Текст книги "Ремейк (сборник)"

Из-за гетер спорили философы, Теодота стала яблоком раздора между Сократом и Аристофаном, который обвинил своего соперника в развращении юношества и введении новых божеств, приведя его к гибели. Софокла возлюбила Теорида, отвергнув Демосфена, за что была приговорена к смерти. Ей посвятил свой гимн Софокл. «…Силы истощены, но уму не чужды еще юные порывы».

На всех праздниках участвовали гетеры, танцовщицы, которыми был наполнен город-государство Афины.

Молодой юноша вошел в храм и увидел у жертвенного огня свою избранницу. Он подошел и склонил одно колено. Чего не делал никогда древний грек. Она прижала его голову к своим бедрам. Ирина прошептала: «Со щитом или на щите. Ты мой господин в любви. Я делаю признание».

Он встал. Она увидела до боли знакомое лицо ее друга. Ее тело охватила судорога. Ветер набирал силу и становился все порывистым.

– Запомни воин, пройдут века. Я буду помнить тебя.

– Откуда ты, где твой край.

– Откуда и ты. Я делаю здесь признание, когда все сверкает в блеске и славе, утопая в неге и роскоши. Но скоро это превратится в руины.

– Этого никогда не случится. Сыны Эллады не допустят позора разрушения. Со щитом или на щите – наш девиз.

Она взяла его за руку и подвела к краю горы, внизу раскинулся ночной город, наполняясь разгулом оргий.

– Город уже разрушен куртизанками и изнеженными философами. Твоя жизнь может быть понапрасну оборвана в борьбе с врагами. Внутренний враг уже в городе.

– Человек не может без радости побед. Олимпийские боги подарили нам игры, где мы состязаемся в силе и ловкости. Если и будут развалины. Если останется один камень на этой горе, то город возродится. Его соберут по камешкам.

– Тогда я буду помнить твою любовь, мой воин. Моя страсть к свободе будет гореть, как этот жертвенный огонь.

– У нас столько богов. Разве они не способны защитить нас.

– Чем больше их, тем меньше веры у людей. В этом слабость богов.

– Ты не принадлежишь этому храму. Это святотатство. Откуда ты?

– Нет, там не растут оливковые деревья. И год там делится на две половины: одна теплая, другая холодная.

– Скоро мы отправимся в тот далекий край за золотым руном.

Ирина отошла в глубь храма и скрылась за колонной. Послышались шаги стражников. Разгоряченные оргией мужчины и женщины окружили воина. И стали приплясывать. Он стал подбегать то к одной, то к другой, спрашивая, кто знает Таисю Борейскую, те только покачивали головой, показывая, что они вообще такую не знают.

Ирина спускалась по тихой улочке в сторону центра Омония. У стен храма она потеряла настоящее ощущение пространства и времени. Камни Парфенона, собранные в колоны, каменные богини, весталки. Мгновения истекли в быстром потоке, почти с такой же скоростью, с какой она спускалась вниз по улочке к современному отелю из стекла и бетона. Где волоокий консьерж небрежно подал ключ от номера. Она поднялась в лифте, где к греку прижималась чернокожая женщина, которая чмокала его в лицо, приговаривая «ай лав ю».

Ирина поймала удивленный взгляд молодого грека, когда она проходила мимо него.

Глава 3

Ночь. Прогулочным шагом Ирина идет в сопровождении Юры в таверну. Утром, днем и вечером одна и та же улица изменяется до неузнаваемости. Море огоньков, которые не ослепляют прохожих, а, наоборот, заманивают, как мотыльков, на свет. Тонкий аромат греческой кухни пробуждает настоящий голод. Хочется есть и пить. Слушать музыкантов под распевный голос певца. Если один поет грек, то другие только слушают. Зазывалы приглашают в таверны и рестораны, где нет неуютных мест.

Ирина села за стол прямо. В ее лице, в красивом блеске волос, в изящных руках, во всем сквозила свобода и раскованность тела. Когда заказывали блюда, официант делал вид, что он понимает все языки мира. Юра махнул рукой, когда официант отошел от их столика.

