Текст книги "Мститель. Офицерский долг (сборник)"

Перед отъездом в прошлый раз я сказал «Старшине», чтобы он разбирал одну машину на строительство землянки, досок-то у нас нет, а на деревьях они не растут. Всяких гвоздей, молотков, топоров и разных прочих пил мы набрали в деревне, но доски-то запихать было некуда. Главное, в деревне картошки набрали и лука девять мешков. Виталик доволен как слон, он без лука жить не может. Так вот, машины – это тоже стройматериалы, просто такие специфические. Все, что не пригодится, утопить не проблема, озеро рядом. Вот, оказывается, откуда пошла традиция утилизировать отходы в озерах. Это получается, что я основатель этой поганой традиции? Гнобить ее в качель! А, нет. Это с Александра Невского пошло! Он первый немецкое железо в озеро оприходовал. Фух! Прямо гора с плеч!

Днем наши новобранцы были похожи на вампиров, «Старшина» тоже не красавец, это же не соломенное чучело, в которое на стрельбищах штык пихают. Здесь и кровавые брызги во все стороны летят, и звук соответствующий. Хорошо, никого обедом покормить не успели, а то перевели бы продукты зря. Да и еще пару дней на продуктах сэкономим, это стопудово, и отложить нельзя. «Мешки» же протухнут, еще хуже будет. Останки немцев прикопали в одну яму, заодно показал, как маскировать и минировать. Пока сам, без практики. К вечеру все отмылись, постирались и переоделись в заранее постиранную немецкую и полицейскую форму. Переодеваться, конечно, не хотели, но их никто не спрашивал.

На ужин собрал всех, кроме тех, кто в дозорах, сегодня дозоры усиленные, и в них только «старики». Всем разлито, кружки мы тоже притащили из деревни. Это вообще мобилизационный набор солдата: кружка, ложка, миска, продукты на три дня. Так что на многострадальном брезенте очередной ужин. Говорить начал без предисловий.

– Вы можете меня считать жестоким, вы можете меня считать бессердечным и вообще думать обо мне все что угодно, но сегодня вы прошли свой первый этап обучения. Это обучение будет долгим и разнообразным, но учиться разбирать винтовку и автомат, стрелять и бросать гранаты для вас не главное. Такие люди нам не нужны. Только с такими знаниями вы будете вечными дежурными по кухне.

Мы научим вас убивать голыми руками, ножом, ногами и вообще любыми предметами. Но чему бы мы вас ни учили, это все бессмысленно без практики, и первый урок такой практики вы сегодня получили. Нам надо, чтобы вы пересилили себя. Вы у меня не пойдете в бой до тех пор, пока не сможете убить человека ножом, потому что наш бой накоротке.

Сегодня Сара открыла свой личный счет. Сегодня от ее имени мы повесили полицая. Прямо в центре Краславы. И то, что это сделали мы, а не она, лично для меня ничего не значит. Будем считать, что я дал этого полицая в долг. Вырастет до бойца, отдаст. Чем быстрее вырастет, тем быстрее отдаст. Я хочу, чтобы вы понимали одно. Нам не нужны самоубийцы, нам нужны бойцы, солдаты, воины, которые убьют врага и вернутся с победой. И за это мы сейчас выпьем.

Арье, Давид и Зерах становятся командирами групп. «Старшина» определит составы групп.

Майя, с сегодняшнего дня ты «Фея». Старшая у тебя «Дочка». Сара и Эстер, старшая Сара. Работаете парами, у вас своя программа подготовки. Завтра в девять ноль-ноль старшим групп подойти к «Старшине» на инструктаж. Вы все сегодня без дозоров, отдыхайте. – После чего, подавая пример, выпил крепчайший самогон и ушел не прощаясь.

