Текст книги "Этнокультурные стили мышления и образование"

В своём обзоре антропологических теорий культур А.А. Белик отмечает, что фиксированию различий в познании и мышлении, существующих внутри культуры, и сравнению различий посвящены работы Х.А. Уиткина, Дж. Берри, Р. Болтона, М. Коула и ряда других учёных-антропологов. «Значительную роль в этой области сыграла разработанная Уиткином теория когнитивных стилей. Когнитивный стиль характеризует особенности восприятия и интеллектуально-аналитической деятельности человека. Учёный выделял два основных когнитивных стиля – артикулированный и глобальный»[80]80
  Белик А.А. Культурология. Антропологические теории культур. М., 1998. С.134;


[Закрыть]. Артикулированный стиль характерен для тех, кто живёт в слабоструктурированной культур-ландшафтной среде (в «саванне», на «равнине») и занимается миграционной охотой, а глобальный – для тех, кто живёт в сильноструктурированной среде (в «джунглях», в «лесу») и занимается оседлым земледелием. На основе исследований когнитивных стилей стала развиваться экокультурная модель Дж. Берри. Правда, как отмечает Д. Мацумото, со смертью Уиткина в 1979 г. начался резкий спад исследований, развивавших его идеи, последствия которого стали исправляться, пожалуй, лишь с 1990-х гг.

«В подходах когнитивных стилей, – пишет Берри с соавторами, – проявляется интерес к «экологическому анализу» требований ситуации. При этом задают два вопроса: что следует сделать, чтобы выжить (это называется «экологическими требованиями») и чем являются культурные практики, которые приводят к развитию требуемых когнитивных действий (это называется «культурными поддержками»). Подход когнитивных стилей основан на поиске паттернов познавательной деятельности и базируется на универсалистском предположении о том, что основные процессы являются общими для всех групп, однако их разное развитие и использование должны приводить к различным паттернам способностей»[81]81
  Кросс-культурная психология. Исследования и применение. Харьков, 2007. С.157;


[Закрыть].

Как возможно образование таких паттернов? Попытку дать ответ на этот вопрос с точки зрения экологии зрительного восприятия предпринял Дж. Гибсон. Он установил, что та или иная среда обитания, формирующая тот или иной стиль восприятия, характеризуется инвариантом в световом строе этой среды, который задаётся определённой интенсивностью отражения света поверхностями, по-разному отклоняющимися от направления преобладающего освещения. Так, световые потоки в равнинной местности, в гористой и в лесистой будут структурно неоднородны, но при этом каждый по-своему. Эти световые неоднородности в различных ландшафтах создают различные информационные среды, с которыми соотносится поведение людей, обитающих в них. То есть речь, согласно Гибсону, идёт о возможности, которая в равной степени является и фактом окружающего мира, и поведенческим фактом[82]82
  Гибсон Дж. Экологический подход к зрительному восприятию. М., 1988. С.191;


[Закрыть]. «Понятие возможности, – поясняет Гибсон, – ведёт своё происхождение от понятий валентности, приглашения, навязывания, но у него есть одно решающее отличие. Возможности, которые сулит наблюдателю тот или иной объект, не изменяются при изменении потребностей наблюдателя. Наблюдатель может воспринять, а может и не воспринять возможность, может обратить или не обратить на неё внимание – это зависит от его потребностей, но возможность, являясь инвариантом, всегда существует и всегда доступна для восприятия. Возможность не присваивается объекту потребностями наблюдателя и актом его восприятия этого объекта. Объект предоставляет только те возможности, которые он предоставляет, будучи таким, каков он есть. Конечно, то, что объект из себя представляет, мы определяем в терминах экологической, а не «физической» физики, и поэтому для нас он в первую очередь несёт смысловую нагрузку и имеет конкретное значение»[83]83
  Там же. С. 205–206;


[Закрыть]. То есть тот или иной стиль среды обитания человека делает осмысленным в таком-то стиле его поведение. Так, в качестве инвариантов можно различать «саванные» и «джунглевые» возможности.