– Тут заказывай не заказывай, нанесут всякой всячины.

Через минуту на столе поставили блюдо с грека-салат. Массаки – блюдо трудно переводимое на другие языки гурманов, где картошки достаточно и в обратной пропорциональности мясо. Шашлык. Вино.

– Нам это все не съесть, – рассмеялась Ирина. – Я давлюсь от овсяной каши.

– Воздух пробуждает аппетит. Я предлагаю выпить аузо. Он достал из внутреннего кармана маленькую двухсотграммовую бутылочку и разлил в бокалы по пятьдесят.

– Как говорили древние греки: в жару необходимо пить водку, а в холодное время вино. Водка оттягивает на себя весь жар.

Ирина выпила аузо, чуть закашливаясь, которое было сладковато на вкус, что ей напомнило грузинскую чачу. Вино было сладкое и слабое. После этого она накинулась на салат. Тут заиграла музыка.

– Я это видела в рекламном ролике, сейчас выйдут греки танцевать пастушеские танцы. Я уважаю греков, – пьянеющим взором она окинула квинтет танцоров. Она увидела за соседними столиками японцев, и, конечно, соотечественников.

Ей захотелось танцевать. Она подумала, что не уйдет, пока не станцует с разодетым в красное платье юношей. Он подскочил к ней и протянул ей руку, и она кинулась за ним на сцену. Танцевала она на манер раздольной барыни и шейка. Теперь она смотрела в зал, но огни рампы слепили ее глаза. Выглядела она как бабочка, которая танцует последний свой танец на исходе лета.

Она потеряла себя в пространстве и во времени. Ее воин – пастух. Турки хозяйничают в Афинах. Как рассказывал Юрий. Байрон, путешествуя из Албании в Грецию, написал первые строфы в девять строк о Чайльд Гарольде. Поэтическое произведение принесло ему известность сначала в салонах Лондона, а потом во всем мире. Так было суждено судьбе. Байрон впервые увидел под небом цвета индиго, где стоял прозрачный воздух, среди скалистых гор, чуть тронутой охрой и шафраном маленькую деревню. Турецкий гарнизон расположился в акрополе. В 1809 году он прибыл в Афины. Он был потрясен минувшим величием этих мест и их убожеством.

Байрон вошел в таверну и уселся напротив Ирины. Он смотрел на нее завороженно. Его восхищала красота непокорной северянки. Музыка смолкла. Грек присел около ее столика.

– Я не могу сейчас отдать свое сердце, прекрасная девушка. Мои братья воюют. Но турки сильнее нас.

Байрон похлопал по плечу пастуха.

– Тебя не может полюбить эта девушка. Ты не достоин носить имя грека! Что ты можешь сделать? Отомстить за себя!

– Со щитом или на щите, – твердо отчеканила Ирина.

– Я пью за свободу этой женщины, который даст ей настоящий мужчина.

Байрон отошел от них и сделался мрачным как туча. Ирина встала и поднесла ему бокал вина. Он залпом выпил и по-гречески произнес: «Тот, кого любят боги, умирает молодым». Из рода в род Байроны умирали в тридцать шесть лет.

– Пойми, красавица, что великая суть жизни – это ощущение. Не печалься, грек. Чувствовать, что мы существуем хотя бы в страдании.

Заиграла веселая музыка, пастух снова увлек ее в танец. В порыве танца у нее пронеслось в голове, губы зашептали: «Я люблю тебя, мой пастух…» Он крепкой рукой поддерживал ее талию. Ее тело куда-то проваливалось в глубину, но он ее выхватывал и снова подбрасывал над собой. Его страстные глаза впивались в ее губы. «Он хочет меня как женщину», – она ужаснулась этой мысли. Ее тело напряглось, стараясь подавить в себе волну экстаза. Всю свою разбуженную страсть она сожгла в танце. Она оглянулась вокруг, и все действующие лица были перед ней. Японцы держали друг друга за руки. Немцы, пошатываясь, подпрыгивали за танцорами, повторяя урок танца. Только соотечественники пили аузо и вино.

Вечер быстро пролетел, сначала исчезли из таверны японцы, потом немцы, и только соотечественники, раскачиваясь на стульях под мелодию амурских волн, не хотели уходить, но официанты сновали с подносами, опустошая столы.

Она вышла, поддерживаемая Юрой под руку, из таверны. Она не видела звезд. Только акрополь со всех точек освещался мощными прожекторами, полуразрушенные храмы напоминали, что все осталось позади безвозвратно в глубокой истории. Может, еще найдутся чудаки, которые для греков откроют Грецию. Богиня Афина бесследно исчезла со многими другими храмовыми золотыми божками. Жертвенные огни потушены во всех храмах.

– Юра, а где Байрон? Он был ведь в таверне. Что с ним случилось, он был такой мрачный. Поэты тоже немножечко от бога.

– Байрон вторично прибыл в Грецию, когда тут вспыхнуло восстание. Он помогал деньгами и своей музой. Тут произошла беда и от случайной болезни смерть. Тридцать семь раз палили пушки, это было число лет усопшего.

– Это он вдохнул в греков повстанческий дух свободы. Я люблю Байрона! – воскликнула опьяневшая Ирина.

– Кто-кто, а женщины его любили.

– Юра, я не хочу идти в отель. Я не хочу спать, – капризно произносила она. – На меня так страстно смотрел пастух-танцор.

– Вот поэтому я и хочу отвести тебя в отель.

Хмель начинал медленно улетучиваться.

– В Греции все есть, Юра? – спросила она, икая.

– В Греции все есть! – сытно отрыгивая, ответил он ей. – Завтра на остров. Тебе нужен воздух, а то ты совсем бледненькая. У тебя непременно должен быть морской загар. Я тебя рано разбужу. Она снова одна поднялась в номер.

Глава 4

В четыре часа она проснулась в поту. Во рту пересохло от жажды. Она накинула простыню и вышла на балкон. В небе тонкий месяц с одной звездой. Она вспомнила, что два дня не видела солнца. До подъема оставалось два часа.

Ирина легла на постель. Голова похмельно трещала, мышцы занемели. Она брезгливо ощущала сигаретный дым, кисловато-сладкий вкус водки, вина. В ушах заиграла музыка. И тут она ясно представила своего друга Алексея. Перед отъездом произошла неловкая размолвка после бурного зимнего романа. Она вспомнила свое первое желание, когда он поцеловал ее, прикоснуться рукой к его голове. Упругие черные волосы покалывали ее губы. Что с ней произошло – наваждение или действительно проснулась дремавшая любовь ушедшей юности, выплеснувшаяся в тридцать пять лет. Его чары сняли с нее все запреты. Она принадлежала ему, считая, что так и должно быть, а не иначе. Что она не нарушает никакого морального закона ни перед кем, тем более перед собой.

Однажды изможденная судорогами страсти, она лежала около его ног. Она прижималась к его ногам и думала, что хотела бы, чтобы ее увидел муж, как через стекло. Без его назойливых расспросов. Отчего она с другим. Что он сделал, что она в объятиях другого. За что она ушла к любовнику от него. Она точно знала, что именно такие занудные и беспомощные вопросы он будет задавать ей. Ирине не хотелось отвечать. Теперь она твердо решила для себя, что уйдет от него навсегда. Куда? Этот вопрос был для нее в данном случае второстепенный. Главное он был для нее чужой.

Она лежала на постели, сжимая в руках простыню, тело змеей извивалось между подушек. Слезы покатились из ее глаз. Если бы она не уехала, все оставалось бы по-прежнему, а теперь – нет.

Она возненавидела мужа. Действительно, почему? Почему он стал ей противен. Десять лет брака. Сейчас вся прежняя жизнь перечеркивается невидимой чертой. Ей захотелось кого-нибудь обвинить. Мужа. Дочь. Никто ее не понимает, что с ней происходит, себя она тоже не понимала. Ей муж стал противен так, что она не переносила запаха его тела. Его привычки есть и пить. Она ушла от него в другую комнату, где спала, свернувшись калачиком, одна. Прошла неделя, другая. Бойкот продолжался. Тогда он для храбрости выпил и силой попытался принудить ее к сожительству. Она кошкой расцарапала ему руки и грудь. Он, рассвирепев, ударил ее по лицу. Но она не заплакала. И он почувствовал свое полное бессилие перед ней. Плакала дочь. Он выскочил разгоряченный на мороз без куртки.

Несколько дней после этого события было самое тягостное молчание. Потом его слова прощения. Слезы. Она тогда не знала, как отомстить за унижение перед силой. Первая месть была в ее безмолвном теле, когда он упал, задыхаясь и обливаясь рядом, трепетно поглаживая ладонью ее живот. Тело ее было онемевшее и холодное. «Что ты лежишь как бревно?», – проговорил он. Она повернулась к нему спиной. Ей это принесло огромное удовлетворение.

В движениях мужа она стала замечать, что он по-бабски раздражен к ее одежде, к ее косметике. Все чаще упрекал за стирку, уборку квартиры. Перемывал посуду.

Для него стали пыткой ее переодевания перед зеркалом. Смена нарядов, отвергая в тот же момент его сексуальные домогательства. Она бесстыдно надевала наряды, которые носили восемнадцатилетние девчонки. Он кричал ей в замочную скважину ванной комнаты: «Стриптизерка! Тебе только на панели работать. Шлюха». Он кулаком бил в дверь и уходил из дома.

Она подолгу смотрела в зеркало, разглядывая свои глаза, сметая кисточкой тушь под ресницами, с назойливой мыслью: «Я падшая!»

Тогда ей осталось сделать только робкий шаг, стоя на краю пропасти. И она сделала его при первом прикосновении к другому чужому мужчине. К его волосам, к его губам. В первый вечер она произнесла безотчетно три слова: «Я тебя обожаю!» Роман зимой. Дождь, слякоть, мокрый дождь, наконец, снег, пересыпанный солью, почти до самой гололедицы прошел незаметно. Полярные дни сменились белыми ночами, и ее полноводные чувства души таяли в апрельском светло-голубом небе.

Короткие страстные встречи. Ее губы помнили каждый кусочек его тела. Ей казалось, что он холоден. Что он не чувствует всех ее переживаний, считая, что позволяет себя любить. При всем том ее всегда тянуло к нему, с ним она была без запретов. Только страсть и безумный восторг. Может, и в ее экстазе не было трепетной любви, но зато она наслаждалась упоением раскрепощенности тела. Она опустошенная возвращалась домой. Раскол с мужем произошел через три месяца и один день. Развод определил его права и ее права. С этого дня они жили в разных чужих мирах, – встречаясь друг с другом, как незнакомцы.

Афинский рассвет просвечивал через жалюзи окна синеватой дымкой. Она положила ногу на ногу начала раскачиваться в постели. Тело забилось в пляске экстаза, ее руки поглаживали бедра, вздрагивая, тихо вскрикивая, изгибаясь, падала, вдавливаясь в матрац. Секундами сознание ее пропадало.

Проснулась она от резкого телефонного звонка, который сорвал ее с постели. Она услышала голос Юры. Он звонил из холла отеля. Накинув майку, натянув шорты, кроссовки, она легко сбежала по лестнице в холл, где ее дожидался лысоватый толстячок Юра.

Глава 5

Остров Эгина в бледной дымке проступает с каждой минутой, с каждым узлом старого катера, который, пыхтя, разрезает маленькую волну. У Юры приподнятое настроение, такое ощущение, что он не унывает ни утром, ни вечером.

У Ирины слегка кружится голова. Ей, несмотря на головные боли, хочется все рассмотреть и, главное, запомнить.

– У этого острова есть тоже своя история, как у каждого русского князя. Островитяне помогли афинянам в морском сражении с персами. Теперь тут при черных полковниках понастроили отелей, хотя еще тридцать лет назад тут была политическая тюрьма, содержали коммунистов. Греки любят читать Ленина, Троцкого, Сталина. Это их пророки. Под таким солнцем, о чем только не думается.

Катер подплыл к причалу. Ирина, покачиваясь, сошла на берег. Юра подхватил баул, закинул на плечо и попрощался с ней до вечера.

