Текст книги "Торжество тревог"

– Разве это так важно, когда есть любовь? – Хозяйка дома вопросительно посмотрела Марине в глаза.

– Для Павла важно, – ответила гостья.

– А для тебя?

– Я буду подавать на развод с Андреем. Я – решила. Я остаюсь с Павлом, – твердо отчеканила женщина.

Ближе к ночи Марине постелили в отдельной комнате, она с удовольствием расслабилась в постели.

Анатолий в своей спальне, уткнувшись в плечо Людмиле, шепотом спросил:

– Ну, как? – Этот вопрос заключал в себе все. Анатолию хотелось знать, какой вывод сделала Людмилы после разговора с Мариной. Получится ли связь между Павлом и Мариной прочной?

Жена ответила мужу коротко двумя словами:

– Не знаю.

Анатолий оторвал голову от подушки, удивленно приподнялся на локоть.

Но Людмила больше ничего не сказала.

Он закряхтел, повернулся на другой бок, натянул на себя одеяло и недовольно засопел.

22

Константин Аспенский тоже быстро узнал новость о приезде Марины с группой проверки и вечером нашел Печаева по телефону. Сразу – с места в карьер, спросил:

– Ну, что, отыскалась? Вернулась домой?

– Нет, – последовал грустный ответ.

– Как нет? – озадачился Константин. – Где же она отирается?

– Не знаю, – снова уныло раздалось из трубки.

Аспенский сидел в машине как вкопанный, сжимая в ладони сотовый. Неподвижно смотрел в затылок водителю, будто взглядом пытался расплавить, чтобы взглянуть на мозг. На самом же деле затылка водителя он не видел, ему в эти секунды представлялось потерянное лицо Печаева. Константин раздражался, что тот жевал мочало.

– Так ты узнай! – властно посоветовал он.

– Зачем? – безрадостно отозвался Андрей.

Аспенского ошарашил такой ответ, он не стал больше ни о чем расспрашивать, только спросил, где находится Андрей, и приказал водителю ехать в кафе.

Печаев был подавлен. Его растоптало то, что жена ушла к Хавину. Такого он не ожидал. Ее намерение подать на развод приводило в ужас. Он не умел жить без Марины.

Тупо смотрел на бутылку водки перед собой и глаза его слезились. Рядом с бутылкой стояла наполненная рюмка. Андрей поднял ее и разом опрокинул в рот. Водка обожгла горло. Он закусил салатом. Долго жевал, не чувствуя вкуса. Потом выпил вторую рюмку и снова закусил салатом. И снова долго жевал. А затем увидал, как в дверном проеме возникла плотная фигура с покатыми плечами и мощными бедрами Аспенского. Тот вошел в кафе твердой походкой в мятом пиджаке, брюках без стрелки.

– Хватит заливать глотку! – жестко остановил Печаева. – Сначала рассказывай, что произошло. – Сел напротив и сделал заказ для себя.

Официант принял заказ и быстро отошел.

Печаев не считал нужным отчитываться перед Аспенским, но желание выговориться, пожаловаться пересилило внутреннее сопротивление. И он все рассказал. Новость огорошила Константина, была для него как гром среди ясного неба. Даже Андрей не был так возбужден, как возбудился Аспенский. Подскочил на месте, что невероятно для его манеры разговаривать, стукнул кулаком по столешнице и процедил:

– Стервятник!

Печаев сообразил, что это относилось к Хавину. Константин никогда не скрывал, что считал того виновником гибели жены и дочери. Но вот почему стервятник? Не проецировал же он смерть своих близких на Марину. Андрей не успел спросить об этом, Аспенский опередил новым восклицанием:

– Стерва!

Это уже явно относилось к Марине. И Андрею не понравилось. Никому не дозволено так оскорблять ее. Судить жену даже он не мог. Не хватало еще Константину совать свой нос в их дела. Красное лицо Печаева налилось лиловым цветом, в небольших глазах появилась холодная муть, он мотнул головой и выдохнул:

– Не смей о ней!

Аспенский посмотрел недовольно, лицо сделалось мрачным, брезгливая насмешка мелькнула в уголках губ, грубо рыкнул:

– Помолчи, слюнтяй! Ее придушить мало, а ты соплями шмыгаешь!

Андрей вздохнул, хорошо, что Аспенский не знал, как он стоял перед женой на коленях.

Официант поставил перед Константином блюда, положил рядом столовые приборы и отошел.

Аспенский из бутылки Печаева налил в рюмку Андрея водку и сам одним махом выпил ее.

