Текст книги "Пляски сумасшедших снов"

Опустив глаза, Ванька умолк – неудобно было допытывать женщину о том, что, как казалось, явно тяготило ее и о чем она, сдавалось, не очень хотела говорить. Сиденье под ним было удобным, он откинулся к спинке, уловив слабый скрип, скрестил на голой груди руки. Лугатик на своем месте нетерпеливо заерзал, явно раздираемый любопытством, но, сцепив пальцы рук, сжал губы и удержался от расспросов. Раппопет смотрел исподлобья, ему также хотелось быстрее выяснить, в какой истории они оказались, но, видя сдержанность Малкина, не торопил события. Однако Сашка женским чутьем улавливала желание Илаты выговориться. Накопленные и запертые страсти рвались из нее наружу, но выработанная привычка все скрывать в себе удерживала и останавливала женщину. Катюха смотрела на мальчика и думала, что тот слишком серьезен для своих лет и слишком не уверен в себе, коль не отходил от матери ни на шаг. Карюха же глядела на все просто: нечего разводить антимонии. Чем быстрее удастся разобраться в обстоятельствах, тем понятнее будет, что делать. Поэтому задала вопрос вместо Ваньки:

– Так что же произошло, Илата? Где твоя семья?

Поправив за ушами волосы, женщина грустно сказала:

– Я сама ищу ответ на этот вопрос. Не раз обращалась в лецейское и гецейское Управления, но так и не получила никакого объяснения. Семья исчезла в один из дней. Вся. Муж, старший сын, мать, сестра. В этот день была Обложная облава, как сегодня. Я уверена, что люди, которых сегодня увезли, больше не вернутся домой. Впрочем, иногда некоторые возвращаются, но вытянуть из них ничего не удается – они молчат, и никто не знает, что с ними произошло. Приходится только догадываться. И я тоже догадываюсь, что произошло с моей семьей, но вам о моих догадках знать не обязательно. В нашем городе чем меньше будешь знать, тем больше проживешь.

– Странно вы здесь живете, – протянула Карюха, натягивая на колени рубашку-сеточку. – Какая-то необъявленная война между людьми.

– Не заблуждайся. Мы относимся к виду гетеро, меньшинству. По правилам анклава гетеро не являются нормальными людьми. Просто меньшинство низшего уровня, и все, – объяснила Илата. – В нашем анклаве все права и власть принадлежат двум видам высшего уровня: ле и ге. Мы же не везде можем работать, не любую должность занимать, мы – извращенцы, состоим на особом учете.

– А как же демократия? – подал голос Лугатик.

– А что это? – недоуменно посмотрела на него женщина.

Озадаченно расширив глаза, Володька сбивчиво, скомканно выговорил:

– Власть народа. То есть большинство народа, независимо от национальности и принадлежности к какому-либо полу, участвует в выборах, принимает решения, а потом все исполняют их. Для тех, кто после этого отказывается исполнять решения большинства, существуют суд и разные наказания, вплоть до тюрьмы.

– Тюрьма? Что это? – не понимала Илата.

– Место, куда человека, совершившего преступление, на определенный срок по решению суда изолируют от общества, – пояснил Лугатик.

– Зачем так сложно? – поразилась она. – В анклаве все проще.

– Так принято в демократии, – пробормотал Володька.

– У нас высшая форма правления – гелекратия, – отозвалась Илата. – Все иное находится под строгим запретом. Все обязаны исполнять решения Объединенного Верховного Гелеционального Собрания.

Положив руки на колени, Малкин оторвался от спинки стульчика, вытянул вперед худую шею, спросил:

– Где и кем ты работаешь?

– Мне повезло, – после некоторого молчания отозвалась Илата и погладила по голове сына. – Я работаю в ЦИЧГ – Центре по изучению человеческих глупостей.

– Центр по изучению человеческих глупостей? – переспросил Малкин, наклоняясь вперед и еще сильнее вытягивая шею. – И какими же глупостями вы там занимаетесь?

– Всеми. Например, признано, что сообщество гетеро – это не только меньшинство и извращенцы, но еще сборище глупостей, – сказала Илата.

– Кем признано? – не выдержал Лугатик.