Для традиционных обществ стилевые среды обитания обычно значительно изолированы друг от друга. «В результате, – комментирует положения концепции Дж. Гибсона И.А. Бескова, – инварианты, доступные членам одной популяции и характерные для местности их обитания, могут оказаться недоступными для членов других популяций и не столь характерными (или совсем не характерными) для их среды обитания»[84]84
  Бескова И.А. Как возможно творческое мышление? М., 1993. С.37;


[Закрыть]. Поэтому, кстати, один народ больше визуал, другой – кинестетик, а третий – аудиал. То есть регулярности восприятия характерных неоднородностей среды обитания формируют, по И.А. Бесковой, соответствующий «звукокомплекс», который выступает «как достаточно непосредственный заместитель некоторой исходной ситуации»[85]85
  Там же. С.51;


[Закрыть]. А далее появляются соответствующие сценарно-практические и символические модели, а также типы народных дидактик. Родители, предъявляя детям эти сценарии, осуществляют трансляцию стилей от поколения к поколению. Одни сценарии более открыты влиянию извне, другие придерживаются более жёсткой «психологической защиты», но там и там присутствует необходимая самоидентификация культур, которая приводит к альтернативности и открывает путь к диалогической толерантности.

Итак, «джунглевый» и «саванный» стили. Например, племя темне живёт в растительных «джунглях» Западной Африки, а эскимосы в снежной «саванне» Северной Канады. Согласно исследованиям Дж. Берри (1966, 1971 гг.), для воспитания детей темне характерны строгая дисциплина, частые наказания, преобладающая зависимость от средового поля, меньшая психологическая артикулированность (глобальное восприятие, по Уиткину[86]86
  В 1967 г. Уиткин разработал теорию когнитивного стиля.


[Закрыть]), а для воспитания детей эскимосов – большая доброта, предоставление значительной свободы, редкие наказания, преобладающая независимость от средового поля, большая психологическая артикулированность (артикулированное восприятие, по Уиткину).

«Например, в задаче, требующей воспроизведения фигур с малозаметными разрывами (геометрических фигур с небольшим разрывом в каком-либо месте), эскимосы замечали разрыв чаще, чем темне»[87]87
  Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. Психологический очерк. М., 1977. С. 107–108;


[Закрыть].

Рис. 3. Эко-культурный фактор формирования «полезависимого» стиля мышления

То есть «кочующие охотники и собиратели, более или менее свободные от социальной структуры и подчёркивающие самоутверждение при социализации, будут относительно поленезависимыми; напротив, оседлые земледельцы, стеснённые социальной структурой и отличающиеся уступчивостью при социализации, вероятно, будут относительно полезависимыми»[88]88
  Кросс-культурная психология. Исследования и применение. Харьков, 2007. С.158;


[Закрыть]. Причём, у первых были обнаружены высокие гендерно-стилевые различия, а у вторых низкие[89]89
  Там же. С.159;


[Закрыть].

Дети темне в большей мере воспитываются в деятельности по вертикали (выращивание сельскохозяйственных культур и собирательство), а дети эскимосов – по горизонтали (охота, оленеводство). Как показывают исследования, стилевые пространственные навыки присущи не только тем, кто специализируется на указанных видах деятельности (например, мальчики охотники), но и тем, кто непосредственно с этим не связан (девочки в племени охотников). Стиль темне (А) скорее конформистский, а эскимосов (В) – нонконформистский. В «А» воспитателями чаще являются отдельные родственники (что способствует эгоцентризму), а в «В» – множество сверстников (что способствует группоцентризму)[90]90
  Кон И.С. Ребёнок и общество. М., 1987. С. 160–161;


[Закрыть].

Такое же различие в воспитании у народа манус (А) и жителей Самоа (В). Дети манус ориентированы на личность взрослого и эмоционально зависимы от семьи, а самоанцы – на группу сверстников и эмоционально не зависимы от семьи. По наблюдениям М. Мид, манус более конфликты, а самоанцы – более толерантны[91]91
  Мид М. Культура и мир детства. Избранные произведения. М., 1988. С. 220–221, 224;


[Закрыть].

Если детей кафров (джунгли Южной Африки) стараются не допускать в жизнь взрослых, то детей индейцев (прерии Северной Америки) активно вовлекают в разнообразную взрослую жизнь[92]92
  Там же. С.211;


[Закрыть].

Осознание своей эко-хозяйственной особенности, а значит и типа народной педагогики, даже у соседних племён бывает выражено довольно отчётливо. Колин М. Тернбул по поводу африканцев пишет: «Многие земледельцы содержат скот, и многие скотоводы обрабатывают землю, но именуют себя или скотоводами или земледельцами и с презрением говорят о занятии другой группы. Таким образом, эта этнографическая классификация носит не столько экономический, сколько политический характер»[93]93
  Тернбул К.М. Человек в Африке. М., 1981. С. 29–30;


[Закрыть]. То есть этно-социальное позиционирование больше связано с необходимостью ментальной самоидентификации себя как некоей целостной группы. Но в основе-то всё равно лежат эколого-культурные различия: «джунгли» и «саванна», «оседлость» и «кочевничество».

