Текст книги "Пляски сумасшедших снов"

– Мы выходим!

И тут ото всех домов переулка на дорогу хлынули толпы. Как морская штормовая волна. Людей становилось все больше и больше. Первая мысль, которая сверкнула в головах у друзей: где вся эта масса помещалась? Неужели в этих домах в переулке хватало им места? Меченые надвигались на группу приятелей. Уже можно было разглядеть лица и одежду. Впрочем, внешний вид сразу бросился в глаза, как только люди высыпали из домов. На одних наряды, если можно так назвать, висели клочьями, штопаные и рваные, другие были полуголые, третьи и вовсе голые. Вперемешку мужчины, женщины и дети. Толпа походила на дикое сборище, вырвавшееся на воздух и солнце из темных подземелий, пугающее не только своим видом, но и намерениями. Казалось, она несется к приятелям, чтобы разорвать их на куски и съесть. Чудилось, что душа вот-вот уйдет в пятки. Девушки невольно прижались к парням. И если бы у тех сдали нервы, то не исключено, что все скопом попятились бы. Лица меченых мужчин были обросшими волосами и бородами. На неулыбчивые лица женщин ниспадали нечесаные волосы. Орава надвигалась. Когда до приятелей оставались не более двух метров, она остановилась. Глаза горели. Смотрели разумно и ожидающе. На шее у каждого – крупные метины, как клейма. У мужчин и женщин – разные.

Навстречу им выступил Малкин. Он понимал, что должен что-то сказать, но с чего начать, сообразить было трудно. Одно дело – говорить с кем-то один на один, выслушивая вопросы и пытаясь доходчиво объясняться, но совсем другое – незнакомая толпа, в глазах которой – ни одного вопроса, только любопытство. Ванька видел множество глаз, которые рассматривали его как диковину. Определенно, все хотели что-то услышать от него, каждый ждал то, что интересовало именно его. Попробуй разберись быстро. Другой мир, другие правила, порядки, восприятие жизни. Тем более изгои чужого мира. Тем не менее Малкин вытянул голову, будто хотел увидеть всю толпу сразу, и громко спросил:

– С кем недавно я разговаривал? Чей голос здесь раздавался?

Орава зашевелилась, загудела, окатила приятелей кислыми запахами своего дыхания и снова затихла. Ванька чуть повременил, надеясь услышать ответ, но не дождался. Опять втянул воздух и выдохнул:

– Мы прибыли из-за пределов вашего анклава. Там тоже живут люди. Много людей. Мы хотим им рассказать о вашей жизни!

Новое шевеление прошло по толпе, и вновь – тишина. Ваньку это обескуражило. Видя, что дальше расточать любезности глупо, что здесь, вероятно, понимают более грубый язык, он выдал:

– Я что, с баранами разговариваю? Какого рожна языки проглотили? Пинка под зад ждете, чтобы заговорить?

На этот раз в толпе хохотнули, и кто-то изнутри спросил:

– Чего тебе надо?

– Да ни черта мне от тебя не надо! – не церемонясь, выпалил Малкин, не ухватив, кто из гурьбы подал голос.

– А чего приперся? – снова кто-то спросил, но с другого места.

– Я уже сказал! – отрезал Ванька.

После этих слов толпа задвигалась, расступилась. Из ее глубины выдвинулся маленький безусый человек крепкого вида с короткими, явно стрижеными волосами, небольшой бородкой, в поношенной, но не рваной одежде. Бесцветная рубашка, правда, была с чужого плеча, размера на два-три больше. Штаны мятые, широкие, коротковатые. Истасканные туфли со стертыми подошвами. Голова крупная, лицо худое, чуть удлиненное, волевое. Губы плотно сжаты. Взгляд утяжеленный, но не злой. Руки с большими рабочими ладонями и сильными пальцами. На шее – крупная метина. Толпа за его спиной сомкнулась. Он остановился перед Малкиным, внимательно снизу вверх оглядел его с ног до головы, не выдав эмоциями своего впечатления. Ванька тоже пробежал по нему глазами сверху вниз. Меченый произнес:

– Ты хотел нас увидеть? – Голос был мощный, настолько мощный, что давил на ушные перепонки. Такой голос под стать человеку огромного великанского роста, но никак не маленькому крепышу. Между тем Малкин наблюдал перед собой маленького человека, но определенно с сильным, подчиняющим себе характером. – Мы перед тобой! Но не забывай, что и ты перед нами со своими спутниками! На нашей территории.