До него медленно дошло, что его планы относительно Марины разваливаются, как карточный домик. Его обошел Хавин. Опять вторгался в его мир и разрушал то, что он только намечал создать. Становился злым роком. Но и Марина дрянь хорошая, быстро крутанула хвостом и легла под Хавина. А перед ним фасонила, стерва. Да кабы он ее не знал с ног до головы, а то ведь уже кувыркалась в его постели раньше. Нет, спуску ей от него не будет. Поплатится, тварь.

Он выпил еще и через столик вцепился в плечо Андрея, так вцепился, что Печаев почувствовал боль.

– Так чего же ты здесь сидишь, идиот?! – металлом прозвучал голос Аспенского, – Она тебя дерьмом обмазала, а ты сопли жуешь. Она, наверно, в гостинице. Поехали. Ее надо немедленно выкурить оттуда и за космы вернуть домой!

– Не поеду, – оттолкнул его руку Андрей.

– Дурак! – жестко обозвал Константин. – Если ты сейчас не сделаешь этого, ты не мужик! Или ты уже поставил крест на ней?!

Это подействовало на Печаева, как красная ткань тореадора на быка. Андрей взвился со стула, отбрасывая его, и, покачиваясь от хмеля, двинулся к двери.

Когда оба были уже на улице, за ними выскочил официант, требуя оплатить заказы.

Аспенский достал из кармана смятые купюры и бросил под ноги парню.

От кафе отъехали каждый в своей машине. Через несколько минут припарковались у гостиницы.

Печаев не спешил выходить из салона авто. Его пробил липкий пот, когда он несколько одумался. Пыл спал, решимость умерла. Он весь сжался, вспомнив, что у него уже есть печальный опыт, который привел к разрыву с женой. Теперь же своей агрессией он мог еще больше все усугубить. Но куда больше? Внутри него стал просыпаться протест. Нет, он не попрет на рожон.

Константин сердито ждал. Он понял, Андрей тянул резину. Не мужиком оказался, так себе: ни рыба ни мясо. И как Марина жила с таким лаптем? Она для Печаева – роскошь, а для Хавина – не пара. Вот для него, Аспенского, то, что надо. У него бы она не забаловалась. Он глыбой вывалился из салона наружу, зло шагнул к автомобилю Андрея, открыл двери:

– Что? Поджилки трясутся?

– У меня? – попытался возмутиться Печаев, но тут же сник. – Трясутся. Боюсь, хуже будет, – его руки задергались на руле.

– Дурак! – опять обозвал Константин. – Куда уже хуже? Ослом останешься, если не проявишь характер! Тогда не видать ее, как собственных ушей! Иди! Хватит блеять бараном!

Металл в голосе Аспенского подтолкнул Андрея. Тот через силу выкарабкался из машины и, ссутулившись, опустив плечи, мелкими шагами двинулся к дверям гостиницы. Клетчатая рубаха была мокрой от пота не только под мышками, но и на спине между лопатками. Шел Печаев на ватных ногах, волочил их, медленно переставляя, и всякую секунду ждал повода, чтобы резво повернуть назад.

Константин остался стоять на месте, толкая Печаева взглядом в спину, пока за тем не захлопнулась дверь. У Аспенского чесались руки, была бы его воля, он сам за волосы выволок бы на улицу Марину, но, увы, к сожалению, ему приходится прятаться за Андрея. За этого никчемного, беспомощного урода.

Между тем Печаев очень быстро вернулся. Марины в гостинице не было. Ее сотрудницы разводили руками и пожимали плечами, не зная ответов на его вопросы. Но он даже обрадовался, что не застал жену, от сердца отлегла тяжесть. Не пришлось грубо действовать, как настаивал Аспенский.

Константина же затрясло от неудачи. Однако он постарался не подать виду. Резко развернулся и направился к своему авто. Ступал тяжело, словно ступнями долбил под собой землю. Свирепо рванул на себя дверцу, зло вдавил туловище в сиденье и толкнул в плечо водителя:

– Трогай!

Ночь у Аспенского была бессонной, вся на нервах. Щеки горели, как от пощечины Марины. Она бортанула его, отбросила, как ненужную тряпку. Сучка, забыла, с кем имела дело. Он напомнит, он не простит этого. Печаев – дерьмо, нытик, с ним пора завязывать. С таким каши не сваришь, его руками ничего не сварганишь. Слабак, пустое место. Лапоть драный. Впрочем, чему удивляться? Он же хорошо Андрея знает. Просто жаль убитого времени. Не стоило через него действовать, надо было все мастерить своими руками.