«По мнению Леруа-Гурана, есть два главных типа восприятия пространства, присущих двум разным типам человеческого хозяйства; кстати, зачатки их обоих есть и у животных. Один тип – динамический – воспринимать пространство как бы двигаясь через него, это как бы «маршрутное» пространство (espace itinerant). Другой тип – статический: находясь как бы в центре пространства, воспринимать его как серию концентрических кругов, затухающих к границам неведомого. Это есть «радиальное» пространство (espace rayonnant), этот тип восприятия пространства включает также образ двух параллельных поверхностей – неба и земли»[94]94
  Токарев С.А. Андре Леруа-Гуран и его труды по этнографии и археологии.//Этнологические исследования за рубежом. Критические очерки. М., 1973. С.214;


[Закрыть]. Так, наземным животным свойственно «маршрутное» восприятие с опорой на мускульные и обонятельные ощущения, а птицам – «радиальное» с опорой на зрение. В этом же плане «маршрутниками» оказываются бродячие охотники, а «радиальщиками» – оседлые земледельцы[95]95
  Там же. С. 214–215;


[Закрыть]. Примечательно, что город как социокультурное явление синтезирует всех, поэтому для него характерна и линейная планировка улиц, и наличие центральной площади[96]96
  Там же. С.216;


[Закрыть].

В то же время другие учёные делают несколько иные акценты, рассматривая различные модальности восприятия. Так, Ю. Липс пишет: «Установлено, что среди отсталых народов акустические способы – язык и звук – применяются теми племенами, которые заселяют относительно ограниченное пространство, в то время как оптические средства предпочитают главным образом народы, занимающие обширные территории»[97]97
  Липс Ю. Происхождение вещей. Из истории культуры человечества. М., 1954. С.232;


[Закрыть]. То есть для людей, живущих в «джунглях» предпочтительней обмениваться звуковыми сигналами, а для тех, кто живёт в «саванне» – жестами.

Колин М. Тернбул, когда рассказывает о жизни человека в Африке, строит повествование, придерживаясь в основном ландшафтно-географического принципа, согласно которому есть два ключевых эко-культурных типа – «саванна» и «лес». «Саванны различны – от покрытых сухими кустарниками пустошей до пышно-зелёных парков, от влажных прибрежных равнин до холодных, одетых снегом гор. Иногда трудно провести границу между засушливой саванной и пустыней или травянистой равниной и лесом, так что нам приходится пользоваться искусственной классификацией. Однако есть что-то однородное в саванных культурах, как и в культурах лесных районов и пустынь, хотя, конечно, существуют и различия»[98]98
  Тернбул К.М. Человек в Африке. М., 1981. С.29;


[Закрыть].

Тернбул, вероятно сам того не ведая, подтверждает существование фрактальности в этнокультурной стилевой бинарности, когда, по сути дела, указывает на то, что такие эко-хозяйственные полярности, как «лес» (А) и «саванна» (В) имеют соответствующие расщепления на субстили (наше обозначение: аА, bА и смешанный сА; аВ, bВ и смешанный cВ). То есть дуальность с некоторыми модификациями, но самоуподобляется в свойственных ей полярностях.

«Лесной» стиль африканской жизни, по Тернбулу, делится на субстили (аА) охотников (например, пигмеи-мбути) и (bА) земледельцев (например, бира, леле, квёле). «Для пигмеев лес – это не подлежащее обсуждению явление, признаваемое и принимаемое таким, какое оно есть. Но бира, стремящиеся завладеть землёй, чуждаются леса, и в результате этого вся их организация определяется страхом перед лесом, конфликтом с ним и борьбой между упрямыми бира и могучим лесом»[99]99
  Там же. С.112;


[Закрыть]. Леле, живущие на лесной окраине, так же как и бира боятся леса, испытывают страх перед колдовством и ведовством, которые, тем не менее, используют, для умиротворения леса и его коренных обитателей. Квёле, живущие на берегу реки Конго, оказались наиболее адаптированы к лесу и их жизнь во многом отличается от бира и леле[100]100
  Там же. С. 112–113;


[Закрыть]. Наиболее же оседлыми среди земледельцев леса являются мангбету. Их отличает также высокая степень специализации и высокий уровень ремесла (выращивание масличной пальмы, растущей из года в год без истощения почвы, кузнечное дело и высокохудожественная обработка дерева)[101]101
  Там же. С. 114–115;


[Закрыть]. Все эти земледельческие племена имеют внутреннюю социальную сегментацию и полуавтономные деревни.