– Это что, угроза? – насупился Ванька.

– Предупреждение, – поправил меченый.

– Негоже с этого начинать разговор, – выговорил парень.

– Начни сам, а мы подумаем, – отозвался тот.

– Ну хорошо, – сказал Малкин. – Меня зовут Ванька. Хотелось бы услышать твое имя. Затевать разговор неизвестно с кем не в моих правилах.

– У тебя есть свои правила? – В голосе послышалась некоторая оторопелость, перемешанная с недоверием.

– Разве у тебя их нет? – в свою очередь удивился парень.

– Мы все живем по одним гелециональным правилам! – твердо выдал меченый. – Они утверждены ОВГС. Другие правила запрещены.

– Но думать-то вам не запрещено, надеюсь, – усмешливо проговорил Ванька, переступив с ноги на ногу. – Или ты и имя свое не помнишь?

– Мое имя запрещено произносить всем, кто не меченый, – сказал тот.

– Я не местный, не старожил вашего анклава, – напомнил Малкин. – Мне можно.

– Я тебя предупредил! – голос как будто превратился в звук металла, лицо стало каменным.

– Я жду! – отозвался парень.

Последовала небольшая пауза, меченый раздумывал, назваться либо нет. Очевидно, он все-таки чего-то опасался, что совершенно было непонятно Малкину, хотя парень уже ничему старался не удивляться. Наконец размышления меченого подошли к логическому концу. Либо он преодолел страх, либо усердно прокрутил в голове запреты правил анклава и не нашел в них опасности для себя, которой следовало бы избегать. Все с тем же выражением лица выговорил:

– Ист.

– Скажи, Ист, это ты разговаривал с Илатой, Алуни, а потом со мной через ДУГ? – спросил Ванька.

– Я, – подтвердил Ист.

– Я правильно понимаю, что ты среди меченых главный?

– У нас нет главных! – отринул Ист. – Мы все подчиняемся ОВГС!

– Но именно ты говорил с нами через ДУГ, и сейчас ты вышел из толпы, – напомнил Малкин.

– Они так захотели. – Он повел головой в сторону гурьбы за спиной.

– Они выбрали тебя, – поправил Ванька.

– Нам не разрешается выбирать, – возразил Ист. – Мы – меченые.

– Скажи мне, почему вы меченые?

– Потому что так решил КИОП.

– И вы согласны с его решением?

– Мы не можем не соглашаться. Лучше быть меченым, чем молекулярно утилизированным.

– Но за какую провинность вы оказались мечеными?

– Каждый за свою.

– А ты конкретно?

– Это знает КИОП.

– То есть ты не знаешь?

– Мне лучше этого не знать!

Обернувшись к друзьям, Малкин растерянно провел пальцами по голому животу и пробормотал:

– Сумасшествие.

– Не думаю! – взяв парня за локоть, шепнула Сашка. – У него наверняка есть ответы на твои вопросы, но он не знает нас, чтобы откровенничать. Спроси что-нибудь полегче.

Кивнув, Ванька мгновение подумал, прежде чем спросить у Иста:

– Почему на меченых такая потрепанная одежда?

– Потому что мы – меченые, – был ответ.

– Но ведь в городе магазины с конструкторами-молекуляторами. Могут выдать новую одежду! – сказал Малкин.

– Нам запрещено появляться среди людей других видов и уровней. К тому же у меченых нет номеров дисфирега, а без номеров мы никуда не вхожи! – пояснил Ист.

– Погоди, погоди, я что-то не пойму! – остановил парень. – Выходит, меченые – это не люди.

