Текст книги "Оккупанты"

Глава 10. В пути

Дед и Зять долго устраивались на заднем сидении. Наконец-то угнездились. Гружёная легковушка вперевалку пробралась по грунтовке между домишек посёлка, выехала на шоссе, плавно набрала ход. Дорога почти пустая.

Ранний, тихий вечер. Усталость от долгого застолья, серьёзных разговоров.

Дед молчал, придремал. Зятю, напротив, вдруг хотелось поговорить, развеять грустное молчание, но водитель упорно на разговор не шёл.

– Далековато у вас дача, – сказал Зять.

– Так мы жили в Елгаве какое-то время, – объяснила Соседка. – Попали оба по распределению, после институтов. Познакомились. Потом мужа перевели на повышение в Ригу. Решили оставить дачу, не продавать. Привыкли к этому месту. Раньше мама моя приезжала на всё лето. Из Бугуруслана.

– Вот как! – удивился Зять. – А я среднюю школу заканчивал в Оренбурге. С работой отца было связано. Пыльный, южный город. Летом жарко, зимой холодно. В Орском аэроклубе прыгал с парашютом, хотел лётчиком стать.

– Знакомо. Я теперь не смогу там жить, – погрустнела Соседка. – Вроде тянет в родные места, а приедешь, через неделю – скорее назад. Прикипели уже к Латвии. Здесь дочка родилась, внучка. Всё здесь теперь. Язык знаем, но натурализоваться что-то не тянет. Так нормально. Оставляем возможность прокатиться на родину. Только вот теперь сложно стало к нам приезжать из России. И реже стали ездить к ним в гости. Визы заказывать надо. Много мороки.

Дед и Зять вылезли на остановке возле универсама «Доле», поблагодарили.

Распростились.

Глава 11. У Зятя

Перед самым подъездом Дед вдруг оступился, начал медленно заваливаться на сторону. Зять едва успел его подхватить.

– Что-то, вишь, с ногами, – повинился Дед.

– Это знак, ночуешь у меня. – Стало Зятю отчего-то тревожно, но не мог он объяснить внятно, почему.

– Жаль, Астриса будет меня ждать, надо бы её покормить. Да уж теперь домой не поеду, останусь у тебя.

– Она к тебе тянется. – Зять сумки разбирал на кухне, продукты раскладывал.

– Ей нет больше нигде спасения. Она же ни с кем в нашем доме не знается, не здоровается. Всем должна, а не возвращает. Сложный человек.

Мы с ней сперва грызлись. Она начнёт спорить, вспыхнет, как старник-трава на ветру, выскочит на лестницу, да ещё ногой в двери как даст! Со всей силы. Сейчас совсем стала другая. Позвонит, спокойно всё, придёт. Хотя о любви с ней нечего говорить, не такая она женщина. Но поболтать она лю-ю-ю-бит. Знаешь, как – одна, молчит долго, потом хочется поболтать. Женщина. Не с кем. Соседка моя, напротив, так у неё мама парализована. Помыть лежачую надо, и переодеть, и накормить. Она сунется к ней, а та говорит – некогда. Катрина наверху, сын полицейский у неё. Там иногда денег перехватывала. Да, видно, сын что-то сказал, рассорились они сильно. Спросила его: ты обиделся? Нет, говорит, у мамы что-то с головой случилось. И не дружат теперь. Опять Астриса одна осталась. Вот и идёт ко мне. Телевизор включу, смотрит. Московские программы – обожает. Смотрит, удивляется. Латышские смотреть перестала. Говорит, одно вранье передают! А все врут – я так скажу. И те, и эти.

Да и пусть смотрит, что она мне плохого сделала? А эти молочные продукты, творог? Две пачки на неделю. Дак я одну пару обуви починю, вот и заработал. Надо же человеческое сердце иметь.

Прошли в комнату. Дед устроился на диване.

– А женщина без мужчины не может, – подытожил Зять.