На следующий день лагерь опять напоминал муравейник. Вообще-то так каждый день, просто я замечаю это, когда сижу с документами. «Дочка» и «Фея», Сара и Эстер стали у меня вечными дежурными в дозоре. Я и Серж в течение двух дней периодически находились с ними, проводя инструктаж по маскировке, передвижению, ориентированию, определению расстояния до разных объектов и прочим прикладным наукам. Учить их стрелять мы будем зимой. Сейчас нельзя шуметь, да и стрельбище должно быть практическим. Чего зря боеприпасы переводить? Отловим с «Сержем» потом пару полицаев, подвесим в лесу, и пусть развлекаются. Пробыли мы в лагере два дня. На дороге тихо, если машины и искали, то явно не здесь. На второй день испортилась погода, хорошо, что два грузовика уже полностью пусты, так что все спят в них.

7 августа 1941 года

Опять раннее утро, опять нас разбудил «Старшина». Сегодня мы едем вдвоем с «Сержем». Я вырядился немцем, а он полицаем, буду изображать немого, но важного господина. Сравнивая карту с местностью, я обратил внимание на интересную особенность, которую не давала карта. Здесь мало деревень, но очень много отдельных хуторов с зажиточными владельцами. Хутора стоят не на основной дороге, к ним ведут небольшие, но очень ухоженные проселки, которые часто заканчиваются в обозначениях тупиком. Сами хутора на карте не обозначены, получается, что дорога есть, а строений нет.

Следующий день. Район будущего базирования. Вчера весь день занимались разведкой дороги и мест будущего расположения. Наблюдали за хуторами, осматривали дороги и подъезды к озерам. Все так и есть. Любая тупиковая дорога заканчивается хутором, часто очень большим, в несколько жилых домов, не считая хозяйственных построек. За одним хутором наблюдали четыре часа, оставив мотоцикл в лесу. На хуторе, помимо многочисленных обитателей, шестеро с трехлинейками. Приехали они вечером на трех телегах и остались ночевать. Причем все три телеги здорово загружены, а на ребятках что-то вроде формы с повязками на левом предплечье и военные кепи. Ночь мы провели в лесу, на рассвете, все три телеги уехали из хутора, и мы собрались за ними проследить. Но запах почувствовал в этот раз я.

Так мы на это и вышли. Небольшой овраг, в нем два десятка наших красноармейцев. Все со следами пыток, выколоты глаза, отрублены руки, раздроблены кости. К здоровому дубу прибит летчик. Видно, прибивали еще живого и так оставили. Все ясно – наши клиенты. Отметил на карте хутор, в молчании дошли до мотоцикла и уехали оттуда. Пусть пока живут.

Вышли на дорогу Даугавпилс – Резекне. Дорога очень оживленная. Движение постоянное и в обе стороны. Опять наблюдаем за хутором. Картина та же, много вооруженного народа, разнообразные постройки и повешенный в сторонке, чтобы не вонял рядом с домами, красноармеец. Правда, здесь пооригинальничали, голову отрубили и за ноги повесили. Голову рядом на кол пристроили.

Сколько смотрю, не могу понять. Зачем? Ладно, поиздевались, попытали, хотя тоже непонятно зачем, эти солдаты явные окруженцы. А дальше? Сейчас лето, мимо смердящих трупов будут ходить твои же дети и женщины. Вот сейчас на полянке повесили. Через пару недель твои же родственники пойдут по этой полянке собирать грибы мимо смердящего трупа. Вы потом эти грибы есть будете? Я вот, к примеру, извращенец, но это понятно, я в фильмах ужасов еще и не то видел. И смотрел их так, чисто по приколу. А это зачем? Зачем, вашу мать? Кто-нибудь может мне это объяснить? Ради ненависти? Это какая же у вас ненависть, ребята? И самое главное, к кому? К этому вот молоденькому мальчишке? Не понимаю и не прощу. Я тоже такой затейник, и фантазия у меня бурная, а ненависть уже почти безграничная.

Следующий хутор. Смотрим за ним оставшиеся полдня. Похоже, я нашел что-то интересное. Вернее, не я, опять «Серж». Пришел на место нашей лежки весь черный, я его таким еще не видел, аж зубами скрипит. Ну да, очередной овраг. Ничего нового, кроме количества и трех изнасилованных и заколотых штыками девчонок лет по тринадцать-пятнадцать, не больше. Надо поискать авторов этих художеств. Рядом со зверями мы не уживемся. А чего их искать? Прямо рядом, по прямой, по лесу километров семь. Большой удобный хутор. Четыре здоровых жилых дома и восемь хозяйственных построек. Что за постройки – ух его знает, я ни разу не крестьянин. Огороды размером с футбольное поле и поле с аэродром, но это чуть дальше, а перед домами нехилая такая площадка, на которой полтора десятка «КамАЗов» легко поместятся. В общем, усадьба целая.