– Высшее общественное устройство – это гелекратия! – Ист вздернул кверху подбородок, как будто изрек величайшую истину человечества, истину, которой гордился и которая давала ему право как одержимому возносить ее. – Здесь все расставлено по своим местам. На нашем месте меченых правилами не запрещается жить. И мы делаем это с огромным удовольствием!

– Иначе говоря, вам разрешается, – перефразировал Малкин, раздражаясь оттого, что беседа приобретает характер переливания из пустого в порожнее. Но с другой стороны, он с друзьями посмотрел то, что хотели показать в этом переулке Алуни и Илата. Услышал немало для первого раза – второй раз вряд ли понадобится. Есть ли смысл вникать более глубоко в проблемы меченых, да и вообще в проблемы других в этом анклаве? Вряд ли. Если, конечно, их компанию, очутившуюся в анклаве невесть как, не затянет в какой-нибудь круговорот событий, который станет опасным для жизни, из коего придется выбираться с трудом. Не хотелось бы, чтоб их непредвиденное присутствие в анклаве стало началом такого круговорота. Здесь у них сейчас одна проблема, а именно: понять, почему и зачем они оказались в анклаве, и найти выход из него. По всей видимости, непростая задача. Ванька посмотрел на лица толпы. Глядя на них, ему показалось странным утверждение Иста об удовольствии, с каким меченые якобы здесь жили. На лицах этого удовольствия он не увидел, незаметно было даже маломальской радости. И все-таки у парня сорвалось с языка: – Вы правда довольны тут? – Хотя по сути можно было не спрашивать. Чем здесь можно довольствоваться? Впрочем, возможно, он не прав: вероятно, в анклаве удовольствие имеет свои особенности.

В ответ на его вопрос толпа всколыхнулась, по ней прошел шум, как шуршание листвы на деревьях во время ветра. Не раздалось ни одного голоса, но множество взглядов впилось в парня, они заставляли его читать отклик на вопрос в их глазах. Глаза разные, но веселых не было. Их выражения далеки от тех оживленных, которые мелькали за пределами переулка. Молчание висело в воздухе тяжелым грузом. И оно говорило само за себя. Но вдруг из глубины толпы плеснул нерешительный фальцет:

– Спроси, Ист!

Но Ист просто смотрел на Ваньку и ни о чем не спрашивал. Тогда Малкин подтолкнул его:

– Тебя просят, Ист! Спроси, о чем просят!

Лицо Иста помрачнело.

– Что тебя останавливает, Ист? – снова подтолкнул Ванька.

И снова Ист ни о чем не спросил. Но и из толпы никто больше не подал голоса. А за спиной у Малкина пошевелился Раппопет, тихо выдохнул так, чтобы слышал только приятель:

– Заканчивай, Ванька. Долго задерживаться здесь не следует.

«Пожалуй, Андрюха прав», – скользнуло в голове у Малкина. Нормального разговора не получалось, да, собственно, ожидать его не приходилось. С его точки зрения, меченые вели себя довольно странно. Хотя вряд ли стоило их осуждать за это. Друзьям удалось услышать лишь часть правил, по которым меченые жили, но ведь наверняка были и другие. А уходить действительно пора.

– Прощай, Ист! Жаль, что не поговорили нормально! – сказал Ванька.

– Ты перепутал переулок, – отозвался Ист.

– Я не выбирал, – произнес парень.

– Я сожалею, – бросил Ист.

– Вряд ли, Ист, – усомнился Малкин. – Чтобы сожалеть, надо сначала узнать. А ты отказался.

– Не сожалей и ты, Ванька, – посоветовал Ист.

– Хорошо, хоть запомнил мое имя, – усмехнулся парень.

– Не уверен, что это хорошо, – пробормотал Ист.