Дед не ответил. Уснул мгновенно. Зять накрыл его пледом, включил телевизор, звук убавил. Шла программа «Жди меня». Одна история жалостней другой и такие, что никакой изощрённый разум бывалого сценариста не выдумает.

Зять тихо всплакнул неожиданно для себя, но переключать не стал.

Люди рассказывали, заслоняясь фотографиями, делились своими печалями.

Дед встрепенулся, зевнул. Заметил слёзы, встревожился:

– Что случилось?

– Да вот, передача. Разметало всех во все земные пределы. Никак не собраться вместе. Родственники ищут друг друга, мужчины ищут женщин, женщины мужчин.

Дед сел, пух седой на голове ладонью пригладил, видно, вспомнил, на чём остановился перед сном.

– Мужчина, если он нормальный, тоже не может без женщины. Природа же не зря такое разное создала. Каждому свои права, льготы. Я Астрисе говорю: мужчина тебе нужен! А она такая характерная, не подходи. Я даже к её руке не могу прикоснуться. Как дикая коза становится, глаза белые, а я так спокойно. И не прикасаюсь. Ходи, горбатая, мучайся. Чепуха.

Женщина сама приходит. Выбирает мужчину и приходит. Это только кажется, что ты её выбрал и позвал. А раз пришла, так и отвечай за неё. Радуйся, что тебя выбрала.

– Медаль тебе надо дать «За добросердечие».

– Вот и Хозяйка мне так же сказала. А кто нам поможет?

– Правительство.

– Астриса теперь убедилась в своём правительстве, кто они такие. Говорит, надо всех в тюрьму, а деньги в казну!

– Вот она, идеология нищего пролетария – отобрать и поделить! А кричали… Вот кто враг-то! Внутри страны, а не в Москве!

– У неё подруга Милда. Квартира большая, три комнаты на первом этаже. В колодец двора окна выходят, в стенку упираются. Всё время надо электричество жечь. Только собак держать. Лежит Милда под одеялом, слепнет в этой квартире. А всё равно платить нечем. Сын отказался, больной, у него своя семья, прости, мама, помочь тебе не могу. Пенсия маленькая, работы не найти. Лежит она и думает: надо выбирать – или хлеба купить, или за квартиру заплатить? Хозяин подал в суд, на выселение. Астриса приходит ко мне, спрашивает – её и впрямь на улицу выселят? А куда же ещё? Посоветуй, что делать? Я ей говорю – возьми к себе, вдвоём вам легче будет отбиваться, и жить веселей, всё ж таки подруги. Две пенсии – не одна. Вот она сейчас бегает, готовятся к новоселью. И много сейчас таких. Раньше стремились побольше квартиру занять, а теперь платить нечем, вот и уплотняются.

– Да и хозяин – Милду выселит, а кто у него такую квартиру купит? Кто туда пойдёт? Тут хоть что-то он с неё брал, какие-то копейки, а теперь пустовать будет. Хозяина штрафовать, забирать, ремонтировать, сносить? Вон сколько уже пустует домов, под красивыми сетками запрятаны. Нарисованы красивые фасады на тряпках. Мыслимо ли прежде было такое услышать про нас?

– Она теперь про русских ни звука! Говорит, русские спасители!

– Неглупый ведь человек. Два высших образования. Их зомбируют латышской прессой, телевиденьем. Они же в массе своей не смотрят другие передачи – на русском ещё кто-то из старшего поколения глянет, а на английском не все могут. Вот ими и манипулируют вовсю, этой массой.

– И разочарование большое у многих латышей. Дидзис, возьми тоже. Юрист, высшее образование. Хороший мужик, а как коснись разговор про власть, такой становится злой. А он же не злой сам по себе! Я тут иду мимо банка, очередь огромная. Ещё один банк завалили, угробили. Дело ясное – чтобы растащить оставшиеся деньги. Спрашиваю, что, получили проценты? Смеётся кто-то, а кто как на врага глядит. А мне не страшно! Мои деньги всегда при мне, копейка в кармане другую догоняет, но только я один для неё банкир.