Находится это великолепие километрах в восьми от проселочной дороги, в лесу. Прямо на берегу небольшого озера. Ну как небольшого? По сравнению с находящимся рядом небольшим водохранилищем – небольшое, а вообще приличное озеро. Прикинул я по карте, там дальше выход на несколько расположенных цепочкой небольших озер. На берегу мостки, небольшая пристань и шесть лодок, во дворе сеть сушится. Очень удобно расположенный хутор. Никого рядом. С одной стороны озеро, с двух сторон глухой лес и с четвертой проселочная дорога, которая тоже идет через лесной массив с небольшими просеками, заросшими невысоким, но густым ельником.

Странный хутор, очень странный. Что такое местные хутора? Это всегда рядом большое поле, которое кормит всю семью, огороды огромные, семьи большие. Этакая мини-деревня из родственников, потому что рядом с родителями всегда живут и взрослые дети со своими семьями. А тут тишина. Нет, поле есть, и огороды есть, а людей мало и только взрослые, детей нет. Где дети? Куда они все подевались? Вывезли к родственникам? Зачем? Сейчас же лето, самое раздолье и самая страда. Очень много строений в смысле хозяйственных построек и домашних животных. Да неужели все хозяева в том овраге? А те девчонки – местные дети?

Вашу ж маму! Даже я такого не ожидал. Многое в жизни видел, читал, смотрел фильмы, но увидеть своими глазами семью из двадцати девяти человек в одной яме… Так, ветками только забросали, самым маленьким детишкам годика по три. Убиты не огнестрелом. Не все, по крайней мере, большинство штыками и прикладами. Давно уже, недели три точно прошло, а как бы не больше, по такой жаре быстро все разлагается. Вот девчонки в той яме свеженькие, в смысле, дня три, наверное, как убиты.

Развлекались все это время и позже добили? Они вообще понимают, что творят? Нормально так прибарахлились. Свалили хозяев в одну яму и въехали в новый дом. Приобрели фазенду в лесу. Постоянно живут четверо. Старик с бабкой и парень с девахой, то ли работники, то ли дальние родственники, и приезжают к ним четверо на грузовике, на нашей полуторке, это «Серж» определил, для меня что полуторка, что не полуторка. Все три раза приезжали груженые. Полуторка в последний раз еле ползла. Сгружают валом в один из сараев, а обитатели потом растаскивают. Работают как пчелки или муравьи, слаженно, с огоньком. Сидим уже второй день. Пора сваливать, ничего нового мы здесь больше не увидим.

10 августа 1941 года

Возвращаемся на базу. От хутора «Сержа» я еле оттащил. На рассвете он нашел еще одну яму. Человек сорок. Навалены беспорядочной кучей, поэтому сложно точно подсчитать. Давно лежат, воняет так, что глаза слезятся уже метров с семи. Красноармейцы, два летчика, милиционеры и танкисты. Все полураздеты и босые. Прямо упыри-многостаночники какие-то. Развлекаются по полной программе, но эти хоть людей по лесу не развешивают. Расстреливали их всех здесь – на краю ямы гильзы от «Наганов» и «Мосинок».

Едем днем. На дорогах пусто, встречаются люди, работающие в поле. В одной деревеньке остановились у колодца, так нам почти сразу молока притащили и с поклоном вручили. Мужик местный подсуетился. Холодненькое! Аж зубы ломит, а мужику эти зубы явно жмут. «Серж» еле сдерживается, но приходится улыбаться и похлопывать мужика по плечику. Прощаемся. Ох, заеду я попозже осенью в эту деревню на обкатку молодняка, просто так ты у меня не сдохнешь. Пока мужик бегал в дом, я устроил словесную выволочку «Сержу».

