площадке лестницы Ольга обернулась. Олтаржевский увидел её лицо совсем близко.

– Что же вы отстаёте? – спросила она.

– Я просто шел не торопясь, – вежливо ответил он.

– Мне кажется, весь этот мишурный блеск вам не по душе! Вам здесь не нравится?

– Да как вам сказать, – уклончиво ответил он.

– Скажите, вы были сегодня у гостиницы на набережной? – спросила она так, чтобы слышал только Олтаржевский.

– Да, был. Так все-таки это были вы? – негромко воскликнул он и подался к ней.

Но Шерстяников уже уводил жену, взяв под руку. Она сосредоточилась на знакомых, приветствовавших чету тут и там, а Олтаржевский остановился у стола со сладостями, стоявшими здесь же на площадке, съел пирожное и отправился бродить в толпе.

В большом зале он огляделся по сторонам. Натертый паркет блестел, с потолка спускалась огромная хрустальная люстра, откуда-то доносилась музыка. Гости прохаживались по залу. Вокруг были женщины в драгоценностях и мужчины в дорогих костюмах. Сновали фотографы, снимавшие светскую хронику.

Олтаржевский заметил в отдалении сутулого Березовского, что-то энергично рассказывавшего осторожно улыбавшемуся Абрамовичу. Чубайс теребил мочку уха и с терпеливой иронией слушал горячо жестикулирующую пожилую даму в платье с блестками. Тут и там Вячеслав Андреевич видел примелькавшихся по телевизору людей, имен которых он не помнил: актёры, музыканты, певцы.

Шерстяников разговаривал со Строевым и Тулеевым. Ольги рядом с ним не было. Кроме Шерстяниковых, Олтаржевский не встретил в зале никого, с кем был бы хорошо знаком. Он почувствовал некое подобие ревности к Ольге: должно быть, она думать о нём забыла. И ему снова захотелось уйти, но тут кто-то коснулся его локтя. Вячеслав Андреевич обернулся. Рядом стояла Шерстяникова.

– Василий Степанович занят, – сказала она извиняющимся тоном. – Я решила вас немного приободрить, а то вы стоите один-одинёшенек.

– Да нет, ничего, – Олтаржевский почувствовал, как краснеет от удовольствия.

– Что же вы? Я возьму вас под руку. Пойдемте.

Ольга оперлась о его руку, и они пошли. Им вежливо уступали дорогу. Людей набралось столько, что стало трудно продвигаться в толпе.

– Я не бываю на таких мероприятиях. Помощник посоветовал приехать, чтобы потолкаться на виду. Это ничего, что вы ходите со мной без мужа?

– Ничего! Василий Степанович постоянно занят и сам рад, если меня кто-то уводит от его скучных разговоров, – небрежно ответила она.

Они остановились у одной из стенных ниш, чтобы осмотреться. Мимо прошёл Радзинский под руку с какой-то женщиной и вежливо раскланялся с Ольгой, а заодно с Олтаржевским. Шерстяникова лёгким движением подбородка показала Вячеславу Андреевичу Игоря Сечина и Дмитрия Медведева, узкоплечего, с большой головой.

– Кто-то из них станет следующим президентом, – шепнула она. – Присмотритесь к Медведеву. Владимир Владимирович сделал его председателем «Газпрома» и приставил к Волошину, очевидно, не очень ему доверяя, хотя именно Волошин сделал Путина президентом. Вы ведь были у Волошина недавно?

– Да. Вы об этом знаете?

– Здесь все про всех всё знают и всё замечают. Каждое слово, каждый взгляд имеют значение. Даже то, что мы с вами разговариваем.

Она посмотрела насмешливо и легонько сжала его локоть. Олтаржевский задохнулся от волнения. Он подумал, что если Ольга чувствует то же, что и он (ему болезненно хотелось её обнять), то сейчас она невыносимо мучается. Он не был обременен супружескими узами и все равно не находил себе места. Она же улыбалась, как ни в чем не бывало, разговаривала, а в душе её, должно быть, творился ад. Единственное, что она смела себе позволить, – это подойти к нему. Олтаржевскому вдруг почудилось, что оба они отгорожены от зала непроницаемой сферой, еще мгновение – и они прижмутся друг к другу. Но Ольга шагнула в сторону.

– Пойдемте! Начинается концерт! – сказала она так, словно приехала сюда из-за музыки.

