Текст книги "Быль и легенды Запорожской Сечи. Подлинная история малороссийского казачества"

От Молдавии до Прибалтики

Короля Сигизмунда III в Речи Посполитой очень не любили. Для панов и шляхты он был «чужим». Пришлым гостем. Магнаты считали, что они королю ничем не обязаны, а вот Сигизмунд обязан им за свое избрание. Заносились перед ним, всячески стараясь подчеркивать свое превосходство. Среди превыборных обещаний, которые он надавал, – абы пощедрее и побольше – было и обещание передать Речи Посполитой северную часть Эстонии, принадлежавшую шведам. Но даже после того, как Сигизмунд стал королем Швеции, он никак не мог этого сделать. Неужели шведы позволили бы ему забрать такую богатую область? А паны тоже косились на нее, тыкали короля носом, что он обманул, не выполнил обязетельства. Сигизмунд даже предпочел перенести столицу из Кракова в Варшаву. Краков был городом старой польской аристократии, и королю не хотелось, чтобы обнаглевшие магнаты постоянно торчали при дворе. В Варшаве он создал себе другое окружение – из чиновников, иностранцев.

Пытаясь найти опору, Сигизмунд сближался с немцами, шел на поводу политики Габсбургов, а полякам это тоже не нравилось, как и перенос столицы. Король силился снискать любовь мелких шляхтичей, раздавая им земли на Украине. Но толку было мало. Шляхта все равно попадала в зависимость от панов. Советники Сигизмунда, иезуиты, были умными людьми. Они хорошо видели, что анархия знати губит державу. Настраивали короля, что необходимо укрепить центральную власть. Но куда там! Любые потуги наладить дисциплину и порядок воспринимались аристократами как наступление на свои «свободы», причем шляхта в данном отношении оказывалась всецело на стороне панов. Она тоже цеплялась за формальные «свободы», как за свое величайшее достояние. А могущественные аристократы (их называли «корольками») легко манипулировали ею, угощали, поили, покупали. Скарга писал, что делегаты на сейм, избиравшиеся от шляхты на местных сеймиках, действовали «будто бы по приказанию всей братии, в самом же деле корольки наши делают и творят от имени братии то, о чем братия никогда не думала; братия бессмысленным криком на все соглашается, сама не замечая собственного вреда».

Между тем дворянское своеволие стало серьезным препятствием даже для планов Ватикана. Вероисповедание в Речи Посполитой также отнесли к шляхетским «свободам». Если благородный человек хочет исповедовать ту или иную религию – имеет полное право. Шляхтичи, теша собственное самолюбие, становились лютеранами, кальвинистами, арианами. Но сохранялась и сильная партия православных во главе с князем Константином Острожским. Отстаивала интересы своей веры на сеймах, перед сенатом. Тут уж король ничего не мог поделать – имеют право. Подтачивать православную знать получалось только постепенно. Для этого у иезуитов имелась их система образования. Самих магнатов не задевали, но их дети поступали в лучшие иезуитские колледжи. В них, как уже отмечалось, католицизм никому не навязывали. Но рядом с учениками оказывались друзья, наставники, ненавязчиво подталкивали их к мысли, что православная вера «мужичья», вообще не к лицу благородному человеку.

Простонародью любить Сигизмунда тоже было не за что. По сравнению с его правлением, даже времена Стефана Батория казались вольготными и благодатными. Ну а как же, Украину еще не закрепощали, полякам не раздавали – не успели. Казаков не запрещали и не давили. Мало того, отряду реестровых дали государственные регалии-клейноды, наделили его землей. Тогда-то и стали рождаться легенды про «доброго» Батория, как он ценил и любил казаков. Уже в XIX в. Н.В. Гоголь писал свои произведения, собирая народные предания, и у него в повести «Страшная месть» фигурирует мудрый и справедливый «король Степан», дававший казакам ответственные задания и щедро награждавший их за подвиги в войне с турками (которой реальный Баторий никогда не вел).

Но в вопросах веры Сигизмунду и иезуитам не удалось сладить даже с простонародьем. Уния споткнулась о православные братства. Они издревле существовали при храмах в разных городах. Прихожане содержали свои церкви и священников, выбирали для этого старост, органы самоуправления, устанавливали правила взносов, собирали общие «братчины» на престольные праздники. Некоторые храмы принадлежали ремесленным и купеческим городским общинам, служили их центрами, в них заседало правление, хранилась общинная казна. А в условиях, когда на православие периодически возобновлялись гонения, братства вырабатывали готовность сопротивляться, созывать прихожан на защиту своей церкви.

