Текст книги "Быль и легенды Запорожской Сечи. Подлинная история малороссийского казачества"

Под знаменами короля Сигизмунда

Попытка Шуйского получить помощь от Швеции не привела ни к чему хорошему. Дядя Сигизмунда III уже успел принять королевский титул, стал Карлом IX. Бедственным положением России он воспользовался в полной мере. Шведы навязали царю договор – уступить им город Карелу с уездом, выплатить огромную сумму денег, взять на содержание присланные контингенты. Но своих лучших полков не дали. Вместо этого насобирали по Европе бродячих наемников, грузили на корабли и отправляли в Россию. Такая помощь почти ничего не стоила Швеции, кроме перевозки. Иностранцы проявили себя отвратительно. В боях норовили укрыться за русскими, зато охотились за добычей. А в царской казне было пусто. Когда наемникам задержали жалованье, они вообще вышли из повиновения и ушли.

Между тем уже и Сигизмунд окрылился воевать. Россия лежала в развалинах. Казалось, что прибрать ее к рукам будет легко. При этом и уния восторжествует по всей Восточной Европе. На местных сеймиках шляхта горячо поддержала призыв к походу. В 1609 г. королевская армия вторглась в нашу страну. Причем поводом войны Сигизмунд выставил давнюю измену. Еще в XI в. польский король Болеслав посадил на Киевский престол князя Изяслава Ярославовича. Правда, Болеслава с Изяславом русские быстро выгнали, но такую «мелочь» опустили. Сажал на престол – и все. Значит, русские властители стали вассалами польских королей. А поскольку род вассалов пресекся, то Сигизмунд имеет право распорядиться «выморочным имуществом». Словом, подводилась юридическая база для полного завоевания России. При варшавском дворе был очень популярным лозунг, что Россия должна стать «польским Новым Светом». То есть как для испанцев – Америка. Соответственно, русским отводилась судьба индейцев. Их предстояло обращать в католицизм и заставлять работать на колонизаторов.

Королевская армия осадила Смоленск. А на Украине при содействии польской администрации развернул агитацию гетман реестрового войска Запорожского Олевченко. Вербовал на войну казаков и «охочекомонных». Желающих оказалось много. Ведь из России возвращались счастливчики, привозили множество ценных вещей, пригоняли скот, пленных. Был и фиговый листок морального самооправдания – русские свергли и убили своего «законного царя», значит, война против них справедливая. Олевченко привел к королю под Смоленск 10 тыс., а по некоторым источникам даже 30 тыс. «запорожцев». Хотя уж здесь-то название «запорожцев» было вообще условным. Да и королевское войско эта орда отнюдь не усилила. Встала отдельным табором и в осаде практически не участвовала, сосредоточила все усилия на «сборе пропитания» – разошлась грабить. А из Тушинского лагеря к Смоленску явились казаки Наливайко и Ширяя. Из-за своих зверств и разорения вполне лояльных районов Лжедмитрий осерчал на них, вот они и ушли на службу к Сигизмунду.

Но проекты легкого покорения России сразу стали давать сбои. Смоленск отчаянно оборонялся, взять его не удавалось. А племянник царя Василия, Михаил Скопин-Шуйский сформировал по северным городам свою, русскую армию. Разгромил Сапегу и Лисовского у стен Калязина монастыря, одержал победу у Александровской слободы, заставил отступить от Троице-Сергиева монастыря.

Сигизмунд отправил послов в Тушино. Уговаривал собравшихся там поляков бросить самозванца и идти под знамена своего законного короля. Лжедмитрий испугался, что им пожертвуют, и сбежал в Калугу. За ним двинулась часть казаков – они давно были недовольны панами, державшими их на положении воинов «второго сорта». Ружинский и Заруцкий объявили это изменой, напали на уходивших и перебили около 2 тысяч. Но в переговорах с делегатами Сигизмунда тушинская шляхта упрямо и алчно качала собственные права. Высчитала, что самозванец должен «рыцарству» аж 7 млн рублей. Требовала, чтобы король выплатил им эти «долги».