– Геленаукой, – ответила Илата. – Одной из признанных глупостей считается утверждение, что для продолжения человеческой жизни необходимы мужчина и женщина.

В ответ Лугатик сумел только что-то пробормотать, изумленно почесав за ухом. А Сашка вскинула брови и выпрямила спину:

– А кто, если не мужчина и женщина?

Погладив сына по голове, Илата поднялась на ноги, поправила блекло-зеленую бесформенную блузку, серую юбку до колен и прошлась по комнате:

– Геленаука утверждает, что человек создан искусственным путем, стало быть, основа продолжения жизни – искусственное размножение из искусственных половых клеток, созданных человеком. Совершенство искусственной половой клетки в том, что в нее можно вложить все, что необходимо человеку. Гетеро влечение становится бессмысленным и даже вредным, ибо оно развращает человека, превращает извращенца в изгоя. Роль мужчины и женщины в связке друг с другом, как продолжателей человеческого рода, уходит в прошлое. Ге-ге влечение и ле-ле влечение – вот великое приобретение человека.

– И ты веришь в такую геленауку?

– Я обязана верить. Иначе у меня не будет работы. К тому же других правил у нас нет.

Почувствовав жар под мышками, Раппопет насупился, расстегнул верхние пуговицы рубашки, оттянул полы, подул на грудь и снова застегнул, посмотрел на Илату снизу со стульчика:

– Получается, что в этом квартале живут преступники, и ты одна из них.

Чуть съежившись, женщина этим движением тела как бы подтвердила слова Андрюхи, но произнесла иное:

– Люди меньшинства не преступники в нашем обществе, но не приветствуются. Это не запрещается, но считается очень большим изъяном, болезнью. Считается, что человек меньшинства имеет возможность излечиться, исправиться и, если ему сильно повезет, переехать из квартала извращенцев в квартал нормальных людей. Отрицание утверждения, что гетеро влечение не является извращением, – еще одна великая глупость. Геленаука доказывает обратное, гетеро влечение – это отступление от нормы. А норма в том, что всякий человек – это индивидуальность и должен существовать вне зависимости от противоположного пола. Женское влечение к женщине, мужское – к мужчине. Мы, меньшинства, наверно, действительно больные люди, наверно, нас надо лечить, чтобы зараза не распространялась по анклаву, – последние слова Илата сказала таким тоном, что было понятно: она произносила не свои мысли, а повторяла довлеющее над нею общественное мнение.

– Боже мой, куда мы попали? – воскликнула Катюха, встряхивая головой.

– Вот именно, боже мой! – подхватила Сашка. – А как же бог, Илата?

Остановившись против нее, хозяйка квартиры продолжительно посмотрела Сашке в глаза и, вдруг изменив на своем лице выражение на близкое к восковой маске, заученно однотонно проговорила:

– Истина в том, что не Бог написал Библию. Если бы это сделал Бог, он бы подтвердил, что гетеро влечение – это всего лишь начальный этап размножения человека. Поэтому утверждение о том, что гетеро влечение определено природой как основа продолжения жизни – просто безумная глупость. Геленаука не подтверждает этого, ибо по природе мужчина неспособен вынашивать плод и рожать – стало быть, он гомогенен. Точно так же и у женщины без мужчины не завяжется плод – значит, и она гомогенна.

– Вот именно! – подхватилась с места Сашка. – Что и требовалось доказать! Именно мужчина с женщиной в паре – продолжатели жизни!

– Нет! – покачала головой Илата. – Геленаука говорит, что Бог искусственно создал мужчину и женщину, – значит, и человек должен воспроизводиться искусственно. Будущее всего мира за ге и ле.

– Погоди, погоди! – прервала Сашка хозяйку квартиры. – Ты серьезно все это? А тебе не кажется, что ваша геленаука – сплошное извращение и глупость несусветная?

– Я работаю архивариусом и не могу перечить современной геленауке, – как бы отгородилась невидимой стенкой Илата, давая понять, что обсуждать сейчас со своими гостями выводы геленауки она не собирается.