Самое острое противостояние с католиками было в западных районах – во Львове, Вильно. Здесь городские власти вообще принимали постановления, запрещавшие православным торговать, вступать в ремесленные цехи, даже строить дома в городской черте. Но Львовское и Виленское братства стали самыми боевыми, сплоченными. В них состояли богатые купцы, шляхтичи. Они подбирали и содержали умелых юристов, которые постоянно жили в столице, при необходимости подавали судебные иски, добивались отмены незаконных решений. Очередная атака на православие началась как раз во Львове, мы уже говорили, как в 1584 г. католики громили и захватывали храмы.

Львовское Успенское братство мобилизовало все свои силы, готовилось к противодействию. Нашло хороших преподавателей и организовало собственную школу в противовес иезуитским. Было решено также создать свою типографию для выпуска православной литературы. За помощью в финансировании братство обратилось в Москву, и российское правительство охотно откликнулось, Борис Годунов прислал значительные пожертвования. У братства была налажена и сеть информаторов-единоверцев в разных городах, в церковных кругах, в Варшаве. О проектах унии узнали заранее и позаботились о защите. Делегаты из Львова сумели получить аудиенцию у Константинопольского патриарха и получить от него право ставропигии: отныне братство в духовном отношении стало подчиняться напрямую патриарху, минуя Киевского митрополита.

Таким образом, к принятию унии оно оказалось уже готово. Киевская митрополия подчинилась решениям Брестского собора, но львовская община в митрополию не входила и исполнять ее предписания не намеревалась. Увидев такое «окно», в братство стали обращаться священники, жившие в других местах, далеко от Львова. Невзирая на это, их принимали в Львовское братство вместе с их приходами, и право ставропигии распространялось на них. А остальные православные братства в городах Украины и Белоруссии начали брать пример со Львовского. Приглашали в свои храмы только таких священников, кто не признал унии, создавали собственные школы: они возникли в Полоцке, Вильно, Могилеве, Киеве, Контантин Острожский содержал православную школу и типографию у себя в Остроге. Вместо обращения страны в католицизм Сигизмунд получил центры оппозиции, связанные с Москвой и Стамбулом. В 1598 г. вышла инструкция папского нунция Маласпина по распространению унии, она предусматривала два основных направления – сглаживание противоречий между магнатами и шляхтой и борьбу с братствами.

Но Сигизмунда невзлюбили и в Швеции. Страна была лютеранской, и здешние дворяне в свое время неплохо поживились, приватизировав земли и имущество католической церкви. А Сигизмунд был католиком, и шведы видели, как рьяно он проводит в жизнь пожелания Ватикана. Озаботились, что он и у себя на родине реставрирует католицизм. Не остались тайной и его предвыборные обещания передать панам Северную Эстонию. В Стокгольме они восторгов, разумеется, не вызвали. Оппозицию возглавил дядя короля, герцог Карл. Его провозгласили регентом. Сперва вроде бы только замещать короля на время его отсутствия. Сторону Сигизмунда держал риксрод – государственный совет. Он состоял из высших сановников, и король их просто подкупил щедрыми пожалованиями.

Но в риксдаге, парламенте, заседали дворяне, купеческая верхушка, и настроения там были иными. В 1597 г. Карл созвал риксдаг, и регенту были предоставлены неограниченные полномочия. Он принялся конфисковывать имения, которые король пораздавал своим сторонникам. Вельможи сбежали в Польшу, к Сигизмунду, и он решил восстановить порядок вооруженной силой. Но Речь Посполитая в войну не вступала, раскошеливаться и собирать армию паны отнюдь не спешили. Ведь Сигизмунд оставался королем в обеих державах, усмирять мятежи в своих владениях было его «личным» делом. Он собрал кое-какие деньги с помощью Рима и Габсбургов, навербовал наемников, и в 1598 г. высадился в Швеции с отрядами. Однако дядя Карл разгромил его. Впрочем, он действовал осторожно. Представлял, что пленение короля может вызвать в Швеции гражданскую войну, да еще и конфликт с Речью Посполитой. Поэтому он позволил Сигизмунду уехать обратно, но заставил выдать беглых сановников из риксрода, гарантировав их безопасность. А после этого начал править уже без оглядки на племянника. Сверхдержава, спроектированная иезуитами, фактически распалась.

В Запорожской Сечи в это время тоже разыгралась демократия. Возникло несколько партий. Одну возглавил Гнат Василевич. Он внушал казакам, что не надо задирать поляков, навлекая на себя репрессии. Да и от походов на турок и татар стоит воздержаться, чтобы не было очередных дипломатических скандалов. После подавления двух восстаний и принятия суровых законов о казаках лучше отсидеться, не напоминать о себе, и как-нибудь все сгладится. Тихон Байбуза во время восстания Наливайко воевал на стороне поляков. Он убеждал запорожцев, что с королем и правительством можно договориться, найти компромисс, который был бы приемлемым и для властей, и для казаков. Предводитель третьей партии, бывший атаман реестровых казаков и соратник Наливайко Федор Полоус был непримиримым врагом Польши, призывал поднимать народ на борьбу. Эти лидеры боролись на казачьих радах за пост кошевого атамана – соответственно, за политику Сечи.

В 1598 г. одержал верх Полоус. Объявил поход на Украину. Но пограничные магнаты и королевские старосты тоже поддерживали связи с Сечью, о назревающем мятеже знали и сумели привлечь часть казаков на свою сторону. Полоуса попытался остановить отряд есаула Семена Скалозуба. Дошло до вооруженного столкновения, казаков Скалозуба разметали и прогнали. Но и Полоус не смог разжечь большое восстание. Украина была обескровлена и запугана. Широкой поддержки он не получил, и мятеж был подавлен. О судьбе самого Полоуса известий нет. Видимо, он погиб, так как в конце того же года запорожцев возглавил Байбуза и повел их в другую сторону, совершил набег на Перекоп.

А между тем по соседству продолжалась другая война. Германский император Рудольф II, папа римский и их союзники силились отобрать у Османской империи ее владения на Балканах и Дунае. Война эта была довольно «странной», запуталась в клубках измен и интриг. Сперва турок откровенно «попросили» убраться с Дуная. Все три правителя здешних государств, Трансильвании, Валахии и Молдавии, отвергли владычество султана и перекинулись в подданство Рудольфа. Но они тут же поцапались между собой. Самым сильным из троих был племянник бывшего польского короля, князь Трансильвании Жигмонт Батори. Император обласкал его, дал дополнительные владения, Батори женился на внучке Рудольфа. После чего Жигмонт вызвал к себе господарей Валахии Михая Храброго и Молдавии Арона Тирана, чтобы они признали над собой его власть. И Батори, таким образом, станет господствовать над тремя княжествами.

Михай Храбрый поступил благоразумно. Сам не поехал, но отправил посольство, и оно подписало требуемые обязательства. Арон ехать отказался. Но среди молдавской знати всегда имелись деятели, желающие занять престол господаря. Батори привлек одного из них, Стефана Развана, дал ему свое войско, тот выступил на Молдавию и одним махом раскатал отряды Арона. Правителя схватили и в темнице отравили. Стефан занял его место и заключил нужный договор, передал страну в подданство Трансильвании. Однако это возмутило поляков. Они считали Молдавию своей сферой влияния. Нашли еще одного молдавского боярина, Иеремию Могилу, он появился на родине с польскими частями. Разбил Стефана, поймал его и посадил на кол. Признал себя вассалом Сигизмунда III, согласился платить ему дань в 40 тыс. злотых, в молдавских городах разместились польские гарнизоны.

Но и турки решили навести порядок в этой каше. Отправили стотысячную армию. Первой у них на пути была Валахия. Михай Храбрый вывел в поле своих румын, его силы оказались неизмеримо скромнее. Он дал бой, остановив передовые отряды противника, – чем и приобрел громкую славу, звучное прозвище. Хотя более правильным было бы прозвище «хитрого». После авангардных столкновений он просто отступил и пропустил турецкие полчища, пускай идут дальше, на Трансильванию. А сам вступил в переговоры с османами. Всю вину свалил на посольство, ездившее по его приказу к Батори. Дескать, он никаких договоров не заключал, послы превысили свои полномочия и уже наказаны. А он готов оставаться верным подданным султана, платить ему дань, как и прежде. Поверили ему в Стамбуле или нет, но ситуация на Балканах была трудной, Михаем решили не пренебрегать. Подтвердили его полномочия господаря.