В глубине зала были расставлены стулья. В первых рядах рассаживались крупные чиновники и знаменитости. Олтаржевский не знал, занимают ли здесь места произвольно или по ранжиру, и отпустил Ольгу. Шерстяников ждал жену, стоя у занятого места ближе к первым рядам. Олтаржевский остался сзади, в толпе второстепенных гостей. У многих из них уже были усталые лица.

Музыканты в черных фраках заиграли Вивальди. Затем Рахманинова. Вячеслав Андреевич весь концерт не отрывал взгляда от Ольги. Он хотел и не мог уйти, зная, что увидит её не скоро. Шерстяников откинулся на спинку стула, делая вид, что поглощен концертом. Лысина его блестела. Ольга сидела прямо. Она ни разу не пошевелилась, и Олтаржевский догадался, что женщина чувствует его взгляд. Весь вечер их словно связывала невидимая нить.

После концерта вереница гостей потянулась в соседнюю комнату к столам, уставленным разнообразной снедью, бесчисленными бутылками и графинами. Картину дополняли хрустальные бокалы и рюмки, стопки тарелок из дорогого фарфора и серебряные приборы. Вдоль стен в ожидании гостей выстроилась прислуга. Ужин был сервирован а-ля фуршет. Для желающих стояли стулья.

Вдруг по толпе, как легкий бриз, прокатилась тревога. Кто-то рядом с Олтаржевским сказал, что приехал Путин. За головами Вячеслав Андреевич мог разглядеть лишь лысину Шерстяникова и золотистое платье Ольги. Она приветливо коснулась щекой щеки какой-то дамы. Олтаржевский даже на расстоянии видел, с каким достоинством и прирожденной грацией держалась Ольга, и восхищался ею. Шерстяников вытянулся в струнку, пунцовый от удовольствия.

Небольшая группа гостей отправилась, очевидно, в комнату для избранных. Олтаржевский не мог разглядеть, были ли среди них Шерстяниковы. Во всяком случае, Ольгу он нигде не видел.

Сразу после ухода важных гостей в зале наступило оживление. У стола рядом с Олтаржевским вертелись чиновники рангом пониже. Они сдержанно смеялись и посматривали по сторонам, пытаясь показать причастность к избранному кругу. Но сами понимали, что это не так, и чувствовали себя неловко.

Олтаржевский поел. Выпил немного вина. Поговорил с пожилой парой о великолепном приеме и прекрасных закусках. Он собрался уже уходить, когда в зале снова произошло волнение. Люди почтительно расступались. Путин шел вразвалочку, как идёт по родному двору пацан, умеющий дать сдачи любому забияке, шёл походкой, которая очень скоро станет знаменитой. По дороге он кивал и чокался бокалом с гостями. Его сопровождал Волошин, лукаво поглядывая на тех, к кому подходил президент. По обыкновению глава Администрации смотрел мимо лиц. Олтаржевский вспомнил рассказ Гуся о хулиганской молодости Волошина и улыбнулся, представив, какую панику наводили бы на шпану два ныне солидных дядьки, если б встретились в детстве.

Волошин что-то сказал Путину, тот кивнул и подошёл к Олтаржевскому. Президент оказался на полголовы ниже Вячеслава Андреевича. Олтаржевский машинально взглянул на часы на правом запястье президента и сообразил, что волнуется.

Путин поздоровался и спросил так, словно их разговор прервали:

– Вы считаете, что правительству пора обратить внимание на культурное наследие страны?

– Это не только моё мнение. Так думают многие.

– Что же, хорошо, что вы не отстаёте от времени. За добрые начинания! – Он приподнял бокал.

У Олтаржевского не оказалось вина в бокале. Путин не стал ждать. Он улыбнулся:

– Пусть министр культуры выпьет с нашим гостем, – и пошёл дальше.

Окружающие, кто почтительно, кто с иронией посматривали на Олтаржевского. Какой-то чиновник тут же одолжился у него ручкой, но записывать передумал и побежал за президентом к выходу.

Олтаржевский поискал глазами Ольгу и не нашёл. Он спустился вниз, подождал, когда найдут его пальто, и дал гардеробщице на чай. На крыльце, застегиваясь, он ждал, пока вызывали его машину. Гости потихоньку расходились. Из черного пространства над головой тихо падали одинокие снежинки.

Ольга остановилась наверху, оглядываясь. Олтаржевский взбежал по ступенькам навстречу и взял ее за руку под рукавом шубки. Она не убрала руку. Внутри у Олтаржевского все плавилось от любви.

– Вы говорили с президентом? – спросила она. – Это хорошо. Вас заметили. – И обернулась. – Васю опять задержали.