Утром Константин решил собственными глазами увидеть Марину. Приоделся в свежую светлую рубаху, темно-синий с черной полоской костюм и направился в офис Адаевского.

Увидал ее в коридоре, изобразил, как сумел, приветливую улыбку, буркнул пару приветственных слов. Несколько был ошарашен, она показалась ему заметно похорошевшей. Просто баба-ягодка. Черная юбка и белоснежный топ особенно подчеркивали ее привлекательность.

Марина шла, играя всем телом, как это было раньше, когда сама легла в его постель. А теперь ишь как выкаблучивается, дрянь. Нос задрала выше некуда, по сторонам не смотрит. Ничего, ничего, еще попляшет под его дудку. Он своего не упустит. И Хавин ему не препятствие.

Полдня караулил на улице, дождался, когда она, собравшись в кафе на обед, вышла с сотрудницами на крыльцо. Только намерился предложить подвести, как откуда-то нарисовался водитель Адаевского со словами, что ему поручено быть в ее распоряжении.

Аспенский поехал за ними. Обедал за соседним столом, из-под бровей наблюдая за Мариной. С каким-то завистливым недовольством отмечал про себя, что ее лицо светилось как никогда, и разговаривала с женщинами она уж очень живо и весело. А Марина замечала его хмурые взгляды на себе и тихо усмехалась.

Повезло Константину вечером. Он опять дождался, когда она после работы вышла с сотрудницами на улицу. Водитель Адаевского в эти минуты, как по заказу, где-то замешкался. Аспенский мгновенно подсуетился, подкатил к крыльцу, распахнул дверцу автомобиля. Сам за рулем. Марина снова усмехнулась и решила уступить. Села рядом с Константином.

До гостиницы он довез их быстро. Всю дорогу, правда, хмуро молчал, и женщины тоже молчали. Марина не удивлялась, она его хорошо знала, а вот женщины переглядывались озадаченно. Его мрачность обдавала неприятным духом, в салоне висело напряжение и оно давило на них. Но все же пару слов он выговорил, когда припарковался:

– Прибыли. Шагайте.

Женщины стали торопливо выбираться на воздух, вдыхая в себя уличный дух и радуясь, что поездка с ним наконец закончилась. Аспенский повернулся к Марине, удержал за руку:

– Погоди, есть кое-что сказать.

Женщина отвела руку, отстранилась, подавшись ближе к двери, но задержалась:

– Говори. Слушаю тебя.

Когда в машине остались вдвоем, Константин вместо того, чтобы что-то сказать, нажал на газ и резко отъехал от гостиницы. Марина вопросительно вскинула брови, досадное чувство шевельнулось в ней.

– Ну и что дальше? – насмешливо спросила. – Не мог на месте сказать? Покатать решил?

– Может, и покатать! – сердито произнес он. – Как получится!

Машина мчалась по улицам города. Женщина видела, что Аспенский выбирал маршрут, который вел на окраину.

– Дурак, – неспокойно сказала она, начиная догадываться о его намерениях.

– А это еще поглядим! – грубо отрезал Константин.

– Останови! – вскоре потребовала Марина. Догадка ее подтверждалась, Аспенский направлялся в свой загородный дом. Ее взорвало, тело напряглось, как будто изготовилось к прыжку, голос задрожал. – Поворачивай назад! – крикнула и схватилась руками за руль.

В ответ Константин сильно ударил женщину кулаком в живот и почувствовал удовлетворение, какое всегда испытывал раньше, когда избивал свою жену Веронику.

Марина задохнулась от боли, сжалась и обмякла. Прошло некоторое время, прежде чем она пришла в себя и прохрипела:

– Ты сошел с ума! Что ты себе позволяешь?!

Аспенский, не глядя в ее сторону, но краем глаза отслеживая любое ее движение, покривил губы:

– А ты думала, я тебе позволю издеваться надо мной? – Он цедил слова зло, сквозь зубы.

– Ты думаешь, что я тебе позволю делать это со мной?! – с вызовом простонала она. Глубоко вдохнула, задержала воздух в легких и выдохнула, затем еще вдохнула, распрямляясь и поднимая грудь. – Ты не тот, кто мне нужен. У тебя, наверно, память короткая? Напряги мозг, если он еще остался в твоей пустой голове. Я отказала тебе!

– А должна была дать согласие! – бросил Аспенский, и на губах у него мелькнула ухмылка. Вся эта болтовня, которую затеяла Марина, его мало интересовала. Он хотел выместить на ней свое зло, хотел проучить за непокорность, хотел показать, что с ним ее номер не пройдет.

