Текст книги "Быль и легенды Запорожской Сечи. Подлинная история малороссийского казачества"

В месиве русской Смуты

Россия выглядела куда более благополучно, чем Речь Посполитая, – богатая, процветающая, способная выставить многочисленные и прекрасно вооруженные армии. Но здесь незаметно накапливались свои проблемы. Вокруг царского трона кипела подспудная борьба за власть. Одолел в ней Борис Годунов, раздавив оппозицию, постепенно избавляясь от самых знатных бояр, способных конкурировать с ним. В 1591 г. в Угличе был при загадочных обстоятельствах убит младший сын Ивана Грозного царевич Дмитрий. Тайна этого преступления не раскрыта до сих пор. Оно было выгодно Годунову, и косвенные обстоятельства указывали на него. Но вполне могло быть и так, что неведомые организаторы убийства специально наводили подозрения на Годунова: если уже в то время замышлялась операция с самозванцем.

А Борис по своим взглядам был «западником» и взялся за реформы по европейским образцам. В частности, закрепостил крестьян. До него люди на Руси свободно переходили от одного землевладельца к другому на Юрьев день. Борис переходы отменил. Мало того, в 1597 г. был принят закон, что любой человек, прослуживший по найму полгода, становился вместе с семьей пожизненным и потомственным холопом хозяина. Это ударило по городской бедноте, подмастерьям, мелким ремесленникам. Породило массу злоупотреблений – богатые и власть имущие обманом и силой захватывали людей в холопство.

В 1598 г. умер Федор Иоаннович, и прямых наследников у него не оказалось. Земский собор избрал на царство Годунова. Желая завоевать популярность в народе, он на год освободил страну от податей. Но потом стал наверстывать упущенное, взвинтил налоги – по сравнению со временами Ивана Грозного, они выросли в 20 раз. Не доверяя знати, Борис назначал на все важные должности своих родственников и клевретов. Но они спешили обогатиться и безоглядно хищничали. Простонародье застонало от такого гнета – ну что ж, Годунов открыл для него отдушину, кабаки. В прежние времена свободная продажа спиртного на Руси запрещалась. А кабаки оказались очень выгодными. Они позволяли дополнительно выкачивать прибыли, а заодно выявлять недовольных, проболтавшихся в пьяном виде, их тащили в тюрьмы и на пытки. Опасаясь потенциальных очагов возмущения и пытаясь перекрыть лазейки для беглых, Борис решил прижать казачество. Некоторых атаманов перетянул к себе на службу, а остальным запретил какие-либо самостоятельные действия. За ослушание начал посылать на Дон карательные экспедиции.

Добавилась засуха, несколько голодных лет. Множество людей вымирало, разбредалось по стране в поисках хлеба. Бояре и дворяне распускали холопов, не в силах их прокормить. А когда голод миновал, принялись разыскивать их. Возвращаться в крепостное состояние, разумеется, не хотелось. Возле самой Москвы появились и свирепствовали банды разбойников. Их отлавливали, казнили. Но на юге раскинулось военное приграничье – крепости, засечные черты. Здесь жили трудно, с оружием в руках, в постоянных стычках с татарами. Людей всегда не хватало, и воеводы смотрели сквозь пальцы, откуда и кто появился. Сюда стекались и голодающие, и опальные казаки, и беглые, и разбойники. Южные города превратились в настоящую пороховую бочку. Не хватало только «спички»…

Когда Годунов взошел на трон, Ватикан не преминул прощупать его – с Грозным не получилось, с Федором Иоанновичем не получилось, так может, новый царь будет более податливым? В Москве побывали папские послы Коста и Миранда. Повторяли старые предложения – принять унию, а за это папа коронует Бориса императором, признает его право на Константинополь. В Турции-то развал! Если русские ударят вместе с Габсбургами, вполне можно осилить. Вот и пусть берут себе Стамбул. Но в православии Годунов был твердым. Он же сам добился учреждения Московской патриархии. Римские послы получили от ворот поворот. Иезуиты в своих донесениях сетовали: «И при таком изобилии духовной рыбы (то есть человеческих душ в России) нельзя протянуть рук, чтобы взять ее…»; «О, если бы наши отцы с самого начала пришли в эту страну не под своим, а под чужим именем! Многое тогда было бы в лучшем положении». Да, именно так – не под своим, а под чужим…

Под чужим именем появился Лжедмитрий. Кем он был, доподлинно не известно.