Надо народ любить, и народ тебя будет любить. Конкретных людей. Соседка сверху пришла, плачет: муж умер, как жить. А мне туфли принесли. Добротные такие, ну не модные. Говорю, померяй, может, подойдёт? Обулась – как влитые! Они же мне так достались. Что я, с неё буду этот лат брать? Ушла довольная.

– По-соседски, понятно. Видишь ли, Дед, правительство придумано для того, чтобы мы могли делегировать часть своих проблем министрам, президенту, чиновникам. Если есть государство. А если одно название, значит, и правительства нет и нечего требовать того, чего нет. Вот люди и находят друг друга, помогают, как могут и чем могут.

– Люба прибегает, с крайнего подъезда: Мишке плохо, мужу. Я бегом. Парализовало. Я его знал с первого дня на ВЭФе, в одном цеху работали. С пятидесятого года. Умелый такой, споркий в руках. И парализовало его. Ах ты, беда! И что? Надо его мыть-купать хоть раз в неделю, а Люба не в состоянии, изящная такая женщина, а он же тяжёлый, как куль с пшеном, обмяк от инсульта. Вот ходил к ним. Клеёнку подстелить, простыни сменить. Ухаживали по-человечески. Почти год. Дети Мишкины приехали, сдали в дом престарелых. Года там не побыл и умер. Там долго не живут, на казённой каше. А Люба переехала. Квартиру разменяла на меньшую. Я тут как-то привёз полные руки помидоров, яблок, позвонил. Приехала, чай попили, посидели. Снабдил её. Уехала довольная.

– Да, семья важное дело! Как воспитают с детства.

– Ты вот возьми Астрису. Мать, отец её любили, к кастрюлям-сковородкам не допускали, так она и супчик не в состоянии себе сварить. Простой молочный супчик. Муж от неё сбежал, не выдержал такой жизни. И всё такое важное с детства. И помыть, и накормить, и поговорить, и приласкать вовремя! Это же всё скоро закончится. В школу на руках не понесёшь уже. И так распределить строгость и любовь, чтобы не разбаловать. Чтобы слушался и уважал. Детская педагогика жизни. Вон на улице другой раз: кричит ребёнок, падает на спину, чего-то требует! Это уже плохо. Крайность. Что-то тут не так. Упустили.

– Есть у детей такой период. У одних проходит, у других на всю жизнь затягивается.

– А я хочу всем здоровья! Я-то вот в войну сильно подорвал здоровье. Но стараюсь держаться, а так бы давно ноги протянул. Если бы лёг и ничего не делал. Я как-нибудь при тебе разденусь до трусов и покажу свой комплекс, что я делаю.

– Ты рассказывал.

– Рассказать – это одно, а показать надо. Комплекс упражнений с ногами, плечами, позвоночником. Может тебе в дальнейшем понадобиться. Массаж и физзарядка. Часа полтора выходит каждое утро.

– Оставайся у меня, Дед. Куда ты на ночь глядя поедешь.

– Я у других не высыпаюсь. У тебя диван очень жаркий. Дома я развалю-ю-ю-ю-сь! Никаких дурных мыслей. И людей дурных вокруг меня нет. Я их перевоспитал! А перевоспитал очень просто – собственным примером и терпением. Вот Астриса. Сидит, болтает. А её вполуха слушаю. Хорошее принимаю, дурное в голову не беру. Мимо пропускаю.

– Может, всё-таки останешься?

– Надо ехать. С утра есть работа.

– Поезжай, раз так решил. Не спеши, за автобусами-троллейбусами не бегай. Прибудешь домой, позвони.

Про автобус Зять напомнил неспроста. Семь лет назад Дед вот так же ушёл домой. Вечером не позвонил. Утром Дочь безуспешно звонила ему, потом переполошилась, сорвалась, поехала. Что-то подсказало ей, что надо это сделать. Дед и впрямь попал в беду. Накануне добежал до автобуса на остановке, а дома случился инфаркт. Лежал в проходе на кухню, сердце болело остро, боялся шевельнуться. И Дочь приехала очень кстати и Деда спасли.

