Электронная библиотека » Валерий Шаров » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 3 мая 2014, 12:08


Автор книги: Валерий Шаров


Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Часть 1. Неожиданное путешествие

Скажи, дорогой читатель, мечтал ли ты когда-нибудь о космосе? Нет, не об абстрактных космических глубинах и сказочных планетах, живо расписанных в произведениях фантастов, или показанных в выдуманных изощренными сценаристами фильмах. Мечтал ли ты о собственном полете за пределы Земли – полете на чудесном аппарате, являющемся вершиной человеческого разума и умения, современном космическом корабле?

Если да, то – за мной! И я постараюсь передать тебе все то, что когда-то сжигало и сводило меня с ума. Рассказать о том, что пережили и испытали люди, тоже однажды ступившие на этот необычный пока для нас путь. Или совершившие свои подвиги для того, чтобы другие смогли осуществить эту самую дерзкую мечту человечества. Герои и неизвестные, слетавшие и неудачники, отдавшие делу освоения космоса свои знания, силы, здоровье и жизни.

Если не мечтал, то все равно не спеши откладывать мои записи, а попробуй почувствовать поистине испепеляющие эмоции через ощущения других людей. Ибо мало других, подобных путей. Этой дорогой, полной восторга и романтики, неожиданностей и изнурительного труда, удивительных открытий и жесточайших разочарований приглашаю я тебя пройти вместе со мной и моими – нет, нашими! – героями. Ибо любой из нас при определенном стечении обстоятельств может оказаться перед совершенно безумным выбором. Как оказались перед ним многие мои герои, как оказался в какой-то момент и я.

Пожалуй, нет другой профессии, которая была бы так небесно отдалена от обычного человека, благоговейно созерцаема и недосягаема, но в то же время и столь желанна для очень большого числа людей, как профессия космонавта.

Это странно, потому что риска для жизни или романтики в ней не больше, чем, скажем, у шахтера или покорителя Эвереста. Но в то же время и понятно: посещение космоса с использованием суперсовременной техники требует феноменального здоровья, всесторонней и длительной подготовки, потому что дерзнувшего ждут серьезные испытания неземными условиями. Кроме того, если говорить о Советском Союзе, то обожествление и отдаление от обычного человека образа космонавта осуществлялось здесь еще и на государственном уровне. Каждый слетавший в космос человек обязательно получал высочайшее звание Героя своей страны (как это продолжается в сменившей СССР России) с кучей сопутствующих ему социальных, материальных и прочих привилегий, что еще более возвышало эту профессию в глазах обывателя. Немало воды лили на эту мельницу газеты и телевидение.

Удивительно, но насколько себя помню, я – человек исключительно непоседливого, заводного и авантюрного характера – никогда не видел себя в роли покорителя космоса. Даже в далеком детстве, где у нас, пожалуй, каждый второй мечтал стать космонавтом. А ведь мальчишеские годы пришлись у меня на самое начало космической эры – когда полетел Гагарин, мне было семь лет. Вот журналистом, точно, вожделел, хотя всегда всерьез интересовался биологией. И полетами в небе тоже грезил немало – полетами, наподобие птичьих, когда ты свободно паришь над городом или лесом, каким-то чудесным образом превозмогая силу земного притяжения. Но чтобы увидеть себя в ракете, облаченным в доблестные космические доспехи или болтающимся в открытом космосе!? Нет, не припоминаю… Может, действовал искусственно созданный ореол исключительности этой профессии или ее безоговорочная идеологическая принадлежность – стать космонавтом в СССР мог только член КПСС, а я никогда не мыслил себя в ее рядах. А может, просто не дорос я тогда до такой высокой мечты, как полет в космос. Не знаю.

Только вдруг случилось самое настоящее чудо, и меня пригласили в космос. Не в шутку и не во сне, а самым настоящим и серьезным образом, как в нашей стране еще не случалось в этой предельно закрытой от лишних глаз области человеческой деятельности. В результате жизнь моя натурально перевернулась: я оказался в Центре подготовки космонавтов имени Юрия Алексеевича Гагарина, расположенном в Звездном городке и начал готовиться к полету. Почти на два года погрузился, как чернослив в компот, в новый удивительный мир, о котором большинство людей не знает практически ничего. И он стал для меня новой жизнью – жизнью на другой планете.