Ирина медленно пошла по песчаному берегу. Тут от Элады ничего не осталось, если только что море, и то оно безмолвствует, выбрасывая ракушки на берег.

Миша, грек, раскрыл зонт и поставил шезлонг. Она легла на раскладушку, легкий ветерок повеял, обдувая тело. Солнце быстро поднималось к зениту. Ирина вошла в море, ощущая под пятками мягкий песок, погрузившись по пояс, нырнула в воду, поплыла к катеру, который стоял на якоре, около красного поплавка. Не чувствуя усталости, но и ощущения праздника к ней не приходило. Вода была прозрачна как в ванне. Она вспомнила озеро на Карельском перешейке, хлебнешь воды – скулы сводит. Тела плавающих видны, как в аквариуме золотые рыбки, то ли озеро с тиной, мутной желтой водой. Тут все прозрачно. У нее появилось ощущение, что она лежит в своей ванне, куда добавлен морской концентрат. Поплавав на глубине, не ощущая ни одним мускулом борьбы со стихией, разморенная нагнетающей жарой.

Ирина легла под зонт. Она вспомнила из жизни древних греков. Вообще она была в другом измерении, в другом мире, в мире своих иллюзий.

Поздно вечером она возвращалась по единственной улице, где справа и слева были ресторанчики, таверны и магазины. Изнемогая от жары, она пыталась утолить жажду холодным пивом. Кожа воспалилась от солнца. Ее слегка познабливало.

Едва добравшись до отеля, она взяла ручку, написала в своем дневнике, начав со слов: «Есть солнце в Афинах, но оно совсем другое в Эгине. Почему никто не предупредил телеграммой, по факсу, что прибывая на остров, не подставляй ни правую, ни левую щеку солнцу. Все греческое заключено в солнце. Вино. Керамика. Греки говорят мало, их слова наполовину в жесте. Юра, как настоящий грек, ведет самой короткой дорогой к акрополю, которую оставил Одиссей, идя к Пенелопе. Когда Одиссей поехал искать жене сокровища, то он заблудился. Теперь русский плывет в Грецию за шубой, да еще получая солнечные припарки, это ужасно.

Грек хорошо говорит по-русски только такие слова: „Куда идешь? Приходи завтра, то есть тумороу. Хорошо“. Он это прекрасно произносит и на других языках.

Солнце изжарило тело в сосиску, не знаю, как это называется по-гречески. Я возвращаюсь в отель, крутясь по кругу площади Омония. Я подхожу к знакомому хозяину ресторана, показываю жестами, что я вчера у него обедала. Он кивает приветливо головой. Я прошу его показать мне дорогу до отеля. Он еще приветливее смотрит на меня и говорит, что надо заказать что-нибудь, и тогда он покажет дорогу, а не поешь, дорогу не найдешь, в общем, как в русской сказке. В нашу одиссею никто никогда не верит, а вот в их одиссею почему-то все верят. Несмотря ни на что я люблю это солнце, это вино и Одиссея».

Ирина достала пачку, высыпала две маленькие таблетки, проглотила слегка поморщившись, крепко заснула.

Сон ее был длинный и бесконечный. То появлялись Орфей и Эвридика. Орфей на переправе не должен был оглядываться назад, время проходит безвозвратно, и, оглянувшись, он потерял навеки Эвридику.

Кто виноват, что пала Троя, как не женщина. Парис приехал в гости к Менелаю. Что взбрендило Менелаю отправиться на Крит, оставив жену с молодым Парисом. Кто кого уговорил трудно дознаться, но со слов Елены, что Парис обманом вынудил ее бежать, прихватив сокровища из казны. Вернулся Менелай – ни денег, ни жены. Что было потом, странно представить, но Елена была возвращена, как и денежки. Трои не стало. Парис умер от ядовитой стрелы.

Женщина от природы трудно управляема. Она порой непостижима. Женщина как земля может быть то плодородной, то безжизненной. Гречанки имеют какую-то совсем другую стать, красивые и беззаботные в молодости и задумчиво-озабоченные к старости. Будто другой судьбы они не хотят.

