Текст книги "Начало России"

52. Как возводился Успенский собор

Женитьба государя аукнулась неожиданным эхом. Разъяренный Бонумбре возвращался в Рим той же дорогой. Прибыл к ливонским крестоносцам и нашел внимательных слушателей. Плевался, честил русских свиньями и обманщиками, а Софью предательницей. Рыцари кивали, поддакивали. Они-то постоянно имели дело с русскими, и были о них аналогичного мнения. Понимающе переглядывались между собой: перемирие, на котором настаивал папа, явно закончилось. Наоборот, теперь в Риме подсобят. Глядишь, крестовый поход объявят. С Казимиром у великого князя вражда, с татарами он воюет. Словом, шансы есть…

В прибалтийских замках слуги взялись начищать доспехи, затачивать мечи. Эстонские и латышские рабы, копошащиеся на полях, с завистью поглядывали на своих соплеменников, солдат-кнехтов. Повезло людям! Кто-то корову из похода приведет, кто-то девку или детей на продажу. В Пскове встревожились. Было ясно, что соседи готовят вторжение. Погнали коней по привычной дороге, к Ивану Васильевичу. Он выслушал и пообещал: свою отчину в обиду не даст. Но псковичи нервничали: почему государь воспринял известия так спокойно? Может, чего-то не понял? Вдруг промедлит? Поскакали новые гонцы, повторяли: немцы вооружаются. Иван Васильевич опять выслушал и уточнил только одно, к какому сроку присылать войско? Гонцы сбивчиво поясняли – летом немцам воевать несподручно, речки мешают. Осенью грязища. Нагрянут по зимнему пути.

Все-таки псковичам было не по себе. Как бы не запоздала подмога. Где она? Почему не присылают хоть сотню-другую ратников усилить гарнизоны? Но 25 ноября, точно в назначенное время, у ворот Пскова появился разъезд детей боярских. Задорно кричали: звали на помощь? Ну так принимайте! Приближалась рать Данилы Холмского. Да какая рать! Смотрели со стен и глазам не верили – полки запрудили дорогу до самого горизонта. Армия даже не поместилась в городе, ее разводили по селам и монастырям, одних лишь князей насчитали 22. На новгородцев Псков давно уже не надеялся. А сейчас узнали – вечевики получили приказ государя и не посмели ослушаться. К московскому войску скоро прибавится еще и новгородское.

Правда, погода подвела. В декабре ударили оттепели, поплыли снега, вскрылись реки. Как двигаться по месиву грязи? Но идти никуда не потребовалось. Немцы были в ужасе. Отчетливо представили: если эдакая рать ворвется к ним, она перевернет вверх тормашками всю Ливонию. Срочнейшим образом в Псков примчались представители от магистра и Юрьевского (Дерптского) епископа. Они были настолько напуганы, что Орден с ходу подписал мир аж на 25 лет, а епископ и того больше, на 30. Мир красноречиво назвали «Данильевым», по имени Холмского. Государева рать зашагала обратно, она свое дело сделала без выстрелов, без крови.

Но военным все реже доводилось совмещать свои обязанности с дипломатией. Эта сфера деятельности вышла на профессиональный уровень. Иван III собрал при дворе труппу специалистов в области внешней политики. Ее возглавили дьяки Федор Курицын и Василий Мамырев. Отслеживали обстановку в разных странах, изучали по архивам старые договоры. Сформировался штат помощников, переводчиков. Полезных людей искали и за рубежом. Особенно плодотворными оказались контакты с евреями. Для них ни одно государство не было родиной, заплати – и выполнят любые поручения. Например, в Крыму неофициальным представителем Москвы стал богатый иудейский купец Хозя Кокос. Договаривался о выкупе пленных, присылал ценные донесения. Хотя его пришлось особо наставлять, чтобы он «жидовским письмом грамот не писал, а писал бы грамоты русским письмом или бесерменским» [10]. Ведь для перевода с еврейского надо было привлекать тоже евреев, а они могли состоять на аналогичной службе у татар или литовцев.