Друзья Малкина в этот момент наблюдали за поведением толпы меченых. Она разноголосо загудела. Это гудение показывало общий разнополярный настрой присутствующих. Кого-то, видимо, устраивало, что встреча с чужаками быстро завершилась. У этой части толпы, наверно, были свои причины страшиться такого общения. Можно было предположить, что они довольствовались своей жизнью и двумя руками держались за нее. Но какая-то часть оравы хотела бы продолжения, чтобы услышать нечто новое, что было любопытно для нее. Что именно было любопытно, сказать никто из друзей Малкина не решился бы точно так же, как не решился бы сказать, чем вообще жили и дышали меченые. Но имелось и другое количество молчаливых участников, кто, возможно, хотел бы изменений в своем плачевном существовании, но это пряталось внутри них за семью замками, которые они никому не открывали и вряд ли когда-то смогут открыть. И хоть все обреталось в области догадок, однако предположения наводили на мысль, что не так однозначна не только масса меченых, но и всех живущих в анклаве. После слов Иста Малкин развернулся лицом к выходу из переулка, этим показав приятелям, что здесь им больше делать нечего. Группа друзей двинулась к улице. Ванька шел позади и чувствовал на себе тяжелый взгляд Иста. Ощущение такое, будто он тащил на своих плечах огромный мешок с булыжниками.

О чем думал в эти минуты Ист, никто не ведал. Возможно, раскаивался, что согласился на встречу. Возможно, казнился, что не задал вопросы, которые от него требовали из толпы. Возможно, сожалел, что отвечал на вопросы. Его губы плотно сжаты. Брови насуплены. Лоб перерезан жесткими морщинами. Он поднял вверх обе руки и резко опустил, посылая сигнал толпе, чтобы та расходилась. Часть толпы быстро начала рассасываться. Другая делала это без особого желания, не получив удовлетворения от встречи. Хмуро из-под бровей бросала досадливые взгляды на Иста, ибо он не оправдал их ожиданий. В угрюмых глазах третьих стоял невысказанный вопрос: зачем их сорвали с мест и вывели в переулок? Чтобы показать непонятно кого? Они не смотрели на Иста, с ним все было ясно – они глядели внутрь себя, там искали единственный правильный ответ. И он заключался в том, что все остается по-прежнему, но в этом ничего хорошего нет. Эта часть толпы оживилась самой последней и начала разбредаться вяло, раздраженно. Только Ист остался посреди переулка, стоял даже после того, как Ванька с друзьями перешагнули черту переулка и влились в уличный поток. Их уже не было видно, но Ист не двигался, поскольку спиной ощущал, что позади не все меченые скрылись за домами.

Лишь когда переулок опустел, когда последний меченый шагнул за угол, Ист сомкнул веки, собирая в кулак мысли, судорожно развернулся, опустил голову, сделал тяжелый шаг. Кто его хорошо знал, те обратили внимание, как этот шаг для него труден. Ведь Ист тоже чего-то хотел от этой встречи. Возможно, у него не было своих правил, как у нездешнего Ваньки, но мысли, безусловно, сидели в голове. И не исключено, что эти мысли слепили какую-то свою канву. Только он не высказывался, ибо старался уложиться в фабулу гелециональных правил так, чтобы никто не обратил внимания, что есть досадные нестыковки, потому что страшился таких нестыковок. Между тем вряд ли бы толпа меченых выделила Иста, если бы не видела в нем особенных черт, вычленяющих его из общей массы. Переулок был пуст. Зеркало дороги отражало солнечные лучи. Тень Иста в этот миг казалась чуждой здесь.

4

Неподалеку от перекрестка, на улице, где царило оживление, Малкина с друзьями дожидались Илата и Алуни. Когда группа приблизилась, женщины ни о чем не спросили. Они выполнили свою функцию экскурсоводов, проводили в переулок, а дальше пускай друзья впечатлениями делятся между собой. Их это мало интересовало. Женщины в открытую отделяли себя от встречи чужаков с мечеными. Хоть гелециональные правила не нарушены, но кто знает: а вдруг уже внесены новые поправки к ним? Илата грустно улыбалась, держала за плечи мальчика, смирно стоявшего рядом, слишком серьезного для своих лет. Алуни передергивала плечами, когда кто-нибудь из прохожих задевал ее, суетливо отступала то в одну, то в другую сторону.

– А теперь, если вы еще не устали, – сказала Илата, посмотрев на Сашку, которая подошла первой, – мы проводим вас в Музей истории видов, чтобы вы знали, какие великие открытия сделаны геленаукой.