Глава 1. Немыслимое становится возможным

А было так.

Где-то уже на закате горбачевской перестройки, в 1989 году – когда еще не было в СССР многопартийности, как уже не было в большинстве городов многих жизненно важных продуктов, но всё, что можно, продавалось из страны с размахом и удовольствием направо и налево, – вдруг проскочило в газетах короткое сообщение. О подписании коммерческого договора между японской частной телевизионной компанией и советским космическим ведомством о полете на нашем корабле «Союз» на советскую космическую станцию «Мир» японского журналиста. С этого всё и началось.

Весть эта застала меня на Дальнем Востоке, где я уже почти два года с огромным удовольствием и пользой для себя (надеюсь, и для моей газеты, и для читателей тоже) трудился в качестве собкора «Литературной газеты» по этому огромному и интересному региону России. Так вот об этой сделке узнал я во время одной из командировок, кажется, на Чукотке, и, помню, автоматически отметив про себя очередной пример продажности России, тут же и забыл. И продолжил сбор материала для очередной статьи.

Когда же вернулся во Владивосток, где была моя штаб-квартира, и стал просматривать последнюю центральную прессу, то с удивлением отметил, что то короткое сообщение не осталось без внимания российских служителей пера. Их, в основном журналистов, посвятивших свое творчество проблемам освоения космоса, прямо как будто прорвало. Их большие и не очень статьи были насквозь пропитаны возмущением этим наглым актом продажи права первого в мире космического полета журналиста другой стране. Причём, насколько я понимаю, главное возмущение было не вообще продажей, а посягательством таким образом на возможный полёт именно нашего, советского журналиста. До этого момента, повторяю, я как-то не задумывался о перспективе полета в космос советского репортера, поскольку и подумать не мог, что такое возможно в этой максимально закрытой полувоенной сфере. Какой журналист?! Ведь там всё такое секретное. А тут будто вдруг прозрел: «Черт возьми! А ведь верно. Если японский репортер может лететь, и никакие секреты ему не боятся показать, то почему же тогда не наш? Разве не заслужила советская журналистика, столько сделавшая хотя бы для успешного хода перестройки, такого подарка со стороны государства?..»

Любопытно, что в этот момент я рассуждал о возможном полёте в космос советского журналиста безотносительно к своей персоне. Просто из чувства цеховой солидарности. Помню, даже рука зачесалась высказаться на этот счёт, но, решив, что высказывателей мнений там и без меня хватит, эту мысль отбросил.



А в демократической советской прессе всё более и более накалялись страсти по поводу этого полёта. Ощущение было такое, будто журналистику нашу прорвало за долгие-долгие годы молчания, когда вынуждена она была делать не то, что хочет, а то, что от неё требовали. Тут уж досталось и космическому ведомству, и правительству, и даже немного – правящей еще в стране Коммунистической партии. Завершилось всё в совершенно совковом стиле: создали комиссию. Космическую комиссию Союза журналистов СССР. Но вот цели и задачи, которые поставили перед ней, были уже вполне демократические: добиваться полета в Космос советского журналиста раньше японца, а чтобы не тратить зря времени и на момент, когда право такое будет добыто, иметь уже подготовленных к полету нескольких служителей пера. Для чего объявлялся открытый всесоюзный творческий конкурс, на который все желающие профессиональные журналисты могли подать свои заявления.

И тут со мной произошло нечто такое, чего раньше никогда не было. Кто-то может назвать это прозрением, кто-то озарением. Я же, вслед за ослепительной кометой, пронесшейся над планетой несколько десятилетий назад, но навечно оставшейся в сердцах понимающих людей чайкой Джонатаном Ливингстоном писателя Ричарда Баха, говорю: «прорыв». Проникновение в новое, кардинально иное духовное состояние.