Скандал с незадачливым венецианцем Тревизаном удалось разрешить. После возвращения и признаний Ивана Фрязина Иван Васильевич обратился к дожу Венеции. Указал, что его посол грубо нарушил дипломатические нормы и русские законы. Дож принес извинения, просил освободить Тревизана и помочь ему все-таки добраться до Орды. Обязался оплатить все расходы и клялся, что посольство направлено вовсе не во вред русским. Напротив, им будет выгодно, если татары повернут воевать с турками. Иван Васильевич и его советники понимали, что затея венецианцев бесполезна. Тем не менее, просьбу выполнили, отправили Тревизана в Сарай. Конечно, у него ничего не получилось. Вести Орду за тридевять земель и сражаться с османами Ахмат не соблазнился.

В Сарай поехали и русские послы Никифор Басенков и Дмитрий Станищев. Великий князь полагал, что поражения должны охладить хана. Уже сколько раз ходили за пленными и добычей, а улепетывали со стыдом и срамом. Если же помириться, ордынцы получат возможность неплохо подзаработать. У них множилось поголовье лошадей, Иван Васильевич выражал готовность покупать их. Ахмат действительно пребывал в раздумьях. Казимир подставил его, подданные роптали. Хан прикидывал, что будет правильнее оставить русских в покое, нацелиться на других соседей – на Крым, Кавказ, Среднюю Азию. Согласился прекратить войну, ближайшим летом татары пригнали на продажу 40 тыс. лошадей и 3 тыс. нагруженных товарами. Для всех вышло хорошо. В кошельки ордынцев сыпались монеты, они приобретали украшения женам, а конями усиливалась государева конница.

А в Крыму кипела междоусобица. В 1473 г. хана Нордоулата одолел его брат Менгли-Гирей. Свергнутый царь сбежал в Литву, ему предоставили убежище. Государева дипломатия сориентировалась мгновенно – Казимир стал врагом для нового хана! Через Хозю Кокоса быстренько забросили предложение Менгли-Гирею, почему бы ему не вступить в союз с русскими? Он откликнулся с радостью, враг моего врага – мой друг. В Москву приехал крымский сановник Ази-Баба, хан предлагал Ивану III «любовь и братство». Ази-Бабу, как водится, обласкали, нагрузили подарками. В Крым его сопровождал посол великого князя Никита Беклемишев, повез проект договора «другу другом быти, а недругу недругом быти».

Ивану Васильевичу хотелось заключить оборонительный союз против Казимира и Ахмата – если кто-то из них нападет на Русь или Крым, действовать заодно. Однако удалось обменяться только общими словами о дружбе. Менгли-Гирей уклонялся от обязательств воевать с Литвой. Боялся, что Казимир даст Нордоулату войско, и не терял надежды договориться с королем. Зато на Сарай он рассчитывал ударить сам при удобном случае. А нарушать первыми мир с Ахматом не входило в русские планы.

Между тем, в Москве случилось бедствие. Пожары в деревянных городах происходили часто. С ними научились бороться, ломали дома на пути пламени, и последствия обычно органичивались несколькими сгоревшими улицами. Иное дело, когда замечали и начинали тушить не сразу, или ветер раздувал огонь, разбрасывал искры. Такой пожар грянул весной 1473 г. Он полыхнул среди ночи, разлился по Кремлю, занялись боярские хоромы, церкви. Иван III со слугами еле-еле отстоял дворец, но пламя охватило митрополичий двор. Филиппа сумели вытащить, вывезли в монастырь Николы Старого. Наутро после страшной ночи митрополит увидел пепелище: были полностью уничтожены его палаты, кладовые.