Вскоре позвонил Дед, сказал, что доехал без приключений.

Зять послонялся по дому и лёг спать.

Попытался читать, но вскоре сморили усталость, свежий воздух, дорога, впечатления, разговоры, и он крепко уснул.

Глава 12. Починка

Дед по обыкновению проснулся рано. Сделал зарядку, завтракать не стал. Надел длинный клеёнчатый передник, тёмный, испачканный клеем и краской. Очки нацепил на нос, дужка пластырем перемотана.

Присел напротив окна, к свету. Низкая табуреточка, сиденье из широких переплетённых ремней. Сам сделал, чтобы долгое сидение было не во вред.

В работе было две пары женских чёрных туфель и кроссовки, и ему очень хотелось их отремонтировать.

Красотки-красовки. Расписные-разноцветные. Модно. С виду – богатые, яркие. Только ноги портить. Всё равно что в банку с кислотой их совать. Сразу вонькие ноги становятся, как ты ни оберегайся. Преет нога, не дышит вовсе. Разлагается, что твой утопленник на дне, высасывает синтетика всю влагу. Ноги белые становятся, бескровные и морскатые.

Расклеиваются они часто. Подошва отстаёт. Дед клеем промазал, оставил немного подсохнуть, чтобы крепче схватывало. Профилактику очертил специальным карандашиком, примерно под размер подошвы вырезал. Газ включил, на сковородке горячей подержал ошмётку профилактики. Кроссовки в пресс зажал, пока подошвы грелись. Потом вынул кроссовки. В туфли колодки вставил деревянные, под размер, тоже зажал прессом. Крепко будет держать.

Хитрят, экономят на фабрике. Надо бы щёчки слева и справа, крой подгибать под всю подошву, сплошной делать, под затяжку. Клеем всё залить. Тогда не страшны никакие лужи. Теперь же делают узкие края щёчек, вода быстро под подошву попадает и в обувь. А при сильной механической затяжке рвётся кожа на стыке с подошвой. Кропотливое дело – заплаточки потом вставлять, чтоб хоть ещё один сезон обувь выдержала. Прежнюю кожу теперь по толщине на три полосы распускают, становится как бумага. Да и химией тротуары поливают, разъедает кожу. Хватает на один лишь сезон, хоть какие бы ни были фирменные и дорогие.

– Два латика есть! – осмотрел внимательно. – Задник надо будет прошить, пообтрепался шов. Это уж потом, когда с туфлями закончу. – Кинул кроссовки в угол.

Клеем намазал подмётки и тоже прессом зажал, склеил. Косым широким ножом края обрезал. Коротко полоснул, привычно отсёк край ровно и точно. Крупной наждачной бумагой обработал, сгладил. Чёрной краской подкрасил. Посмотрел со стороны – вроде бы неплохо.

Каблучки, вечная дамская беда! Доносят, стешут набойку до того, что уж и сам каблук вперекос. Походка меняется. Косолапить начинает, некрасиво. Но как на женщин обижаться. Они же всё чего-то делают, заняты, всё некогда. Женщина – это вечный труд.

Пришлось Деду стачивать, каблук выравнивать. Каблуки-то не ахти какие – полые, только по краям основа, а внутри пустота. Громыхают. Какой… фалафуй изобрёл-придумал? И супинаторы неизвестно из чего штампуют, упругости нет хорошей, плоскостопие наживать, да и ломаются часто. Опять экономия!

Он не считал зазорным, проходя мимо мусорного бака, старую обувь домой принести. Разобрать и полностью на запчасти – супинатор вынуть, мягкую кожу пустить на заплатки. Целая шуфлядка была у него с супинаторами, внизу комода. Подбирал под конкретную пару, не халтурил. А ещё одна шуфлядка была с молниями для обуви. Приличные сохранял, вшивал вручную, денег за это не брал. Только за работу, а самому было хорошее подспорье.