– У вас еще и архивы имеются! – присвистнул Раппопет и оторвался от сиденья. – Значит, дело поставлено на широкую ногу. – Мускулистый невысокий толстячок не прошел, а будто подкатился к окну. – Тогда ответь, что мешает тебе излечиться и переехать жить в другой квартал? И скажи, черт побери, почему у тебя затемнены окна? В комнате мало солнца! Здесь не хватает ярких солнечных лучей! – Он резко повел рукой, будто отодвинул занавеси, которых не было.

Неожиданно Илата мгновенно оказалась возле него, оттолкнула от окна, стремительно коснулась пальцем черного пятна на подоконнике, и затемнение окон резко увеличилось, погрузив комнату в сумрак. Женщина щелкнула пальцами, и сверху полился теплый свет. Ее зрачки спокойного серого тона вдруг блеснули дикой кошачьей зеленью. И медленно погасли, приняв прежний оттенок. Андрюха удивленно вытаращил глаза. Она проговорила:

– Утверждение меньшинств о том, что не стоит заглядывать в чужую кровать, – это еще одна непреложная глупость. Заглядывать нужно, просто необходимо, чтобы увидеть, свободен ли человек от вредных заблуждений или в нем сильна его ограниченность и не дает ему постичь простые истины!

Терпеливо слушая, Малкин смотрел на женщину и пытался понять, о чем думала Илата в те минуты, когда произносила догмы геленауки. В какие-то моменты казалось, что она пропитана ими настолько, что неспособна увидеть разницу между черным и белым. Но иногда сдавалось, что она просто излагала для них суть окружающего мира, в котором они очутились, а сама смотрела на этот мир их глазами. Впрочем, и то и другое было спорно. Смотреть их глазами она не могла, ибо была частью своего мира, но и принимать его в таком виде тоже, вероятно, не могла. Очевидная борьба внутри нее не находила выхода. Тем не менее, когда Илата быстро затемнила окна, для Ваньки это стало неким откровением: непросто человеку жить под вечным страхом. Он опять прижался к маленькой спинке сиденья, вытянул перед собой ноги, спросил:

– Тебе-то чего бояться, Илата? Ты живешь на последнем, третьем этаже. Заглянуть в твое окно непросто.

– Есть дома, где гораздо больше этажей, – ответила женщина.

В голове у Малкина тут же возникли соседние многоэтажки, которые громоздились неподалеку и хорошо были видны из ее окна. Его покоробило от вдруг возникшей неприятной мысли:

– Выходит, у вас тут за всеми подглядывают, и вы за темными окнами пытаетесь спрятать свою жизнь?

– Наши предки, возможно, не знали затемнений. А мы не живем без этого, хотя за темными окнами ничего спрятать нельзя, – грустно вздохнула Илата, лицо ее осунулось и вмиг потеряло свежий налет. – Люди знают об этом, а те, кто не знает, догадываются, что в нашей жизни никакая тень неспособна уберечь никакие секреты, даже литые стены не спасают от этого. Но людям свойственно надеяться – надежда прибавляет сил, жить с надеждой комфортнее.

Подтянув ноги, Ванька оттолкнулся от спинки стульчика и нескладно вскочил с сиденья:

– Все надеются, и никто не пробует с этим бороться? – спросил, выгибая позвоночник.

Такой вопрос как будто удивил Илату – ведь она, кажется, доходчиво все объяснила, но, похоже, требуется разжевать.

– С этим невозможно бороться. – Сказала, шагнула к столу и оперлась на столешницу.

Проследив за нею, Малкин отметил паутинки морщин на тыльной стороне ладоней, а на ее слова недоуменно пожал голыми плечами:

– Тогда для чего нужно затемнение? Да и одежда ни к чему. Бегайте с фиговыми листками, как в каменном веке.

Прозвучало это не совсем корректно, но Илата как будто не заметила вызова, убрала руки за спину и подхватила, отходя от стола:

– Одежда, затемнения и стены действительно бесполезны для плойдэров, но простым гражданам запрещено иметь плойдэры. У них только глаза, а для глаз одежда, затемнение и стены – препятствия.

Недовольно супившийся после того, как женщина оттолкнула его от окна, Раппопет наморщился больше:

– Что еще за плойдэры? – спросил монотонным голосом.