Потрясенный Филипп кое-как добрел до строящегося Успенского собора, припал к гробнице св. Петра, рыдал. К нему пришел Иван Васильевич, утешал как мог: «Отче господине, не скорби! Так Богу изволишу». Обещал поставить новые хоромы, выделить собственные запасы. Но у митрополита случился инсульт, парализовало руку и ногу, он просил отпустить его в монастырь. Хотя удалиться в тихую обитель ему было уже не суждено. Святителя бережно перенесли в постель. Он пригласил к своему ложу государя, позвал подрядчиков-строителей, наставлял довести до конца главное дело его земной жизни – Успенский собор. Напоследок освободил всех своих холопов и на следующий день преставился.

На теле Филиппа нашли тяжелые железные вериги. Никто, даже его келейник, не подозревал, что глава церкви совершает такой подвиг. Митрополита погребли под временными деревянными сводами собора, а вериги Иван Васильевич велел повесить над его гробницей. К ним сразу потекли паломники, целовали цепи, просили помощи Филиппа в тех или иных делах… Его преемником избрали коломенского епископа Терентия. Новый митрополит и великий князь добросовестно выполнили завет покойного святителя. Стены собора поднялись на полную высоту, мастера начали выкладывать своды.

Но через год опять произошло бедствие. На этот раз – совершенно необычное для Руси. «Трус». То есть, землетрясение. Толчок ощутили вечером, и две стены собора, северная и западная, рухнули. Потом говорили о чуде: при катастрофе не пострадал ни один человек. Строители и зеваки уже разошлись. Мальчик, сын князя Федора Пестрого, лазивший по стройке, успел перебежать с обваливающейся стены на уцелевшую. Чудом было и то, что падающие камни не повредили ни икон, ни митрополичьих гробниц. Однако огромное здание лежало у руинах.

Иван Васильевич решил выяснить причины, почему оно не устояло. Вызвал экспертов, псковских зодчих. Они осмотрели развалины, отметили, что известь была слишком жидкой. Великий князь не стал наказывать строителей и подрядчиков. Учел, что у них не было опыта в сооружении зданий подобного размера. Но и перепоручать работу псковичам не стал. Предоставил им несколько других заказов – перестроить Благовещенский собор и Ризоположенскую церковь на митрополичьем дворе. От жены, от приехавших с ней греков и от подданных, побывавших за границей, Иван III был наслышан о достижениях итальянских архитекторов. Задумал зазвать их к себе. Начнут строить на Руси, поделятся секретами.

Успенский собор был достойным объектом, чтобы они проявили свое искусство. А в Венецию как раз снаряжалось посольство Семена Толбузина. К политическим переговорам ему добавили еще одно поручение: нанять «мастера церковного». Толбузин был умелым дипломатом, выполнил миссию в Венеции, оставил подробный отчет о путешествии. Но завербовать какого-нибудь заслуженного и именитого архитектора было практически невозможно. К именитым сыпались заказы от итальянских властителей, зачем им было тащиться в неведомые края? После долгих поисков Толбузину подвернулся Аристотель Фиораванти.

Как большинство итальянских мастеров эпохи Возрождения, он был весьма разносторонним специалистом: инженером, литейщиком, ювелиром, а вдобавок, изрядным авантюристом. В свои 54 года он не удостоился ни признания, ни солидных заработков. Подвизался в Милане, Мантуе, Болонье, побывал в Венгрии. Отремонтировал несколько крепостей, проложил каналы в Парме, выправлял покосившиеся колокольни и башни. В 1473 г. его арестовали в Риме с фальшивыми монетами, уволили с должности архитектора Болоньи. Фиораванти как-то отмазался, но обвинение по-прежнему висело на нем, а кара по этой статье была суровой: фальшивомонетчикам заливали в горло расплавленный металл. Мастер кочевал по Италии, подумывал о том, чтобы податься к турецкому султану. Тут-то и появилось посольство из Москвы…

Инженер принялся вешать на уши Толбузину самую беспардонную ложь. Представил себя лучшим архитектором Италии. Показывал храм Св. Марка в Венеции, другие шедевры зодчества и убеждал, что это его работа. Сокрушался, что высокое начальство может не отпустить на Русь столь выдающегося архитектора. Набив себе цену, запросил немыслимую оплату – 10 руб. в месяц (за 2–3 руб. можно было купить деревню). Впрочем, и русские были себе на уме. Чужеземцы пользовались незнанием каких-то вопросов, считали возможным надувать их. Наши соотечественники поступали аналогично. Отправляя в Орду Тревизана, ему дали 70 руб., а венецианцам отписали, что израсходовали 700.