Сплошь да рядом экономия при производстве обуви. Подошвы полиуретановые, ломкие. Вроде лёгкие, а не всегда пластичные. Тонкое дело – химия. Чуть какой компонент неточно добавил, вот и получили брак. И уж если треснет, так надо выбрасывать. Пробовал Дед эпоксидкой заливать трещины, промучился долго, а ещё хуже стало. Не спасти обувку.

Зять ему вечно выговаривал, что с таким добросовестным отношением он заказы потеряет, если долго будут клиенты носить после ремонта. Только не так это. Люди по сарафанному радио друг другу передадут, похвалят и новых приведут. В этом случае Дед делает один ремонт бесплатно, как поощрение за «находку».

Телефон зазвонил. Дед продолжал работать. Кто-то чужой. Свои знают – до двенадцати его не надо беспокоить, работа. Да и кому надо – тот найдёт. Рано или поздно. Если очень надо.

Каблучки выправил, хоть и намучился – не идут гвоздики в эпоксидку, хоть и рифлёные по краю. Гнутся, портятся. А гвозди он сам покупает. Ездит в небольшой магазинчик, набирает самое необходимое на распродаже. Но настоял на своём, и получилось в итоге красиво – гвоздики медные внатяг вошли, долго будут держать. Набоечки углубил слегка, чтобы заподлицо наложились, подкрасил, чёрные точки сверху пометил.

– А вот ещё три латика прибежали!

Улыбался, привычное делал руками.

Голод почувствовал, но пересилил себя, потому что после еды – какая работа. Потянет отдыхать.

Вторая пара была тоже непростая – высоченные каблуки. Как они умудряются ходить на таком гвозде? Он же внутри полый. Трубочкой. Вот и подогнулся. Штырь длинный, саморез-шуруп ввинтил сверху, под стельку пластинку спрятал, чтобы устойчивее нога была. Хорошо, что левша сам. Металлические набойки сменил, точно под размер отыскал в коробочке.

– Ещё три латика. Хороший день! Восемь латов.

Наклеил на подошву бумажки с ценой, нарезанные из старой тетрадки. Вместо квитанций к расчёту.

Поставил чайник, прибрал мусор, подмёл щёткой пол на кухне и пошёл мыть руки в ванную.

Тут уж и чайник засопел, нагреваясь, запел весёлую песенку, настроение поднял.

Немного решил отдохнуть, а уж потом сходить в кафе, две остановки прогуляться. Туфли отнести. Хорошо при сидячей работе. Надо двигаться. Стоит только лечь, так и сляжешь навовсе!

Весёлые женщины в кафе! Фигуристые, молодые, балагурные. Пятьдесят грамм всегда нальют для настроения.

И что-нибудь для ремонта принесут. А это уже хорошо!

Потом он пил крепкий кофе, две ложечки сахара с горочкой. Два бутерброда с печёночным паштетом. Мягкие, из белого батона, аккурат по его шатким зубам. Булочка сдобная, с коричневыми ниточками запечённого сыра сверху. Горчинка вкусная, с хрусточкой лёгкой.

Хороший денёк.

«Счастье у каждого под мозолями лежит» – он был в этом уверен.

И еда вкус имеет особенный, когда поработал.

Глава 13. Обед после бани

Баня недалеко, через светлую берёзовую рощицу пройтись пешком. Воробьи чирикают, вороны кричат. Собак выгуливают.

Знакомая картинка.

Банька маленькая, аккуратная, с бассейном. Хорошо банкеты устраивать, юбилеи и корпоративные междусобойчики. Парилка настоящая, только неудобство – перил нет и ступени высоковаты. Дед один не может на полок забраться, приходится помогать. Однако пар хороший, это всё и решило – стали сюда ходить.

Попарились неспешно, последовательно. Вытирались – даже кожа скрипела от чистоты, как упругие, спелые баклажаны под пальцами.

После бани решили не гулять, поехали к Зятю. Благо проезд у обоих бесплатный.