– Боже! Да ведь это моё! – Сумасшедше забилось и в странной формулировке застыло в моём сознании. – Это то, о чём я не мог и мечтать, но что на самом деле неотделимо от меня, от моего нынешнего состояния, моего естества, всего моего предыдущего пути. Это вершина, на которую я пойду, не останавливаясь ни перед какими препятствиями. Ради достижения которой я отдал бы полжизни, а может быть даже и саму жизнь…

Ощущение счастья от просто и ясно, в одну секунду, увиденного своего пути было столь велико, что я, тридцатишестилетний мужчина, отец троих детей громко засмеялся и запрыгал по комнате подобно ребёнку.

Несколько дней ходил, как пьяный, постоянно думая о будущем полёте, о том, что я буду делать там, в холодном космосе, вдали от родной Земли. Смешно подумать, но я даже не держал в мыслях, что могу не пройти журналистский отбор или не подойти в космонавты по здоровью. Я просто знал – где-то гораздо глубже, чем в сознании, и даже глубже подсознания, – что пройду все этапы и обязательно полечу. Ведь я же – биолог и журналист, профессиональный спортсмен и исследователь человеческого мозга, бард и искатель приключений. Если не я, то кто же?! От мысли столь фантастического совпадения и от того, что из этого может получиться, я то и дело замирал от восторга, отключался от действительности и, кажется, уже покидал Землю. То же самое, только в ещё более беснующихся красках происходило, когда я ложился спать. Подолгу не засыпал и… плакал, свернувшись под одеялом. Честное слово, плакал от ощущения счастья и полноты существования, как не плакал с далеких детских лет.

А потом сел писать письмо в Космическую комиссию, где нужно было ответить на единственный вопрос творческого конкурса: «Зачем я хочу лететь в Космос?». От ответа этого во многом зависел итог всесоюзного конкурса. Мне не нужно было выдумывать ничего особенного – я только изложил свои заветные мысли на этот счет. Мысли о необходимости гуманитарного осмысления новой, космической, эры существования человечества. Новой эпохи, которая началась на наших глазах, но пока не осознана людьми в общечеловеческом масштабе. А раз так, то, как говорил герой известного произведения Михаила Булгакова, «это надо осмыслить…».

Человечеству уже давно надо было это сделать – как-то осознать это новое, что уже с нами произошло, происходит и что может определить существование нашей цивилизации в ближайшие столетия. А возможно, – существенным образом ее изменить. И, надо сказать, попытки такого осознания уже были.

О главных из них – в заключительной главе этой книги. Но сейчас следует вспомнить смелую и замечательную идею Сергея Павловича Королева о подготовке и отправке в космический полет гуманитария. Глубоко символично, что пришла она в голову именно нашему великому ракетному конструктору, который интуитивно чувствовал наступление этой новой эпохи в человеческой истории, понимал, что ей надо соответствовать по всем параметрам. И еще на заре космической эры, сразу после первых ошеломляющих успехов советской космонавтики он возмечтал, чтобы в космосе побывал профессиональный журналист и все описал.

Сами-то служители пера в то далекое тоталитарное время о подобном счастье – полете на космическом корабле – понятное дело, не могли даже и мечтать. И вот как-то в 1964 году журналист из «Комсомольской правды» Ярослав Голованов обсуждал с Королевым подготовленную для публикации в журнале «Юность» свою повесть о ракетчиках-создателях космических кораблей, и отец советской пилотируемой космонавтики неожиданно бросил:

– А вообще-то, вам самому надо туда слетать и все это испытать на собственной шкуре.

– Так ведь у этого корыта такая давка!.. – справедливо возразил журналист.

– Это не ваша забота, – взъярился на него Главный космический конструктор. – У нас будет трехместный корабль, на котором найдется место журналисту. Напишите заявление…

Похоже, Сергей Павлович на самой заре космической эры, как никто, понимал необходимость глобального осмысления происходящих в жизни землян космических перемен именно гуманитарием. И как-то в интервью одному из журналистов в доверительной форме посетовал: «Ах, как я жалею, что не могу послать в космос Лермонтова…». То есть ему нужен был для этих целей какой-то особо чувствующий, эмоциональный человек, умеющий точно передать свои ощущения, рожденные непривычным, новым для землян миром остальным людям.