На эти деньги Толбузин и нанял Фиораванти, заключил контракт на 5 лет. Но инженер думал не о временных контрактах. Если повезет, он намеревался остаться на чужбине навсегда. Взял с собой сына Андрея, ученика Пьетро. Посольство возвратилось в Москву на Пасху 1475 г. Государь побеседовал с Фиораванти, и очередной раз проявилось безошибочное умение Ивана Васильевича распознавать людей. Он почувствовал – перед ним редкий талант, знания и способности итальянца стоят затраченных денег. Великий князь поверил мастеру, выделил ему место для дома поблизости от собственного дворца, стал приглашать пообедать, поговорить.

Фиораванти уяснил, что от него требуется, съездил во Владимир, чтобы изучить образец. Успенский собор восхитил его, но в Италии совершенно забыли о прежнем величии Руси. Указывая на храм, архитектор поразил сопровождающих хвастливым замечанием: «Наши строили!» Зато на развалинах кремлевского собора он четко указал недостатки: «Известь не клеевита да камень не тверд». Фиораванти решил строить из кирпича. Он побродил по окрестностям столицы, лучшую глину отыскал в Калитникове, соорудил печь для обжига. Во второй раз были вскрыты гробницы митрополитов, их мощи на время убрали в храм Св. Иоанна Лествичника. Остатки стен итальянец за несколько дней снес тараном. Выкопали глубокие рвы под фундамент, и собор заложили заново…

Преображая страну, Иван III заботился и о повышении ее престижа. Этому должен был служить невиданный по размерам и красоте Успенский собор. Этому послужила женитьба на византийской царевне. Но подрос и наследник, Иван Молодой, ему тоже требовалось подобрать достойную партию. Раньше такие вопросы решались легко, вокруг лежали русские княжества, где-нибудь находилась дочка на выданье. Сейчас независимый князь остался лишь в Твери. Остальные превратились в подданных московского государя или польского короля. Заманчиво было сосватать сыну иностранную принцессу, но мешали религиозные различия: зарубежные властители были католиками или мусульманами.

Однако существовал еще один осколочек Византии, княжество «Феодоро и всей Готии» в Крыму. Оно было маленьким, зажатым между Крымским ханством и владениями генуэзцев в Кафе и Сугдее. Но после падения Константинополя, Мореи и Трапезунда княжество осталось последним клочком империи! Его столицей был город Мангуп, имелся даже собственный митрополит, а правил там деспот Исайко – он тоже был родственником греческих императоров. Русские дипломаты узнали, что у деспота есть дочь подходящего возраста. Ивану Васильевичу вариант показался неплохим.

Через еврея Хозю Кокоса связались с Исайкой. Узнав, с какой целью Москва интересуется его княжеством, он был на седьмом небе. О родстве с великим князем всея Руси деспоту и мечтать не приходилось. После того, как было получено устное согласие, в Крым поехало посольство Алексея Старкова. На него возложили несколько задач. Сперва предстояло возобновить переговоры с Менгли-Гиреем о союзе против Литвы и Сарая. А потом наведаться в Мангуп, посмотреть невесту, уточнить вопрос о приданом и подписать соглашение о браке. Если все будет в порядке, решить с отцом, как и когда будет удобнее отвезти девушку к жениху. Но послы ничего не успели сделать.