А Жигмонт Батори, когда на него хлынули турки, запаниковал. Взмолился перед Рудольфом II, соглашался совсем отдать ему Трансильванию, а взамен попросил какие-нибудь другие владения, поспокойнее. Сошлись на том, что император обещал ему Опольское княжество в Силезии и ежегодную пенсию в 50 тыс. талеров, и Батори подался на запад. Но в результате всех перехитрил Михай Храбрый. С Рудольфом II он тоже связался, заверил его, что прежних договоренностей не нарушает, признает себя подданным императора. А тут как раз начались смуты в Турции. После смерти Мурада III сел на трон его сын Мехмед III. Он, как водится, позаботился умертвить 19 своих братьев. Но к военным и государственным вопросам был совершенно равнодушен. Увлекался искусством, погряз в гаремных излишествах, забросив все дела. В Стамбуле бунтовали янычары. В Малой Азии, наводненной шайками разбойников, объявились самозванцы – сперва Кара-Языджи, потом Дели Хасан. Разгорелись восстания.

Силы турок оказались отвлечены, чем и воспользовался Михай. Султана он уже открыто не признавал. Демонстрируя верность Габсбургам, сумел прибрать к рукам и Трансильванию. Решил прихватить и Молдавию. А там за короткое время произошли значительные перемены. Местные аристократы тянулись к Польше. Вольготная жизнь панов им очень нравилась. Но простой народ застонал от чужеземцев. Шляхтичи и польские солдаты вели себя в Молдавии отвратительно. Насильничали, грабили, унижали людей. Когда появился Михай с валашским войском, молдаване взбунтовались. Иеремия Могила и бояре сбежали к польским границам. А паны упускать Молдавию не намеревались. Сюда двинулись уже не отдельные отряды, а армия под командованием коронного гетмана Яна Замойского. Для него король был не указ. Когда понадобились воины, привлек и опальных казаков. Молдавию оккупировали и посадили Могилу на прежнее место.

За Трансильванию тоже кипела жестокая борьба. Дело в том, что Жигмонта Батори император… надул. Он не получил ничего. Князь оскорбился. Публично, со скандалом, объявил о расторжении брака с внучкой Рудольфа. Обратился к запорожцам. Вполне вероятно, что и сам он приезжал на Сечь. Набрал войско из казаков, позвал желающих польских шляхтичей. А венгров уже допекли понаехавшие к ним немцы и румыны. Они поддержали прежнего князя. Но и Михай Храбрый не унялся. Вооружал своих валахов, а император прислал ему корпус немецких солдат генерала Баста. Жигмонт Батори трижды врывался в Трансильванию, бил и прогонял противников. А потом Михай и Баста собирались с силами и прогоняли его.

Но даже хитрому Михаю не зватило хитрости, чтобы тягаться с западноевропейцами. Император Рудольф оценил ситуацию на Дунае по-своему. Послал генералу Баста тайные инструкции. После очередной победы и изгнания Батори тот умертвил Михая, стал управлять и Валахией и Трансильванией в качестве наместника императора. А немецкие солдаты заняли ключевые города, два княжества присоединились к владениям Рудольфа. Жигмонт Батори после этого осознал – продолжать игру слишком опасно. Приехал к императору, принеся повинную, его согласились взять ко двору, и он навсегда поселился в Праге.

Между прочим, эта история также способствовала рождению мифов о дружбе запорожцев со Стефаном Баторием. Дружба была, но не со Стефаном, а с его племянником – после каждого разгрома он снова просил помощи у казаков, получал от них пополнения. Существовала даже легенда, как Жигмонт Батори отослал на Сечь своего сына, чтобы он стал настоящим казаком и смог когда-нибудь отвоевать законный престол. А в одной из версий сказаний о разбойнике Кудеяре, орудовавшем на Волге, а потом удалившемся замаливать грехи в Соловецкий монастырь, упоминается, что он и есть сын Жигмонта, воспитанный и обученный запорожцами. Но шло время, события стирались в памяти, и в казачьих преданиях малоизвестный князь Трансильвании подменился своим дядей, польским королем.

Однако война на Дунае вызвала и существенный поворот во всей казачьей жизни. Турки-то были ослаблены и заняты собственными усобицами, но крымский хан по приказам из Стамбула регулярно посылал свою конницу в Молдавию и Валахию. Татары ходили туда очень охотно. Это не далекое раскаленное Закавказье, и оттуда можно пригнать на продажу множество молдаван, молдаванок, их детишек. А после того, как Польша вмешалась и приняла султанские владения под свое покровительство, появился отличный повод направить коней и в ее сторону, крымские всадники снова прокатывались по Украине.

Но удержать за собой Молдавию желали польские магнаты. Эти операции возглавляли сам канцлер и коронный гетман Ян Замойский, а его слово в Речи Посполитой весило побольше, чем слово короля. Вспоминали, что самое эффективное средство предотвращать и срывать татарские набеги – контрудары по Крыму. А для этого были ох как полезны казаки! Они и дороги изучили в глубины ханских владений, и разведку без них провести было трудновато, и тактика нападений была у них четко отработана. Замойский начал переговоры с запорожцами. От Сечи их вел Самойло Кошка. Он был очень заметной личностью. Запорожские предания рассказывают, что он казаковал еще во времена Богдана Ружинского, избирался атаманом, возглавлял походы. Но попал в плен. Был приговорен грести веслом на каторге (а каторгами называли гребные галеры – это уже позже слово стало обозначать места заключения и принудительного труда).

Говорили, что Кошка был гребцом у турок 25 лет. Если это не преувеличение или хотя бы не слишком сильное преувеличение, то прозвище может свидетельствовать о его чрезвычайной живучести. Труд был тяжелейший, ворочать огромным веслом в такт ударов барабана. Когда гребцы уставали, а скорость требовалось держать или увеличить, надсмотрщик подгонял их ударами плети-кошки. Рубцы на спине, оставленные ею, тоже могли стать причиной прозвища. Невольников приковывали цепью к скамье, а расковывали только мертвых, чтобы выкинуть за борт. Обычно долго не выдерживали. Год-два. Кошка стал на каторге настоящим старожилом, а потом сумел сбежать. В Сечи такой подвиг высоко оценили, добавили к прежним заслугам, вскоре его избрали кошевым атаманом.

С турками и татарами он имел собственные счеты. А с Замойским выработали условия. Гонения на казаков прекращаются, «баниция» снимается – больше они не будут вне закона. Восстанавливался реестр, даже больше, чем раньше, тысяча казаков. Замойский дал понять, что дальнейшие поблажки можно заслужить со временем, постепенно. Казаки будут участвовать в войнах под королевскими знаменами. Понадобится больше, чем тысяча, – вот и реестр увеличится. Кошка согласился. Канцлер нажал на короля, и Сигизмунд подписал соответствующий указ.

В 1600 г. состоялся совместный поход на Крым, польского корпуса и казаков – ими командовал сам Кошка. Напали на Перекоп, захватили город. Разорили один из двух крупнейших невольничьих рынков. Пустили огнем и дымом по ветру дома и базы работорговцев, склады «живого товара», освободили томившихся здесь пленных – украинцев, молдаван, валахов. Идти дальше в глубины Крыма было бесперспективно и опасно, казаки это знали. Попадешь в сухие безводные степи, а тебе могут перекрыть обратную дорогу. Но и без того добычу набрали богатейшую, повернули назад.

А удар по приморским городам возлагался на казачью флотилию. Она отчалила одновременно с сухопутным войском, ее возглавил Семен Скалозуб. Тот самый, который пытался помешать восстанию Полоуса и принял сторону поляков. Но его рейд стал неудачным. Что именно случилось, информации до нас не дошло. Скорее всего, флотилия столкнулась с турецкими военными кораблями. Письменное известие лишь одно: «гетман Скалозуб от турков на море убиен». Но за одними экспедициями последовали другие. Кошка водил казаков к Измаилу, Очакову, Аккерману. В общем, возобновили свои обычные операции, но на этот раз серьезно помогли Замойскому, отвлекая турок и татар от Молдавии.

Но канцлер действовал на юге, а король в это же время начал еще одну войну, на севере. После того как он потерпел поражение в Швеции, его дядя Карл взялся укреплять свое положение. В 1599 г. он созвал риксдаг, и было принято постановление низложить Сигизмунда со шведского трона. Правда, Карл все еще осторожничал, прикрывался законами. Поэтому корона передавалась наследнику Сигизмунда, его четырехлетнему сыну Владиславу – но только при условии, что он в течение полугода приедет в Швецию и перейдет в лютеранство. Естественно, польский король выполнять этих требований не стал. А Карл еще и нарушил договор, заключенный с ним, устроил суд над выданными ему вельможами из риксрода. Четверо публично признали себя изменниками и были помилованы. Но еще четверых публично казнили – для отстрастки сторонникам польского короля.

Сигизмунд кипел от негодования, рвался расквитаться с дядей и вернуть себе шведскую корону. Но он-то прекрасно знал, что во внутренние шведские разборки паны вмешиваться не захотят. Однако он нашел выход. Вспомнил свои предвыборные обязательства. После Ливонских войн с Иваном Грозным Прибалтика оказалась разделенной. Шведы урвали себе герцогство Эстляндское – северную часть Эстонии с Ревелем (Таллином), Нарвой и еще несколькими городами. Остальная часть Эстонии и больше половины Латвии (их называли Лифляндией) отошла к Польше. А южная часть Латвии, герцогство Курляндское, стало отдельным государством, но тоже было вассалом польского короля. На сейме в 1600 г. Сигизмунд объявил – он как король двух держав выполняет взятые обязательства и передает герцогство Эстляндское в состав Речи Посполитой. Но шведы не желают исполнять его волю, противятся.

Вот тут-то шляхта бурно поддержала. Ведь если выгнать шведских дворян, эстонские земли и деревни достанутся польским. Паны получат выгодные места каштелянов (комендантов), старост, подстарост. А сама по себе война сулила добычу, прибалтийские города торговали, были богатыми. Считали, что победа станет легкой. Речь Посполитая была куда больше, чем Швеция, по населению превосходила ее в 10 раз. Постановили воевать. Главнокомандующих, коронных гетманов, в Речи Посполитой было двое, великий (польский) и литовский. У них было два заместителя, польных гетмана («польный» в значении «полевой», «на поле». – Прим. ред.). Главного из этих военачальников, Замойского, даже не стали отзывать с южного направления. Сочли, что в Прибалтике справятся и без него.

Войско возглавил литовский коронный гетман Радзивилл. Он решил не терять времени, не ждать, пока к нему съедутся шляхтичи и паны с «оршаками» своих гайдуков (вооруженных слуг). При польских «свободах» ждать этого можно было очень долго. А важно было воспользоваться моментом, когда неприятель не готов. Едва у Радзивилла собрались достаточные силы – в основном из ближайших, литовских дворян, он перешел в наступление. Первоначальный расчет оказался верным. Шведские отряды в Эстонии были малочисленными, их легко раскидывали. Заняли значительную территорию, дошли почти до Ревеля.

Но польские и литовские вояки кое-чего не учли. В Швеции была сильная центральная власть, дисциплина. Карл быстро мобилизовал армию. У него имелся и большой флот, в отличие от Польши. В эстонских портах корабли высаживали свежие полки, а в Речи Посполитой шляхта еще чесалась – ехать на войну или повременить, погулять на осенних балах. Шведы были отличными солдатами. Рыхлому и своевольному ополчению Радзивилла наподдали так, что вышибли со своей территории, ворвались в польские владения, захватили всю северную часть Латвии, подступили к Риге.

В Речи Посполитой поднялся переполох. Вместо того чтобы присоединить чужие владения, теряли свои! При дворе, в сенате, на сейме били тревогу. Собирали налоги на войско. Серьезные удары со стороны Турции пока не грозили, в Османской империи продолжались смуты. Ко всему прочему этим воспользовался персидский шах Аббас. Он закупил у России огнестрельное оружие, реорганизовал армию и объявил себя заступником армян и грузин. Кавказские христиане поднимали мятежи, переходили в подданство шаха. В общем, было ясно, что туркам придется воевать с Персией. Поэтому было решено оставить в Молдавии ограниченные контингенты, а армию Замойского перебросить в Прибалтику.

В 1601 г. она выступила на север. К войне она была подготовлена гораздо лучше, чем войско Радзивилла. У Замойского были части немецких наемников, шляхтичи у него собрались самые отчаянные и боевые, искавшие счастья и заработков в схватках с татарами и турками. Самойло Кошка привел 4 тыс. запорожцев. А помощником у Замойского стал очень талантливый военачальник, литовский польный гетман Ходкевич. Со шведами встретились на Двине, возле города Кокнесе, и армия Речи Посполитой одержала убедительную победу. Даже папа римский прислал поздравления, чествовал успехи католического оружия над еретиками. Хотя и победитей никак нельзя было причислить к католикам. Замойский был ярым кальвиностом, Радзивилл и немецкие наемники – лютеранами, казаки – православными.

Да и плоды достигнутых успехов они сразу же растеряли. Не наладили преследование, чтобы окончательно добить противника. А у шведов тоже были умные начальники. Они больше не стали давать полевых сражений превосходящим силам неприятеля. Быстро отступили на север, в свои портовые города. Но во всех крепостях оставили гарнизоны. А каменных замков в Прибалтике было много. Полякам пришлось осаждать и брать эти твердыни одну за другой, они завязли. Такая война была не для панов, они разъезжались по домам. Уехал и Замойский, он стал тяжело болеть, передал командование Ходкевичу.

Казакам досталось в полной мере – под шквальным огнем подбираться к воротам, подрывать их петардами. Или карабкаться по лестницам на стены и башни, откуда стреляют, льют кипяток, горячую смолу. При взятии Феллина (Вильянди) в феврале 1602 г. погиб и их предводитель Самойло Кошка. Казаки выбрали вместо него своим гетманом Гаврилу Крутневича. Вдобавок ко всему стала сказываться и извечная беда Речи Посполитой, ее демократия. На начало кампании, на волне порыва, деньги набрали. Но их израсходовали. Польская казна, как всегда, пустовала. А собрать дополнительные средства можно было только по решению сейма.

Армия не получала жалованья, бедствовала. Чтобы удержать хотя бы боеспособное ядро, Ходкевич выделил лучшие части, платил им из собственного кармана, просил пожертвования у своих личных друзей. Остальные солдаты кормились только грабежами. Но в разоренной Прибалтике с выжженными деревнями найти продовольствие было все труднее. Воины стали уходить. Командующий их не удерживал: если взбунтуются – хуже будет. Забузили и казаки. Низложили Гаврилу Крутневича и выбрали гетманом Ивана Куцковича, который в 1603 г. повел их домой.

Хотя у наемников и даже у польской шляхты уже была отработана методика, как возместить задолженности государства. Они выбирали вполне мирные районы в собственных тылах и начинали сами собирать жалованье, которое им не заплатили. Правительство им должно – они и возьмут свое. Трясли у населения вооруженными отрядами. Наемники при этом вообще зверствовали. Они были солдатами без родины, служили чужим властителям, так что для них было вообще без разницы, «своя» страна или неприятельская. Сурово грабили, вымогали у хозяев пытками деньги и ценности, оттягивались со всеми женщинами, а то и мальчиками, которые подвернутся.

Что ж, запорожцы переняли опыт компенсации жалованья. На обратном пути они остановились в Могилеве, наметили себе две волости, обложили их выплатами в свою пользу и принялись собирать деньгами и хлебом. Но у наемников переняли и другой опыт. Уцелевшие в боях казаки были обозлены потерями, лишениями. Операция, которую в Речи Посполитой считали почти законной, вылилась в дикие грабежи и безобразия. Куцкович пробовал остановить запорожцев, его не слушались. Он объявил, что больше не хочет командовать таким сбродом, складывает с себя гетманство. Но и это не помогло. Отряд выбрал вместо него Ивана Косого и продолжал бесчинства.

Приехал королевский уполномоченный разбираться и обсудить с казаками их претензии, но жители выплеснули потоки слез и жалоб, принесли ему изнасилованную и избитую девочку лет шести. Когда казаков все-таки спровадили, каждый угнал с собой по 8–12 лошадей, нагруженных барахлом, трех-четырех девушек и троих-четверых детей на продажу. Ведь и в самой Сечи орудовали евреи, охотно скупавшие пленных и перепродававшие с солидным барышом. Народ провожал запорожцев самыми увесистыми проклятиями. Ну а вскоре для любителей пограбить открылось куда более широкое поле деятельности.