Он заглянул в её влажные голубые глаза. Поодаль пожилая пара, с которой он разговаривал на фуршете, тоже ожидала машину. Старички приветливо кивнули Олтаржевскому. Он махнул им. Шерстяникова удержала его за локоть, и тихо и быстро заговорила:

– Сейчас вы уйдете, и я вас опять не увижу. Помните утро, когда вы были у нас? Вы тогда сказали, что все время думаете обо мне.

– Да.

– Я тоже все время думаю о вас! Пробую не думать и думаю! С того дня, как увидела в ресторане! Сейчас вы ушли, и я испугалась, что навсегда.

Она ужаснулась тому непонятному, что происходило с ней, и посмотрела испуганно:

– Боже! О чём я? Почему вы молчите? Вы ведь знаете, что что-то происходит!

– Я знаю только одно – я счастлив, что вы есть…

– Не смейте! – прошептала сдавленным голосом. – Прошу вас! Не смейте! Здесь люди!

– Я люблю тебя! – негромко проговорил он.

– Я тебя тоже люблю! Но это безумие! Это невозможно!

Они отступили за колонну. Вячеслав Андреевич наклонился к её губам, пахнувшим вишней. Ольга вырвалась и поспешила к дверям, из которых, натягивая перчатку, выходил Шерстяников. Олтаржевский сбежал вниз к машине и сказал водителю, что пройдется пешком. Внутри у него всё снова плавилось мучительно и сладко. Он быстро зашагал по улице. Мимо одна за другой проезжали дорогие машины.

Во внутреннем кармане пиджака зазвонил телефона.

– Привет, папа, – сказал Саша. – Я нашёл ту бабусю.

– Какую бабусю?

– Нашу родственницу. Наталью Ивановну. Помнишь, дед рассказывал? Она живёт в Серебряническом переулке на Солянке, рядом с высоткой на Котельнической набережной. Ты можешь завтра пойти со мной к ней? Я договорился.

Вячеслава Андреевича изумило, что большую часть юности он прожил почти по соседству с «пропавшей» родственницей, не ведая об этом.

– Пока не знаю, – замялся Олтаржевский, все еще под впечатлением вечера. Он думать забыл о давнем разговоре с отцом и не сразу сосредоточился на словах сына. – А я-то для чего там нужен?

– Ты вроде тоже хотел узнать что-нибудь про нашего прадеда. Может, она тебе больше расскажет. Даст какие-нибудь документы. С нами будет Даша. Мы вместе бабусю искали. Ну, и просто повидаться, – в голосе сына послышалась обида.

Олтаржевскому стало стыдно. Не так часто дети приглашали его в свою компанию.

– Извини. Замотался. Конечно, Сань, приду!

Но как только они договорились о времени, тяжелая лапа сдавила сердце: объяснения с Ольгой и звонок сына показались Олтаржевскому не случайными.

Вячеслав Андреевич встряхнулся: стоит хоть раз поддаться настроению, и он станет полагаться на милость судьбы, вместо того чтобы пробовать изменить её.

20

На следующий день в шестом часу вечера Вячеслав Андреевич ёжился от промозглого ветра напротив Троицкой церкви. Машина с водителем ждала через дорогу на площади Яузских ворот.

Остаток вчерашнего дня и все утро Олтаржевский думал об Ольге. Затем – о встрече со старушкой. Приподнятое настроение накануне оттеснила невнятная тревога.

Дети подошли со стороны Библиотеки иностранной литературы – в вечернем сумраке Олтаржевский увидел на Астаховском мосту через Яузу две одинокие фигуры: рослого Сашку в ветровке и Дашу в фиолетовом пуховике. Оба с рюкзачками за спинами.

Дочь томно убрала за ухо русую прядь, дотянулась и поцеловала отца в щёку. В ботинках на толстой подошве, в черных колготках на тоненьких ножках и в куцем пуховичке по европейской моде дочь напоминала козявку, по ошибке выползшую на мороз. Нос девочки покраснел. Глаза с припухшими веками смотрели сердито.

– Опять без шапки. Соплями возить будешь, – сказал отец. Дочь спрятала подбородок в воротник и упрямо отвернулась.

– Чего надулась? Поссорились?

– Да так! – ответил брат. – Такая же дура, каким был я. Считает, что копаться в прошлом скучно. Подарки? – Он подбородком показал на пакет в руке отца.

– В гости с пустыми руками не ходят, – ответил тот.