Словно черный бес проснулся в Константине. Он всегда не решался подходить с подобной меркой к Марине, знал, что она способна дать отпор, ее непокорность все время останавливала Аспенского и как бы ставила Марину над ним. Но вот сейчас все изменилось. Лютость, с которой он когда-то подходил к своей жене, вдруг обрушилась на Марину, словно она была его собственностью и ее следовало покарать за неповиновение. В то же время вместе со злобой в нем буйствовало желание обладать этой женщиной. Именно оно сейчас распаляло Константина.

– Я выбрала другого мужчину! – с вызовом ответила женщина, понимая помыслы Аспенского.

– А должна была выбрать меня! – жестко рубанул Константин и посмотрел в ее глаза жадно и озлобленно.

Марина почувствовала, что сдаваться нельзя, нельзя потакать хаму, чтобы не перестать уважать себя. Конечно, она слабее, но слабее ее тело, а дух и волю ему не сломить. И она, на этот раз первая, ударила Аспенского по лицу и судорожно, до посинения в пальцах, вцепилась в руль, не думая, что машину может выбросить в кювет и перевернуть.

Константин попытался и не смог оторвать ее руку от руля, а потому ударил женщину локтем в грудь, отбрасывая к спинке сиденья, и затем нанес удар в живот. Сильно, безжалостно.

У Марины перед глазами поплыли круги. Пришла в себя, когда машина Аспенского остановилась у ворот. Тот пультом управления открыл их. Женщина посмотрела на дом с ненавистью:

– Кто дал тебе право решать за меня?

– Я мужчина, и решать – это мое законное право отроду, а твое бабье дело – обслуживать меня! – тоже с ожесточением парировал Константин и въехал в ворота. Заглушил мотор. – Прибыли. Вылезай! – Сам выпрыгнул наружу, повел пультом в сторону ворот, закрывая.

Марина не шевельнулась. Аспенский обошел вокруг машины, открыл дверцу с ее стороны и угрожающе процедил:

– Тебе надо повторять?!

– Только посмей прикоснуться ко мне, я убью тебя! – спокойно, но с непокорной решимостью предупредила она так, что на мгновение наступила тишина.

Два человека смотрели в глаза друг другу с презрением, но каждый презирал по-своему.

Марина предвидела, что должно будет произойти, а потому ее презрение было всеобъемлющей и рвущейся наружу ненавистью. А Константин готов был разорвать женщину за то, что не мог сломить ее волю.

Он чувствовал, что, даже взяв ее силой, все равно не будет ощущать себя победителем, ибо не сможет овладеть ее душой. Это бесило его. Бесило еще потому, что Марина сопротивлялась, хотя была полностью в его руках. Только он сейчас мог диктовать свои условия. По праву сильного.

Константин достал из кармана ключи от дома и протянул Марине:

– Топай, открывай!

Она взяла ключи и, не раздумывая, забросила их в траву.

Аспенский проследил, куда они упали, затем повернул лицо к женщине, глянул исподлобья недобро:

– А теперь иди и подними их!

– Отвези меня назад! – потребовала она.

Константин резким движением выдернул Марину из машины и ударил по лицу. Она отшатнулась и кинулась в драку. Но его кулаки не оставили ей шансов. Он схватил женщину за шею и потащил к месту падения ключей, стал свирепо пригибать к земле:

– Подними! Я кому сказал!

Она рухнула на колени, уперлась руками в землю, продолжая сопротивляться.

Он стервенел, пытаясь добиться своего. Однако, негодуя, соображал, что на ее лице не должно остаться никаких следов, а потому бил по телу. Затем повалил набок, сам нашел ключи и стоял, ждал, когда она станет на ноги.

Но стоило ей подняться, подхватил и насильно потащил к дому. Она хрипела и билась в его руках. Аспенский открыл двери и втолкнул женщину внутрь. Насильно заволок в ванную комнату, насильно сорвал с нее грязную одежду, пустил в ванну воду. Женщина дышала с трудом, грудь и ребра болели.

– Дура, – равнодушно сказал он. – Не выводи меня из себя. Ничего этим не добьешься! Мойся! – И вышел.

Под душем Марина немного оклемалась. Положение было безрадостным, если не сказать отвратительным. Никогда не думала, что Аспенский посмеет с нею так обойтись. Ошибалась. Очень ошибалась. Потому что всегда полагала, что она не такая, как Вероника. Уж она-то сумеет постоять за себя. И что получается? Да, она не такая, как Вероника, но он-то все тот же. Что его могло изменить? Смерть близких людей? Нет. Горбатого может исправить только могила. И эта пословица о нем.