– Недаром говорится: счастливый, как с бани вернулся! – засмеялся Дед.

– Ты смотри, как мгновенно два месяца пролетело! Стрелой! Опять баня. Мне там, в Ирландии, так её не хватало!

– И я соскучал! Одному тоже не в радость, так-то веселее.

Разделись в холле, прошли на кухню.

Кухня небольшая, белая мебель, не новая, но аккуратная. Столешницы чёрные, с мраморной искоркой. Зять разложил сыр, колбасу, килечку потрошенную, малосольную в масле. Водку достал с дверцы холодильника.

– Вот мы и дома.

– Вчера заехала ко мне Хозяйка с Дидзисом, – сказал Дед, присаживаясь у окна. – Причёска такая высокая, красивая! Без этого женщине нельзя. Иначе любить не будут. Ни муж, ни окружающие. Да и сама себя возненавидит. Сказал ей, а она смеётся, довольная.

– Женщина без любви не может! Она же для этого и создана. И придумана. С лёгким паром! – Поднял рюмку водки.

– Бывай здоров! Пар хорош!

Выпили. Стали хлебать супец.

– Тут вот язычок говяжий, заливной. Пробуй, кушай, – сказал Зять.

– Вкусно! Много всего, а оставлять нельзя! Это будет неуважение и к еде, и к хозяевам. А ещё рассказала Хозяйка, что были в гостях у сестры Дидзиса. Маленькая такая, а вредная, сестра-то. Хозяйка её осуждает за то, что у сына внук родился, а они никак не общаются! Нет бы женщине помочь с малышом. Так нет же! Глаз не кажут ни один, ни второй.

– Чего же они не поделили?

– Трусы драные! Не знаю, что они там не поделили. Сын вроде нормальный. Я ему сандалии починил, он мне десять кило картошки прислал. Мне больше и не надо! Чего ей потом глазки выковыривать.

– А вот твоя дочь, Дед. Она такая сдержанная внешне. Я даже не ожидал, что она так внучку полюбит. И сразу.

– И мы тоже вашу дочку сразу полюбили и лелеяли, как могли, берегли. А правнучка, чем дальше, тем лучше будет. Она и счас-то вон какая красавица. Моя правнучка! Ого! Сразу на рай я теперь могу претендовать, дожил до правнучки. Только надо сил набраться, дождаться, когда приедет, насмотреться на неё, любимицу.

– Живи всем на радость! Ты закусывай, вот пирожочки маленькие со шпеком, – Зять разложил по тарелкам жареную картошку фри, – водочку давай допьём. Маслины без косточек очень хорошо. Бери, закусывай.

– Куда ты! Столько еды! Я же не лошадь!

– Да всё туда, на здоровье.

– Она же так привыкнет, правнучка моя, к бабушке. Они целый день там вдвоём.

– Жена сказала: мама сидела с нашей дочкой, теперь я должна долг вернуть. Они крестили в католичестве внучку и дали ей второе имя. Так принято.

– Какое?

– Тёщи моей, жёнки твоей. В память останется имя.

– Вот как? Это хорошая новость!

– Когда наша дочь поступила в университет, мы эту квартиру в банке заложили, чтобы учёбу оплатить. Такая кувалда над головой этот кредит. Валили туда, валили. Только счас начали дышать более-менее. Банк – организация циничная и безжалостная. Хотя все улыбаются, встречают. Но – никаких поблажек! Денег принёс? Тогда улыбнёмся, а теперь иди, дальше ищи денег! А не нравится, не ходи тут, не топчи блестящий паркет.

– А я и не знал. Догадывался только. Про кредит ваш.

– Давай, Дед, чай пить. Специальный состав – боярышник и мелисса. Успокоительный чай. Да вот ещё по рюмочке! У меня немного рому есть, тёмного, кубинского. С чаем очень ароматно.

– Канееешна! Мы же дома! – Дед громко высморкался в белый платок.

– И запеканка творожная очень даже кстати. Чего одну воду гонять. Хоть она пять раз полезная.