Гуськом спустились по железной лестнице в переулок. По дороге Саша рассказывал, как они искали родственницу по штампу на конверте.

– Просмотрели у деда кучу писем. Нашли конверт без обратного адреса. Номер почты с тех пор поменялся. Почта вон в том доме на углу в бывшей усадьбе Гончарова-Филипповых, – кивнул парень назад. – Фамилию бабуси не знали. Приятель подогнал с Горбушки диск с базой данных. По базе поискали старушек в этом квартале. Нашли адрес и телефон. Больше времени ушло на то, чтобы уломать бабусю встретиться. Ей девяносто.

Он повертел головой перед единственным подъездом старого дома и потянул дверь с пружиной. По крутым ступенькам поднялись на второй этаж, где на площадку, освещенную скудным светом из пыльного окна, выходили двери двух квартир. Даша скептически оглядела обшарпанные стены и спросила с преувеличенным удивлением:

– Тут живут?

– Кажется, здесь! – Брат позвонил в квартиру справа.

Через минуту из-за деревянной двери старческий голос тревожно спросил:

– Кто?

Саша назвался. Загремел замок. В дверной щели с цепочкой блеснул глаз.

– Что вам?

Саша объяснил.

– Вы не один? – насторожилась старушка.

Парень сказал, что с ним отец и сестра – тоже родственники женщины.

– Вы не из газеты?

– Нет! Почему мы должны быть из газеты? – вмешался Олтаржевский и улыбнулся глазу.

– Ходят по квартирам. Снимают. Потом показывают по телевизору.

Дверь захлопнулась – родственники переглянулись, – и снова открылась ровно на столько, чтобы гости протиснулись в лаз один за другим.

Свет торшера из комнаты едва освещал прихожую. В приоткрытую дверь другой комнаты виднелась железная кровать и старенький телевизор. Пахло лекарствами. Как только Олтаржевский последним переступил порог, дверь захлопнулась, словно мышеловка, и старушка заперла замки. В темноте светлело пятно её седых волос. Родственники потоптались в тесном коридоре.

– Тапок на всех нет. Раздевайтесь и проходите так. Только вытрите ноги!

Бабка протиснулась мимо. Девочка во все глаза смотрела старушке вслед. Затем рукой показала брату рост хозяйки, обхватила руками голову в поддельном ужасе. Отец слегка толкнул детей, чтобы не паясничали. Они тихонько резвились – визит оборачивался настоящим приключением.

Разувшись и раздевшись, сложили рюкзаки на ящик и прошли в комнату.

Хозяйка включила верхний свет. В комнате было тесно, но чистенько.

Перед гостями предстало крошечное существо с настороженным взглядом. Острый подбородок женщины порос редкими белыми волосками. На месте рта – морщинистая щель. Ровно подстриженная чёлка прикрывала нарисованные брови. Женщина была в халате и в переднике с большим карманом. Она надела очки, висевшие на шнурке на шее – глаза за линзами сразу сделались огромными.

– Вы похожи на Вячеслава Константиновича. Только нос другой, – сказала женщина Олтаржевскому. Кончик её носа шевелился, когда она говорила, словно старушка нюхала воздух. Сходство с роднёй успокоило её.

Олтаржевский назвал себя и детей и протянул хозяйке пакет «к чаю». Саша положил гостинцы на комод рядом со склянками лекарств.

Гости расселись вокруг круглого обеденного стола, из-под которого важно вышел пушистый серо-полосатый кот и сладко потянулся. Даша наклонилась погладить кота, но тот грациозно увернулся и направился к ногам хозяйки, шевеля кончиком хвоста.

– Это Маркиз, деточка, – сказала женщина. – Так что вы хотели?

– Познакомиться, – сказал Саша. – Расскажите о Вячеславе Константиновиче.

– Что же я могу о нём рассказать, деточка? – женщина стала у порога и скрестила руки на плоской груди. – Его знал мой папа. Папа давно умер.

– Может, у вас остались какие-нибудь мемуары, письма, фотографии?

– Фотографии на стене. Больше у меня ничего нет, – насторожилась женщина.

– Мы с холода, Наталья Ивановна. Давайте попьем чаю! – вмешался Олтаржевский.

Даша спрыгнула со стула помогать. Старушке ничего не оставалось, как поставить чайник. Опираясь пятернёй о стену, она заковыляла на кухню. Девочка, сгибаясь под тяжестью пакета, пошла следом.

– Не лезь с расспросами! Пусть она к нам привыкнет! – сказал Олтаржевский сыну.