Однако к Москве победоносно приближался Скопин-Шуйский, и сами переговоры потеряли всякий смысл. Тушинцы подожгли свой лагерь и хлынули кто куда. Многие дворяне и часть знати потекли к царю, каяться и мириться с ним. Другая часть дворян, донских казаков и присоединившегося к ним простонародья отправилась к Лжедмитрию в Калугу. Поляки напоследок переругались и передрались. Ружинский при этом получил тяжелую травму и умер. А шляхта разъехалась кто по домам, кто к королю. К нему отправились и Лисовский, Зборовский с запорожцами, Заруцкий с большим отрядом донских казаков.

Скопин-Шуйский, разогнавший орды, скопившиеся под Москвой, намеревался выступить на запад. Спасти Смоленск и выкинуть Сигизмунда из России. В его распоряжении была 40-тысячная армия, которую создавал он сам: отлично обученная, закаленная в боях. Но молодого полководца чествовали, приглашали на пиры, и он был отравлен. В злодеянии упорно подозревали царского брата Дмитрия Шуйского. Государь был бездетным, и Дмитрий откровенно косился на престол. Популярный Скопин стал для него главным соперником. А когда он умер, Дмитрий Шуйский опять вышел на главные роли, командовать армией поручили ему.

Сигизмунд знал, что против него готовится поход. Отправил навстречу русским коронного гетмана Жолкевского. Но у поляков с их отвратительной дисциплиной сил под Смоленском было не так уж много. Жолкевскому выделили всего 6 тыс. шляхты и солдат. А для пополнения присоединили казаков Заруцкого и Зборовского, другие отряды вчерашних тушинцев. Но коронный гетман был умелым военным, а царский брат – никуда не годным. Он опять наломал дров. Разделил великолепную армию на части. Остановившись на ночлег у деревни Клушино, беспечно пировал, дозоров не выставил, лагеря не укрепил. Поляки и казаки скрытно прошли ночью лесными тропами через болото, внезапно обрушились на рассвете. В разгар боя Дмитрий Шуйский запаниковал, приказал отходить и сам побежал первым. Потерял в лесу коня, утопил в болоте сапоги. Появился в Можайске босиком на крестьянской кляче, на все распросы отвечал, что все пропало.

Гибель Скопина и позорный разгром вызвали по стране волну возмущения против Шуйских. Москвичи и военные, собравшиеся в городе, взбунтовались и низложили царя Василия. Но к столице подошли два войска. С юга – Лжедмитрий II, с запада – Жолкевский. После победы под Клушином к нему перешли иностранные наемники, служившие в царской армии, да и некоторые русские части. Временному правительству, «Семибоярщине», приходилось выбирать. О Лжедмитрии в Москве хорошо знали, что он обманщик и проходимец, ведь здесь люди видели и живого, и мертвого первого самозванца. Выбрали переговоры с Жолкевским. Бояре пробовали найти компромиссный вариант, как бы и страну сохранить, и с поляками замириться. Предложили пригласить на престол сына Сигизмунда, Владислава. Но с условиями – чтобы он принял православие, не менял законов, не раздавал русских земель, не вводил унию, не назначал поляков на государственные посты.

Жолкевский однозначно представлял, что король таких условий ни за что не примет. Сигизмунд уже прислал ему инструкции – обращаться с русскими как с побежденными и требовать, чтобы Россия подчинилась ему по праву завоевания. Но Жолкевский понимал и другое – на это не согласятся русские. Как бы не переметнулись к Лжедмитрию! Он обманул бояр и собравшийся Земский собор. Уверял, что решение возвести на трон Владислава – самое мудрое, король и поляки будут только рады. Составили и подписали договор, делегаты Земского собора от «всей земли» принесли присягу Владиславу. Но Жолкевский специально подобрал, чтобы в состав посольства к Сигизмунду была включена патриотическая часть руководства во главе с митрополитом Филаретом Романовым и боярином Василием Голицыным. Приехав в лагерь короля под Смоленском, они очутились в руках неприятеля. А оставшуюся часть Семибоярщины, соглашателей, Жолкевский уговорил впустить поляков в неприступную Москву – оборонять ее от Лжедмитрия.