Немоевский, Олеарий и Костомаров приводят весьма убедительные доводы, что он все-таки не был расстригой Гришкой Отрепьевым. Москвичи заметили, что крестное знамение он клал не совсем так, как было принято на Руси. Вроде правильно, но в каких-то мелочах движения отличались. А это впитывалось с молоком матери, отвыкнуть за три года бывший монах не мог. Не совсем так он прикладывался и к иконам. Не ходил регулярно в баню (а русские, в отличие от западноевропейцев и поляков, были очень чистоплотными, мылись не реже двух раз в неделю). Не отдыхал после обеда (русские вставали рано, с восходом солнца, поэтому ложились днем на часок вздремнуть). Да и речи, произносимые Самозванцем, выдают следы польского воспитания. Отсюда Костомаров приходил к выводу, что он был русским, но родился и вырос в Речи Посполитой.

А его знакомства показывают, что он был фигурой отнюдь не случайной. Ряд лиц в его окружении так или иначе был связан с иезуитами. В 1606 г., уже после гибели Лжедмитрия, папа Павел V сетовал, что «надежда приведения великого княжества Московского к святому престолу исчезла». Да и на польском сейме в 1611 г. прозвучали выводы: «Источник этого дела, из которого потекли последующие ручьи, по правде, заключается в тайных умышлениях, старательно скрываемых, и не следует делать известным того, что может на будущее время предостеречь неприятеля». То есть ясновельможные паны кое-что знали.

Идея, в общем-то, лежала на поверхности. В Молдавии уже сколько раз сажали на престол самозванцев, в том числе польских агентов. Турция была мощнейшей державой, а стоило появиться самозванцам, зашаталась. «Первооткрывателем» и главным покровителем Лжедмитрия выступил Юрий Мнишек. Тот самый, который уже участвовал в тайных операциях иезуитов по объединению Польши и Литвы. Принял авантюриста у себя в имении, представил к королевскому двору, выступил ярым поборником похода на Россию. А в успехе был настолько уверен, что сосватал «царевичу» собственную дочь.

В Варшаве иезуиты сразу же взяли Лжедмитрия под опеку. Он принял католицизм, пересылался с Ватиканом, подписал обязательства привести Русскую церковь к унии, а полякам отдать приграничные области со Смоленском. К Сигизмунду III римский папа по-прежнему очень благоволил. У короля умерла его жена Анна, и, чтобы сохранить полезный альянс с Габсбургами, папа даже разрешил ему кровосмесительный брак – Сигизмунд женился на родной сестре своей прежней супруги. Конечно, и король к пожеланиям Рима относился очень чутко. Намеревался принять сторону Лжедмитрия, ринуться в авантюру. Но препятствием стал коронный гетман Ян Замойский. Его, как кальвиниста, интересы католической церкви не волновали, а с государственной точки он выступил резко против. В Прибалтике шла война, на юге необъявленная война – и еще с русскими столкнуться! Другие паны согласились с Замойским. Поэтому Самозванца поддержали сугубо на неофициальном уровне. Выделили некоторую сумму денег. Дозволили частным образом формировать отряды. Осенью 1604 г. он выступил на Русь.

Сопровождала его группа иезуитов, маскировавшихся под русских священников. То есть они прекрасно выучили русский язык, православное богослужение, отрастили длинные бороды. Одно лишь это говорит, что операция готовилась задолго. А когда Самозванец вторгся на русскую землю, в Венеции вышла книга «Повествование о замечательном, почти чудесном завоевании отцовской империи юношей Дмитрием». Она слово в слово пересказывала легенду о «спасении царевича», которую озвучивал сам Лжедмитрий. Это сочинение было мгновенно переведено с итальянского языка на немецкий, французский, испанский, польский, латынь, распространялось рекордными для того времени тиражами. Автором книги был уже известный нам Антонио Поссевино, иезуитский иерарх, давно курировавший операции против России. На Западе была развернута вообще беспрецедентная информационная кампания. Даже великий испанский драматург Лопе де Вега получил заказ на пьесу «Великий князь Московский» – на ту же тему, о чудесном спасении Дмитрия и его успехах в возвращении «законного» престола.