Саша с готовностью помог хозяйке достать из комода чашки, принёс чайник и деревянную подставку. На стол вынесли розетку со старой карамелью – угощенье от старушки – и гостинцы: вазы с зефиром, дорогими шоколадными конфетами, пряниками, бисквитами и печеньем. Старушка подложила себе на стул расшитую подушку.

Она неторопливо разворачивала и ела конфету за конфетой, прихлебывая чай. Саша незаметно подвинул ей вазочки с гостинцами. Когда глаза старушки затуманила ленивая сытость, Олтаржевский спросил:

– Вас навещает кто-нибудь из родных?

– Все, кого я знала, давно умерли. – Женщина надкусила зефир в шоколаде, близоруко щурясь, рассмотрела его и быстро пожевала.

Интеллигентный вид мужчины и воспитанные дети её окончательно успокоили. Она рассказала, что ни мужа, ни детей нет; всю жизнь она прожила с отцом в этой квартире, сначала – в коммунальной, а когда соседей расселили – в отдельной.

– Остаться в центре города нам помог Вячеслав Константинович, – сказала она.

– Это ваши родители? – спросил Вячеслав Андреевич, показывая пальцем на порыжевший от времени снимок молодцеватого офицера с усиками и дамы в узком платье и в шляпе. На коленях офицера сидела девочка пяти лет в белом платьице и в лентах.

– Да. После того как папа получил первый офицерский чин, он приезжал в отпуск. Он ушёл добровольцем на войну. Мама умерла от тифа в революцию. Папа ничего не знал о её смерти. Он в это время был за границей. А когда вернулся, большевики уже заняли Крым, и ему пришлось возвращаться домой. В Тамбове его чуть не расстреляли во время крестьянского восстания, приняв за связного белых. Спас офицер из штаба Тухачевского, – неторопливо вспоминала женщина.

– Тухачевского? – удивился Саша.

– Да. Папа воевал вместе с тем офицером и Тухачевским. Еще до того, как Михаил Николаевич попал в плен.

– Как же вы выжили? – спросил Саша.

– Когда мама умерла, деточка, меня забрал к себе дядя Жора, брат отца. Он до революции был известным архитектором в Москве. Другой его брат, Вячеслав, воевал за красных – что-то строил для них. За это он получил некоторые привилегии от власти.

– А ваша семья? Муж? Дети?

– Мой муж воевал вместе с папой. Его арестовали. Игорь Ильич нам не писал, чтобы не арестовали папу.

– Ваш муж погиб?

– Наверное. Если бы выжил, разыскал бы нас.

– Мы думали, что ваш отец уехал за границу.

– Нет, деточка. За границу уехал Сергей Константинович, другой брат папы. Он служил у Юденича. С Северо-западной армией ушёл в Эстонию. А оттуда перебрался в Сербию. Тогда она называлась королевством. Вячеслав Константинович виделся с ним в Париже перед войной. После войны мы от него узнали, что Сергей Константинович воевал в Югославии у Тито. Командовал отрядом. Один раз приезжал в Москву. Потом он умер.

Даша, вцепившись в стул, исподлобья во все глаза рассматривала старушку.

– Что ты, деточка? Испугалась старой бабки? – женщина улыбнулась, погладила девочку по голове. Брат вышел в коридор, вернулся и, к неудовольствию отца, вынул из прозрачного файла открытку.

– Это написал ваш папа? – парень подал открытку старушке.

Женщина надела очки. Её губы и кончик носа зашевелились.

Даша взяла на руки кота, но Маркиз оказался тяжелым, и девочка его отпустила.

– Почерк папы. Откуда она у тебя, мальчик? – снова насторожилась женщина.

Саша рассказал. Старушка покивала, но ничего не ответила.

– Ваш папа работал с Вячеславом Константиновичем? – спросил парень. – Он в своём дневнике говорит о наркоме Чернове…

– В каком дневнике? Ты что-то путаешь, деточка. Он инвалид войны. Никого не знает и ни с кем не работал, – заученно, испуганно пробормотала старушка.

Парень растерянно уставился на женщину, затем, вопросительно, на отца.

– Извините нас, Наталья Ивановна, – вмешался Вячеслав Андреевич. – Дети ничего не знают о тех временах. Если вам трудно говорить, мы посидим и уйдем.

– Почему, пап? Покажи запись про Чернова в той тетради! – Тут Саша догадался о «тех временах» и горячо воскликнул, радуясь, что понял: – Не бойтесь! Вы забыли! Сейчас все иначе! У вас даже фотографии на виду! – ткнул он пальцем в снимки на стене.