– Истории видов? – переспросила Сашка, вскинув брови.

– Именно, – подтвердила женщина.

– Это, наверно, что-то связанное с Дарвином, – предположила Катюха, остановившись возле Сашки и вопросительно смотря на Илату.

– Дарвином? – в свою очередь переспросила Алуни.

– Ну да, – вклинилась в разговор Карюха. – Был такой ученый, Чарлз Дарвин. Он разработал теорию эволюции, написал книжки о происхождении человека.

Отрицательно покрутив головой, отбросив пальцами кудряшки со лба, Алуни глянула на Илату и уверенно, с некоторой нервозностью, с писком в голосе произнесла:

– Не знаю!

– Успокойся, Алуни, – урезонила Илата, – не надо так напрягаться. Они неместные. У них, может быть, был такой ученый. У нас такого не было.

– Как не было? – изумилась Катюха. – Его же весь мир признал!

– Возможно, за пределами нашего анклава его признали, – не возражала Илата. – Но наша геленаука нигде не упоминает о таком ученом.

– Ну и дела! – пробормотал Володька, переступая босыми ногами по плитке тротуара.

– Интересно посмотреть, что это за музей, – потея от жары, комкая в руках рубаху, шумно выдохнул Андрюха.

– Мы согласны, Илата, – завершил обсуждение Малкин. – Веди.

Чуть наклонив голову, Илата убрала волосы за уши, отчего проседь на висках стала еще заметнее, и шагнула по тротуару. Алуни суетливо заспешила впереди нее. Малкин с друзьями двигался следом. Шли недолго. Мимо одинаковых домов, где было много стекла, а вместо кирпичной кладки – что-то похожее на синтетику, только на вид и на ощупь довольно прочную, как металл. Наконец Алуни застопорилась у стеклянной двери одноэтажного, ничем от других не отличающегося небольшого дома с длинными затемненными стеклами от низа до верха. Разве что размерами. И еще ощущением, возникшим у друзей Малкина, разочарования его видом. Они ожидали лицезреть большое внушительное здание, как подобает серьезному музею, где множество экспонатов аккуратно разложены по полочкам или в витринах с надписями под каждым и рассказом сопровождающего экскурсовода. Между тем уже внешний вид музея породил сомнения в подобающем внутреннем содержании. Впрочем, удивляться в анклаве приходится не впервой. И все-таки название музея подразумевало его размах и претензию на особую значимость. Впрочем, как бы там ни было, но посмотреть, какие виды животного мира представлены в этом музее, небезынтересно. Хотя бы из приличия, из уважения к женщинам. Уж коль Илата и Алуни предложили прогуляться по этому музею, стало быть, есть резон зайти в него. Все-таки с поры Чарльза Дарвина прошло немало времени. Он по-своему представлял происхождение видов, а геленаука, возможно, копает иначе. В общем, что бы там ни думалось, они уже стояли перед дверью, над которой не было никакой вывески. Пойди догадайся случайно оказавшийся здесь человек, где на этой улице музей! Пуд соли съешь, не угадаешь! Любопытно: как местные жители определяют его местонахождение?

Спросить об этом никто не успел, потому что Алуни надавила пальцем на светлое пятно на двери – и над нею вспыхнула игра света и теней, в которой четко проявилось слово из больших букв «МУЗЕЙ». Дверь открылась. За нею показалось полутемное пустое помещение с зеркальным полом и ломаными зеркальными стенами – скорее всего, холл. Алуни вся как-то сразу подобралась, суетность пропала, лицо сделалось серьезно-подобострастным. По зеркалам разбежались многочисленные отражения вошедших. Женщина нацепила на себя личину кротости. Обычно подобное происходит со многими людьми, когда они – ершистые, непокорные, себе на уме, подчас разнузданные и злые – вдруг становятся смиренными, входя в церковь. Будто хотят показать богу, как они способны обуздать свои страсти и как они безропотны перед ним. Но ведь на самом деле все это липа. Интересно, есть ли в анклаве церкви и кому туда разрешен вход? По крайней мере, мгновенное изменение в поведении Алуни показывало, что натура человека, где бы он ни жил, не меняется. Он везде приспосабливается. Между тем на лице Илаты как было грустное выражение, так и осталось. Она пропустила вперед себя щуплого молчаливого сына, придерживая за руку. Влившись в холл, оставив шум улицы за дверью, друзья стали осматриваться, натыкаясь на отражения в зеркалах стен. И тут услыхали ровный негромкий мужской голос:

– Вам интересны познания о видах человечества или вы хотите узнать, к какому виду или подвиду относитесь вы?

Не сдержавшись, коротким смехом фыркнула Катюха, услыхав вопрос. Ванька, чтобы предотвратить насмешки других друзей, громко серьезно произнес, пытаясь понять, откуда несся голос:

– О себе нам все известно! Мы хотели бы узнать больше обо всех видах!

– Только в моем музее вы можете получить полную информацию об этом, потому что видоизменения происходят постоянно и надо обладать большими научными знаниями, чтобы своевременно отслеживать их и находить эти изменения.

– Кто-нибудь понял, что он сказал? – прошептал обескураженно Лугатик.

– Кто-нибудь понял, – ответил ему голос. – Тебе тоже следует понять, иначе ты попадешь в подвид.

Ощутив, что все начинается не так, как надо, Илата, точно ученица, подняла руку, согнутую в локте (ее отражения в зеркалах тоже подняли руки), проговорила учтиво:

– Гелефессор Пор, ты не обижайся на посетителя, он прибыл из-за пределов анклава. Они все прибыли оттуда, там у них все не так, как должно быть. Поэтому мы с Алуни привели их в твой музей, чтобы ты просветил неместных, ибо им важно знать, какие виды существуют и какое место занимают в анклаве.

– Вы правильно сделали, Илата, – отозвался голос, и друзья услыхали, как в углу что-то зашуршало и оттуда, раскидав по зеркальным стенам свои отражения, выступил человек очень маленького роста, как говорится, от горшка два вершка, в академической одежде гелеученых анклава: розово-голубой полосатой мантии и плоской полосатой шапочке. Голова была маленькой, лицо маленьким. Нос без переносицы, выдавался вперед небольшим бугорком. Рот с узкой ленточкой губ. И длинный узкий подбородок. – Всякий вновь прибывший в наш анклав должен в первую очередь постичь азы геленауки. Она – великое создание человечества. Она вбирает в себя все познания мира. И открытие видов в ней имеет определяющее значение. В зависимости от того, к какому виду принадлежит тот либо иной человек, он не только пользуется тем, что для него предназначено, но также не получает того, что для него не определено.

– А можно задать вопрос, гелефессор Пор? – обратился к нему Малкин, когда тот сделал короткую паузу.

– Разумеется, можно! – воскликнул Пор.

– Почему твой музей находится в квартале Свободы?

– В квартале Свободы разрешено проявлять себя любому виду жителей анклава, кроме подвида меченых, – пояснил Пор и многозначительно поднял кверху палец. Широкий рукав его мантии сполз вниз, обнажив маленькую худую ручку.

– Иначе говоря, здесь свобода не для всех? – спросил Ванька.

– Твой вопрос говорит о дремучей отсталости! – настороженно ответил Пор. – Геленаукой давно доказано, что нет свободы для подвидов! Только виды пользуются правом посещать квартал Свободы!

– Но ведь среди видов тоже не все свободны? – вставила Сашка. – Вот, например, гетеро нельзя то, что позволено ге и ле.

– Все верно, – подтвердил гелефессор. – Виды разделены по уровням. Есть вид Высшего уровня, но есть виды других уровней. Подвысшего, среднего, низшего. Геленаука все виды расставила по своим местам. Однако в квартале Свободы все они уравнены. Здесь им позволено делать, что вздумается, говорить, что хочется. Здесь они обязаны периодически в любое время посещать наш музей, где им всякий раз заносятся в мозг отличительные особенности каждого вида. Также – отличия в существовании видов. Также – требования правил к каждому виду. Также – значение вида, к которому принадлежат они.