– «Серж»! Тормоз паровозный! Запалишь нас, нам будет здесь не проехать со своим караваном, а дорога такая удобная, етить твою налево. Подожди тройку недель. Будем молодняк ножевому бою учить, заедем, поквитаемся. Улыбайся и заряди его пожрать принести. – Так что когда мужик притащил нам семь красноармейских книжек, «Серж» лыбился так, что гланды были видны, а я отстегнул мужику денег, и нам вытащили еще и поесть, а то мы даже оголодали слегка, по лесам погулявши. Никого же не трогаем. Пацифисты гребучие. Похоже, вылавливание окруженцев в этом районе – это национальный спорт с элементами садизма. Неудивительно, что у нас после войны столько пропавших без вести. Вон эти пропавшие без вести по лесам валяются, и хорошо, если целыми кусками.

Забрав провиант, отъехали от деревни километра четыре и встали на короткий отдых. Лесная опушка встретила нас запахами грибов и начинающейся осени, но я не замечал этого. Здесь на небольшой прогалине в лесу я собирался поваляться остаток дня и хоть немного привести мысли в порядок. Дорога была совсем рядом, и даже слышно было, как по этой неширокой дороге проезжают крестьянские телеги. Не часто. За два часа, что мы просидели на этой небольшой полянке, только три раза. Я вообще не смотрел на дорогу, завалившись на траву в тень разлапистой березы, а «Серж» лениво наблюдал за окрестностями и периодически отходил от меня к кустам у дороги, но надолго его не хватило.

– Не могу, командир. – Надо сказать, Серж первым стал называть меня «Командиром». С поездки в Краславу, а потом подхватили и остальные, даже Виталик. – Душа не на месте. Пока не вернусь, не успокоюсь. Давай сходим в деревню? Ну хотя бы в тот дом. Ты же умеешь. Давай вернемся? – Я с любопытством снизу вверх посмотрел на напарника. Это был второй случай, когда этот опытный боевик проявил эмоции. Первый раз был в Краславе. Я в принципе не был против. Когда еще осень наступит? Занесет ли нас еще в эту сторону? Будет ли у меня возможность вернуться в деревню, как я сгоряча пообещал «Сержу»?

Война – штука непредсказуемая, а пар «Сержу» спустить надо сейчас, иначе крышку у чайника снесет. Да и у меня, честно говоря, тоже. Я так и не отошел от Сарьи. Внешне это не сильно заметно, а вот внутри меня не только перевернуло, а всего перекрутило. Все, что я увидел в этой поездке, только добавило мне – нет, не ярости. Совсем нет. Осознание того, что враги не только немецкие солдаты и офицеры, но и вот такие простые латвийские крестьяне, сейчас просто ударило меня.

У меня нет другого выхода. Если, попав сюда, я думал о том, как мне побыстрее отсюда смыться, а для меня это было сильно большой проблемой. Двигаясь все дальше на запад, я легко прошел бы и Польшу, и Чехословакию, и Австрию, и Италию. Впрочем, маршрут я выбрал бы южнее. Через Болгарию и Турцию. Но именно сейчас я понял, что никуда не пойду и буду делать то, что надо, то, что я умею делать лучше всего, и то, что на сегодняшний момент правильно. Иначе не имело смысл освобождать пленных, спасать людей в Сарье, уничтожать пост и мотаться по местным окрестностям, зверея от увиденного. Уйти отсюда можно и позже. В сорок четвертом сюда Красная Армия доберется? Вот летом сорок третьего отсюда можно будет сваливать, по пути вырезая всех, до кого дотянемся. Денег у нас теперь хватит, да и немцы за это время местного бабла на прокорм подкинут.

Положа руку на коленку, я двигался в Латвию еще с одной целью. Расстрельные команды, начальники полиции и гестапо, всевозможное административно-хозяйственное руководство оккупационных организаций Германии сейчас собирают и отбирают ценности у населения, а за границей надо на что-то жить. Не банки же мне там грабить. В дальнейшем мне надо только прикинуть маршрут ухода и попутчиков набрать. Оставаться в коммунистическом рае я одно-значно не собираюсь. Жить надо на берегу моря, а еще лучше на берегу океана, а в Советском Союзе только Северный Ледовитый океан. Пусть оставят его себе, я на берегу такого океана долго не проживу.