Хотя с ним сражаться не пришлось. Когда бояре договорились с чужеземцами, самозванец предпочел отступить. С ним ушел и Заруцкий с донскими казаками: на королевской службе и в Москве никто не признавал атамана «боярином». Казалось, что с Россией кончено. Соглашение о призвании на царство Владислава Сигизмунд, разумеется, отверг. Принялся сам распоряжаться в России, как хозяин. Послов, приехавших к нему, объявили пленниками. В Москве комендант Гонсевский взял под стражу патриарха Гермогена и других видных деятелей, которых считал своими противниками. Некоторые города подчинялись, открывали панам ворота. Но быстро взвыли. Польские оккупанты обирали людей и безобразничали. Опять повсюду разъезжали отряды грабителей «собирать жалованье». Вот тут-то показали себя реестровые и «охочекомонные» казаки Олевченко. Вместе со шляхтой Сапеги опустошили Северщину, множество людей перебили и увели в плен. Даже Сигизмунд возмутился и указывал – ведь это теперь наши города, зачем же их разорять и жечь?

На растерзанную Россию полезли и другие хищники. Пограничной обороны больше не существовало. Загоны татар беспрепятственно разгуливали по южным областям. А шведский Карл IX нашел повод придраться: если русские призвали Владислава, значит, стали врагами Швеции. Война в Прибалтике еще продолжалась. Перенацелившись на Россию, поляки держали там совсем мало сил. Но в Лифляндии действовал лучший полководец Речи Посполитой Ходкевич. Он нашел у шведов уязвимое место, у них была отличная пехота, но слабая конница. Ходкевич стал использовать гусар – отборную тяжелую польскую кавалерию, закованную в латы. В бою бросал их на шведскую конницу, громил ее и прогонял. После этого неприятельскую пехоту окружали и рубили, убежать от кавалерии она не могла. Вот и тянулась война, Карл IX формировал и присылал новые части, а Ходкевич их бил. Но, увидев, что творится в России, шведы смекнули – разобраться с Прибалтикой можно позже. А сейчас важно было не упустить более легкую добычу. Быстренько заключили с поляками перемирие, и шведские полки двинулись захватывать русские города: Ладогу, Орешек, Ям, Копорье, Новгород.

Однако нашу страну хоронили еще рано. Уже не было государственной власти, армии, уцелевшая часть боярского правительства изменила. Но сохранилась Вера. Она и сплачивала людей. Патриарх Гермоген даже из заключения рассылал воззвания постоять за Веру, подниматься на борьбу. Сохранились и земские структуры управления, созданные Иваном Грозным. Пересылали между собой информацию, созывали мирские сходы. Смоленск не сдавался, связав и измотав королевские войска. А фигура Лжедмитрия, мешавшая объединить патриотические силы, вовремя исчезла. Он поссорился с касимовскими татарами и был убит.

В Рязани начал собирать земское ополчение Ляпунов, в Зарайске – Пожарский, с ними соединились предводители войска самозванца – Трубецкой и Заруцкий. В марте 1611 г. против поляков взбунтовались и москвичи. Но комендант Гонсевский приказал поджечь город, бросил солдат вслед за стеной огня истреблять мечущихся людей. В пламени пожара и резне погибло около 150 тыс. человек, многие разбежавшиеся замерзали в снегах. Уцелела только центральная часть столицы, Кремль и Китай-город, где и засели поляки. Впрочем, они пребывали в уверенности, что у русских шансов нет. Твердыня была неприступной. В руки интервентов попала многочисленная московская артиллерия, лучшая в мире. Все попытки атаковать отражались.

А в июне 1611 г. пал Смоленск. Его взятие праздновалось всем католическим миром как полная победа над Россией. В Риме устроили грандиозные торжества с фейерверками. Папа объявил отпущение грехов не только участникам войны, но и всем, кто в назначенный день посетит иезуитскую церковь в Кампидолио. Там вел богослужение сам генерал иезуитов Аквила, он провозгласил: «Даруй, Боже, яснейшему королю польскому для блага христианской церкви уничтожить коварных врагов московитян». Ну а Сигизмунд устроил в Вильно триумфальное шествие наподобие римских императоров. В процессии везли пленного царя Василия Шуйского с братьями, воеводу Смоленска Шеина, коварно захваченных послов, Голицына и митрополита Филарета Романова, под восторженные вопли тащили трофейные пушки, повозки с награбленным имуществом. В Варшаве и Кракове тоже играла музыка, катились непрестанные балы. Во дворцах и на площадях шли театрализованные представления. Хотя на помостках «еретическую» Москву почему-то поражали языческие «юпитеры» и «марсы» с полуголыми «минервами» и «венерами».

Был созван сейм, и Сигизмунд провозгласил задачу окончательно «покорить грубый московский народ, который иначе может быть опасен Речи Посполитой, если усилится». Делегаты воодушевленно поддержали его. Подняли было вопрос, продолжать ли переговоры с русскими послами. Подканцлер Криский возбужденно возопил: «С кем вести переговоры? От кого эти послы? Какие тут переговоры, когда и столица, и государство Московское у нас в руках! Должны они принять такое правление, какое даст им победитель. Рабский дух только страхом может обуздываться».

Действительно, война считалась уже выигранной. Россия была слишком ослаблена. В Земском ополчении Ляпунова, Трубецкого и Заруцкого насчитывалось всего 6 тыс. казаков и ратников. А для помощи Москве отправили лучшего полководца Ходкевича. Правда, снять осаду он не сумел. Пробовал свой излюбленный способ, атаки бронированных гусар. Ополченцы их не выдерживали. Но на пепелищах Москвы казаки укрывались в погребах сгоревших домов, за остовами печей, поражали врагов выстрелами. Однако Ходкевич открыл дорогу к гарнизону, сменил его свежими частями и начал совершать рейды по России, собирая и доставляя в Москву продовольствие. Ну а кроме ружей и сабель, в арсенале поляков имелись другие средства. Казакам из Земского ополчения подбросили клевету на Ляпунова, он был убит. Войско стало распадаться. А заточенного патриарха Гермогена враги уморили голодом.

Но в Нижнем Новгороде по его долетевшим призывам Пожарский и Минин подняли Второе Земское ополчение. Пошли по Волге, созывая ратников. Летом 1612 г. Ходкевич снова повернул к Москве с подкреплениями и собранными обозами продовольствия. Ядро его армии было небольшим, 4 тыс. гусар и наемников (не считая вооруженных слуг). Но Зборовский привел к нему 4 тыс. шляхты и запорожцев, присоединились Ширяй и Наливайко с 4 тыс. казаков. К этому времени и Пожарский прибыл к Москве. Кстати, в разыгравшемся противостоянии некоторые выходцы из Речи Посполитой выбрали веру. В составе Земского ополчения воевала рота православной литовской шляхты под командованием Хмелевского, был и отряд запорожцев.

Общие силы поляков превосходили. Под знаменами Ходкевича было 12–14 тыс., и гарнизон Москвы насчитывал 3 тыс. Во Втором Земском ополчении пришло 8 тыс., и от Первого под началом Трубецкого осталось около 2,5 тыс. казаков. Но в первый день разыгравшегося сражения Ходкевич не смог пробить дорогу к осажденным с западной стороны, через рати Пожарского. На второй день скрытно перенес удар на южную сторону, через Замоскворечье. Ночью венгерские наемники и казаки Зборовского просочились через неплотную оборону, захватили острожек у церкви св. Климента. Утром туда бросили дополнительные силы и двинули обозы, гарнизон Кремля предпринял вылазку, соединившись с наступающими. Но казаки Трубецкого навалились на пробитый коридор с двух сторон, снова овладели острожком. Прорвавшиеся наемники и запорожцы были перерублены. Подкрепление в Кремль прошло, но его отрезали от Ходкевича и захватили обозы.

А после перегруппировки последовала общая контратака на стан неприятелей. Их сшибли с позиций, растрепали, и Ходкевич отступил. У него осталось всего 500 кавалеристов, горстка пехоты и 4 тыс. украинских казаков. Вскоре Ширяй и Наливайко отделились, увели их прочь. Ну а для осажденных победа земских ополчений стала приговором. У них начался голод. Пожарский несколько раз предлагал свободно выпустить их на родину. Но они упрямо держались, отвечали грубо и оскорбительно. На самом деле их стойкость объяснялась не доблестью, а элементарной алчностью. В кремлевских кладовых им достались сказочные сокровища, они разграбили и частные дома, храмы. В надежде сохранить эти богатства до прихода подмоги дошли до людоедства. Забили и съели русских пленных, маркитанток, слуг, стали жрать друг друга. Полковник Будила писал: «Пехота сама себя съела и ела других, ловя людей… Сильный зарезывал и съедал слабого».

Но русским надоело ждать. 22 октября наши воины подняли, как знамя, Казанскую икону Божьей Матери и пошли на штурм, ворвались в Китай-город. Поляки оказались стиснутыми в Кремле. Им осталось только капитулировать. В освобожденной Москве созвали Земский собор, «всей землей» выбрали нового царя, Михаила Романова. Но одновременно приняли и другое решение. Если кто-нибудь не подчинится решениям Собора, намеревается дальше мутить воду, он тем самым отсекает себя от «всей земли». Подавлять таких постановили тоже вместе. Коснулось это в первую очередь атамана Ивана Заруцкого. Он попытался закрутить новый виток Смуты. Выдвинул в цари «воренка», сына Марины Мнишек, рожденного неизвестно от кого – как указывает летописец, «Маринка воровала со многими».

Призывал донских, терских казаков, вздумал втянуть в Смуту еще и персидского шаха Аббаса, пообещав отдать ему Астрахань. Но Терек отписал ему: «Не быть нам с вами в воровском совете, не отстать нам от московских чудотворцев». Дон тоже его не принял, казаки заявляли: «Много разорения причинено нашим воровством, а теперь Бог дал нам государя милостивого, так нам бы уже более не воровать, а преклониться к государю». Против Заруцкого и Марины восстали астраханцы, они бежали на Яик, и яицкие казаки выдали их правительству. Атамана и «воренка» казнили, Марина вскоре умерла в тюрьме. Поляки утверждали, будто русские ее умертвили. Хотя это сомнительно. Царские послы приводили в ответ весьма убедительный аргумент: «Нам и надобно было, чтоб она была жива для обличения неправд ваших». Она слишком много знала об истинной подоплеке Лжедмитриев. Если ей посодействовали отправиться в мир иной, то уж конечно не русские.

Война продолжалась, причем на два фронта, против поляков и шведов. Сформировали две рати, отбивать Смоленск и Новгород. Но Русь слишком ослабела, войска были малочисленные, выполнить задачу они не сумели. А Ширяй и Наливайко увели свою орду на север, где места были еще не разграбленными. Захватили и разорили Вологду. По здешним краям бродило и много русских разбойников, отребье из разных войск, не желавшее угомониться. Распавшиеся на шайки «черкасы» смешались с ними. Продвигались все дальше на север, добрались до Устюга, Ваги, Поморья, Сумского острога. В заонежских погостах и Олонце они получили крепкий отпор и повернули обратно. Опустошили Пошехонье, сожгли город Любим, разорили Ярославский, Романовский уезды. Но мелкие шайки принялись истреблять сами жители, и они снова сбивались вместе.

Одну крупную банду «черкас» возглавил Захар Заруцкий, другие присоединились к атаману Баловню, собравшему 4 тыс. всякого сброда. Обе группировки отмечались страшными зверствами. Людей пытали, вымучивая ценности, ради забавы подвергали истязаниям, «каких по ся место во всех землях не было мук». Как сообщает летопись, «людей кололи на дрова, в рот насыпали пороху и зажигали, женщинам прорезывали груди, продевали веревки и вешали, иным насыпали снизу пороху и поджигали». Видать, «черкасы» на польской службе набрались опыта у наемников – в Европе у наемных солдат бытовали именно такие развлечения. Против «воров» пришлось собирать войско во главе с боярином Лыковым. В январе 1615 г. он разбил и уничтожил под Балахной шайку Заруцкого. А Баловень со своими головорезами явился вдруг к Москве, выразил желание поступить на службу и отправиться под Смоленск, если им заплатят жалованье. Атамана с подручными заманили в столицу, арестовали и повесили. А Лыков ударил по банде. Она побежала прочь, но догнали под Малоярославцем и вынудили сдаться. Казнить рядовых «воров» не стали, заставили принести повинную и разослали кого куда.

На и Запорожская Сечь в это время не пустовала. Часть казаков на Русь не пошла, стекались новые удальцы. Здесь выдвинулся талантливый предводитель Петр Конашевич по прозвищу Сагайдачный. Он родился в Галиции в семье шляхтича, окончил школу Острожского православного братства. Потом из-за каких-то домашних неурядиц подался на Сечь. По своим взглядам Сагайдачный был твердым защитником православной веры, сторонником казачьих «вольностей». Но он был убежден, что с польским государством можно и нужно сотрудничать, права православного населения и казаков вполне можно обеспечить в рамках Речи Посполитой. Заслужить доблестью и кровью – неужели король и правительство не оценят? В составе польской армии он воевал в Молдавии, Прибалтике, участвовал в походах на Крым и Варну. Казаки оценили его как хорошего командира, в 1609 г. избрали гетманом.

16 чаек под началом Сагайдачного, взяв на борт 800–900 запорожцев, вошли в устье Дуная. Одним стремительным рейдом погромили посады Аккермана, Измаила, Килии. Но это было только начало. Раньше морские походы были эпизодическими. Чаще в набеги отправлялись все-таки посуху, на Перекоп, в ближайшие турецкие города. Сагайдачный осознал преимущества именно морской тактики. Теперь каждую весну в Сечи строили лодки. Нападения на города и селения посыпались по всему черноморскому побережью. Запорожцы привозили богатую добычу, расходились рассказы об их победах, подвигах. Это привлекало других желающих. А Смута взбаламутила не только Россию, но и Украину. Здешних поселян зазывали то к Лжедмитриям, то повоевать на стороне короля. Они входили во вкус казачьей жизни, уже сами себя считали казаками. К прежним занятиям возвращаться не спешили. А в Сечи открывалось новое поле приложения сил.

Казачьи эскадры становились все больше. В море выходили десятки, а то и больше сотни лодок. Но и авторитет Сагайдачного рос. Он вводил в походах строжайшую дисциплину. Под страхом смерти установил запрет на спиртное. Был принят закон: нарушителя, каким-нибудь обманом взявшего на лодку горилку, выкидывать за борт. Без этого в разношерстной вольнице, стекавшейся на Сечь, было нельзя. Нарушит один, соблазнятся его товарищи, в минуту опасности подведут других, и погибнут многие из-за нескольких пьяных дураков. Точно так же в походах требовалось безусловное повиновение гетману, готовность выручить своих, строжайшие наказания для паникеров и трусов. Вернулись на Сечь – вот тут, пожалуйста, гуляй сколько угодно. А в походе все должны быть одним железным кулаком. Не уверен в себе – лучше сразу иди вон.

Турки стали высылать в море патрульные корабли с артиллерией. Но казаки охотились и на них. Лодки имели низкую посадку, на горизонте сливались с водой. Неприятельский корабль запорожцы замечали раньше, чем турки обнаружат их. Следовали за ним, но заходили со стороны солнца и держались на расстоянии, оставаясь невидимыми. А ночью догоняли, неслышно подгребали вплотную, снимали вахтенных и резали команду. От освобожденных гребцов, от пленных моряков узнавали о разных городах и портах, дорогах к ним. Но планы намечаемых операций Сагайдачный до последнего держал в секрете, посвящал лишь ближайших доверенных. Эти планы становились все более грамотными и четкими – выбирались основные цели, запасные: если дойти к основной цели помешает погода или иные обстоятельства.