– Хм, – качнул головой Малкин и ничего больше не произнес.

– Я знаю о каждом из вас с той минуты, как вы были отсканированы в базу данных, зафиксированы в генетической таблице кодов и идентифицированы по виду! – сообщил Пор и потер перед собой ладони. – Ваша регистрация прошла успешно, и вам было позволено находиться в нашем анклаве. Я ждал вас здесь. Миновать мой музей невозможно. За этим следит КИОП.

– Я так понимаю, что в твоем музее нам расскажут и покажут классификацию жителей анклава? – подала голос Карюха, глядя на гелефессора с некоторым безразличием.

– Ты заблуждаешься! – быстро отреагировал Пор. – Не только анклава, но и всего человечества! Подозреваю, что есть еще дремучие уголки за пределами анклава, откуда, вероятно, прибыли вы, где незнакомы с геленаукой и люди представления не имеют о существовании разделения на виды, подвиды и уровни. Гелеистина постигается не сразу и не всеми. Нередко ей приходится с трудом пробивать себе дорогу. А для этого требуется время. Но, как водится, гелеистина в результате торжествует. Знания двигают технический прогресс, а тот, в свою очередь, шире открывает дорогу знаниям. Все в нашем мире взаимосвязано. Если есть один вид людей – значит, есть и другие виды, а стало быть, имеются подвиды и уровни.

– Глубокая мысль, – буркнула Карюха, смежив веки, чтобы спрятать иронию в глазах.

– Любопытная, – поддакнул Лугатик, отводя взгляд в сторону.

– Для нас это ново, – подхватила Сашка с серьезным лицом.

– Для вас многое здесь будет новым! – отчеканил гелефессор, изгибая ленточку губ. – Видимо, там, откуда вас занес ветер, у вас нет настоящих знаний. Не сомневаюсь, что все ваши знания базируются на давно устаревших обветшалых догмах, через которые прошло человечество. Разумеется, до сих пор есть уголки за пределами нашего анклава, где живут люди, которые не ведают, что их учения давно устарели. Наша геленаука давно отмела все антинаучные воззрения, так сказать, стряхнула с ног догмы предков. История видов в нашем музее раскрывает, как догмы гетеро затормозили развитие человечества на сотни лет. Отвлечемся от видов людей и возьмем самый простой пример. Догматики прошлого утверждали, что человек отличается от животного тем, что он – существо мыслящее. Но основания для такого утверждения были более чем смешны. Они, видите ли, не могли расшифровать речь животных и потому решили, что те не способны мыслить. Геленаука пошла от обратного и доказала, что животные легко понимают человеческую речь, воспринимают ее и даже разгадывают намерения человека по его поведению. Стало быть, животные – тоже существа мыслящие.

– Допустим. Хотя это вопрос спорный! – пропыхтел Раппопет.

– Это доказано, следовательно, неоспоримо! – отсек Пор, дернув носом, похожим на бугорок. – Будь ты жителем анклава, твои мозги давно подверглись бы обработке ГМОМ, чтобы очистить их от мусора. Но так как вы все появились тут, чтобы перенять наш опыт, решено вам такую возможность предоставить.

– Кем решено? – спросил Малкин.

– Руководством КИОП совместно с ЦИЧГ, – ответил гелефессор.

– Быстро работают, – похвалил Ванька. – Только вот неплохо было бы нас в известность поставить.

– Их решения от тебя не зависят! Перегружать твой мозг ненужным багажом вредно. Его пустоты должны заполниться знаниями нашего анклава! – сказал Пор.

– Каким образом это будет происходить? – спросил Малкин. – Экскурсию по музею организуешь для нас?

– Времена экскурсий далеко в прошлом! – усмехнулся гелефессор и покачал маленькой головой. Видно было по его поведению, что он впервые встретился с особями, о которых знал лишь по истории. А потому с особым удовлетворением потирал руки оттого, что столкнулся с ними вживую и мог на них проверить, уточнить и отточить свои знания. – Намного же вы отстали от жизни! Приходится усомниться, что ваши мозги способны воспринять с должным постижением наши правила.