Кроме изгнанного Нордоулата, у Менгли-Гирея было еще пять братьев. Один из них, Айдар, связался с Ахматом и Литвой, получил кое-какие денежки и организовал заговор. Из Сарая к нему тайком прислали отряд. Когда русская делегация гостила в Бахчисарае, там произошел переворот. Послов ограбили, часть свиты Старкова захватили в плен и продали в рабство. Сами дипломаты с трудом выбрались из Крыма, вернулись на родину ни с чем. Менгли-Гирей скрылся в Кафе. Но генуэзцы благородством никогда не отличались, предпочитали дружить с победителями. Свергнутого хана упрятали в тюрьму.

В руки Айдара попали документы о переговорах Менгли-Гирея с Москвой. Новый хан переслал их в Сарай. Ахмат раскипятился. К нему как раз приехал посол Лазарев, царь велел арестовать его, грозил войной. Лазареву удалось сбежать и ускакать по степям от погони. Но и до войны с Большой ордой дело не дошло. Ситуация менялась, как в калейдоскопе. Не успел Айдар обжиться в ханских покоях, а Менгли-Гирей в темнице, как обозначился еще один претендент на Крым. Такой претендент, спорить с которым было трудно – турецкий султан Мухаммед II Завоеватель.

Прибрав к рукам остатки Византии, он считал себя законным преемником императоров. А когда-то грекам принадлежал Крым. Они почти все утратили, раздали города генуэзцам, но султан полагал, что это поправимо. Мухаммед отлично понимал, что генуэзцы отнюдь не друзья османам. Подлизываются ради барышей, а исподтишка норовят навредить, поддерживают его врага, молдавского господаря. Султан решил – пора прикрыть лавочку. Черное море станет внутренним морем Турции, барыши потекут в его казну. Началась подготовка экспедиции, ее возглавил визирь Ахмет-паша.

Генуэзцы пронюхали. Отчаянно взывали о помощи к папе, к литовскому Казимиру. Но папа был далековато, не докричишься. А король не жаждал подставлять свои войска под турецкие удары, прислал только отряд казаков. В июне 1475 г. у крымских берегов показался бесчисленный флот, у Кафы высадился корпус янычар. «Хазария» мобилизовала всех, способных носить оружие. Но это ее не спасло. Ахмет-паша был умелым командующим, обложил город с моря и с суши, загрохотала артиллерия, а через шесть дней последовал штурм. Янычары взобрались на стены, защитники падали в последних схватках. Турки очутились в городе. Рубили подвернувшихся жителей, другие прятались, сдавались.

Большая толпа вырвалась через свободные ворота, хлынула в Мангуп. Ахмет-паша, разделавшись с Кафой, двинул войско за ними. Мангупская крепость стояла на высокой горе, считалась неприступной. Но беженцы заразили ее паникой. Когда показались турки и пошли в атаку, у осажденных не выдержали нервы. Они бросили стены, кинулись наутек. Османам осталось лишь преследовать и истреблять их. Деспот Исайко погиб. Куда подевалась невеста Ивана Молодого, никто не знает. Может, прирезали под горячую руку. А может, вместо московских палат угодила в гарем какого-нибудь турка.

Ахмет-паша не видел особой разницы, кому принадлежали здешние города. Прекратили существование и «Феодоро и Готия», и крымская «Хазария». Османы заглянули и в Крымское ханство. Оно еще не успокоилось после смут, тем легче было с ним справиться. Под знаменами Айдара собрались только его сторонники, воины Ахмет-паши разогнали их и овладели Бахчисараем. Всех пленных, которых набрали в Крыму – генуэзцев, татар, греков, евреев, готов, султан распорядился поселить в Стамбуле. Для былых размеров Константинополя жителей до сих пор не хватало. Но для Менгли-Гирея нашествие неожиданно обернулось счастьем. Турки нашли его в тюрьме и доставили к повелителю. Хан понравился Мухаммеду, согласился принести присягу о подданнстве Османской империи, и султан объявил его правителем Крыма. Менгли-Гирея отвезли обратно и посадили на престол.