На проектах Речи Посполитой закрепить за собой Молдавию война в России сказалась крайне пагубно. Ставленники панов, господари из рода Могила, сами дрались за власть. Родственники травили и свергали друг друга. А в 1611 г., когда основные польские силы ушли на восток, брали Смоленск, оккупировали Москву, турки послали войско на Дунай, утвердили на престоле Валахии своего претендента Раду Михню. А на молдаванский трон послали Стефана Томшу, ему помогла татарская орда. Здешний господарь Константин Могила вышел на бой. Но польские интервенты слишком допекли народ. Сражаться за Константина вышли только маленькие отряды и его польские «друзья». Их разгромили. Константина татары взяли в плен и утопили в Днестре. А молдаване после этого с огромным воодушевлением принялись по всей стране вылавливать и истреблять поляков.

Через несколько лет паны собрали кое-какие контингенты, двинулись в Молдавию, прогнали Стефана Томшу. Поставили господарем Александра Могилу. Но он продержался лишь полгода. Его свергли подданные, вместе с матерью и братом отправили в Стамбул, где семью заставили перейти в ислам. Но попытки Польши и Габсбургов восстановить свое влияние над Молдавией и Валахией не прекращались, и казачьи походы становились частью этой необъявленной войны.

В 1614 г. стаи лодок Сагайдачного появились совсем далеко от устья Днепра, возле одного из главных турецких портов на южном берегу моря, Синопа. Пользуясь неожиданностью, влетели в бухту. Мгновенно выбросились десантами, захватили и сожгли город, стоявшие в гавани суда. Султан был в ярости. Следующим летом по его приказу по Черному морю курсировали турецкие эскадры. Но казаки, столкнувшись с одной из них, даже не стали уклоняться от боя. Множество лодок атаковало ее и уничтожило, пожгло и потопило 6 галер и 29 мелких судов.

А в 1616 г. Сагайдачный с огромной флотилией нагрянул в Кафу, главный турецкий город в Крыму и главный работорговый порт. Он был окружен мощными стенами, тут располагалось 14-тысячное войско: ведь паша Кафа должен был держать под контролем Крымское ханство. Но со стороны моря укрепления были гораздо слабее, отсюда серьезных нападений не предвидели. Казачьи лодки ворвались в порт, сразу подожгли военные корабли. Не позволяя туркам опомниться, вломились в город. Вызвали панику, неразбериху, гарнизон разбегался. А запорожцы награбили массу добычи, освободили невольников, подожгли Кафу и благополучно отчалили.

На нападения сразу отреагировал крымский хан, бросил орду на Украину. Не только наказать, но и самим вволю набрать трофеев и пленных, воспользоваться моментом, когда запорожцы отлучились. Но Сагайдачный, вернувшись в Сечь и узнав о набеге, не стал распускать собранное им войско, вывел в поле. Подкараулил на р. Самаре возвращавшихся татар, отягощенных обозами и вереницами «ясыря». Ударил на них, тысячи крымцев были истреблены, угоняемые в Крым люди рыдали от счастья и славили казаков, вновь обретя свободу.

Следом за Синопом дошла очередь и до второго большого порта в Малой Азии, Трапезунда. Через него осуществлялись перевозки и снабжение османских войск на персидском фронте, здесь располагался арсенал. Он тоже стал добычей запорожцев. По мере побед росла их оснащенность оружием. На чайках стали устанавливать по 2–4, а то и по 6 фальконетов – маленьких пушек, добытых на турецких кораблях и в городах. Каждый казак брал в поход 2–3 ружья. В боях с неприятельским флотом и при высадке десанта на охраняемый берег выработалась тактика: запорожцы ведут огонь с одного борта, а их товарищи, сидящие по другому борту, перезаряжают оружие. Сметают все живое ливнем свинца, а потом бросаются в сабли. Эскадра Сагайдачного появлялась возле самого Стамбула – как писали, «окуривала его мушкетным дымом».