Таким образом, получается, что (А) «джунглевый» стиль разбивается на (аА) наиболее архаичный, принадлежащий пигмеям-охотникам, которые отождествляют свою жизнь с лесом и не испытывают страха перед ним и на (bА) поздний, принадлежащий пришлым из саванн земледельцам, которым свойственны глобализация окружающей среды обитания, движимое страхом перед лесом абстрагирование от его пугающего многообразия. То есть первым свойственна эмпатическая включённость в жизнь леса, некоторая отождествлённость с ним, а вторым – абстрагирующая отчуждённость от углублённой лесной жизни, опредмечивание леса, разотождествлённость с ним. Первые сохраняют лесную вертикаль как стиль своего обитания, а вторые противопоставляют ей земледельческую горизонталь.

К феноменам абстрагирования и эмпатии, вслед за В. Воррингером, обращается К.Г. Юнг, разъясняя их соответствие интроверсии и экстраверсии. Если «стремление к абстрагированию является следствием великой внутренней тревоги человека, вызванной явлениями внешнего мира» и это состояние есть «чрезвычайно сильная духовная боязнь пространства», то эмпатия предполагает доверчивость и дружелюбность субъекта по отношению к объекту. «Эмпатия, – пишет Юнг, – предполагает объект до известной степени пустым и потому может наполнить его собственной жизнью. Напротив, абстрагирование предполагает объект до известной степени живым и действующим и потому старается уклониться от его влияния. Абстрагирующая установка является, следовательно, центростремительной, т. е. интровертирующей»[102]102
  Юнг К.Г. Психологические типы. М., 1996. С. 354–355;


[Закрыть]. Этому предшествует живое одухотворение, например, живого леса, то есть – бессознательный акт проекции, в котором на лес переносятся такие отрицательно окрашенные содержания, как тревожная бдительность по отношению к скрывающимся в нём неожиданностям и опасностям. Абстрагирование успокаивает и упорядочивает хаотическую раздражительность ожидания таящейся в лесу неизвестности. Согласно Воррингеру, для представителя Востока – «архаичного» Востока, добавим мы – «объект является одушевлённым априори и властвует над ним; и потому субъект отступает перед ним и абстрагирует свои впечатления». То есть речь идёт о предшествующей абстрагированию «априорной бессознательной проекции», или, как называл это Леви-Брюль, «мистической сопричастности», или, мы бы сказали, «реликтовой эмпатии». Типичный пример такой архаичной проекции – физическая реакция обиды на камень, о который споткнулся. После же абстрагирования наступает черёд собственно эмпатии, свойственной представителю «раннего» Запада.

Итак, «абстрагирование является функцией, ведущей борьбу с первоначальным мистическим соучастием. Оно отрывает от объекта для того, чтобы расторгнуть скованность с ним. Оно ведёт, с одной стороны, к созданию эстетических форм, с другой стороны – к познанию объекта. Равным образом и функция эмпатии является органом как эстетического творчества, так и познания. Однако эмпатия осуществляется на совершенно иной основе, чем абстрагирование. Подобно тому, как это последнее основано на магическом значении и силе объекта, так эмпатия основана на магическом значении субъекта, который овладевает объектом при помощи мистической идентификации. Как, с одной стороны, первобытный человек находится под магическим влиянием силы фетиша, так, с другой стороны, он является и чародеем, и аккумулятором магической силы, «заряжающим» фетиш»[103]103
  Юнг К.Г. Психологические типы. М., 1996. С.358;


[Закрыть]. Беда современного образования в том, что оно запускает механизм абстрагирования и опустошения объекта, недоверия к нему, но совершенно блокирует необходимо последующий механизм вчувствования и заполнения объекта своим содержанием, доверия к нему. То есть не происходит сбалансированной взаимокомпенсации, стабильного сдерживания невротических крайностей таких двух тенденций, как (А) стремление к абстрактной истине, отдохновенному порядку и (В) стремление к реальности жизни, отдохновенному хаосу.