– Хорошо. Уговорил, черт языкастый, но сидим у дороги и смотрим. Надо подождать транспорт со стороны деревни и взять пленного. Все равно кого. Хоть мальчишку. Просто так в деревню же не полезем, – сказал я «Сержу», думая о своем, о девичьем. Сходить-то сходим, но все равно ближе к ночи. – Только вернуться надо к самой деревне. Там, когда проезжали, есть съезд в поле, и дорожка идет вдоль края леса. Оттуда вся деревня будет видна. Понаблюдаем и решим, куда бежать, кого мочить.

Так и сделали. Завели мотоцикл, выехали на дорогу, проехали километра три и свернули на полевую дорогу, проехав по ней метров триста до очень красивой опушки с крохотным пятачком выкошенной травы у самой дороги. Даже невысокий стог сена здесь присутствовал. Остановившись, скомандовал «Сержу»:

– Бери бинокль и смотри за выездом из деревни. Здесь с километр. Околицу хорошо видно. Посиди пока, я по лесу прогуляюсь, посмотрю, что здесь да как. – Оставив «Сержа» наблюдать, скинул все лишнее, и автомат тоже, оставив себе только два «Вальтера», и, пробежавшись по дороге метров четыреста пятьдесят, вошел в лес. Постоял немного на опушке, слушая лес и отфильтровывая лесные звуки, но, ничего лишнего не услышав, неспешно двинулся дальше, периодически останавливаясь. Деревья мне здесь понравились. Там, где мы остановились, был небольшой березнячок, переходящий в смешанный лес, а здесь прямо у края леса стояли высокие сосны и дальше начинался сосновый лес с редкими вкраплениями старых берез. То что надо.

Нашел я сразу, метров через сто, на небольшой освещенной солнцем прогалине. Сначала один, затем второй, а потом и вообще огромный. Муравейники, конечно же. Определившись по месту, стал забирать вправо по лесу, осматривая, насколько это возможно, траву, кустики черники и невысокий в этом лесу подлесок – следы искал. Сразу не нашел, но вот дальше все же обнаружил. Километра полтора пришлось пройти. Сначала, понятно, запах почувствовал.

Ну а что я мог еще искать? Красноармейские книжки нам в деревне отдали, дорога полевая есть, не рядом с деревней же они лежат. И не рядом с обочиной. Закапывать трупы около деревни тоже дураков нет. Значит, лежат в лесу, подальше от основной дороги и недалеко от дороги полевой. Вручную никто далеко трупы таскать от телеги не станет. Потому-то я первым делом к муравейникам и направился, муравьи – санитары леса, но здесь оказалось иначе.

Тела были накиданы на опушке леса прямо рядом с полевой дорогой, огибающей поле. Двадцать четыре человека, больше половины со старыми бинтами, полураздеты, разуты. Почти все заколоты вилами – следы характерные. У шестерых следы пыток. Пытали без особенных затей. Топором отрубили пальцы на ногах да раздробили кости и ступни ног, видимо, обухом топора.

Осматривая тела, понял, почему пытали именно их. Четверо темноволосых, два политработника. У политработников еще и глаза выколоты. Как определил, что политработники? Гимнастерки сохранились со звездами на рукавах. Как они там сейчас называются? Политруки? Не люблю я коммунистов. Какими только отходами жизнедеятельности человеческого организма их в моем времени не поливали. В большинстве случаев за дело. Скурвилась Коммунистическая партия Советского Союза к нашему времени. Те клоуны, что в демократической России основной власти подмахивают, не в счет. Клоуны – они и в Африке клоуны. Подарили руководителю псевдокоммунистического цирка государственную дачку – и рад мужик до усрачки. К правительственной связи подключили – жизнь удалась.