После этого сна в отеле, Ирине больше не снилась Эллада.

Глава 6

Ирина проснулась от шума, который доносился из коридора. Горничная гремела ведром, как барабаном.

Ирина потянула руки вверх, раскрыв глаза, посмотрела в зеркало, краснота кожи спала, и с лица отражался золотистый отблеск песка на солнце. Она взглянула на часы, удивившись, что уже опоздала на завтрак в ресторане отеля. На столе стояли две пустые бутылки от сока. Ей хотелось пить. Выпить чашечку кофе, съесть кусочек сыра и малиновый джем, это было ее желание. Кондиционер надрывно гудел, охлаждая номер. Вчера горничная не вытерла стол. Ирина призадумалась и стала вспоминать, следует ли ей оставлять чаевые или нет. За такую работу не стоит премировать. В коридоре пуще прежнего загремели ведра, ворчание пожилой женщины. Ирина прошла мимо нее, стараясь не замечать ничего вокруг, распахнутые двери пустых номеров. Все туристы уже пошли на акрополь.

Внизу ее ожидал Юра. Он приветливо кивнул ей и подступил с новыми предложениями. Они присели за столик уличного кафе. Он заказал кофе с водой, она холодный кофе. Черноволосая обворожительная женщина утром выглядит несколько деловито. Дневной свет гасит томный огонь глаз.

– Может, еще раз пройдем по шубным магазинам, – начал он разговор.

Она отрицательно покачала головой.

– Тебе, Ирина, нужно сделать подарки близким. Золото тут дешевое.

Юрий был тонкий психолог, он вроде и не давил своей настойчивостью, но вел свою тему разговора. Слабое место у женщин – украшения. Таким образом он зарабатывал себе чаевые.

Тут подошел официант со счетом. Она достала сумочку. Он мельком увидел, что у ней осталось десять тысяч драхм. Расплатившись с официантом, Юра скоро распрощался с ней, сославшись на дела и оставив свой телефон.

Ирина легко вздохнула, оттого, что осталась без назойливой опеки. Она два раза обогнула площадь Омония и пошла прямо в противоположную сторону от акрополя.

Ирина пересекла улицу и оказалась в квартале, где торгуют только книгами, противоположность тому кварталу, где торгуют только сувенирами. Тут мир был заполнен тем, что читают, о чем думают и о чем спорят философы. Ее удивило, что здесь та же американская фантастика. Есть томики Достоевского и Горького. В театре ставят Чехова, считая, что это элитарная культура. Чаще они драпируют под свое греческое. Дядя Ваня чаще одет как грек и мыслит и говорит не как герой Чехова, а как герой Софокла. Или английского писателя Моэма, переделывая его театр, под греческий театр. Так и у нас часто грешат в искусстве, переделывая под вкусы театралов.

Ирина стала медленно подниматься в гору, опаливаемая солнцем, задыхаясь от жары, она вошла в маленькую церковь Святого Георгия. Священник предложил ей сесть. Отдышавшись, она спросила, можно ли поставить свечку. Он закивал и сказал по-русски – можно. Служитель, с трудом подбирая слова, заговорил с ней.

Пришло время, когда эллины, погрузившись в безумие оргий и пустословий, стали жить беспорядочно, презирая человеческие законы. Культ огня, идолопоклонничество не могло удержать людей вместе. Олимпийские боги не могли стать в ранг истинного бога. Религия – это мера духа. В греческих богах дух выражался слабо. И поэтому Парфенон стал грудой камней, неизвестно, что стало бы вообще, если Европа не встала на путь всемирного музея. Теперь греки торгуют греческими камнями от акрополя. Современный город, такой же как все остальные города, где торгуют американской аппаратурой, китайскими сувенирами, табаком кубинским, кофе бразильским, тут только солнце греческое. Эмигранты живут на пособие от проституции и наркобизнеса. Современный человек нерелигиозен, в отеле не сыщешь Евангелие. Хотя тут проповедовали ученики Христа Павел, Петр и Иоанн.