53. Как короли созидали королевства

Не только Василий Темный и Иван III, но и некоторые европейские властители начали понимать – сильная власть станет только благом и для них, и для их подданных. Во Франции Людовик XI сам в юности поучаствовал в мятежах, побродяжничал по разным странам и в полной мере убедился, сколько вреда несет феодальная анархия. Взойдя на престол, разогнал министров и придворных отца, привыкших бесконтрольно решать все вопросы и пастись в казне. Набрал служащих из «низов», которые были бы верны королю. Стал лично проверять финансы, кропотливо разбираться в политических и экономических проблемах. Ввел новую систему налогов, а аристократов начал прижимать, добиваться от них повиновения.

Не тут-то было! Знать забурлила. Шумели, что король преступил исконные права и свободы французов. Герцоги Бретонский, Бурбонский, Беррийский, брат Людовика Карл составили «Лигу общественного блага». Возглавил ее Карл Смелый Бургундский, он заявлял: «Я так люблю Францию, что предпочел бы иметь в ней 6 государей вместо одного». Примкнули многие дворяне, высокопоставленные священнослужители, будоражили население. Поддержал английский король Эдуард IV, заключил союз с Бургундией. Войска противников и сторонников короля схлестнулись в 1465 г. под Монлери. Трещали переломанные копья и кости, мечи грохотали по жестянкам шлемов и панцирей, надрывались воплями искалеченные.

Людовик вынужден был отступить. Его недруги двинулись следом, осадили Париж и заставили его капитулировать.

«Лига» торжествовала, продиктовала условия: пускай король распоряжается только в собственных владениях, в центральной части Франции, откажется от каких бы то ни было прав в землях вассалов, не вмешивается в их дела. Государство разделялось на куски. Людовику пришлось согласиться. Зато он был выдающимся дипломатом, хитрым и изворотливым. Выговорил единственное пожелание, заключать договор не со всей «Лигой», а с каждым противником по отдельности. При переговорах герцогов занесло от жадности, они силились урвать побольше. Тем самым они полностью разоблачили себя, какое «общественное благо» им нужно.

Ну а король постарался перессорить их. Отдавал одному то, на что претендовал другой, заигрывал с третьим, подкупал четвертого. Войну выиграла «Лига», но Людовик уничтожил «Лигу». А в мирные годы французы увидели, что в урезанных королевских владениях живется не в пример лучше, чем под властью герцогов. Здесь наладилось четкое управление, порядок. Монарх был крайне набожным, очень бережливым, средства на ветер не выбрасывал, одевался скромно, как рядовой горожанин. Правда, он унаследовал от отца страсть к женскому полу. Но не заводил дорогостоящих фавориток, не позволял дамам играть главные роли при дворе. Король вообще избегал попадать под чье-либо влияние. Довольствовался временными любовницами из простолюдинок и быстро расставался с ними, отблагодарив кое-какими подарками.

В противовес буйной знати Людовик возвышал судейских чиновников. Уравнивал их в правах с дворянами, освобождал от податей и повинностей. Кроме родового «дворянства шпаги», во Франции появилось «дворянство мантии». Король получал от этого сплошные выгоды. Патенты судей стоили недешево, но разбогатевшие граждане стремились «выйти в люди», охотно покупали их для себя или сыновей. В казну потекли доходы. А вернейшей опорой Людовика стал Парижский парламент – во Франции парламенты были не законодательными, а судебными органами.

С помощью юристов-крючкотворов король взялся опутывать феодалов. Выискивали нарушения законов, обязательств, договоров. Кого-то притягивали к ответу, конфискуя земли. Кто-то умирал без прямых наследников, и его собственность отсуживал король. Но ведь и в герцогствах были свои парламенты, судьи, состоятельные купцы и ремесленники. Разве им не хотелось приобрести такие же права, как парижским коллегам? Бургундские, нормандские, бурбонские города потянулись к Людовику.