Вот только все время все забывали добавить, что с коммунистами в этом времени в плену делали. А вот это самое и делали. Передовые немецкие части расстреливают евреев и коммунистов, не отходя далеко от места пленения. Поставят рядком, отсортируют, после чего взводный прикажет унтер-офицеру, тот выберет какого-нибудь Ганса или Фрица, снимет солдат винтовку с плеча и хлоп. Труп. Два. Три. Пять. Сколько господин офицер прикажет. Ибо унтерменши и идейные враги. Ну а уж поляки, украинцы, прибалты и белорусы развлекаются весьма незатейливо, перераспределяя материальные ценности. Разумеется, и белорусы тоже. Ну не украинские же каратели Сарью вырезали. Карательные батальоны «Великой и Незалежной» появятся в этих местах значительно позже.

У прибалтов тоже по месту работенки хватает. В Прибалтике огромное количество людей в окружение попало. Вон они как работают. Весело да с огоньком. Прямо перед моими глазами плоды их труда. Двадцать четыре человека только в этом месте, и судя по тому, что из тех красноармейских книжек, что нам отдали, здесь только трое, то где-то в соседнем перелеске есть еще одно такое захоронение. Темноволосые красноармейцы не все евреи, двое, если быть точным. Один цыган, уж больно внешность характерная, второй украинец. Украинцев темноволосых вообще очень много по миру шастает. Все шестеро убиты с особой жестокостью. Как? Вилами в живот. Не меньше трех раз каждого. Раны страшные, умирали люди в диких мучениях. Их специально не добивали.

Осмотрев все насколько возможно, так же неспешно двинулся вдоль опушки обратно. Торопиться было особо некуда, до ночи нам здесь однозначно куковать. В деревню пойдем пешком, оставив мотоцикл здесь.

Зря я не торопился. Самое интересное пропустил. Пока я болтался по лесу, «Серж» взял «языка». Двоих. Мужика и мальчишку лет тринадцати. И телегу с конем. Или с лошадью? Подойдя ближе, засвистел «Прощание славянки». Голоса у меня нет. Да и немецкий солдат, напевающий русскую песню, – это тот еще анекдот. Зря я шифровался. «Серж» был занят и меня обнаружил, лишь когда я подошел совсем близко. «Серж» топтал ногами мужика. Топтал весьма профессионально, пиная того по почкам и печени. Мальчишку я обнаружил, уже когда подошел. Пацан был связан, в рот ему была засунута его кепка, а глаза не завязаны, и видел он нас во всей красе. Вот «Серж»! Идиот энкавэдэшный. Теперь пусть сам мальчишку убивает.

– И чего ты его пинаешь? Убить хочешь? – Игра в злобного и доброго здесь не прокатит. Не с этими кадрами. Будем играть в злобного и ужасного. Злобного они уже видели, а ужасного я сейчас всем изображу.

– Это он, Командир. Тот, кто нам документы в деревне принес. Молчит. Только лается и матерится, – не сказал, а выплюнул «Серж». Я усмехнулся.

– Так ты спрашиваешь неправильно. Привыкли у себя в Красной Армии без фантазии работать. Проще надо быть. К природе поближе.

«Серж» вытащил кляп у здорово избитого пленника. Вот когда он его успел так отрихтовать? Башка у него уже квадратная. Глаза подбиты оба, кровь сочится из разбитой брови.

– Ничего не скажу, суки краснопузые, – завизжал мужик и тут же словил от «Сержа» еще один пинок в печень.

– Скажешь. – Я присел перед мужиком на корточки. – Все скажешь. Мне всегда все рассказывают. Даже то, чего не знают. Я же не лейтенант Красной Армии. Он обычный рабоче-крестьянский парнишка. Ни ума, ни фантазии. Как привык у себя на заводе кулаками размахивать, так и действует. Пленного взял, а допросить правильно не может. Можем с тобой поспорить. Ни я, ни лейтенант тебя пальцем больше не тронем, но ты будешь умолять нас, чтобы мы у тебя о чем-нибудь спросили. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. – На лице у мужика появилось удивление. «Серж» тоже был ошарашен. – «Серж». Ты почему со взрослого начал? Пацану по заднице палкой надо отвесить. Все сразу скажет. Зачем этого-то долбить?

– Он по-русски не понимает. Только мычит и лепечет что-то. Вроде по-литовски.