Апостол Павел вошел в Афины. Павел был высмеян порочными лавочниками, но ловкими в словесных хитросплетениях, покинув город, он ушел в Коринф. Отсюда он решил нанести свой удар.

Коринф был самый порочный город в Элладе, отсюда уходили лучшие гетеры в афинские бордели. В Коринфе Павел построил первую церковь. Павел возмущался, что города полны идолов, которым воздаются ненужные ритуалы и жертвы. Афиняне сказали, приходи когда-нибудь в следующий раз, мы послушаем тебя. И он пришел, обращая в веру заблудших и падших женщин. Он уловил природу женщины, ее нетерпимость к позорным порокам слабых мужчин. Павел обвинил мудрецов, которые дали волю похоти, обесчестив свои тела. Мужчины, оставив естественные сношения с женщиной, разгораются в вожделении своем друг на друга, наполнены они всякой неправды, лукавства, любостяжания, злобы, полны зависти, убийства, ссор, коварства, злонравия, наговоров. Такой критики греки ни от кого не выслушивали. У женщин и мужчин возникли справедливые сомнения. Видя действительно вокруг много клеветников, хвастунов, которые непокорны родителям, вероломно нелюбимы, немилосердны.

Павел учил, что любовь нелицемерна: отвращайтесь от зла, прилепляйтесь к добру. Бегайте блуда. Любовь никогда не кончается.

Ирина стояла под невысоким сводом церкви. Будто ее отвращали от языческого, обращая в новую веру любви и добра. Теперь она не хотела быть гетерой.

От испорченности нравов шло развращение человеческих чувств и чувственности. Когда естественный звук женского голоса никому не доставляет удовольствие. Когда становится невозможность продолжения рода и содействует распространению двух пороков: бессилия и расслабленности. Когда почва обрабатывается днем и ночью, то она не может давать плодов. Вдова Сафо, будучи философом и поэтом, вследствие расстройства воображения и чувств дошла до убеждения, что взаимная любовь женщин стоит выше любви физиологической.

Павел воскликнул: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла».

Ирина перекрестилась и тихо прошептала: «Дай мне Бог любви! Аминь!»

Служитель произнес молитву. Посмотрел на нее добрым взглядом.

– Вы из России?

Она кивнула головой. Тот заулыбался и воскликнул.

– Россия – это хорошо. Это прекрасно!

– Греция тоже прекрасна! – произнесла она.

Оба закивали головой и заулыбались.

– Война в Чечне – это плохо. Мир – это хорошо.

Ирина вышла из церкви и стала спускаться с горы, перед ней праздничным кремовым тортом возвышался Парфенон. У нее проносились мысли все назойливее и назойливее. Заветы заветами. Одно сказать – другое сделать. Попробуй, укажи четкую грань между любовью и блудом. Иногда в любви меры нет. Любовь без меры, чем не блуд. Почему человек должен долготерпеть, а не пребывать в радости. Кто освободит мою душу от ревности.

Иоанн, – разве он не помешался на острове Патмос в своих откровениях о драконе, о звере из моря, потом звере из земли.

Отношения между мужчинами и женщинами остаются все также нерешенными, обманывая друг друга, в то же время они примеряют свои страсти к любовникам и любовницам.

В конце концов каждый склонен к самоубийству, но не переступает закон человеческий и продолжает жить в своих страданиях и муках.

У древних греков был акрополь. Огонь и Боги. Что останется после нас. Может, мы то поколение, в колене человечества утратившие смысл добра и зла, любви и блуда.

Жить, не нарушая заповедей, – разве в этом сущность человека. Она стала говорить вслух.

– Ты спрашиваешь меня о муже, почему я его ненавижу. Сама знаю, будто я в руках дьявола. Я для мужа стала бесстыдной. И возвращаясь от друга, я бесстыдно смотрела ему в глаза, а он никогда не мог прочитать в них мое презрение к нему. Я была для него резиновой куклой. Скоро растает, как этот загар, моя молодость, свежесть и я стану старой и увядшей женщиной. Кто будет рядом со мной. Никто.