Проведя грустным взглядом по всем, Илата медленно прошлась по комнате и только потом отозвалась. Впрочем, это не был ответ и не было удивление, скорее сожаление о некомпетентности гостей:

– Да, видно, из дремучих мест вы прибыли сюда, что не понимаете и даже не догадываетесь, о чем я говорю!

Качнувшись на ногах взад-вперед, Малкин сунул руки в карманы и негромко успокоил:

– Пожалуй, я догадываюсь, что ты имеешь в виду. Но ведь всякая вещь может попасть к кому угодно. И все, что хорошо для одной стороны, может быть так же полезно и для другой. Надо только суметь воспользоваться этим.

От Илаты повеяло холодком. Она приняла упрек на свой счет, точно Ванька обвинил ее, что она не сумела добыть для себя плойдэр, и потому зашторилась сухим сдержанным тоном:

– Ты только что появился в нашем городе и анклаве, совсем ничего тут не знаешь, а уже твоя фантазия буйно разыгралась. Умерь пыл. Не спеши с выводами. Может, в тех местах, откуда вы пришли, многое проще, чем у нас, но не думаю, что настолько просто, что можно в одночасье все поставить с ног на голову или наоборот.

На минуту в комнате повисло молчание, от которого Малкин испытал неловкость. Кажется, он действительно поторопился со своими суждениями: не зная броду, полез в воду, побежал впереди паровоза. Слегка замялся, покраснел и ретировался:

– Конечно, ты права.

С облегчением тихо Илата вздохнула, подняв грудь под тканью блекло-зеленой блузки, и продолжила:

– Под воздействием псипаралов люди рассказывают все о себе, о родственниках, о друзьях, о соседях, о делах, о мыслях, даже не нужны плойдэры, чтобы видеть сквозь ткань, черное стекло, бетон и металл. После каждой облавы, как сегодня, в нашем квартале гецейские и лецейские наводят шмон. Находят людей, тайники, если такие есть, изымают все. Недовольные исчезают навсегда. Поэтому у всех на окнах затемнение, а рты на завязках, пока их не развяжут псипаралы.

– Но ведь ты не молчишь сейчас, – осторожно заметил Малкин.

Слегка усмехнувшись, женщина вернулась к столу, села на стульчик и коснулась ладонями вазы, провела по ней бережно, как по большой ценности, словно от прикосновения к ее стенке испытывала особое удовлетворение. Мальчик соскочил со своего сиденья и метнулся к матери, притулившись сбоку. Она обняла сына, прижала к себе и после этого перевела взгляд на Ваньку:

– Нет, я тоже молчу, – ответила ему. – Говорю лишь о том, о чем знают все и что скрыть невозможно. Не знаю, надолго ли вы к нам пожаловали, но если не на один день, тогда сначала присмотритесь, пооботритесь чуть, понюхайте, что чем пахнет, включите мозги, а уж потом займитесь делом, по которому прибыли. Но не ранее, чтобы не оказаться объектами для переработки в молекулы.

Щеки у Малкина опять покраснели, его обдало жаром, вспыхнули кончики ушей – понял, что опять вылез с нелепым замечанием и нарвался на новый укол. Ничего не оставалось, как стерпеть и вежливо оправдаться:

– Благодарю за совет. Ты не первая сегодня, кто советует нам. Видно, мы действительно выглядим глупо, отстали от жизни, не догоняем вашего прогресса. Нет времени задерживаться у вас, но, наверно, сейчас у нас выбор невелик. Одна просьба: коль ты уже нас приютила, Илата, потерпи чуток и помоги дальше разобраться во всех тяжких.

– Мог бы не просить, – пообещала женщина.

Сделав минутную паузу, Ванька выговорил:

– Гецейский посоветовал сегодня вечером побывать на заседании Объединенного Верховного Гелеционального Собрания. Что ты на это скажешь, Илата?

Погладив по голове мальчика, женщина одобрила:

– Это хороший совет. Я бы на твоем месте приняла его. Только не стоит идти туда всем вместе одной компанией. Коль тебя пригласил гецейский, стало быть, он принял тебя за ге. Не следует разрушать его представления о тебе. Это может привести к непредсказуемым последствиям. Поэтому парням надлежит пойти отдельно от девушек, как ге, а девушкам самим по себе, как ле.