Марина рассматривала себя в зеркало. Все тело в синяках, до груди и ребер больно дотронуться. От бессилия слезы наворачивались на глаза. Зачем она села в его машину? Зачем? Дура. Дура. Дура. Задушила бы его, негодяя.

Помывшись, вышла из-под душа, накинула на плечи большое махровое полотенце, аккуратно промокая больные участки тела. Боже мой, совсем недавно Павел Хавин любовался ее телом и целовал его. Посмотрел бы он сейчас, во что Аспенский превратил его. У нее снова навернулись на глаза слезы. Она всегда считала себя сильной. Выжать из нее слезинку было не так просто. Оказалось, все это полная чушь. Перед подонком она такая же слабая и беззащитная баба, как тысячи других. А Павел далеко и защитить не сможет. Остается только одно, самой биться с Аспенским до последнего.

И вот он, легок на помине. Распахнул двери ванной и бесцеремонно уставился на нее. Марина закипела от негодования. Ей что-то попалось под руку, она схватила и швырнула в Константина. Не учла одного: Аспенский ждал такой реакции. Был готов к ней. Увернулся. И нанес Марине удар в солнечное сплетение. Она охнула и согнулась.

Он подхватил ее на руки и понес в спальню. Там набросился на женщину жадно и исступленно. Она кусалась и царапалась, а он ломал ее сопротивление и насиловал.

Когда все закончилось, откинулся на подушку, довольно урча. Марина с трудом поднялась с кровати, нашла свою грязную порванную одежду и стала лихорадочно натягивать на себя. С ненавистью повторяла:

– Ты поплатишься за это, ты скоро поплатишься за это!

– Дура, куда собираешься, темно уже, оставайся у меня! – ухмылялся он.

Но женщина шагнула к двери, услышав, как в спину ей выстрелил его голос:

– Ты все равно скоро приползешь ко мне! Никуда не денешься. Сама приползешь.

Марина выскочила на улицу, пронеслась по темному двору и выбежала за ворота. На дороге долго голосовала проходящим машинам, пока одна не остановилась. Водитель изумленно окинул ее взглядом, но ни о чем не спросил. А когда въехали в город, все-таки задал вопрос:

– Куда тебя подвезти?

Она оказалась не готова ответить. Всю дорогу в голове не было никаких мыслей, только чугунная тяжесть и звон в ушах. Водитель повторил вопрос:

– Куда ехать?

Марина вздрогнула. Куда, куда? В гостиницу в таком виде нельзя. У Адаевских тем паче делать нечего. К другим знакомым и подавно идти не стоит. Был еще где-то Пашка. Но вдруг он теперь не один, а тогда ее появление вряд ли обрадует его. Остается только Андрей. И женщина твердо назвала адрес мужа.

Водитель надавил на педаль газа. Скоро высадил возле дома и умчался.

Марина поднялась на этаж, позвонила в дверь длинным настойчивым звонком. Андрей открыл, и зрачки вспыхнули радостью. Засуетился:

– Мариночка, ты вернулась? Я знал, я знал, я верил, что ты вернешься. – Он словно бы не заметил ее внешнего вида, как будто все было так, как должно быть, только ошеломленно моргал глазами.

Женщина быстро прошла в спальню, молча сбросила с себя грязную одежду, открыла шкаф, выбрала новый наряд и надела его. Ничего не объясняя, скользнула мимо ошарашенного Андрея к входной двери.

Муж вдогонку что-то спросил, но она, не проронив ни слова, хлопнула дверью. Он остался стоять на месте с раскрытым ртом. С лица долго не сходила оторопь.

В гостинице Марина появилась через полчаса. Сотрудницы уже спали в двухместном номере. Вошла в свой одноместный и упала на кровать лицом вниз. Но слез уже не было, хоть сердце и рвалось на части. Ей было плохо. Так плохо, что сил не было. Все вокруг плохо. Все.

Она хотела быть всегда открытой с Павлом Хавиным, а получалось, что будет вынуждена скрыть от него сегодняшнее унижение.

Рассказать ему о насилии над нею не повернется язык. Аспенский опустил ее ниже плинтуса. Почему она не убила его, не взяла нож и не зарезала, как барана? Разве она сможет поведать об этом Павлу? Ни за что. Ибо тогда надо будет выложить все о прежней связи с Константином, из которой и вытекали все его притязания. И хотя давняя связь была вызвана далеко не любовными интересами, но разве это теперь могло иметь значение?

Вот только синяки на теле скрыть от Павла не удастся. И что-то опять придется придумывать. Как все это противно, и как все это ранит душу.