Заявление Голованов написал, сделав в нем особый акцент на необходимости «застолбить» первый пассажирский полет в космос, и назвал среди возможных профессий первого космического пассажира музыканта, художника, писателя или журналиста… А через год вместе с телерепортером Юрием Летуновым даже прошел специальный медицинский отбор.

Но тут умер Сергей Павлович Королев. Потом разбился Владимир Комаров, затем последовала нелепая гибель при возвращении из космоса Георгия Добровольского, Владислава Волкова и Виктора Пацаева – до журналистов ли, писателей или художников здесь?! И в советской космонавтике на долгие годы был поставлен крест не только на полете гуманитария, но и советских ученых. А ведь во второй половине шестидесятых большая их группа из Академии Наук СССР тоже прошла первичные медицинские отборы, и все они готовы были лететь в космос со специальными научными программами. Мечтали об этом. Но не полетели.

Серьезные научные эксперименты в космосе с участием самих специалистов стали осуществлять на своих челноках американцы. И именно они подхватили идею гуманитарного освоения космоса – правда, несколько в ином направлении, – подготовив полет школьной учительницы Кристы Маколифф. Она должна была провести в прямом эфире с орбиты несколько уроков по географии для своих учеников. Уверен, эти уроки со взглядом на нашу планету извне стали бы событием не только для США. Увы, и этому пионерскому проекту не суждено было осуществиться. Страшная катастрофа 28 января 1986 года на взлете космического челнока «Челленджер» – прямо на глазах сотен собравшихся на космодроме американцев (в том числе родителей и учеников Кристы) – унесла жизни всех семи членов того экипажа. Будто лишний раз напоминая землянам: они действительно вторгаются в совершенно новый, пока еще чуждый им мир, и если и впрямь хотят в него войти, то за это надо заплатить немалую цену…

И вот, три года спустя, в Советском Союзе появилась реальная возможность отправить в космический полет первого гуманитария – журналиста.

– Ты, конечно, решил ввязаться в эту авантюру? – услышал я по телефону печальный голос жены, которая в это время была с детьми в Москве и которой я восторженно поведал об удивительных космических делах.

– А ты как думаешь?

– Мы с мамой, как только начался этот шум вокруг японского полёта, и узнали об объявленном конкурсе, уже не сомневались… – почему-то грустно ответила жена.

Итогов творческого отбора еще не было известно, а я начал активную подготовку к следующему этапу – медицинскому отбору. Вера в свои силы – это, конечно, очень хорошо, но готовиться к любому испытанию следует серьезно. Потому, прежде всего, связался со старыми друзьями-биологами, которые в той или иной мере имели отношение к космическим проблемам и выяснил, какие наиболее серьезные тесты ожидаются.

– Пожалуй, самое тяжелое из этих проб, – услышал я от своего приятеля, бывшего научного сотрудника Института медико-биологических проблем (ИМБП) Министерства здравоохранения СССР Володи Цибульского, – центрифуга и барокамера. В первой предлагаются ускорения до 6 G – перегрузки, в шесть раз превосходящие обычные, земные. Во второй имитируется подъем на высоту около 5 тысяч метров. Подробностей не знаю. И еще довольно неприятная процедура – продолжительное вращение в специальном кресле «КУКа» для проверки вестибулярного аппарата. Его многие не выдерживают…



Центрифуга и барокамера меня не страшили – я много нырял на довольно приличные глубины в море, а небольшие перегрузки при разгоне самолета всегда вызывали особый восторг и желание увеличить их, – но вот обязательное кручение на загадочном кресле сильно насторожило. Я сразу вспомнил, как недолгое качание на обычных качелях, случалось, вызывало у меня головокружение и даже легкую тошноту. А тут – вертеться в кресле, специально придуманном для таких издевательств! Надо было что-то предпринимать. Но что?

Как профессиональный спортсмен в прошлом (мастер спорта по легкой атлетике), я знал, что специальными тренировками и упражнениями могу натренировать свои мышцы, могу укрепить связки или даже увеличить объем легких. Но как приучить себя к выворачивающим наизнанку неприятным вестибулярным реакциям? Помощь пришла оттуда, откуда я ждал ее меньше всего. От моей жены Гали, которая в школьные годы серьезно занималась горными лыжами.