– А если мы пойдем как меньшинства? – вставила Сашка, откинув за плечи длинные светлые волосы.

– Это не запрещено, но не приветствуется, – ответила Ила-та, положив руки на стол перед собой. – Как правило, меньшинства на заседания ОВГС не ходят. Нас туда не то чтобы не пускают, нам элементарно там нет места. До нас просто доводят решения ОВГС, которые мы должны исполнять. Однако до вечера далеко – есть еще время побродить по городу, посмотреть, как живут люди.

– С удовольствием! – охотно подхватил Малкин. – Ты согласна быть гидом?

– Почему бы нет? – кивнула женщина.

– Тогда чего же мы сидим? Отправляемся на экскурсию!

2

Из подъезда вышли на улицу. Узкая улица залита солнцем, гладкое зеркало дорожного покрытия отражало его лучи. Дома вдоль дороги разных форм, этажность вразнобой. Люди по тротуарам движутся сосредоточенно, по сторонам не смотрят, в парах беседы друг с другом скупы, в группах – безмолвие. Одежда на всех из простых легких тканей для солнечного дня. В воздухе плавают умиротворяющие цветочные ароматы, испускаемые странными устройствами, прикрепленными к стенам домов. И хотя цветов нигде не видно, наличествует ощущение их присутствия повсюду. Небо над кровлями домов чистое, глубокое, режет глаза своей яркостью. Из-за угла дома суетливо настороженно вынырнула Алуни, будто поджидала Илату с ее спутниками. На ней просторная блеклая блузка неопределенной расцветки, перетянутая в поясе тонким шнурком, широкая в бедрах сероватая юбка выше колен. Отбросив пальцами со лба кудряшки, остановилась перед Илатой:

– Куда направляешься, соседка?

– Прогуляться по городу, – ответила та, держа за руку мальчика.

– Погода хорошая, почему не прогуляться и других не прогулять? – метнула взгляд на Ваньку с друзьями. – А может, и мне к вам прилепиться? Дел все равно никаких. Не помешаю? – И, не дожидаясь ответа, суетно подхватила под руку Илату, потянула вперед. – Я с вами, я с вами! Топаем! Как я догадываюсь, ты своим спутникам решила показать наши достопримечательности? Откуда гости, если не секрет? – И снова глянула на Ваньку. – Парняга-то какой высоченный, тощеват, правда, но если откормить – будет ничего себе.

– Не тем твоя голова забита, – улыбнулась Илата, ступая маленькими шагами, чтобы мальчик успевал идти рядом. – Уже скольких ты откармливала.

– Отвратительными едоками оказывались! Потому и духу не хватало на остальное. – И засмеялась фыркающим смехом.

Смутившись, Ванька покраснел, вздохом наполнил легкие и неловко пригладил на затылке волосы. Лугатик хихикнул, сунул руки в карманы брюк, промолчал. Раппопет крякнул и пробежал пальцами по пуговицам рубахи. Сашка, Катюха и Карюха посмотрели на Алуни с недовольством, как будто та забралась в чужой огород и топчет чужие посевы. Алуни резко оборвала смех, глаза засверлили буравчиками:

– Так откуда твои спутники, соседка? – опять настойчиво спросила у Илаты, выгибая шею, как гусыня, и отпуская руку Илаты.

– Успокойся, наши они, наши, – неохотно отозвалась Ила-та. – Проездом из другого места.

– Вот интересно! – воскликнула с писком в голосе Алуни. – А я нигде, кроме нашего города, не бывала, а так хотелось бы посмотреть, как вокруг люди живут! – Посмотрела на Ваньку. – Расскажи, длинный, как там у вас?

Только собрался было Ванька ответить общей фразой, как Илата вдруг прикрикнула на Алуни:

– Отстань от гостей! Что толку слушать о том, чего не видишь? Лучше соберись и слетай сама в другие места. Посмотри своими глазами.