– Не понимает по-русски? Это плохо. Научим. Что стоишь? – обратился к «Сержу». – Грузи пацана на телегу. Это не его отец, не похож, а жаль. Мальчишку пытать бессмысленно, да и не воюю я с детьми, когда есть такие стойкие деревенские парни. Есть более традиционные методы допроса. Хорошо, что ты ему рожу разбил, быстрее сломается, – добавил я «Сержу», с непонятной для всех усмешкой. Сам дошел до телеги. Уж больно характерные бутылки я увидел. Вытащил одну плотно пригнанную пробку, другую, третью. Странный набор. Шесть пятилитровых бутылок самогона и две керосина. Пока осматривал телегу, «Серж» заткнул пасть мужику какой-то тряпкой и, предварительно заехав ему в «солнышко», загрузил его на телегу мордой вниз. Мальчишку сгрузил туда же. Бутылки все, что были, я выгрузил и поставил рядом с мотоциклом. Туда же сложил и немудреную закуску. Нам они с собой не нужны, а вот топор, найденный в телеге, меня откровенно порадовал.

Проехали вдоль леса до тропинки, уходящей в лес, и остановились. Пока «Серж» выгружал пленников и складывал их под сосной, я срубил два дрына толщиной в три человеческие руки и длиной метра в полтора и очистил их от веток. Приготовив все, я, ни слова никому не говоря, погнал пленников в лес. К муравейникам. Я же обещал никого пальцем не трогать. Муравьи это сделают за меня. Дойдя до места, мы с «Сержем» развязали и раздели обоих пленников и привязали руки мужчины к вырубленному мною колу.

Пленник по-прежнему ничего не понимал. «Серж», впрочем, тоже. Руки ему я привязал в четырех местах. К кистям и к предплечьям. Подготовившись, я подошел к мужику сзади, ударом под колено подбил ему ногу и уронил на землю спиной вниз. «Серж» по моему знаку связал ему ноги, и мы вдвоем привязали связанные ноги ко второму дрыну. Пацана я оставил смотреть на этот цирк стоя. Как только «Серж» закончил вязать пленника, я опять присел перед ним на корточки и продолжил спектакль. Кляп специально не вынимал. Рано.

– Зря ты не стал ничего говорить командиру Красной Армии. Ну получил бы еще немного кулаками и ногами, а потом переселился бы на тот свет от пули. Нормально. Не так, как ты политруков вилами резал. Почти не больно. Сейчас я тебя привяжу ногами к дереву и разворошу муравейник. Мы специально так привязали тебе руки и ноги. Крутиться ты не сможешь, руки, привязанные к колу, не пустят. Не перевернешься, не отползешь, не встанешь на ноги. Даже голову разбить себе не сможешь, так как лежишь на хвое, а эти трудолюбивые лесные насекомые будут тебя жрать. Причем начнут они с разбитой брови и с глаз. Так им проще и вкуснее. Уже через двадцать минут ты пожалеешь, что родился на белый свет.

Мы подойдем через полчаса. Если к тому времени ты не захочешь разговаривать с товарищем лейтенантом, я оставлю тебя еще на час. Сойдешь ты к тому времени с ума или сдохнешь, мне не интересно. Отловим на дороге кого-нибудь еще. Мне абсолютно все равно, кто мне скажет то, что мне надо. Ну, удачи тебе. Не скучай. – Пока я все это говорил, сообразительный «Серж» привязал ноги нашего пленника телефонным проводом к дереву и действительно разворошил ногами муравейник. Говорил же я, что он конь недоразвитый.

Мужику и так не будет скучно. Я его прямо на муравьиную тропу положил, а теперь через полчаса мужик может и с ума сойти. Так бы его несколько сотен рабочих муравьев исследовали, потихонечку доводя до сумасшествия, а сейчас вывалятся из муравейника десятки тысяч озверевших муравьиных солдат, умеющих только рвать тех, кто обижает их дом. Выскочат муравьишки из караулки, а у порога их домика кусок мяса ногами дергает. Сколько секунд они раздумывать будут? Вот такая вот разница. Дай бог, если он доживет до нашего прихода.

Пока мы шли к опушке леса, мальчишка, слышавший наш диалог от начала до конца, доходил до кондиции. Вой оставленного нами пленника слышен был очень долго. Выйдя на опушку леса, я продолжил разыгрывать ужасного.