Он этим воспользовался, давил противников поодиночке. Овладел Пикардией, отнял у герцога Беррийского Нормандию, отобрал часть земель у герцога Бретонского и заставил признать зависимость от короля. Тут уж встревожился бургундский Карл Смелый. Людовик обставлял аристократов как хотел! В 1468 г. Карл пригласил его для переговоров, гарантировал безопасность. Один из советников короля, кардинал Моле, был в сговоре с оппозицией, уломал монарха ехать. Людовик прибыл на встречу со свитой из 100 человек. Но в это время против герцога Бургундского восстал город Льеж, объявил, что переходит под покровительство короля.

Для Карла Смелого это оказалось как нельзя кстати. Он обвинил Людовика, что тот подстроил бунт, и арестовал. Хотел расправиться с ним, и пленник выкрутился только одним способом – отказался от всех своих достижений, от присоединенных земель, раздал дополнительные владения. Ему пришлось пройти и через унижение. Карл потребовал, чтобы он присутствовал при наказании восставших. Граждан Льежа, находившихся в других подвластных городах, герцог захватил в заложники. С большим войском подступил к мятежному городу.

Узнав, что сам король находится в плену, осажденные пали духом. 300 именитых горожан явились к Карлу босые, в одних рубахах, молили лишь о том, чтобы он не сжигал город и пощадил жителей. Герцог назначил огромную контрибуцию, велел разоружиться, снести стены и башни. Через сделанный пролом он въехал в Льеж, но все равно предал смерти заложников, предводителей восстания и тех, кого считал сторонниками короля. Людовика Карл заставил надеть на шляпу бургундскую эмблему и любоваться на казни вместе с герцогом – пусть люди посмотрят на короля, ради которого бунтовали.

В Париж Людовик вернулся оплеванным. Для кардинала Моле, уговорившего его ехать в лапы к врагу, он придумал изощренную кару. Заточил в клетку, где нельзя было ни лечь, ни встать в полный рост. Но с провалом замыслов король смирился ненадолго. Поднакопил средства, усилил армию наемниками. Через год Парижский парламент признал договор с Карлом Смелым недействительным и вызвал его на суд. Бургундский герцог вспылил и полез воевать. Кроме смелости, он отличился и неуемной жестокостью. Взяв штурмом город Ноэль, приказал истребить все население. Рубили с плеча онемевших от ужаса лавочников, ремесленников, нищих, развешивали на стенах и столбах орущих детишек и изнасилованных баб. Хотя рыцари оказались человечнее герцога, кое-кому позволяли потихоньку скрыться [6]. Но бесчинства бургундцев стали предупреждением для других городов, они стойко оборонялись. А «Лиги общественного блага» больше не существовало, противники короля действовали вразнобой. Одолеть Людовика у Карла не получалось.

На Пиренейском полуострове тоже возобладали процессы централизации, но кошмаров и крови было гораздо меньше. Здесь разрослось королевство Арагон. Король Альфонс V Великодушный взял под покровительство Неаполитанское королевство, защищал своими войсками. Но при этом подмял под себя, навязал договор, согласно которому неаполитанская королева Жанна II назначила его своим наследником. После смерти Жанны Альфонсу достались юг Италии, острова Сицилия, Сардиния. Короля очень уж влекли прелести «возрождения». Он переехал в Неаполь, с головой окунулся в атмосферу легкомысленных развлечений. Резвился на карнавалах, швырял деньги на украшение новой резиденции, заказывал картины, чтоб придворные дамы позировали голышом – за что его прославили как покровителя искусства и науки.

Но родной Арагон оказался в положении захудалой окраины. Из него только вытягивали налоги, а дела Альфонс совсем запустил. Когда он отошел в мир иной, новому королю Хуану II пришлось не сладко. Арагонские дворяне возмущались, взбунтовалась и отпала Каталония. А в итальянских владениях закручивалась совершенно другая политика. Хуан разрывался надвое. Управление Арагоном он передал наследнику престола Фердинанду. Искал и союзников. В соседней Кастилии подросла принцесса Изабелла. Братьев у нее не было, ей должна была достаться корона. Альянс показался выгодным и для кастильских, и для арагонских королей. В 1469 г. Изабеллу и Фердинанда обвенчали. Так стала складываться новая держава, Испания.