Ирина прошла под короткоствольными деревьями. Земля порыжевшая, спекшаяся на солнце, не пылила под ногами. Звенели зудяще цикады. Тут не было цветов. Ей пришла наивная мысль, почему бедные девушки из всех цветов любят только розы. Ее друг как-то заметил, что она философ, она на мгновение задумалась и произнесла, что лучше было бы, если бы он считал ее легкомысленной.

Выйдя на тихую улочку, проходя мимо открытого летнего кафе, она заказала кружку пива. Черноволосая молчаливая девушка, одетая в длинное черное платье принесла на подносе холодного пива и соленые орешки. Потягивая пиво, она ощущала свободу от условностей ее маленького поселка, где все знают друг друга по походке. Ее друг заметил при прощании, что каждая женщина на юге превращается в чеховскую даму с собачкой. Только она тут так и не встретила того романтичного мужчину с сигаретой, в костюме и томным любящим взглядом. Тогда она спросила, что он считает теперь ее легкомысленной. Он ответил, что нет, скорее романтичной. От этого она непостоянна. Ни его любовь умерла, а она перестала любить как прежде.

Она оставила деньги на столе с философской мыслью: за все нужно платить. Пошла легким шагом под завистливые взгляды молодых ребят. Ей совсем осталось мало времени, а она почти еще ничего не видела.

Дневная жара спадала, уступая духоте полудня, с легким намеком на ночную прохладу.

Глава 7

Последняя ночь для Ирины стала бессонной. Состояние, когда хочешь заснуть, а сон не наступает, нет дремоты, что-то тревожное и что-то тоскливое в бессоннице, при всем непонятное состояние – отчего и почему.

Никто не знал, что она в другом городе, что неделю живет в гостинице. Она наслаждалась одиночеством, когда никто ее не раздражает расспросами, почему она грустная или еще какая, а она такая, как есть – обыкновенная. Иногда она ловила себя на мысли, что с мужем она серьезна, а с другом легкомысленна. С другом бесстыдно непосредственна. С другом свобода в каждом слове, каждом жесте. Без друга в тоже время меньше страданий, чем без мужа. Хотя большее желание она всегда испытывает к другу. Без мужа, без детей женщина, как высохшая виноградная лоза.

Рыба в реке. Их мы не называем хорошие или плохие. Для человека они могут быть съедобными или несъедобными.

Собака, живущая с человеком, может быть злая. Кошка – хитрой. Все эти повадки от человека. Она лежала на постели. Мысли беспорядочно проносились в ее голове, это был кошмар наяву.

Брак без любви, чем отличается от проституции, только тем, что протекает в супружестве. Последний год изменил ее внешне, она стала наряднее, даже экстравагантнее. Утренний туалет с душем и шампунями сняли запреты, появились признаки непринужденной распущенности. При встречах с другом исчезала утомляемость, замужняя женщина в любви к другому мужчине ведет более чувственно и лиричнее, чем одинокая женщина.

Другие мужчины тоже оглядываются на ее длинные ноги, уверенную походку. Почему ее не ценят, когда она этого хочет. Она не отвергает ухаживаний. Она требует, чтобы во всем была мера. Ей много не надо. Только, чтобы ее любили и любила она.

Перед отъездом сюда она поехала с ним на острова.

На ее коже золотится песок. Июльское солнце мгновенно прогревает воду. Пляж на излучине Невы. Зеркалом лежит гладь залива. Зефирным слоем над островом напротив высятся коробки домов.

– Тут я отдыхаю, сбрасываю с себя напряжение, – произносит она.

Спустя час она порывисто вскакивает, садится в машину, выруливая на трассу. Руль держит раскованно как погремушку, переезжая под красный свет светофора.

– Жизнь для меня игра. Мне только плохо ночью, а так все ничего. Жить можно, только ночью скучно. Позвони! – настойчиво она просит друга.

Развернув машину, помахивая рукой, она исчезает в вечернюю мглу города.

Однажды он гладил ее волосы и увидел седые волоски, которые раньше никогда не замечал. Она всегда боялась раннего увядания.

Теперь она выбрала одиночество. Ее это устраивало, потому что в таком состоянии она чувствовала себя независимой. Теперь большую часть времени она посвящала себе.