Будто не заметив вспышку Илаты, Алуни сморщилась и вздохнула:

– Ты же знаешь, что для меньшинств это очень сложно. Бумаги на поездку надо оформлять за два года вперед, а когда оформишь, окажется, что на этом рейсе для нас нет мест. Некоторые по несколько раз пытались, да так и сидят безвылазно. И потом, гелевластям не нравится, когда мы хотим путешествовать. Зачем же на собственную голову наваливать проблемы, получать метку на шею? Стать меченым – все равно, что стать полным изгоем. Попрут отовсюду и никуда не впустят. Нет, я хочу спокойно дожить до старости и умереть в своей спальне.

– Меченые – это неблагонадежные, что ли? – поинтересовался Ванька, двигаясь за женщинами на шаг позади.

– Хуже! – сказала Алуни. – Вообще конченые люди. Лишаются всего: работы, жилья, друзей, знакомых, семьи. Загибаются в своем переулке или в какой-нибудь трущобе среди мышей и крыс. А впрочем, быть может, все не совсем так. Точно о них я мало что знаю. Да и никто толком не знает. Кроме тех, у кого все под контролем. Общаться с мечеными не запрещено, но только в определенных местах. Они не имеют права появляться там, где не разрешено правилами. А там, где правила им разрешают, мы – редкие посетители. Но иногда все-таки встречаемся. Бывает и такое.

– Что за дикость! – не выдержала Карюха, цепляясь за локоть Лугатика. – Это правда или лапша на уши?

– А разве у вас не так? – удивленно округлила глаза Алуни и даже чуть приостановилась, заглядывая в лицо Карюхе.

Затем они перешли на другую неширокую улицу. И в этот миг увидали, как в ближайшем доме на восьмом этаже распахнулось окно, разнесся визгливый вопль и в оконный проем вымахнула женщина. Полетела вниз, раскинув руки. Упала лицом и грудью на сверкающий тротуар, ошеломив пешеходов. Алуни быстро отреагировала на крик и застыла на месте, с любопытным безразличием уставившись на лежащее в десяти шагах от нее женское тело. Пестрое безрукавное платье вдоль спины разорвано, от плеч до пояса по позвоночнику протянулись кровавые полосы, руки и ноги в таких же отметинах. Илата тоже остановилась, прижав к себе сына, грустно вздохнула и попятилась, спиной наталкиваясь на Катюху:

– Уходим, уходим, – проговорила торопливо, тесня девушку назад, – разберутся без нас.

– Но, может, она жива! – воскликнула Катюха, пытаясь оторваться от Илаты. – Надо помочь.

– Она мертва! Видишь, под ней лужа крови! – без эмоций ответила Илата, пробежала глазами по удивленным лицам спутников и шагнула в сторону. – Не нужно быть свидетелями. Уходим, уходим. – Скорым шагом направилась через дорогу на другую сторону улицы, увлекая за собой остальных.

Ничего не понимая, друзья пошли следом, а образовавшаяся толпа у тела женщины мгновенно стала таять. В ту же минуту раздался новый дикий крик, и из того же окна восьмого этажа выпал мужчина. Он летел спиной вперед и упал на тротуар рядом с женским телом, размозжив затылок. Рубаха изодрана, на груди кровавые полосы. Малкин оглянулся и застопорился посреди дороги, Раппопет и Лугатик затоптались рядом, девушки растерянно замедлили шаг. Алуни сбоку пихнула Ваньку в плечо, визгнула:

– Тебе сказано, длинный, не торчи на месте! Слушай Илату!

– Что, черт побери, происходит? – возмутился Ванька, ловя равнодушный взгляд Алуни. – Это в порядке вещей у вас, когда люди из окон выбрасываются?

– Бывает, все бывает, – холодно ответила Алуни. – Скорее на ту сторону! – продолжала она толкать Малкина. – Не создавай себе проблем! Они мертвы.