Старушка покивала:

– Да-да, я забываю, деточка! – Она помолчала, вспоминая. – Брат папы Вячеслав был наиболее удачливым из них. Папа следил за его успехами. Но с его начальством знаком не был. Мы жили скромно. Я работала машинисткой.

– Ваш папа виделся с Вячеславом Константиновичем? – спросил Саша.

– Редко. Папа боялся навредить ему. Они с ним были очень близки. Хотя спорили.

– А открытка? Зачем он написал, если боялся навредить?

– Открытка? Я не помню, деточка. Кажется, папа хотел уехать. В городе было неспокойно. Он предупредил братьев. Вы сказали про какую-то тетрадь?

Помедлив, Вячеслав Андреевич неохотно принёс книгу с тиснением.

Увидев ее, старушка стала тревожно искать что-то взглядом на столе. Спросила:

– Откуда у вас тетрадь?

Олтаржевский ответил.

– Вы что-нибудь в неё записывали?

– Да.

Дети, угадав тайну, насторожились. Старушка с отсутствующим видом принялась разравнивать ногтем фольгу от конфеты.

– Сань, посмотрите телевизор в соседней комнате. Нам надо поговорить. Можно?

Хозяйка кивнула. Сын насупился. Даша сползла со стула и поплелась за братом. Олтаржевский прикрыл за детьми двери.

– Это вы принесли книгу на Арбат? – осторожно спросил он.

– Да.

– Раз вы спросили про запись, значит, знаете о книге… всё?

Женщина пожала плечами:

– Нам она принесла одни несчастья. Я думала, что избавилась от неё, а от неё избавиться невозможно!

Она рассказала, что принесла книгу на Арбат, когда лавка букиниста у дома закрылась. Решила отдать кому-нибудь, потому что отец запретил её жечь, рвать, топить. У отца были страшные ожоги и перелом. Он сам пробовал книгу уничтожить. А просто выкинуть ее женщина не рискнула.

– Подождите! Вы считаете, что есть связь между книгой и её владельцем?

Старушка вздохнула, упорно разглаживая фольгу:

– Откуда же я знаю, деточка! Я боялась всю жизнь. Сначала за папу. Потом за мужа. Потом за обоих. Потом – что кто-то придёт и спросит про них. Разве вы не почувствовали, что ваша жизнь изменилась? – она посмотрела на Вячеслава Андреевича.

– М-да, пожалуй, – пробормотал тот, вспомнив странную ночь. – Когда умер ваш отец?

– В пятьдесят третьем. Он был самым младшим из братьев.

– Так почему же вы только сейчас решили избавиться от книги?

– Я скоро умру! У меня… – она вяло отмахнулась, – не важно. Пожила, слава Богу!

– Вам нужна помощь?

– Нет-нет! – Старушка испугалась. – Помощь можно просить только у Бога.

– Послушайте, – начал было сердиться Олтаржевский, но спохватился и продолжил добродушно: – Странный у нас разговор…

– Книгой занимался папа. Он считал, что у каждого своя судьба! Меняя её, человек идёт против Бога. Тогда Бог отворачивается от человека. А зло требует свою плату!

На миг Олтаржевский представил, что китайские философы, арабские мистики, государственный и поэтический гений, те, кому книга помогла, – всё это правда. Но тут же отшатнулся от несуразной мысли, иначе ему пришлось бы поверить в невозможное.

– Ну хорошо! А вам-то что дала тетрадь? – Он покосился на старушку, уже ругая себя за жестокость: вера в чудо, возможно, последнее её утешение.

Женщина грустно улыбнулась:

– Наша с папой скромная жизнь – это плата за судьбу гениального человека. В нашей семье был только один гений, – папа это всегда повторял, – его брат, Вячеслав Константинович. Папа не жалел, что прожил для него. Ведь это счастье – жить для того, кого любишь! Разве нет?

Олтаржевского так потрясли простые слова женщины, что он растерялся.

– Да. Простите за дурацкий вопрос! – виновато сказал он. – Вы говорите, что вынуждены были таиться. Как ваш отец помогал брату?

– Папа упросил их старшего брата, дядю Жору, повлиять на отъезд Вячеслава Константиновича в Америку. Хлопотал, чтобы вытащить его из лагеря. Устроил так, чтобы Сталин принял Вячеслава Константиновича. Во всяком случае, думал, что он устроил! – грустно покивала женщина.