Существуют известия, что Лжедмитрий еще до поездки к королю в Варшаву побывал в Запорожской Сечи, завел там знакомства. Главным военачальником у него стал Мнишек, принявший звание «маршала», хотя войско состояло всего из 3 тыс. шляхтичей. А на Днепре присоединились 2 тыс. запорожцев. Для них-то помочь «царевичу» выглядело справедливым делом. Они сохраняли память, как днепровские казаки служили Ивану Грозному, а тут – его сын, наследник. Хотя возглавил их польский аристократ Александр Зборовский. Сын того самого Самуила Зборовского, которого в свое время использовал Баторий, чтобы оторвать казаков от России и перенацелить против нее.

Что ж, операция была многоцелевой, и побочный результат тоже получался неплохим: опять отправить запорожцев подальше, да еще и стравить с русскими. Очень точным оказался и основной психологический расчет. Народ был сбит с толку, видел в Лжедмитрии сына Грозного, продолжателя его политики. Весь юг России взорвался. На сторону самозванца стали переходить города – Моравск, Чернигов, Путивль, Кромы, Рыльск, Севск, Белгород, Курск. Правда, в первом же сражении под Новгородом-Северским царская рать крепко растрепала сборное воинство «Дмитрия». Большинство поляков вместе с Мнишеком смекнуло, что дело, пожалуй, гиблое. Под предлогом невыплаты жалованья уехали прочь, еще и ограбили своего «царя». Ему осталось только бежать, но к нему на подмогу пришли донские казаки и, как сообщают нам историки, 12 тыс. конных запорожцев.

Однако на этот факт стоит обратить особое внимание, поскольку цифра совершенно нереальна. Максимальное количество воинов, которых могла выставить Сечь, даже собрав женатых «гнездюшников», достигало около 6 тыс. Из них конными выступали в походы не более 1,5–2 тыс. В данном случае к Лжедмитрию явились «охочекомонные». Из обычных поселян, на Украине многие держали оружие против татар. Они услышали об успехах самозванца, о возможности получить от него щедрые награды, набрать добычу. Но кто их созвал и отправил? Судя по количеству, наверняка их сагитировала польская администрация. А говорили они на малороссийском наречии, вот их и называли запорожцами. Да и сами себя они причисляли к «запорожцам». Если отправились на войну, значит, они уже не «хлопы», а казаки.

Впрочем, и с другими казаками в исторических работах возникла путаница. В период Смуты они упоминаются повсюду. Но далеко не все из них были донскими, терскими, волжскими. К Лжедмитрию присоединялись и служилые казаки из гарнизонов порубежных крепостей. А обычные крестьяне или ремесленники, бравшиеся за оружие, тоже именовали себя казаками. Хотя воинские качества у них оставались весьма сомнительными. В январе 1605 г. в очередном сражении под Добрыничами те самые «конные запорожцы», целой армией прибывшие к Лжедмитрию, при первом же натиске царских войск кинулись наутек, воеводам осталось только гнать и рубить их. На поле боя насчитали 11 тыс. трупов. После такого побоища самозванца покинули последние поляки, еще остававшиеся при нем. Ушли и уцелевшие запорожцы, мнимые и настоящие.

Но в апреле того же года внезапно умер Борис Годунов. Ему еще удавалось твердой рукой удерживать ситуацию под контролем. А после него царем стал его юный и неопытный сын Федор. Бояре давно уже присматривались, как бы избавиться от Годуновых. Их правлением были недовольны и служилые дворяне. Войска стали переходить на сторону Лжедмитрия. Он победоносно двинулся к Москве. Вот теперь-то к нему снова хлынуло множество поляков. А в столице возглавил заговор и поднял мятеж Богдан Бельский – еще один «старый знакомый», связанный с иезуитами. Когда-то он контактировал с Антонио Поссевино, организовал убийство Ивана Грозного. На этот раз убили царя Федора и его мать, Лжедмитрия возвели на трон.

Правда, торжество Самозванца оказалось коротким. Он слишком откровенно проявил себя в Москве. Стал перестраивать государство на польский манер, ввел польские моды, ударился в разгул, пиры, охоты. Окружил себя поляками и проходимцами, за полгода растранжирил из казны 7,5 млн руб. (при доходной части годового бюджета 1,5 млн). Приказал описать богатства и владений монастырей, не скрывая, что хочет конфисковать их. Устраивал оргии в царской бане, позже в Москве насчитали свыше тридцати баб, оказавшихся после этих развлечений непраздными. В угоду римскому папе и Польше Лжедмитрий затевал войну с турками и шведами. Будущему тестю Мнишеку широким жестом подарил Новгород и Псков, добавил 200 тыс. золотых наличными и оплатил его долги на 60 тыс.

А бояре вовсе не для того свергали Годуновых, чтобы посадить себе на шею безродного вора. Подходящий момент выдался в мае 1606 г. На свадьбу Самозванца и Марины Мнишек понаехало множество поляков. Вели они себя нагло, как в покоренной стране. Один из них, пан Стадницкий, вспоминал: «Московитам сильно надоело распутство поляков, которые стали обращаться с ними, как со своими подданными, нападали на них, ссорились с ними, оскорбляли, били, напившись допьяна, насиловали замужних женщин и девушек». Когда Василий Шуйский поднял народ, москвичи откликнулись очень охотно. Часть чужеземцев перебили, других взяли под стражу. Пришел конец и Лжедмитрию. Тело сожгли, зарядили в пушку и пальнули на запад – лети, откуда пришел.

Царем стал Василий Шуйский, обстановка в России вроде бы успокоилась. Запорожцы тоже вернулись к своим обычным занятиям, и в 1606 г. о них заговорили по разным странам. Кошевой атаман Григорий Изапович замыслил набег гораздо дальше, чем совершали обычно. Флотилия казачьих чаек вышла в море. Получив известия об этом, гарнизоны Очакова, Аккермана, Измаила приводились в готовность. Окрестное население спешило укрыться в городах. Но запорожцы миновали устье Дуная и продолжали грести на юг. Они появились возле Варны, большого города в Болгарии, главного турецкого порта на восточном берегу Черного моря. Здесь их еще не видели и не ждали. В гавани стояло несколько военных кораблей, но казаки дерзко влетели в порт и захватили их абордажем. Кинулись на торговые суда, нагруженные разными товарами. Ворвались в богатый город, грабили его. Добычу увезли колоссальную.

Султан Ахмед I был в шоке. Полетели приказы крымскому хану отомстить за нападение. Хотя сама Турция отреагировать должным образом не могла. Она вела войну с персидским шахом Аббасом, тяжелую и затяжную. Ахмед I даже вынужден был замириться с Габсбургами и их союзниками. При этом обе стороны постарались «сохранить лицо». Турки удержали за собой несколько пограничных крепостей, взятых ими в Венгрии и Хорватии, а взамен отказывались от ежегодной дани, которую им платил германский император, и признали его императорский титул (от чего раньше отказывались). В результате те и другие получили возможность объявить себя победителями.

Но в Трансильвании, Валахии и Молдавии продолжала вариться грязная и кровавая кутерьма. За их престолы боролись ставленники Османской империи, немцев и Речи Посполитой. Молдавию поляки удерживали под своим влиянием, там сменяли друг друга господари из боярского рода Могила. Габсбурги удерживали Трансильванию. Но пошли свары за Валахию. Турки сумели возвести на трон Раду Михню, его периодически свергали Симеон Могила с поляками, австрийский ставленник Раду Щербан с помощью трансильванских войск. Но эти князья то и дело дрались и между собой. Раду Щербан отбивался от Симеона Могилы, пытавшегося подмять под себя и Молдавию, и Валахию. Спихивали друг друга с престолов и две креатуры Габсбургов, Раду Щербан и Габриель Батори, силясь одновременно подчинить Валахию и Трансильванию. В этой войне участвовали и казаки, и турки, и крымский хан – а от него доставалось в первую очередь Украине.

Кошевой Григорий Изапович после похода на Варну сам издал универсал о предстоящем вторжении татар, разослал его по разным городам, предупреждая народ. А на крымские набеги запорожцы ответили обычным образом, нападениями на Очаков и Перекоп. Королю Сигизмунду в это время оказалось не до казаков, не до Молдавии и не до России. В самой Польше начался «рокош» – мятеж панов и шляхты. Неудачи в Прибалтике и советники-иезуиты подтолкнули короля к попытке провести реформы. Предлагалось сделать сенат не высшим правящим органом, а только совещательным, ограничить права сейма, отменить «либерум вето», возможность любого депутата блокировать решение. Принимать их большинством голосов. А пост короля превратить из выборного в наследственный. Но магнаты вздыбились. Один из них, краковский комендант Зебжидовский, в разговоре с Сигизмундом откровенно обхамил его. За это был приговорен к смерти. Обострять конфликт король не хотел, помиловал его, заменив казнь инфамией – изгнанием.

Но оскорбленный Зебжидовский и не думал выполнять приговор. К нему примкнул ряд других магнатов, составили «конфедерацию». Объявили, что низложат короля и выберут другого, если он не выполнит их требований. Главным был запрет «чужеземцам» входить в окружение монарха и участвовать в управлении государством. Касалось это, конечно же, иезуитов. Какое-то время кипела «война чернильниц». Двор Сигизмунда и конфедераты поливали друг друга ядовитыми памфлетами, перетягивали к себе сторонников. В 1607 г. единственный раз сошлись на поле боя. Королю удалось привлечь часть мелкой шляхты, да и наемники у него были более дисциплинированные, схватку выиграли, заставили противников отступить. После этого стороны сели за стол переговоров и выработали компромисс. Оппозиция сняла свое требование насчет «чужеземцев». Но в остальном король полностью пошел на уступки. Простил всех участников «рокоша» и от реформ отказался.

Однако в Польше мятеж улегся относительно благополучно и малой кровью, а в России он только разгорался в полную силу. Диверсия с Лжедмитрием все-таки выполнила свою роль, задурила народ, толкнула в Смуту – а подпитывать ее оказалось не столь уж сложно. Ведь Лжедмитрий успел проявить себя только в столице. А по стране люди помнили его щедрые обещания при вступлении на престол. Ждали от него отмены крепостного права, снижения податей, защиты от злоупотреблений. А теперь вдруг получили известия от Боярской думы, что «царь Дмитрий» – вор. Заговорили, что бояре убили «доброго царя». Забурлили военные и казаки: Самозванец после своей победы не пожалел денег, награждая их.

А в Польше появился Иван Болотников. Он был военным холопом князя Телятевского (служил в его персональной дружине). Сбежал в степь к казакам, попал в плен к татарам. Был продан в рабство и греб на турецкой галере. В ходе войны ее захватил немецкий корабль. Болотникова и других невольников освободили, доставили в Венецию, он жил там на немецком подворье. Услышал, что в России появился «царь Дмитрий», добрый и справедливый, – в Венеции об этом хорошо знали, ведь там даже вышла книжка Поссевино. Болотников заинтересовался (или нашлись сочувствующие, заинтересовали). Он отправился на родину. По пути он, судя по всему, познакомился с украинскими казаками, нанявшимися к Габсбургам. Возможно, успел повоевать вместе с ними. Во всяком случае, Болотников заслужил у них авторитет, узнал последние новости из России и целеуказание, где он может получить самую полную информацию. Он повернул в Самбор, в замок Мнишеков.

Жена Лжедмитрия Марина и ее отец оставались в России под арестом. Дома была лишь его супруга, пани Мнишекова. Но в Самборе обосновался сбежавший из Москвы подручный самозванца Михаил Молчанов, он даже сумел украсть печать «царя Дмитрия». Болотникову он представился как «царь», во второй раз сумевший чудесным образом спастись от смерти. Назначил атамана своим воеводой, выдал грамоту с печатью и поручил бороться против изменников-бояр. Болотников набрал отряд из украинских казаков и прочей вольницы, приехал в Путивль, уже восставший против Шуйского. Появление человека, лично видевшего «спасшегося царя», подлило масла в огонь. К Болотникову хлынули холопы, крестьяне, бродяги. Он развернул борьбу с «изменой» в верхах по своему разумению.

Распространял воззвание: «Вы все, боярские холопи, побивайте своих бояр, берите себе их жен и все достояние их, поместья и вотчины! Вы будете людьми знатными, и вы, которых называли шпынями и безыменными, убивайте гостей и торговых людей, делите меж собой их животы! Вы были последние – теперь получите боярства, окольничества, воеводства! Целуйте все крест законному государю Дмитрию Ивановичу!» Но погромы и резня возмутили мятежных дворян и стрельцов. Они перешли на сторону Шуйского. Пестрая орда Болотникова была разбита, его воинство разбегалось. Он засел в Калуге, потом в Туле. Слал в Польшу отчаянные письма, звал «царя» наконец-то приехать. Доказывал – как только он появится в России, его сразу поддержит весь народ. Но Молчанов отнюдь не спешил совать голову в петлю. Тула сдалась, Болотникова и многих его соратников казнили.

Хотя в это время уже появился второй Лжедмитрий. Польская шляхта и казаки, побывавшие в нашей стране с первым самозванцем, хвастались добычей, распускали слухи о русских богатствах, о легкости побед над «московитами». Идея носилась в воздухе – эх, если бы найти нового «Дмитрия»! Первыми додумались паны Меховецкий и Зеретинский, обратили внимание на случайного бродяжку – вроде чем-то похож на прошлого «царя». Это был нищий еврей Богданко из Шклова. Работал учителем в школе при храме, но священник прогнал его за блудливость. Паны взяли Богданку за шиворот и объявили – тебе и быть «царем». Он пробовал удрать. Поймали и посадили в тюрьму. Пригрозили обвинить в шпионаже и повесить. Пришлось согласиться.

Его послали с сопровождающими в Стародуб, где он и «открыл» себя. Там находился донской атаман Иван Заруцкий, отлично знавший первого самозванца. Но предпочел принародно «узнать» второго, за это стал его приближенным, был сразу пожалован в «бояре». Их войском была лишь толпа местных повстанцев. Но стали приходить польские паны с отрядами солдат и шляхты. Некоторые из поляков тоже были близки к первому Лжежмитрию, но их ничуть не волновало, что «царь» стал другим. Рядом с ним, откуда ни возьмись, очутилась та же группа иезуитов, которая сопровождала его предшественника.

Возглавил армию популярный среди шляхты князь Роман Ружинский. Он был внучатым племянником знаменитого казачьего гетмана Богдана Ружинского. Однако князь Роман на него совсем не походил. Рожденный в православии, он перешел в католицизм. Промотал состояние, влез в долги и занимался, по сути, разбоем. Даже его жена с отрядом гайдуков совершала грабительские наезды на соседей. Сейчас князь заложил свои имения и навербовал 4 тыс. гусар. Тут как тут появился и Зборовский, соблазнил и привел с собой большую партию запорожцев. Кстати, он тоже был связан с иезуитами – впоследствии его сын вступил в этот орден.

Еще одним казачьим командиром стал Лисовский. Он был из мелкой литовской шляхты, искал счастья на службе в Валахии у Михая Храброго, потом перешел в войска Замойского, воевал в Прибалтике. А поскольку жалованья войскам хронически не платили, он в 1604 г. сделал то же самое, что запорожцы. Возглавил «солдатскую конфедерацию» недовольных и повел собирать жалованье в самой Речи Посполитой. Это вылилось в совершенный беспредел, отряд натворил пакостей еще и покруче, чем казаки в Могилеве, и Лисовского приговорили к «баниции» – объявили вне закона. Но ядро «лисовчиков», сформировавшееся вокруг него, стало постоянной бандой, присоединилось к «рокошу» на стороне Зебжидовского и снова жило грабежами. А потом Лисовский отправился искать удачи в Россию. Набирал к себе таких же, как он сам, нищих шляхтичей, разбойников, казаков. Привел к самозванцу 600 человек, получив чин полковника.

Со вторым «Дмитрием» никто не считался. Поляки презрительно называли его «цариком», заставили подписать «тайный договор» – им заранее уступали все сокровища из московского Кремля. Отдельный договор с ним заключили и иезуиты: о внедрении на Руси унии. А у Василия Шуйского дела обстояли все хуже. Не успевали подавить одни мятежи, начинались другие. Аристократам Василий не доверял, поручал командование своим братьям Дмитрию и Ивану. Но оба были совершенно бездарными полководцами, проигрывали бои даже повстанцам Болотникова. А у Лжедмитрия и Ружинского ядро составляли профессионалы – польская конница, наемная пехота, казаки. Весной 1608 г. под Болховом они легко перехитрили и разгромили армию Дмитрию Шуйского, значительно превосходившую их по численности.

После этого царские ратники стали дезертировать, переходить к противнику. Самозванец двинулся на Москву. Лисовский совершил большой рейд, обходя столицу с юга. К нему присоединялись рассеянные там и тут отряды болотниковцев, казаков. Отряд разрастался, как снежный ком, и повсюду отметился страшной жестокостью, громил все на своем пути, не щадя мирного населения. В Москву врагов все-таки не пустили, атаки отражали. Но они разбили лагерь по соседству, в Тушине. К самозванцу перебегали многие дворяне, даже знатные лица, ненавидевшие Шуйского. Он всех жаловал, давал поместья, высокие чины, вокруг него возникла своя «Боярская дума». Высылались экспедиции приводить в повиновение российские города, и они один за другим присягали Лжедмитрию. Некоторые искренне, поверив во второе «спасение царя». Другие только для того, чтобы избежать польских набегов.

А Шуйский продолжал совершать ошибки. Боялся, что вмешается Сигизмунд III, официально объявит войну. Поэтому просил помощи у польских врагов, шведов. Но и с Сигизмундом вел переговоры, просил отозвать свое «рыцарство». Согласился отпустить поляков, арестованных при свержении первого Лжелмитрия, в том числе Мнишека с дочерью. С них взяли клятву не поддерживать второго Вора. Но Мнишек сразу нарушил ее, тайно отписал королю, что проходимец – «истинный» Дмитрий. Снесся и с тушинским лагерем. Зборовский с запорожцами и поляками перехватил конвой, везший Мнишеков к границе. Правда, князь Мосальский, служивший «царику», и один из шляхтичей пытались предупредить Марину, что Дмитрий «не прежний», но она сама выдала доброжелателей. Мосальский вовремя удрал к Шуйскому, шляхтича посадили на кол.

А Юрий Мнишек три дня торговался с Ружинским, претендовал на роль «маршала». Командование ему не уступили. Сошлись на том, что «царик» выдал папаше грамоту, обещал 1 млн злотых и 14 городов. Мнишек при этом пытался оговорить, что Марина воздержится от супружеской жизни до взятия Москвы, однако дочь рассудила иначе. Поддержали ее иезуиты, уверяя, что «для блага церкви» все дозволено. Тайно обвенчали Марину с Лжедмитрием, и она разыграла комедию встречи с «мужем». Ее отец понял, что больше ему здесь ничего не светит, убрался домой. Тушинское воинство перекрыло дороги вокруг Москвы. А корпус Сапеги с отрядами Лисовского и Зборовского осадил Троице-Сергиев монастырь, надеясь овладеть собранными там богатствами.

Но даже покорность самозванцу не спасала людей от грабежей. Отряды тушинцев ездили собирать «жалованье войску», это выливалось в откровенные бесчинства. Например, в добровольно покорившемся Ярославле «грабили купеческие лавки, били народ и без денег покупали все, что хотели». Города, недавно присягавшие Лжедмитрию, стали отпадать от него. Тогда на них посылали карателей. Особенно зверствовал Лисовский – разорил и сжег Ярославль, Кинешму, Кострому, Галич. После погромов и массовой резни уводили обозы, набитые добычей. Особенно лакомыми местами для грабежа считались монастыри, храмы. Там обдирали серебряные и позолоченные оклады икон, книг, разбирали священные сосуды. Но панским слугам, украинским казакам и всевозможному сброду, примкнувшему к тушинцам, тоже хотелось пограбить и потешиться. Они составляли собственные банды и гуляли по местностям, где сохраняли верность самозванцу! Ведь здесь они не рисковали нарваться на сопротивление. Атаман отряда «черкас» Наливайко (к предводителю восстания Северину Наливайко он не имел никакого отношения) во Владимирском уезде грабил усадьбы, перерезал 93 помещичьих семьи. Сам Лжедмитрий жаловался Сапеге, что он «побил до смерти своими руками дворян и детей боярских и всяких людей, мужиков и жонок».