Пришлось подчиниться. На другой стороне улицы на тротуаре столпились любопытные. Глядя через дорогу, все ждали, что будет дальше. Илата остановилась среди них, поджидая своих спутников и Алуни. Мальчик рядом молчал, сжимая руку матери. Малкин и его друзья были обескуражены. Окружив Илату с Алуни, надеялись хоть на какие-то объяснения. Те видели недоумевающие взгляды, но ничего не говорили. От дома, у стены которого все стояли, падала тень, накрывая тротуар и половину дороги. Толпа рядом безмолвствовала. Странное безмолвие начинало напрягать. И вдруг тишину разорвал злобный собачий лай. Все увидели, как из подъезда противоположного дома, где на тротуаре лежали два мертвых тела, выпрыгнул крупный пес. Откормленный, с крепкими ногами, крупными лапами и шелковистой шерстью. Он мотнул головой по сторонам и в три прыжка оказался возле тел. Обнюхал и зарычал, опустив голову над трупом женщины. Рычал долго, ожесточенно и тоскливо одновременно. Сашка сжала кулаки, как будто что-то вспомнила, глянула исподлобья, потом сквозь сдавленные зубы выдавила:

– Они спасались от него. Этот пес – убийца!

– Его надо умертвить, – в тон Сашке выдохнула Катюха, чувствуя, как в горле застревает тяжелый ком.

– Возможно, – грустно согласилась Илата, отступая с мальчиком ближе к стене, – но это не наше дело.

– Ты чего несешь, Илата? – вспылила Карюха, напружиниваясь и пронизывая ее взглядом. – Из-за этого пса люди выбросились из окна, а ты говоришь «не ваше дело»! Надо вызвать хотя бы стражей порядка.

– Утильцейские уже получили информацию. Скоро они прибудут, – негромко ответила Илата.

Толпа вокруг уплотнилась, но не расходилась и не бежала врассыпную, как это было на другой стороне улицы. Ванька обратил внимание, что люди, идущие по другой стороне дороги, завидев на тротуаре трупы и рычащего пса, резко сворачивали, перебегали улицу и увеличивали количество зевак здесь. А у пса сквозь рычание уже прорывалось тоскливое скуление, как будто он начинал понимать, что натворил, и сожалел об этом. Неслышно подплыла овальная транспортная платформа. С нее спрыгнули трое утильцейских в черных шортах и с черными бантами на шее. У первого в руке был короткий черный цилиндр. Пес оскалился, вздыбил шерсть, не подпуская к трупам. Утильцейский протянул в его сторону цилиндр. Пес взвизгнул, как от сильного ожога, и вдруг на глазах у всех начал терять свои формы, части тела стали быстро улетучиваться, и скоро на месте пса осталась пустота. Малкин, пораженный, остолбенел. Его друзья потрясенно выкатили глаза. Утильцейские бегло осмотрели трупы людей, после чего на них был наставлен тот же черный цилиндр. И с ними стало происходить то же самое, что недавно с псом: тела начали испаряться. Через несколько секунд тротуар был чист и сверкал зеркалами плитки, как хрустальный. Утильцейские прыгнули на платформу, и она с шуршанием поплыла вдоль дороги. Толпа медленно пришла в движение и начала рассасываться. Илата с Алуни тоже зашевелились, но Малкин решительно удержал их:

– Стоп, стоп, женщины! Объясните, что это было? Куда делись трупы? Что за черный цилиндр в руках утильцейского?

– Трупы вместе с преступником утилизированы, – коротко сказала Алуни и пальцами поправила шнурок на блузке.

– Как утилизированы? С каким преступником? – поперхнулся Лугатик, и на лице появилось такое обалдевшее выражение, что нижняя челюсть отвисла, раскрыв рот.

В свою очередь Алуни удивилась вопросу и пояснила:

– Под воздействием излучения молекулярного утилизатора трупы распались на молекулы. А преступник – пес, который выбросил людей из окна. Так положено – всех утилизировать. – И округлила глаза. – Но разве у вас иначе?

– Не задавай глупых вопросов, Алуни! – вмешалась Ила-та. – Ты же видишь, они огорошены. Значит, у них не так, значит, в их местности по-другому. Поэтому им интересно познакомиться с нашей жизнью здесь. Пойдемте, хватит возле этой стены тереться. – Она стала тихонько подталкивать Алуни в бок и двигаться за нею по тротуару.

После объяснения Алуни Малкин сообразил, что черный цилиндр, заинтересовавший его, и есть молекулярный утилизатор.