Теперь о «саванном» стиле. Вот, что пишет Тернбул о субстилевых расщеплениях у одного из африканских народов (В) саванны покотов: «Благодаря влиянию различных исторических и географических факторов современных покотов можно разделить на три группы, каждая из которых занимается одним из основных видов экономической деятельности, характерных для саванн: некоторые из них только скотоводы – они живут за счёт скота и не обрабатывают землю; другие только земледельцы, так как они живут в горах, где нельзя держать скот; и наконец, промежуточная группа, обитающая на нижних склонах гор над скотоводческими равнинами, – эта группа занимается смешанным сельским хозяйством»[104]104
  Тернбул К.М. Человек в Африке. М., 1981. С.42;


[Закрыть]. Таким образом, скотоводы оказываются по жизни философами изменчивости, а земледельцы – вечного постоянства[105]105
  Малышев В.Н. Пространство мысли и национальный характер. СПб., 2005. С.92;


[Закрыть].

«Саванные» субстили и «лесные» субстили можно проследить по этнонимам. Так, например, оседлые эвенки, живущие по побережью Охотского моря, называют себя мэнэ, мэнэл («живущие на одном месте»), а своих соседей, кочующих с оленями – орочёл («оленные»). В этой же связи, по Я.В. Чеснову, «негидальцы (от негида – «береговой», «житель берега») не потому себя так называют, что расселены по берегам бассейна Амура, а прежде всего потому, что занимаются преимущественно рыболовством и живут оседло в отличие от близкородственных эвенков, которые в той же местности могут заниматься охотой»[106]106
  Чеснов Я.В. Об этнической специфике хозяйственно-культурных типов//Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М., 1982. С.120;


[Закрыть]. «Особенно обильно, – пишет Чеснов, – категория этнонимов по хозяйственно-культурным типам представлена в Индокитае (мон-кхмерские народы зоны лесов, именующие себя бру, брао и т. д. – «лесные»), в Индостане (тоже в зоне лесов и на границах с Тибетским нагорьем, где «люди долин» вроде лепча отделяют себя от скотоводов плоскогорий), в Африке с широко представленными там дихотомиями «речных людей» и «лесных людей», «людей зерна» (или «каши») и «людей скота»[107]107
  Там же. С.119;


[Закрыть]. Кстати, примечательно, что дуалистические этнонимы теряются в крупных земледельческих цивилизациях, где доминирует производящее хозяйство. Может быть, поэтому альтернативность у нас в дефиците?

Существует и ещё один принцип, чтобы охарактеризовать различия между культурами охотников и земледельцев. Его предложила Э. Бургиньон, сформулировав типы обрядовых трансовых состояний, трансов. Согласно её типологии, для американских охотников более характерен интрапсихический транс (пассивный), а для африканских земледельцев – экстрапсихический, или транс одержимости (активный). Если у охотников впадающий в транс видит, слышит, ощущает, воспринимает другого и взаимодействует с ним, то у земледельцев – становится этим другим. В первом случае речь идёт в большей степени о о пассивном переживании с активной фантазией, а во втором – об активном представлении с пассивной фантазией. Охотничий транс в большинстве случаев – мужской, а земледельческий – женский. Для охотничьего характерны пост, сенсорная депривация, смирение и наркотики, тогда как для земледельческого – барабанный ритм, песни, танцы и заражение толпы. Таким образом, предполагает Бургиньон, «галлюцинаторный транс, часто вызываемый наркотиками, более типичен для мужчин, особенно в обществах охотников, тогда как транс одержимости более типичен для женщин, особенно в обществах земледельцев»[108]108
  Бургиньон Э. Изменённые состояния сознания//Изменённые состояния сознания и культура: Хрестоматия. СПб., 2009. С.55;


[Закрыть].

Если следовать тому, что охотничий стиль тяготеет к западному, а земледельческий к восточному, то интересно обнаружить влияние трансовых стилей на социализацию детей в соответствующих обществах. Так, например, в Бали, где существует много разных видов транса одержимости, социализация высоко кинестетична, по сравнению с западной цивилизацией. Согласно западным танцевальным инструкциям, от ребёнка ожидают следования внешней модели, на Бали же, «когда дети учатся танцевать, их конечностями управляют»[109]109
  Там же. С.58;


[Закрыть].

Последние исследования учёных показывают, что указанные типы трансов естественно возникают у 90 % из 488 сообществ[110]110
  Уорд К. Терапевтические аспекты траса: культ Шанго в Тринидаде// Изменённые состояния сознания и культура: Хрестоматия. СПб., 2009. С.235;


[Закрыть].