– Слышь, «Серж». А ты чего сюда мальчишку-то притащил? Не мог в лесу прибить? Языка он не знает, допросить мы его не можем. Ну и на хрен он тебе сдался? Не хочешь сам пачкаться, давай я зарежу. – Говоря это, я едва сдерживал смех, но и «Серж», и мальчик приняли все за чистую монету. Ноги ребенка подкосились, и он, рухнув на колени, жалобно мыча, пополз. Причем полз он к «Сержу». Связанные сзади руки подрагивали в такт шагам, веревки впились в запястья.

– Ты что, Командир? Это же ребенок! – только и смог выдавить из себя этот энкавэдэшный тормоз.

– Ребенок, говоришь? Это ты ребенок. Мы с тобой сейчас на каком языке разговаривали? Мы с тобой разговаривали по-русски. При своем хозяине он русский язык не понимал, а сейчас как-то быстро понял. Это не сын и даже не родственник. Обыкновенный работник. Причем сирота. На спине и на заднице следы побоев. Видимо, вожжами. Палками его забили бы до смерти. Ты думаешь, зачем я их обоих раздевал? Я искал похожие родинки и родимые пятна, а как следы побоев увидел, все встало на свои места.

Мальчишку бьют постоянно, и старые следы есть, и свежие. Хозяин у него – самый обыкновенный садист. Не может он власть свою не показывать. Ему все равно на ком, на мелком работнике или на пленных политруках. На обухе топора следы крови. Там дальше вдоль леса двадцать четыре трупа. Шестерых из них пытали, и, похоже, с помощью этого топора. Сам топор чистый, а между топором и топорищем кровь запекшаяся. Ответь на два простых вопроса. Что можно такого рубить топором, чтобы между топором и топорищем запеклась кровь, которую невозможно отмыть, и почему этот топор лежит в телеге, а не дома.

Отойди в сторонку и допроси мальчишку. Меня интересует, где они закопали оружие. То, что не дома, – это понятно, где-то здесь недалеко их тайник. И пусть не свистит, что не знает. Они сейчас как раз к этому тайнику ехали, иначе нет смысла сворачивать сюда с основной дороги. Кто в деревне еще участвовал в убийствах красноармейцев. Где их дома. Пусть нарисует схему от колодца, иначе мы в деревне потеряемся. Допрашивай. Если почувствуешь, что врет, позови меня. Отрежу ему пяток пальцев на руках, или уши, или и то и другое, вместе взятое. У меня все правду говорят. – И, обращаясь к заплаканному мальчишке, добавил, кивнув на «Сержа»: – Соврешь ему хотя бы слово, я тебя оттащу в лес и лично в муравейник засуну. Расскажешь правду, отпущу. Слово даю. Не забудь рассказать, как твой хозяин политруков и евреев пытал, и не говори ему, что ты не знаешь, не видел и не слышал. Все равно не поверю. Ты с ним все время трешься. Где твои родители, где ты жил до этого, есть ли у тебя родственники – нам не интересно. Скажешь все, что знаешь, – отдам тебе лошадь с телегой, оружие, какое попросишь, и отпущу на все четыре стороны. Уедешь отсюда подальше, выберешь семью и попросишься примаком. С лошадью и телегой тебя возьмут. В любом случае будет лучше, чем сейчас. Поможешь нам, я помогу тебе. Нет – я тебя рядом с твоим хозяином пристрою.

Пока «Серж» выслушивал мальчишку, я обыскивал телегу. Именно выслушивал, вопросы ему задавать не пришлось. Мальчишка рассказывал с такой скоростью, что я только диву давался, как быстро он освоил русский язык. Я действительно не люблю допрашивать, у «Сержа» это получается лучше. Что значит опыт. В том смысле, что сейчас я почти уверен, что «Серж» – сотрудник НКВД. Слишком много характерных мелких подробностей проскочило в его поведении за последние несколько дней. По таким подробностям легко можно узнать, чему учили и чему научили человека за всю его жизнь. Учили «Сержа» хорошо, но он сентиментален и пропускает очень много мелких деталей.