– Дак не лезет уже. Ты меня прости!

– Ничего! Раздайся, брюхо! Место должно найтись! «Любовь нечаянно нагрянет!» – пропел Зять.

– Хорошая песня, – одобрил Дед, – умели раньше песни придумывать, чтобы все пели, а не один со сцены сам себе хлопал.

– У меня наверху малец наяривает на пианино! Сперва сильно доставал «собачьим вальсом». Счас уже можно и послушать. Давай по рюмашке и спать! После бани.

– Вкусный продукт, – Дед поставил на стол рюмку, – вот только за границей всё равно делают лучше. Российская водка грубоватая, агрессивная.

– Спирт водой набодяжил, вот и водка. Крутки левой полным-полно. За границей делают для людей, а не для плана. Не обалдуи какие-нибудь, сорвать банчок на раз и смыться.

– Хозяйка в гости приглашала. Скучно ей там одной. Соседи, ну что они? Он больной, туберкулёз. В больнице лежал много. Ничего не делают, ходят по травке. Я приеду, так они меня просят смородину собрать, крыжовник с кустов. Хозяйка их тоже жалеет. Варенье, фрукты-овощи разные подаст другой раз. Они и рады. Бывает, я им косточки подвезу. Поддержать.

– Ты, верно, в детстве сильно голодал?

– А как же? Голодал! В партизанах очень голодал. По двое суток не ели. После белой берёсты, на изнанке, есть такая коричневая мякоть. Варили и ели. Конина – о-о-о-о! Деликатес!

Молча пили чай.

– На днях звонит какая-то женщина, – сказал Дед. – Вы какой веры? – А вы? – Протестантка. – Я говорю ей, что мне это не надо, а она: да вы послушайте. И давай про бога, про веру, про чёрта-сатану – А как вы меня нашли? – По телефонной книге. Наобум. – Я, говорю, с чем-то согласен, но в целом… такая техника сейчас выдумана, всю атмосферу сбурлили и нет там никакого чёрта-сатаны. Я на эту тему говорить не хочу, я православный – Но я бы хотела с вами встретиться. – Хочешь? Давай в понедельник. Может, чего-то нового расскажешь.

Но протестантов я знаю. У меня в цеху была диспетчер. Метнулась из православия в протестанты. И тут иду как-то, а она дворником работает. Говорит: побывала в протестантах и ушла. Только деньги жмут из людей. Одна, посоветоваться не с кем. Надумала себе глупостей в голове. Дочка в Мурманске жила с внуком, а потом они в Ригу перебрались. Внук чего-то захандрил, дочка больная. Инвалид детства. Мужа нет, живут кое-как, впроголодь. О чём правительство думает?

– Язык надо знать.

– Надо заниматься. Да только я их с войны ненавидел! Оголтелых… которые.

Я это к чему вспомнил? Я когда эту бабу спросил про религию – кто такой чёрт на земле? Откуда? Она говорит что-то про небо, ерунду всякую, а я ей сказал, что самый большой чёрт на земле – это Гитлер. Он хуже дьявола. Так уничтожал людей! Как мух истреблял. Всем нациям досталось. Так что, говорю ей, твой чёрт книжный, а этот наяву был дьявол. Она говорит: интересно вы рассуждаете. Конечно, я же ничего не придумал, всё из жизни.

– Сижу я как-то дома, к вечеру дело, в квартиру позвонили, – сказал Зять. – Отвечаю через дверь: «Картошки нам не надо». Знаешь, развозят, трудную копейку крестьяне складывают. А мне отвечают: «Отопритесь, пожалуйста, мы не злодейки, верующие мы». Голоса женские. Открыл. Стоят три женщины. Знаешь, такие, богомольные. В косыночках, юбки тёмные до пят, сандалии какие-то несуразные. Их сразу видно. И спрашивают: «Как вы думаете, добро победит зло?» Я вот до сих пор их вспоминаю.

– И что решил?

– День на день не сходится.