И хотя было совершенно непонятно, каким образом тот действует, любопытствовать не стал, чтобы своей дремучестью не навлечь проблемы. Не удержался только сказать:

– Может, в квартире остались еще трупы. Утильцейские не проверили. Не выяснили, что стряслось.

– РС – распознаватель событий – мгновенно показывает, что произошло. Трупов наверху нет! – уверенно ответила Ила-та. – Если бы они там остались, утильцейские поднялись бы на этаж, чтобы утилизировать. Что тут непонятного? – ускорила шаг, продолжая подталкивать Алуни и обхватив за плечи мальчика.

Шли вдоль улицы. По сторонам – разновысотные строения. По дороге с легким шелестом плыли транспортные платформы разных форм, и другой непривычный взгляду транспорт скользил по зеркальному полотну. Друзья с любопытством глазели на это, не задавая никаких вопросов. Встречные пешеходы в незамысловатых одеждах сторонились, прижимаясь к стенам домов, настороженно бросали косые взгляды на Малкина и Лугатика, уступали дорогу. Парней напрягало, что их принимали за ге. Володьке подумалось: прибарахлиться бы, раздобыть рубашонку да туфли; он повернул голову к Илате. Но сказать ничего не успел – женщина опередила:

– Сейчас заглянем в магазин. Переоденетесь.

– Хорошо бы, – обрадованно согласился Лугатик. – Вот только денег у нас – кот наплакал, честно сказать, сквозняк в карманах. – И для убедительности вывернул их наизнанку.

– Достаточно номера дисфирега, – заметила Алуни. – У вас же есть номера дисфирегов. Или нету? – Удивленно вытаращила глаза. – Тогда как вы путешествуете, не имея номеров дистанционных финансовых регуляторов?

Парни переглянулись. Сашка сообразила быстрее, вставила:

– У нас были банковские карты, но мы растранжирили деньги и выбросили карточки.

– В общем, да, – смущенно подтвердил Малкин, краснея от вранья.

– Банковские карты? Это же пещерный век! – прыснула смехом Алуни. – Я читала о них где-то в истории. Из каких же мест вы прикатили?

– Не досаждай, – урезонила Илата. – Пойдем подберем одежду. – И повернула к двойным стеклянным дверям без ручек, потянув за собой сына.

Следом поплелась Алуни, не замедлив предупредить:

– На номер моего дисфирега рот не разевайте. Мое дело – сторона.

Вошли в небольшое пустое помещение, в котором всем было тесно. Голые чистые стены. Потолок низкий, с зеркальными переливами. На правой стене – в полный рост зеркало. Пол выложен цветной плиткой. Окно треугольником, сужающимся книзу. Друзья затоптались в замешательстве: если это магазин, то где товары и продавцы? Странно, все странно. Раппопет, оттого что ничего не понимал, недовольно сморщился и сжал губы. Девушки сбились в кучку. Ванька чуть пригнулся, как будто касался затылком потолка. У Лугатика в животе заурчало, словно от голода. Илата взяла под локоть Малкина и подтолкнула к зеркалу. Тот посмотрел на свое отражение: волосы торчком, кожа загорелая, но веснушки пялились даже сквозь загар. Выражение лица растерянно-вопросительное. Стоял, смотрел в зеркало, пытался вызвать на лице улыбку, но получалось плохо, и потому играл желваками и быстро приглаживал волосы. Илата сбоку с головы до ног окинула Ванькино отражение, приложила к зеркалу ладонь и произнесла:

– Нуждается в одежде и обуви.

И тут Малкин замер от неожиданности. В зеркале вдруг на его отражении стала появляться новая одежда. Замелькали разные рубахи и брюки. Затем все вдруг прекратилось. Отражение в зеркале застыло, одетое с иголочки. Ванька замер и не сразу оторвался от него. Оглядел себя, усмехнулся: зеркало удивительным образом все исказило, ибо себя он видел все тем же длинным, рыжим, нескладным, с аляповатой прической, в прежних мятых штанах и с голым торсом. Между тем парни от Ванькиного отражения оцепенели, не веря собственным глазам, что все это им не снится. А девушки восторженно захлопали в ладоши.