Впрочем, будущие испанцы об этом пока не задумывались. Кастилия и Арагон еще были отдельными государствами. Но чета наследников получилась дружной. Изабелла была на год старше 17-летнего мужа и лидировала в семье. А через несколько лет она похоронила отца и стала королевой Кастилии. Она, а не супруг. Фердинанд был лишь арагонским принцем и власти в Кастилии не имел. Изабелла же оказалась умной и дальновидной правительницей. Она всячески ласкала дворян, указывала, какое почетное место они занимают. Хотя на самом деле брала благородную касту в жесткий оборот. Дворянам запрещалось заниматься торговлей, промыслами, ремеслами – это объявлялось несовместимым с рыцарской честью. Нарушитель изгонялся из дворянского сословия. Гордые идальго приветствовали такие меры, соглашались, что им не подобает унижаться. Но единственным способом заработать у них оставалась военная служба.

А фундаментом государства Изабелла сделала города. Она предоставила большие полномочия органам муниципального самоуправления, кортесам. Точно так же, как Людовик XI, выделила профессиональных чиновников с юридическим, богословским образованием, в Испании их называли «летрадо». Они освобождались от налогов, заседали в судах, играли важную роль в правительстве [19]. Опираясь на эти силы, Изабелла наводила в стране порядок. Из горожан создавались отряды стражи, «санта эрмандад», брали под охрану улицы, дороги. Крепко досталось не только ворам и разбойникам, но и дворянам, привыкшим задирать простолюдинов или рубиться на дуэлях. Их без долгих разговоров спроваживали в тюрьмы. Кастилия стала самым спокойным и дисциплинированным королевством. А под влиянием жены к ней все теснее прирастал Арагон. Жена помогла Фердинанду подавить мятеж в Каталонии. Но при этом и Каталонию прибрала в собственные ручки.

В Англии до какого-либо порядка было ох как далеко! Свергнутый больной король Генрих VI коротал годы в Тауэре, его супруга Маргарита Анжуйская с сыном Эдуардом тосковали без власти и без надежд во Франции. А от победы Йорков над Ланкастерами больше всех выиграл не новый король Эдуард IV, а его двоюродный братец Уорвик. Посадив родственника на престол, он полагал, что монарх обязан ему и должен во всем слушаться. Уорвик в полной мере вознаградил собственную персону, нахапал имения казненных и бежавших Ланкастеров, а при короле пристроился в качестве всесильного опекуна, сам принимал решения, распределял назначения.

Но Эдуарду надоело быть безвольной тенью. Он все чаще пытался принимать самостоятельные решения. Двоюродному брату его порывы к независимости не понравились, отношения между ними испортились. Наконец, король задумал круто изменить политическую линию. Примириться с побежденными соперниками, погасить кровную вражду между Норками и Ланкастерами. Для этого он решил жениться на представительнице рода Ланкастеров Елизавете Вудвилл. Уорвик резко осуждал такой брак, но Эдуард отмел его возражения. Временщик догадался, что король целенаправленно отодвигает его от власти и считаться с ним больше не намерен.

Он страшно оскорбился. Воспринял поведение подопечного как черную неблагодарность. Но Уорвик имел в стране колоссальное влияние и был чрезвычайно высокого мнения о своих способностях. Вознамерился просто-напросто сменить короля. Если Эдуард не хочет ценить его по достоинству, можно извлечь из Тауэра Генриха IV. Уорвик принялся организовывать заговор, связался с Ланкастерами, торговался, что ему дадут за переворот. Однако это стало известно королю, и он объявил могущественного вельможу изменником. Поймать не сумел, Уорвик упорхнул во Францию.