– Постараемся разобраться, – успокоил Ванька.

– Вас не пропускают через ГМОМ по одной причине, – после паузы продолжил Пор, – чтобы ваши мозги могли сами сравнить новые знания с имеющимися в них старыми мусорными. Чтобы поняли, насколько наш прогресс опередил ваше бытие. – Чуть шевельнулся, отчего мантия на нем заколыхалась, а отражения в зеркалах задвигались. – Сейчас вас подключат к ОВИВП – обучающему внедрителю истории видов и правил. Через две минуты мозг ваш будет заполнен, вы почувствуете себя новыми людьми. Правда, предупреждаю: в вашем мозге какое-то время будет происходить борьба нового со старым. Но вы должны пережить это, чтобы затем ощутить себя полноценными носителями гелеистины. – Он вскинул кверху две тонкие ручки, по которым широкие рукава мантии упали вниз, развел их в стороны и выдохнул: – Работники, пора, начинайте!

Тут же из двух других углов холла, где друзья до этого никого не видели, выскользнули маленькие, как Пор, человечки, отражаясь в зеркалах. В куцых одеждах розово-голубых цветов. Подхватили под руки приятелей и повлекли к стене, в коей немедля раскрылась дотоле незаметная зеркальная дверь. За нею было помещение вдвое меньше холла с несколькими донельзя простыми креслами посередине и зеркалами на стенах. Работники усадили на них посетителей, положили им на головы черные пластинки и отошли. Малкин с друзьями ощутили тяжесть во всем теле, с чем справиться было невозможно, хотя дух упорно сопротивлялся. Такое состояние длилось не более двух минут, однако показалось, прошла вечность. Эта вечность пронзила Ваньку насквозь, вдруг состарила все его отражения, сделала неузнаваемыми. На миг он сам не мог узнать себя. Смотрел на отражения и не понимал, кого видел. Всё то же испытали и его спутники. Особенно чудовищно было ощущать в голове схватку мозга самого с собой. В ушах звучали голоса. Один долбил под затылком: это ты! Другой плескался под темечком: это уже не ты! Когда работники музея сняли пластины, тяжесть мгновенно прошла. Мозг в голове прекратил битву. Отражения помолодели. Но было ли это состояние прежним? Никто не стал бы утверждать категорически. Теперь друзья знали историю видов с обоснованиями геленауки. Гелеистины сидели в головах и начинали посылать свои сигналы. Но давно укоренившийся поток старых знаний решительно отбивал их, подминая под себя. Посему приятели восприняли внедренную в мозг историю видов скептически. По этой истории гелециональность образовалась в результате жесткой борьбы с агрессивными в тот период гетеро. Войн, разумеется, не было, но пришлось долго вытеснять из сознания людей антинаучные догмы гетеро. Сформировавшись в таком противостоянии, геленаука загнала догмы гетеро в подполье и упорядочила виды и подвиды людей в генетической таблице кодов. Каждому виду и подвиду был присвоен генетический код и определен уровень. Работники музея вывели друзей в холл и быстро пропали за отражениями зеркал. Посреди холла Ваньку с друзьями ждали гелефессор Пор и Алуни с Илатой.

– Итак, ОВИВП зарегистрировал ваше первое обучение! – сказал Пор, переминаясь с ноги на ногу, отчего полы длинной мантии закачались. – Он также отметил, что загрузка ваших мозгов прошла с большим трудом. В них увеличенная сопротивляемость. В нашем анклаве подобное не встречается. Впрочем, припоминаю: были несколько случаев, приближенных к вашему, у подвида меченых. С изгоями всегда работать сложно. Однако в результате, после нескольких повторных закреплений материала, все встало на свои места.

– Да мы как будто все запомнили, – возразил Малкин и смущенно слегка хлопнул по животу.

– Предстоит усилить запоминание, – пояснил Пор, – чтобы впитанные вами прежние знания не главенствовали в ваших мозгах.

– Значит, нам придется еще раз посетить твой музей? – досадливо спросил Володька.