Вышеуказанные классификации стилей подтверждаются и в исследованиях шаманских практик. Так, шаман-охотник в отличие от шамана-земледельца (а позднее – священника) проходил посвящение «скорее с помощью собственного опыта бессознательного, нежели через социально признанную религиозную организацию»[111]111
  Уильямс Д.Л. Пересекая границу…: Психологическое изображение пути знания Карлоса Кастанеды. Воронеж, 1994. С.39;


[Закрыть]. Причём, личностный акцент деятельности у охотника и особый характер наблюдений за повадками животных требовал отказа от собственных привычек, дабы быть умелым не столько в ситуациях повторяющейся определённости (что более характерно для сезонной ритмики сельского хозяйства), сколько – неповторимости и неопределённости[112]112
  Там же. С. 45–46;


[Закрыть].

Рис. 4. Эко-культурный фактор формирования «поленезависимого» стиля мышления

Когда говорят об артикулированном стиле восприятия живущих в снежной «саванне», то часто приводят классический пример из теории Сепира-Уорфа, что в языке эскимосов имеется до 300 наименований оттенков снега. Примером зависимости высокой дифференциации восприятия пространственной среды от привычного природного контекста служат также наблюдения В.Г. Богораза, которому в своё время «с огромным трудом удалось научить чукчей осуществлять сортировку классических цветовых оттенков, поскольку они обладают очень бедной цветовой номенклатурой…»[113]113
  Режабек Е.Я., Филатова А.А. Когнитивная культурология. СПб., 2010. С.107;


[Закрыть]. Но когда оленеводы сортировали оленьи шкуры по их узору и окраске, то они использовали более двадцати названий. Для самого Богораза многие узоры так и остались одинаковыми, поскольку он не смог обнаружить критерии для их дифференциации.

А вот другой пример у К. Леви-Строса. «Эскимосы Дорсета вырезают фигурки животных из кусочков кости величиной со спичечную головку с такой точностью, что при взгляде через микроскоп зоологи различают разновидности одного и того же вида: например, гагара обыкновенная и гагара с красным горлом»[114]114
  Леви-Строс К. Неприрученная мысль//Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994. С.163;


[Закрыть]. Или вот находим у Л. Леви-Брюля: «У лопарей есть множество выражений для северного оленя: специальные слова для обозначения однолетнего…шестилетнего оленя. У них есть 20 слов для обозначения льда, 11 – холода, 41 – снега во всех его видах, 26 глаголов – мороза и таяния и т. д.»[115]115
  Леви-Брюль Л. Первобытное мышление//Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994. С.138;


[Закрыть]. Здесь, конечно, не 300 оттенков, но мы даже и 20 наименований снега вряд ли сходу назовём.

Теперь о характере социальной структуры у эскимосов. Согласно Л. Гемплу, сезонная нехватка ресурсов ведёт к значительным миграциям на обширных территориях отдельных эскимосских семей, которые периодически (главным образом зимой) собираются в большие объединения (локальные группы). Но при наступлении лета такие объединения распадаются. Видимо, эта социальная мобильность и способствовала развитию доминирующего нонконформистского стиля мышления у эскимосов[116]116
  Лопуленко Н.А. Социальное развитие эскимосов Аляски в освещении современных американских этнографов// Этнография за рубежом. Историографические очерки. М., 1979. С. 258–259;


[Закрыть].

Кстати, подобное прослеживается и у некоторых народов Восточной Африки. Так, сравнительный анализ влияния природных условий, экономики, особенностей деятельности на личностные характеристики выделенных групп населения, проведённый Р. Эдгертоном, выявил, что «у пастушеской части населения более развиты такие свойства, как независимость, незавуалированное выражение агрессии» и такая доминирующая у них черта характера, как открытость[117]117
  Белик А.А. Культурология. Антропологические теории культур. М., 1998. С. 166–167;


[Закрыть]. То есть преобладающая территориальная горизонталь в основной деятельности даже при разных типах хозяйствования у эскимосских охотников и африканских пастухов даёт сходный стилевой эффект.

О гибкости социальной организации, прагматизме и доброте африканских охотников и кочевых скотоводов пишет К.М. Тернбул[118]118
  Тернбул К.М. Человек в Африке. М., 1981. С. 20–23;


[Закрыть].