А между тем война в России продолжалась. Сигизмунд и Ходкевич предприняли еще несколько вторжений. Губительным вихрем проносился по нашей стране Лисовский со своим летучим корпусом. Но, кроме новых разорений и пожаров, серьезный результат был только один – русских заставили отступить от Смоленска. Добиться чего-то большего, хотя бы вернуть успехи 1611–1612 гг., поляки не могли. Речь Посполитая выдохлась. Шляхта «навоевалась». Она потеряла слишком многих своих товарищей и лезть в пекло больше не спешила. Армии собирались жиденькие. А воспоминания о том, как польский гарнизон сидел в Москве и русские звали на престол Владислава, были совсем свежими и притягательными. Не хотелось верить, что все это рассеялось.

На 1618 г. в Варшаве наметили решающий удар. Поднапрячься, собрать силы побольше, переломить ситуацию. Строились расчеты, что Михаил Романов еще не утвердился у власти, Россия слаба, а часть бояр не откажется переметнуться к королю. Но в это время царскому правительству удалось ликвидировать один фронт. Шведский король Густав II Адольф понес значительные потери, попытавшись взять Псков, и вступил в переговоры. Он предпочел отказаться и от Новгородского края, где шла партизанская война, крестьяне убивали его воинов. Удовлетворился тем, что удержал за собой Карелию и Ингрию – земли, прилегающие к Неве и Финскому заливу. Лишил Россию выхода к Балтике. Король считал это крайне важным для шведской политики и торговли. Но в результате был подписан мир, у русских высвободились кое-какие войска.

А коронный гетман Жолкевский в поисках воинских резервов обратил внимание на популярного Сагайдачного. Гетман подошел к вопросу солидно. Не только как казачий предводитель, но и как политик. Подтвердил, что помочь запорожцы могут. Причем более серьезно, чем банды Олевченко. Но для этого нужна и более серьезная основа, чем со сбродом, который манили только добычей. Казаки должны знать, за что они воюют. Нужно, чтобы их интересы совпали с государственными, а пока этого нет. Указал на гонения на православие, отсутствие у запорожцев официального статуса. Что ж, Жолкевский еще в Москве показал себя мастером дипломатии. На обещания не поскупился. Согласился, что поляки признают права и неприкосновенность Православной церкви, предоставят Запорожскому войску автономию, увеличат реестр до 12 тыс. Король и сейм достигнутое соглашение утвердили лишь частично. Прислали гетману клейноды, знамя – но обсуждение основных пунктов отложили на потом, после войны.

Поход на Москву в 1618 г. возглавил королевич Владислав. Реальным командующим при нем был Ходкевич. Но в армию удалось собрать лишь 15 тыс. «рыцарства». Русские корпуса Лыкова, Черкасского и Пожарского зажали их под Можайском, обложили с нескольких сторон. Могли и совсем раздавить. Однако королевича спас Сагайдачный. Со своим авторитетом и польскими обещаниями он поднял 20 тыс. казаков! Ринулся на Москву с юга. По пути разоряли города Путивль, Рыльск, Курск – это были маленькие пограничные крепости, уже неоднократно погромленные. В Ливнах гарнизон в 940 человек оказал жестокое сопротивление, но его взяли штурмом, вместе с защитниками перебили «много православных хрестьян и с женами и с детьми», разграбили даже храмы и сожгли город.

В следующем городе Ельце было 7 тыс. русских воинов, и приступ они отбили. Но Сагайдачный схитрил. Изобразил, что отступает. Воеводы клюнули, вывели ратников в погоню, а в это время отряд казаков, прятавшийся в засаде, ворвался в крепость. Священники прислали к гетману делегацию, молили пощадить город, а они выдадут царского посланника, приехавшего с денежной казной. Сагайдачный согласился и громить Елец не стал. В Лебедяни местные служилые казаки перекинулись к запорожцам, жители разбежались, город разграбили и сожгли.