– А ты попробуй упражнения горнолыжников – для быстрого спуска с горы, полного всевозможных поворотов и перегрузок, обязательно тренируют вестибулярный аппарат. Иначе на успех в этом спорте трудно рассчитывать.

– Ты знаешь, как это делается?

– Конечно, я же сама когда-то через все это проходила. Но процедура не-при-ят-ная.

И она показала замысловатые пассажи, которые надо вытворять со своим телом, чтобы без проблем спуститься с высоченной горы с бешеной скоростью. Сгибаешься в пояснице и правой рукой берешь себя за левую лодыжку, как можно ниже, а левой рукой – за правое ухо. Вот этот перехлест – левое за правое, а правое за левое – очень важен для максимальных нагрузок на вестибулярный аппарат. Затем с помощью ног начинаешь крутиться в сторону ноги, за которую взялся. Не менее двадцати оборотов. Остановившись, выпрямляешься и через секунд двадцать все повторяешь, сменив руки, ноги, уши и направление вращения. Дальше все зависит от твоих способностей и фантазии. Количество оборотов, вращений. Для усложнения задачи и для увеличения нагрузки на вестибулярный орган можно во время кручения медленно выпрямляться, отпустив ногу, и снова сгибаться во время движения. И так далее.

Первая попытка тут же, дома, едва не закончилась падением после выпрямления и остановки. Жутко кружилась голова, непривычно сильно билось сердце и даже слегка мутило… Но вскоре жители окрестного района Владивостока, рискнувшие в холодную осень выйти прогуляться на берег моря, с удивлением замечали странную человеческую фигурку в спортивной форме, сначала привычно занимающуюся физическими упражнениями, а потом вдруг после вороватого оглядывания резко наклоняющуюся и начинающую вытворять немыслимые движения. Или еще: я цеплялся ногами за перекладину и висел так вниз головой по нескольку минут кряду – готовился таким образом к невесомости. Бродячие собаки, натыкающиеся на меня в эти моменты, либо испуганно шарахались, либо начинали по-волчьи выть. При этом шерсть у них на загривке становилась дыбом.

Однако чуть ли не ежедневные тренировки стали приносить свои плоды. И к моменту официального извещения меня об успешном прохождении творческого конкурса и назначения срока приезда в Москву для прохождения амбулаторного обследования я уже совершенно спокойно крутился по четыре-пять минут – в разных направлениях, углах расположения головы и скоростях. Забегая вперед, скажу, что этот тест на вестибулярный аппарат и впрямь скосил львиное число участников первичного медицинского отбора. Я же во время трехминутного кручения в специальном кресле чувствовал себя подобно рыбе в воде.

– Как самочувствие? – время от времени вопрошала проводившая испытание врач. Я знал, что она внимательнейшим образом следит и за моим пульсом, за кожной реакцией и за давлением крови – эти физиологические показатели снимались с испытуемого во время всего теста. Но ей нужно было слышать и голос.

– Нормально, – совершенно искренне отвечал я, самыми добрыми словами вспоминая свою супругу.

– Ну, как из-за обеденного стола встал, – удовлетворенно проводила врач мое покидание коварного кресла «КУКа» (расшифровывается это, как «кумуляция ускорения Кориолиса»).

Но это было потом, а за десять дней то отлета в Москву на амбулаторный отбор случилось нечто, от чего моя космическая одиссея едва не закончилась, не успев толком и начаться. Вдруг, ни с того ни с сего, резко заболела поясница. Такое у меня случалось во время серьезных занятий спортом, и всякий раз проходило немало времени, прежде чем боли отпускали. А тут, как назло, все сильнее и сильнее. Я – к знакомому мануалу. Выручай! Поломал, потряс он меня, подняв на своем животе, – толку никакого. Я – в краевую больницу. А там врачи, сделав рентгеновский снимок, говорят: «Судя по всему, это защемление диска. Надо делать операцию».