Нонконформистский, нестрогий стиль воспитания обнаружен У. Чеслингом и у австралийских аборигенов-охотников, ведущих преимущественно кочевой образ жизни. «Характер аборигена формируется в детстве, – пишет Чеслинг. – Аборигены сами не замечают, какое влияние они оказывают на характер своих детей. Они балуют их и с десятилетними ребятами обращаются так же, как с малышами. Матери выполняют все их капризы, отказывая себе в самом необходимом. После тяжёлого дня поисков женщина тащит пищу, воду, огромную вязанку хвороста и сверх того четырёх-пятилетнего ребёнка. Не в силах последние сто метров, она в изнеможении опускает ребёнка на землю. Но малыш не хочет идти сам, он падает на землю, дрыгает ногами и кричит без слёз до тех пор, пока мать не вернётся и не возьмёт его»[119]119
  Чеслинг У. Среди кочевников Северной Австралии. М., 1961. С.110;


[Закрыть].

Естественно, что разные типы хозяйства можно обнаружить в одном регионе, если сам регион ландшафтно и исторически разнотипен. Так, деление на условные «психологические типы» «Запад» и «Восток» можно применить к «саванно-пустынной» части, например, Африки. Это и сделал в своё время немецкий этнограф Л. Фробениус, совершивший 12 экспедиций в Африку, написавший фундаментальный труд «Происхождение африканских культур» (1898 г.) и создавший во Франкфурте-на-Майне Исследовательский институт по морфологии культуры. Такие «западные» качества, как «чувство далёкого», динамичность, личностная свобода обнаружились в «теллурическо-эфиопско-патриархальном», «растущем из земли вверх» типе культуры, а такие «восточные», как «пещерное» чувство, неподвижность, фатальность – в «хтоническо-хамитическо-матриархальном», «углубляющемся корнями в землю» типе культуры. То есть «горизонталь» саванны и пустыни рассматривается Фробениусом по критериям «вертикали»: верх и низ, небо и земля, мужское и женское начала. Поэтому саванная жизнь получает «западные» и «мужские» черты, а жизнь в пустыне – «восточные» и «женские». Для первой характерны свайные жилища, свайные амбары, кровати на ножках, социальная иерархия возрастных классов и божества на недоступных высотах, а для второй – подземные жилища, зернохранилища, земляные печи, циновки, идеи о подземном мире душ и т. д.[120]120
  Белик А.А. Культурология. Антропологические теории культур. М., 1998. С.38;


[Закрыть]

Г.Е. Марков поясняет, что идеи Фробениуса «о «хтонической» и «теллурической» культурах непосредственно лежат в русле так называемой «хамитской теории», сторонником которой он был.<…>Суть этой теории в самом общем виде состоит в предположении о миграциях с востока или с северо-востока Африки на запад континента светлокожих групп населения, обладавших высоким уровнем культурного развития, который был частично воспринят местным темнокожим населением»[121]121
  Марков Г.Е. Немецкая этнология. М., 2004. С.158;


[Закрыть]. При этом, когда речь идёт о чертах патриархальности и матриархальности в указанных типах культур, то надо иметь в виду, что под «матриархатом» он подразумевал «вовсе не мифическую эпоху господства женщин, а матрилокальность и матрилинейность» как способы ведения родословной по женской линии. «То же самое касается и «патриархата»[122]122
  Там же. С.159;


[Закрыть].

Что же касается теории Фробениуса в целом[123]123
  Там же. С. 68–77, 147–172;


[Закрыть], то многие учёные относились к ней скептически, видели её довольно туманной и небесспорной. Но, всё же, идея выявления и сравнения культурных очагов в качестве метода была воспринята более благосклонно.

Вообще применительно к типологии Фробениуса можно говорить не столько о мегастилях, сколько о субстилях мышления, обнаруживаемых в рамках горизонтально-ориентированной ландшафтной культуры такого мегатипа, как «саванна-пустыня». Возможно, какие-то иные субстили можно выявить, изучая вертикально-ориентированную ландшафтную культуру такого мегатипа, как «джунгли-горы».

В чём-то похожие примеры стилей тем, что содержатся в концепции Фробениуса, можно найти и в книге Юлиуса Липса «Происхождение вещей». Там речь идёт о типах жилищ. Так, отмечается, что индейские племена на Аляске и в Британской Колумбии жили в домах, состоящих «из нескольких расположенных концентрически, одна выше другой, платформ, из которых каждая следующая возвышалась примерно на полметра над предыдущей», тогда как у «народов древней суданской культуры жилища часто целиком устраивались под землёй»[124]124
  Липс Ю. Происхождение вещей. Из истории культуры человечества. М., 1954. С. 30–31;


[Закрыть]. То есть и здесь просматриваются «северо-западная» типовая ориентация «вверх» и «юго-восточная» – «вниз».

Подводя итог сравнению «джунглевого» и «саванного» типа педагогик и соответствующих полезависимого и поленезависимого когнитивных стилей, следует отметить и их соответствие этнокультурным стилям мышления Востока и Запада, что отмечалось многими представителями кросс-культурной психологии. Однако остаётся вопрос: можно ли в эко-культурном плане «восточный» стиль соотносить с «джунглевым», а «западный» – с «саванным»? По ряду характеристик – да. Но вот как быть с тем, что «пустынный», горизонтально-ориентированный стиль скорее характерен для восточной эстетики, а «лесной», вертикально-ориентированный – для западной? Как быть с юнгианской теорией психологических архетипов, согласно которой интровертивное абстрагирование возникает как следствие избегания пугающего живого многообразия джунглей, а экстравертивная эмпатизация – как следствие проективного схватывания удалённых мельчайших деталей в относительно однородной среде равнины? Ведь тогда, по этим параметрам, получается, что «западный» стиль нужно соотносить с «джунглевым», а «восточный» – с «саванным», что противоречит ранее указанным эко-культурным характеристикам.

Нам представляется, что данное противоречие разрешимо, если проследить ранние этапы генезиса этнокультурных стилей. Подробнее это будет рассмотрено в другой монографии, сейчас же отметим следующее. Видимо, нужно по стилям различать «архаичный» Восток и Запад, «ранний» и «поздний». Тогда в плане стилевых архетипов коллективного бессознательного «матрёшка» генезиса будет выстраиваться так: (1) «архаичный Восток» («джунглевая» экстравертивная эмпатизация; «архаическое тождество»); (2) «архаичный Запад» («джунглевое» интровертивное абстрагирование); (3) «ранний Запад» («саванное» артикулирование среды, поленезависимость, охота и собирательство, аналитичность, нонконформизм); (4) «ранний Восток» («джунглевая» глобализация среды, полезависимость, сельское хозяйство, синтетичность, конформизм); (5) «поздний Восток» («саванная» экстравертивная эмпатизация, кочевое скотоводство, пустынножительство, международная мобильность); (6) «поздний Запад» («джунглевое» интровертивное абстрагирование, оседлое земледелие и городское ремесло, монастырское хозяйство и образование).

Кстати, об архаичности «джунглевого» стиля по сравнению с «саванным» может служить и следующее любопытное наблюдение исследователя Африки Колина М. Тернбула. «Народы, живущие за пределами леса, – пишет этнограф, – относятся к его обитателям с презрением и в то же время с почтением как к отсталым, примитивным, но и опасным людям. Примерно то же происходит и в самом лесу. Самые недавние его обитатели – это земледельцы, несколько веков назад ушедшие в лес из саванн, и они с презрением, маскирующим страх, относятся к тем народам, которые они здесь застали, в частности к охотникам-пигмеям.<…>Людей, живущих в лесах, в изоляции или как отшельники, часто подозревают в союзе со сверхъестественными силами. В некотором смысле так оно и есть: они по необходимости живут в непосредственной близости к природе, в союзе с ней, а не в противоборстве и обходятся тем, что им может предложить природа. В этом источник их силы, из-за этого к ним относятся с почтением, напоминающим зависть»[125]125
  Тернбул К.М. Человек в Африке. М., 1981. С. 100–101;


[Закрыть]. Может быть, завидуют тому, что там сохранилась изначально сбалансированная гносеоэкологическая дистанция между субъектом и объектом, бытием и обладанием? Если земледельцы уже втянуты в производящую экономику, в потребительскую гонку, то охотники-пигмеи «обходятся лишь самым необходимым и посвящают остальное время искусству жить»[126]126
  Там же. С.101;


[Закрыть]. Если земледельцы борются с лесом, то охотники дружат с ним. «Близость, существующая между пигмеями-мбути и их лесным миром, проявляется в том, что они очеловечивают лес, называют его отцом и матерью, поскольку он даёт им всё, что нужно, даже жизнь. Они не пытаются контролировать окружающий мир, а приспосабливаются к нему…»[127]127
  Там же. С.109;


[Закрыть].