С ума сошли! Какая тут операция, когда у меня жизнь решается через неделю?! Параллельно ходил на сеансы акупунктуры к своему другу, прекрасному диагносту и замечательному художнику Рюрику Тушкину, но и они ощутимо не помогали. И тогда, отбросив все предостережения врачей («не застужать да сильно не нагружать больное место, спиртного не пить»), я поехал к друзьям за город, у которых была русская баня. А-а-а, уж если ничего не помогает – живем один раз. Пропарили меня по высшему разряду, а потом – в ледяную ванну, да еще – в свежевыпавший снег. А напоследок – стакан водки, как и полагается после хорошей бани. На следующий день я улетал в Москву с так и не прошедшей, какой-то отупевшей болью в пояснице, но зато с чувством до конца исчерпанных средств и чистой совестью.

И случилось невозможное! Боль, цепко державшая меня две недели, поставившая под угрозу обвала мою мечту, вдруг пропала в утро того дня, когда я поднялся в половине седьмого утра, чтобы ехать на другой конец Москвы, в Институт медико-биологических проблем на первое медицинское обследование. Я вертелся и так, и этак. Приседал, подпрыгивал и сгибался до пола. Никакой боли! Как будто не было ее никогда, и все многодневные страдания мне просто приснились. Чудо, да и только.

После я неоднократно пытался проанализировать столь резкую перемену и говорил о ней со многими врачами. Но никто толком не мог объяснить. Лучшее толкование сводилось к психологическим моментам. Дескать, высокий уровень стимуляции и глубокая, чуть ли не на уровне подсознания вера, что я просто не имею права не пройти этот отбор, привели к такой внезапной физиологической реакции.

Не знаю, не знаю… Конечно, столько уже было сделано, столько людей, которым я уши прожужжал будущим полетом, помогали мне и прониклись моей мечтой, как своей, что я и впрямь чувствовал себя обязанным сделать все возможное и даже невозможное. Хотя бы из благодарности к их участию и вере в меня. Но, все равно, я до сих пор воспринимаю случившееся, как чудо. Как вмешательство в земные дела чего-то неземного, небесного. Того самого, к которому я так отчаянно и стремился.

Два дня амбулаторного отбора пролетели незаметно, без сучка и задоринки для меня, оставив на дистанции лишь половину конкурентов – собратьев по перу со всей страны, прошедших творческий конкурс. Отсев здесь проходил по нескольким критериям. Один из них – довольно странный – рост сидя. Оказалось, для космического путешествия важен не общий размер кандидата на полет, а длина только верхней части его тела. Это связано с жесткими размерами космической капсулы, где космонавты располагаются в специальных ложементах, полностью повторяющих очертания их тел от головы до таза. Получилось, что я, имеющий общий рост около 185 сантиметров и при этом довольно длинные ноги, успешно прошел по этому показателю, чего не удалось некоторым журналистам с ростом чуть более 180 сантиметров.

Приличное количество претендентов срезалось, как меня справедливо предупреждали друзья-физиологи, на испытаниях вестибулярного аппарата. Оказалось, что уже трех минут вращения на специальном кресле «КУКа» совершенно достаточно, чтобы ввергнуть человека с этим слабым (или нетренированным) органом ориентации в довольно тяжелое состояние головокружения и тошноты. При этом резко меняется кровяное давление и сердечный пульс, за чем внимательно следят врачи. Мои же тщательные тренировки по горнолыжным методикам, похоже, принесли свои плоды: необходимые по этому тесту пять минут кручения прошли без каких бы то ни было неприятных последствий. Завершающие выводы о предварительной годности того или иного претендента на космический полет на этом этапе медицинского отбора делали невропатолог и терапевт. Из сорока кандидатов нас осталось чуть более двадцати.

А потом, несколько месяцев спустя, было уже совсем другое, настоящее медицинское испытание. Когда я на целый месяц прописался в уютном здании бывшего детского садика, а с некоторых пор – специального отдела ИМБП, где обследуют всех гражданских кандидатов в космонавты. И тут уже все пошло очень серьезно: каждый день расписан чуть ли не по минутам, чтобы успеть пройти добрых три десятка испытаний и тестов.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации